Владимир Колычев
Пацаны, не стреляйте друг в друга
Глава четвертая
Комфортабельностью в новом опорном пункте отличались все номера, в том числе и для незваных гостей. На втором этаже номера общежития, а на первом – камера для задержанных.
Стены в огнеупорном пластике, водостойкий ламинат на полу, зарешеченное окно закрыто бытовыми жалюзи, кушетка из мягкого кожзама, унитаз с исправной системой слива, умывальник, хорошая вентиляция, радиоточка. Никакого сравнения с тем закутком без окон в старом опорном пункте. Но и там побывал Грецкий, и здесь до сих пор находится.
Марк Илларионович понимал, что перегнул палку с его задержанием, но угрызения совести его не мучили. Лишь к третьему часу пополудни созрел он для того, чтобы освободить грубияна. Зашел к нему в камеру, а там сонное царство. Сморило похмельного Антона после нехитрого обеда за казенный счет. Спит без задних ног, храпит в обе ноздри.
– Зона, подъем! – гаркнул Панфилов.
Грецкий сначала вскочил на ноги, а затем только сообразил, что произошло.
– Хватит дрыхнуть, баклан! С вещами на выход. Документы, деньги, ключи получишь у дежурного.
– Ты хоть понимаешь, мент, что я этого так просто не оставлю! Пора положить конец ментовскому беспределу!
– Бойко говоришь, масштабно, – усмехнулся Марк Илларионович. – Почему ты еще не депутат?
– Всему свое время!.. А ты мне за все ответишь!
– Я тебе, может, жизнь спас. Разбился бы спьяну к чертовой матери. Знаешь, как это бывает…
– Тебе лучше это знать, – криво усмехнулся Грецкий.
– Знаю… Чудом тогда выжил…
– Ничего, я тебя похороню. Морально. Вышвырнут тебя с работы, вот увидишь… Я за все с тебя спрошу! И за Настю! И за то, что в каталажке меня всю ночь держал!
Панфилов стал мрачнее черного могильного холма. И так посмотрел на Грецкого, что с того мигом слетела вся его дешевая спесь.
– О Насте ни слова!
Он не хотел говорить о святом с этим дурным человеком.
* * *
Марку приходилось целоваться с девушками, но до него туго доходило, в чем прелесть этого священнодейства. Ну мило, ну приятно, ну неплохо как прелюдия перед более важным этапом в любовном пассаже. Он посмеивался над теми влюбленными, что не стеснялись целоваться прямо на улице, на виду у всех. Считал, что это дешевая рисовка, способ выделиться из толпы, не более того.
Но сейчас его мнение изменилось в корне. Он готов был целоваться с Настей дни и ночи напролет – хоть на людях, хоть втайне от всех. Целовалась она неумело, но сколько упоительной сладости в ее устах, сколько волнующей неги… Это было какое-то волшебство, чудо, которое хотелось растянуть до бесконечности…
– Я не хочу, чтобы ты уезжала, – сказал он, с трудом оторвавшись от ее губ, сочных и припухших от долгих поцелуев.
– А как же мне дальше учиться? – с милой укоризной глянула на него Настя. – У нас же только восьмилетка… Да и профессию получать надо. На бухгалтера учиться буду. Разве ж это плохо?
Она собиралась поступать в тот самый агротехнический техникум, в котором уже учился Антон Грецкий.
– Учиться всегда хорошо. Вопрос – с кем.
– С кем?
– А то ты не знаешь?
– Марк, ну как ты можешь! – возмутилась Настя. – Мне этот придурок и даром не нужен! Я в его сторону даже смотреть не стану… Да и он меня боится. То есть тебя…
– Боится не боится, а в город его отец возит. И на выходные привозит.
– И что?
– Ты с ними ездить будешь. И в одном общежитии с ним жить будешь.
Марк уже знал, что Курмановы стали вдруг дружить семьями с Грецкими. Настя Антона на дух не переносила, но их матери души друг в друге не чаяли.
– Ну и что?
– Как будто я не знаю, что вас женить хотят.
– Хотят, – не стала отрицать Настя. – Но это глупо. Сейчас не домострой, и я вовсе не обязана идти у родителей на поводу. У них своя голова, у меня своя… Не хочу я замуж за Грецкого…
– А за меня?
– Не скажу, – весело улыбнулась она. – Сейчас не скажу. Но как только сделаешь мне предложение, так сразу и узнаешь, хочу я за тебя или нет.
– Тогда я делаю тебе предложение. Прошу твоей руки и сердца.
– Ой, как здорово! – просияла она.
И сама жадно прильнула к его губам. Поцелуй прозвучал как ответ «да».
Через два дня Настя уехала в город. И вернулась в село лишь после того, как поступила в техникум. Затем снова уехала, через какое-то время вернулась на побывку, чтобы вновь исчезнуть на будние дни.
Встречаться влюбленные могли только по выходным, и Марка это не устраивало. Он хотел видеть Настю каждый день, поэтому подал рапорт начальству о переводе его на службу в райцентр. Получил отказ, но не успокоился – подал новое прошение.
А однажды Настя не вернулась в село на выходные. Марк ждал ее на их излюбленном месте, у плакучей ивы, на берегу озера. Но вместо нее пришла Нонна, яркая, свежая и смачная, как наливное яблочко.
– Настю ждешь? – спросила она.
– Ну не тебя же…
– А чем я хуже? – Нонна обиженно надула сочные губки.
– Ничем. Но я Настю жду…
– Зря ждешь. Не будет ее сегодня.
– А когда будет?
– Для тебя никогда.
– Не понял.
– Да что тут непонятного. В городе она живет. Вместе с Антоном.
– Что?
– То! Родители ему квартиру в городе сняли. А Насте в общаге не нравилось… В общем, она к нему переехала. Сначала просто с ним жила, ну а потом… Он же мужчина, а она женщина. Мужчина и женщина не могут долго жить под одной крышей без ничего…
– Ты в своем уме? – холодея, возмутился Марк.
– Я-то в своем… А она нет… Такого парня на какого-то придурка променяла… – кокетливо, с поволокой в шальных глазах посмотрела на него Нонна.
– Не могла она меня променять…
– Не веришь, не надо…
– Не верю… Сейчас поеду в город и все узнаю.
– Что ты узнаешь? Где ты ее там найдешь?
– Ты скажешь, по какому адресу Грецкий живет.
– Не скажу. Потому что не знаю…
– А кто знает?
– Родители его.
Марк мог дать голову на отсечение, что Агата Никаноровна если и назовет ему адрес, то лишь тот, на который обычно посылают в сердцах и по матушке…
– Да успокойся ты, – Нонна ласково провела рукой по его плечу. – Ничего страшного не произошло. Ну, согрешила девка. Главное, что она по-прежнему любит тебя. А с Грецким это так, занятие со скуки…
– Какое занятие? Что ты несешь! У нас и по любви никаких занятий не было!
– Что, правда? – удивилась Нонна.
– А что тут такого? Ей даже шестнадцати нет…
– Ну и что? Я тоже в первый раз в пятнадцать попробовала, с однокурсником из профтеха. Ему самому пятнадцать лет было. Ерунда, не понравилось…
– И зачем ты мне это говоришь?
– Ну, чтобы ты не строил иллюзий насчет возраста… Девушки решительных мужчин любят, напористых. А ты, извини, нюни с Настей пускал… Распалил девку, женщиной заставил себя почувствовать, а не опробовал… Зачесалось у нее, а тут Антон… Ну, она и попробовала. С кем не бывает…
– Заткнись?
– Тю! Зачем же так грубо?
– Ересь какую-то несешь.
– Ересь не ересь, а Настя в городе осталась, с Антоном!
– В техникуме должны знать, где он живет…
Марк повернулся к Нонне спиной, решительно зашагал в сторону правления. Время уже позднее, но с председателем колхоза можно связаться по телефону, сослаться на служебную необходимость и попросить машину до города.
– Да погоди ты! – на ходу взяла его под руку Нонна. – Никто тебе не скажет, где Антон живет… Да и зачем тебе унижаться? В понедельник поедешь, когда она на занятиях будет. Тогда и спросишь у нее… Если она соврет, то глаза все равно выдадут…
Но уговорить его Нонна не смогла. Остановила Марка только машина, вернее, ее отсутствие. Председательский «УАЗ» находился в ремонте, а грузовик Марку никто бы не дал.
Он не верил в то, что сказала ему Нонна. Невозможно было поверить в то, что Настя его предала. Но все же на душе было тошно. А дома в шкафу стояла бутылка водки, и ноги сами понесли Марка к ней. Нонна увязалась было за ним, но он отвадил ее.
Нонна ушла, но спустя какое-то время вернулась, незаметно для хозяйки прошмыгнула на его половину дома.
– Какого черта? – старательно фокусируя на ней взгляд, грубо спросил Марк.
Он выпивал в одиночку и без закуски, поэтому чересчур быстро и глубоко захмелел.
– Водку пьянствуешь?
– Не твое дело.
– А бутылка-то уже пустая.
– Значит, хватит…
– Это голова твоя так думает, а душа продолжения просит.
Увы, но устами Нонны глаголила сама пьяная истина.
– Много ты знаешь.
– Много, – кивнула она. – Хочешь, бутылку достану? Только самогон. Но очень хороший…
Она не стала слушать его возражения. Ушла, а через четверть часа вернулась с литровой бутылью с чуть мутноватой жидкостью. И еще пирожков горячих принесла.
– Где взяла?
– Из дома. У отца особый рецепт очистки. Почти как водка…
Девушка не врала. Самогон действительно был хорош. Да еще и крепок. Он выпил одну стопку, вторую, зажевал пирожком.
Нонна составила ему компанию. Морщилась, плевалась, но пила. Со стороны могло показаться, что Марк принуждал ее к этому.
– Отец, значит, гонит? – уже едва ворочая языком, спросил он.
– Отец, – кивнула она.
– И аппарат у него есть?
– Есть.
– И зовут тебя Павлина.
– Почему Павлина?
– Потому что Морозова. Павлика Морозова знаешь? Так ты Павлина Морозова. Отца родного сдала… Ты как будто не знаешь, что самогонный аппарат – это статья.
– А-а, да, знаю… – Нонна испуганно захлопала глазами. – Но ты же не станешь сажать его в тюрьму.
– Не стану… Аппарат самогонный сажать не буду, а отца твоего… Может, и посажу…
– Не надо… Пожалуйста…
Неотрывно глядя на Марка, Нонна расстегнула одну пуговичку на блузке, вторую.
– Эй, ты что делаешь? – пьяно вытаращился на нее Панфилов.
– Не хочу, чтобы отец в тюрьму садился…
Она расстегнула и третью пуговичку, и четвертую.
– Лучше я лягу…
– Чего?
– С тобой лягу! Во искупление отцовских грехов…
– Я тебе сейчас лягу!.. Ты за кого меня держишь!
Он пытался остановить Нонну, но не смог. Да и в том состоянии, в котором он находился, не очень-то хотелось останавливать ее. Сначала она сняла блузку, затем все остальное…
Проснулся Марк ночью, от яркого света. Посреди комнаты стояла Настя и потрясенно смотрела на него. А он лежал в своей кровати, рядом, раскрывшись, спала полуголая Нонна…
– Вот ты какой! – с обличительным презрением воскликнула Настя.
И, повернувшись к нему спиной, бросилась вон из комнаты.
Марк наспех оделся, спотыкаясь, выскочил вслед за ней во двор, но ее и след простыл… Он схватился за голову, сел прямо на землю, качнулся из стороны в сторону, как китайский божок.
Голова чугунная, во рту смрадная засуха. Слишком много выпил он с вечера, слетел с болтов, потому и сдался Нонне на милость. И тут вдруг Настя, как внезапное и необъяснимое видение… А может, и не было ее. Может, померещилось ему спьяну.
Марк поднялся, подошел к калитке. Закрыта. Если бы Настя убегала, она бы не догадалась ее закрыть… Значит, не было ее…
Проснулся он поздно утром. Нонны уже не было. В комнате порядок, на столе, вместо остатков вчерашнего пиршества, стеклянная банка с цветами. Привет от Нонны… Черт бы ее побрал!
Марк встал, потирая виски вышел во двор. Там и столкнулся с Егоровной. Она смотрела на него с осуждением.
– Что ж ты блудство развел, Марк Илларионович! С одной девкой гуляешь, с другой спишь…
– Не было ничего, – недовольно буркнул он.
Егоровна свечку ему не держала, значит, есть шанс отвертеться.
– Как же не было. Видела я, как этаутром от тебя уходила. Сияла вся, как телка после случки…
– Ну вы и сказали, Алевтина Егоровна!
– Что видела, то и сказала… И Настю видела…
– Настю? – встрепенулся он.
– Да. Ночью она приходила, под утро. Я ей калитку отворяла… Догадываюсь, что она увидела. Как ошпаренная от тебя выскочила.
– Вы ничего не путаете?
– Это ты путаешь, парень. Сам путаешь, сам и запутался… Э-эх, такую девку на какую-то выдру поменял…
– Никого я не менял…
Теперь Марк точно знал, что Настя ему не померещилась. Ему ничего не оставалось делать, как явиться к ней с повинной.
Но вместо Насти к нему вышла ее мать.
Екатерина Михайловна смотрела на него, как дикая пчела на медведя, повадившегося воровать ее мед. И язык у нее как жало:
– Что ж ты вытворяешь, морда твоя окаянная?
Такого ожесточения с ее стороны он не ожидал. Ладно, если бы извергом его назвала, а то – морда!
– Эй, эй, вы коней-то попридержите!
– Ты о своих конях думай, паршивец! Настю испаскудил, до Нонны добрался!..
– Не трогал я Настю!
– А это ты на суде скажешь!
– На каком суде?
– А на том самом… Настя из-за тебя отравилась!
– Что?!!
– Таблеток наглоталась. Из-за тебя, паскудника!
– Где она?
– В больнице! Отец повез…
Марк думал не долго. Снова, так же как вчера, пошел в правление колхоза. Но не дошел. На пути ему попался знатный бедокур Васька Выров. На мотоцикле. Пьяный в дымину. Удивительно, что вообще подчинился его требованию остановиться.
– Что ж ты, дурень, делаешь? Разбиться хочешь?
Он согнал Ваську с мотоцикла, сам занял его место.
– В участке пока постоит, – сказал он, срывая машину с места.
Разумеется, в клуб он не поехал. Отправился в город, без шлема, прав и документов на мотоцикл. И как ни оправдывайся, в состоянии алкогольного опьянения. Вчерашний хмель так и не выветрился из головы…
До города он не доехал. Сам не свой от переживаний, как собака злой на самого себя, в какой-то момент он потерял ориентацию в пространстве и не смог вписаться в поворот. Мотоцикл вылетел с дороги, остановить он его не смог, и на полном ходу врезался в дерево…
Очнулся он не скоро. Через пять недель, в палате интенсивной терапии московского института, после выхода из коматозного состояния… А еще через месяц он узнал, что Настя умерла в районной больнице. Отравление димедролом с летальным исходом. Она покончила жизнь самоубийством, по его вине…
Глава пятая
На место происшествия Панфилов прибыл уже после того, как за дело взялась оперативно-следственная бригада из города. Гражданка Максютова не стала обращаться за помощью в поселковую милицию, сразу позвонила в РОВД, заявила об ограблении.
– Что ж так, не доверяете нам? – не скрывая своего недовольства, спросил Марк Илларионович.
Эта женщина оставила его в дураках. Равно как и районное начальство. Нет, чтобы поставить его в известность о событии до того, как бригада прибыла на место, так ему сообщили об ограблении только сейчас. И то в оскорбительно-предвзятом тоне. «Ну где этих участковых носит?»
– Что-что, простите? – вскинулась она.
И вперила в Панфилова уничижительный взгляд.
– Могли бы в участок позвонить… – с упреком сказал он.
– Я не поняла, вы чем-то недовольны? – презрительно скривилась Максютова.
Отчего кожа на ее лбу стала похожа на гофрированный картон. Удивительно, но это ее не портило. Слишком хороша она была, чтобы ее могла испортить такая мелочь. Тем более что лоб наполовину был прикрыт изящной черной стрейч-лентой.
Ей было не больше двадцати пяти, в таком возрасте женщины мало заботятся о том, чтобы выглядеть моложе. Но стремятся придать своему облику побольше лоска и сексуального градуса. Надо сказать, что Алла Сергеевна в том преуспела. Прическа, что называется, в стиль и цвет, легкий изысканный макияж, отражающий чувственность ее натуры. Красивая, грациозная, обаятельная… И стервозная…
Она была на кого-то похожа, но на кого именно, Панфилов припомнить не мог. Да и не пытался напрячь память.
– Опорный пункт в двух шагах от вас, – делая усилие, чтобы не выйти из себя окончательно, сказал он. – Возможно, мы бы смогли взять преступника по горячим следам.
Он уже знал, что гражданку Максютову обокрали. Не знал только, сколько денег пропало из ее сейфа. Но намеревался выяснить у нее это сейчас.
– Кто, вы? – пренебрежительно хмыкнула она. – Вы только и можете, что людей порядочных в кутузку сажать!
– Это вы о чем? – насупился Панфилов.
– У нас тут хоть и элитный поселок, но, в общем-то, деревня. Все про все знают. И про то, как вы Грецкого вчера арестовали, тоже знаем… Еще слюни здесь пускаете!.. Да, я не доверяю вам! Да, я не хочу, чтобы вы закрыли меня в кутузке!
– Что-то вы не то говорите… Грецкий был в нетрезвом состоянии, мог разбиться… Однажды со мной такое было…
– Мне все равно, что у вас было, – холодно отрезала Максютова и повернулась к нему спиной.
На ходу небрежно бросила через плечо:
– Противно слушать…
Панфилов промолчал. Хотя едва не высказал ей, что думает про нее. Знал он таких мисс и миссис из высшего общества. Будь он миллионером, она бы с ним так не разговаривала, ужом бы вывернулась, чтобы казаться лучше, чем есть. Еще бы и заигрывать с ним стала… А он для нее всего лишь рядовой милиционер, чего с ним церемониться… Рядовой. И не миллионер…
Марк Илларионович закусил губу, чтобы не психануть. Не так уж хорошо быть участковым, как ему казалось. И деревенские пейзажи уже не радуют… А дом у Максютовой неплохой. Два с половиной этажа, башенки, эркеры, визуальная легкость конструкций. Двор, как учебное пособие для ландшафтных дизайнеров, большой, открывающийся на лето бассейн – и это при том, что до озера рукой подать. Первая линия у воды, небольшая пристань с гаражом для небольшого моторного катера. Видно, что вдовушка не бедствует…
Это ее муж ушел под лед этой весной, это ее Юра Костромской называл женой-красавицей… Действительно, красивая бабенка. Настолько же сексуальная, насколько и стервозная…
Панфилов порывался уйти отсюда, но все же переборол в себе обиду. Зашел в дом, поднялся на второй этаж, заглянул в комнату, где находился сейф.
Большая комната, похоже, рабочий кабинет. Массивный стол, стеллажи с книгами, диванчик в стиле ампир, не вписывающийся в общую гамму строгого модерна. Мягкий ковер темно-коричневого цвета, на весь пол. На стенах картины в богатых рамах, фламандская живопись – наверняка копии, но очень удачные. Одна картина висит в стороне, под ней злополучный сейф с цифровым наборником. Окно распахнуто, штора отведена в сторону.
В комнате работали эксперт и оперативник. Панфилов не стал их беспокоить. Лишний он здесь человек, и не важно, что старший участковый. Поприсутствовал для порядка на месте преступления, пора и честь знать.
Но уйти он не успел. Его окликнул следователь, совсем молодой, щеголеватый лейтенант.
– Капитан, как настроение? – запанибратски, но явно с подвохом подмигнул он.
– А что такое? – пристально посмотрел на него Марк Илларионович.
– Да поработать надо… Поднимай свою ватагу, местность надо бы осмотреть…
– Поднимай? А мы что, с вами на «ты»? Не помню я, чтобы мы детей вместе крестили.
– Да ладно тебе!
– Я же сказал, не тыкай… – начал заводиться Панфилов.
Так вдруг захотелось послать к черту и его, и всех милицейских начальников вместе взятых… Не думал он, что нервы сдадут так быстро. Надеялся, что задора хватит хотя бы на пару недель. Но нет, кажется, пора выходить из игры…
– Ну, хорошо, хорошо… Задание у меня к вам. Местность нужно осмотреть. Предположительно преступник ушел в сторону озера, вдоль берега…
– Какого берега? Какой преступник?.. Кто его видел?..
– Горничная видела.
– Этого дома горничная или соседнего?
– Этого… Она одна в доме была, когда это произошло…
– И что она говорит?
– Ну что порядок в доме наводила. Пылесосила. Услышала шаги над головой. Поднялась на второй этаж, смотрит, окно распахнуто, следы на подоконнике…
– Пылесосила? И услышала шаги? – недоуменно посмотрел на следователя Панфилов. – Пылесос, надо полагать, встроенный, бесшумный?
– Э-э, я как-то не подумал, – почесал затылок лейтенант.
– Встроенный. «Сименс», – услышал он женский голос. – Бесшумный…
Хозяйка дома незаметно вошла в комнату, без приглашения встряла в разговор. Марк Илларионович посмотрел на нее с неприязнью. Не нравилась ему эта женщина, прежде всего из-за стервозности своего характера. Была и еще одна причина, накладывающаяся на первую. Его давно уже перестали волновать стандартные эталоны женской красоты. Наелся в свое время. А сейчас, если и проголодался, то лишь на физиологическом уровне. В душе же к этой красотке теплых чувств он не питал.
Алла стояла у окна и свысока посматривала на него, упиваясь своим преобладающим, как ей казалось, положением.
– Значит, она слышала шаги, – обращаясь к следователю, спросил Марк Илларионович.
– Да, слышала…
– И как окно отворилось, тоже слышала.
– Нет. Потому что оно уже было открыто. Преступник пролез в кабинет через окно.
– Окно было открыто?
– Да, горничная проветривала комнату. Она всегда так делает, когда убирается в доме.
– Окно было распахнуто настежь?
– Нет, оно было откинуто, в режиме проветривания. Преступник просунул руку через щель, открыл окно…
– А как он попал на второй этаж?
– Очень просто. Он воспользовался приставной лестницей.
– А где он ее взял?
– Все очень просто, – насмешливо сказала Максютова. – Лестница была во дворе, вчера ею пользовались и забыли забрать… И не надо изображать из себя Шерлока Холмса. Поверьте, вам это не идет.
Панфилов побагровел от злости, сжал кулаки, чтобы не взорваться.
– А что мне, по-твоему, идет? – сквозь зубы спросил он.
– Не помню, чтобы мы переходили на «ты»…
Язвительно-уничтожающая улыбка окончательно вывела его из себя.
– Да пошла ты! – не выдержал он.
И повернулся к ней спиной, чтобы выйти из комнаты.
– Ну знаешь! – стервозно прошипела она.
Панфилов остановился в дверях, не оборачиваясь, обратился к следователю:
– Лейтенант, я, конечно, не Шерлок Холмс, но пластиковое окно не открыть снаружи, даже если оно откинуто для проветривания. Сначала его надо закрыть изнутри… И еще, на полу в кабинете ковер, он бы заглушил шаги. Не могла горничная ничего слышать… Пардон!
Следователь не сказал ничего. Зато Максютова не удержалась от комплимента.
– Плебей!
Марк Илларионович застыл как вкопанный. Сжимая кулаки, втянув голову в плечи, медленно и неотвратимо повернулся к ней:
– Сука!
Как в коротко-импульсный сигнал можно вложить непомерно большой объем информации, так и он смог заключить в этом бранном слове все свои гневные эмоции. Ему хватило всего одного слова, чтобы выпустить пар.
Пока Максютова возмущенно хватала ртом воздух, не в силах родить оскорбительную реплику, он повернулся к ней спиной и был таков.
Хватит с него милицейского геройства. Надоело все!
«Нива» стояла у ворот дома. Левшин и Захарский возле нее, завороженно смотрят куда-то в сторону.
– К машине! – рявкнул разозленный Панфилов.
Парни вмиг вернулись к действительности, запрыгнули в автомобиль.
Зато сам Марк Илларионович застыл как вкопанный, глядя в ту же сторону, куда были устремлены их взгляды.
По улице пружинистой спортивной походкой шла юная девушка в теннисном костюме с короткой плиссированной юбкой нежно-белого цвета. Светло-русые с легкой рыжинкой волосы под теннисным козырьком, стянутые назад в конский хвост. Ошеломляющие глаза, красивое лицо, волнующая фигура – полная грудь, тонкая талия, развитые бедра, сильные и длинные ноги. Спортивная сумка на плече, ракетки в чехле. Кроссовки, казалось, были на воздушных подушках, с помощью которых она изящно парила над землей.
Даже если бы все милицейские начальники вплоть до министра МВД хором заорали бы сейчас на Панфилова, он бы и ухом не повел – так он был зачарован. И в то же время напуган. Ведь это была не просто девушка, это было привидение из далекого прошлого. Давно погибшая Настя ожила и предстала перед ним в обличье теннисной дивы. Ее глаза, ее волосы, ее губы, фигура, ноги…
Но девушка проплыла мимо него, лишь скользнув взглядом по милицейской машине. Марк Илларионович, уже не владея собой, как зачарованный направился за ней.
Она оглянулась, недоуменно приподняв бровь, прибавила ходу. Но Панфилов не отставал.
Гонка продолжалась совсем недолго. Девушка свернула к большому трехэтажному дому, из ворот которого выезжал внедорожник «RAV-4» серебристого цвета. Она перегородила машине дорогу, когда та остановилась, бросилась к водительской дверце.
– Мама! Мамочка! – воскликнула она, испуганно показывая на Панфилова.
Из машины вышла женщина лет тридцати с небольшим. У Марка Илларионовича отвисла челюсть.
Оказалось, что теннисистка вовсе не была привидением. Она была дочерью женщины, которую он давно похоронил. Возле машины, так же потрясенно глядя на него, стояла Настя, не совсем уже молодая, но такая же красивая и желанная, как двадцать, а если точней, девятнадцать лет назад. Роскошная зрелой красоты женщина с невероятно высокой энергетикой обаяния.
Тогда, еще давно, его добровольный помощник Леонид Костромской предупреждал, что ему не стоит обольщаться. Дескать, Настя будет изящной красавицей, пока молодая. Фигура у нее такая, что со временем ее разнесет, и станет она такой же толстой, как Екатерина Михайловна. Но нет, ошибался Костромской. Может, Настя и была склона к полноте, но фигурка у нее такая же чудная и волнующая, как прежде.
Было видно, что Настя тщательно следит за собой. Утонченная красота, совершенный вкус, безупречный стиль… Но если бы она располнела, запустила себя, Панфилов бы все равно смотрел на нее во все глаза и восхищался ею. Он много повидал на своем веку, но ни одно чудо света не смогло встать рядом с тем эталоном, который представляла собой Настя.
– Это мне снится? – спросил он.
– Не знаю, – помимо своей воли нежно улыбнулась она.
Но тут же взяла себя в руки, придала своему лицу выражение неприступности.
Марк Илларионович также попытался привести себя в чувство. Но на девушку в теннисном костюме посмотрел робко, растерянно.
– Твоя дочь?
– Да. Агата.
– Дурацкое имя, – досадливо поморщилась девушка, укоризненно глянув на мать.
– А лет сколько? – не удержался, спросил Панфилов.
– Шестнадцать. А что? – спросила Агата, с любопытством глянув на него.
Она была очень красивой девочкой. И она была такой же молодой, как ее мать, когда лейтенант Панфилов познакомился с ней. Но при всех ее достоинствах Марк видел в ней лишь копию любимой и, как он считал, давно погибшей девушки. Поэтому сейчас Агата могла волновать его исключительно как ее дочь.
– Столько же, сколько и мне тогда, – дрогнувшим голосом сказала Настя.
– Ты изменилась.
– Да, стала старше.
– И красивей… Хотя, казалось бы, куда уж можно красивей…
– Давай обойдемся без комплиментов.
– Мам, а это кто? – спросила Агата.
– Старший участковый сельского поселения Серебровка, капитан милиции Панфилов.
– А что вы у Максютовых делали? Опять что-то случилось?
– Случилось. Ограбление.
– Ух ты! А что именно?
– Иди домой, любопытная. И переоденься, а то распаренная вся.
– Бегу, мамочка… – Она сделала шаг в направлении дома, но вдруг резко остановилась, с подозрением глянула на Панфилова. И с сомнением спросила у матери: – А он тебя не обидит?
– Разве я похож на того, кто может обидеть? – спросил он с глуповатым видом человека, пытающегося изображать из себя доброго дядю.
– Ну, не знаю…
– Иди, Агата, иди, – поторопила дочку Настя.
– А папа ничего не скажет?
– Агата!
Девушка исчезла. И только тогда Настя сказала с неприкрытой досадой:
– Ты не похож на человека, который может обидеть. Но обижать ты умеешь…
– Это ты о том, что было тогда?
– Когда тогда? – изобразила непонимание Настя.
– Ну, двадцать… девятнадцать лет назад…
– Что, столько лет прошло? Для меня это все как будто вчера было… Ты, Нонна… Этот ужас…
– Но ты же ничего не знаешь…
– И знать не хочу… Извини, мне уже надо ехать…
– Куда?
– Тебе не все равно?
– Мне тоже надо ехать. Уезжать. Отсюда… Надоело здесь… Но я уже не хочу… Я остаюсь здесь…
Панфилов приехал в Серебровку прежде всего затем, чтобы получить дозу ностальгического адреналина. Он получил то, что хотел. Но доза быстро иссякла, а банальность современного бытия окончательно погасила в нем огонь энтузиазма. Стервозная Максютова была лишь последней каплей на потухший костер… Но вот случилось чудо. Он встретил вдруг Настю. И это уже не ностальгическое вдохновение, а шквал головокружительных чувств из дивного настоящего… У Насти есть муж, дочь, но все это не так важно по сравнению с тем, что она есть вообще…
– Оставайся, мне-то что? – неуверенно пожала она плечами.
И села в машину.
– Сегодня, на нашем месте…
Только это и успел сказать ей Марк Илларионович, прежде чем она закрыла за собой дверцу.
