Владимир Колычев
Я промазал, опер – нет
Глава 2
Я стоял у окна и курил, глядя на пышную воробьиху, в одиночестве притихшую на ветке зеленеющего тополя. Подобрав под себя лапки, она сидела, как наседка на яйцах, резкими короткими движениями головы осматриваясь по сторонам. Спокойно все, но вот откуда-то с высоты на бедняжку свалился нахохленный воробей, на мгновение завис над ней на веерно распахнутых крыльях, сел рядом на ветку. Опустив крылья, робко глянул на нее, но тут же возбудился снова, с вздорным чириканьем заскакал вокруг нее.
Воробьиха недолго терпела эти жениховские ужимки. Смотрела, смотрела, а потом вдруг вскочила, клювом вцепилась воробью в гриву, и оба вместе с высоты второго этажа свалились на землю, в падении гулко стукнувшись о водосточную трубу. Воробей опрокинулся на спинку, а самка насела на него и яростно трепала его, пока он, ошалевший от такой любви, не вырвался и не упорхнул.
Самка вернулась на место, но не успела сложить крылья, как на нее свалилась уже пара воробьев, среди которых, как мне показалось, я узнал поверженного неудачника. Один налетел на нее спереди, другой сзади, беззастенчиво ущипнув ее за хвост. Признаться, меня удивило столь возмутительное безобразие. Где галантность, где учтивые манеры? Воробьи вели себя как хулиганы, насильники. Кричали как оголтелые, сщипывали с несчастной самки пух и даже перья. Но вот они столкнулись меж собой, сцепились и молча рухнули вниз. Драка продолжилась на земле, ни писка, ни гвалта, только слышно было, как хлопают крылья и царапают об асфальт птичьи коготки.
Драка была недолгой. Победителем из нее вышел тот самый воробей, чье сватовство закончилось неудачей. Окрыленный успехом, он попытался продолжить знакомство, но воробьиха снова набросилась на него. Правда, уже не так яростно. Сцепившись в клубок, они стали падать вниз, но на землю не свалились, разлетелись – сначала в стороны, а затем, сбившись в пару, вместе скрылись из виду.
Вот так, сначала опозорился воробей, затем сыграл на фанфарах и на правах победителя увел самку. А может, и не позор это был вовсе, что под воробьихой побывал? Должен же мужчина уступать женщине… Но зачем он тогда выщипывал ей перья в паре с таким же охламоном?..
Из раздумья меня вывел шум за спиной. Обернувшись, я увидел входящего в кабинет полковника Гнутьева, начальника нашего РОВД.
– Все куришь, Петрович, – с конфузливой какой-то укоризной сказал он, пропуская вперед худощавого, щеголеватого офицера в ладно пошитой милицейской форме.
Я узнал этого человека. Подполковник Хворостов, начальник отдела кадров Черногайского ГУВД, хищная акула с добрыми глазами. Не нравился он мне, но сейчас мои губы сами по себе стали растягиваться в радушную улыбку. Предчувствие подсказывало, что в дорогой кожаной папке Хворостова находится подписанный приказ о моем назначении на должность начальника отдела уголовного розыска.
На мысль о грядущем торжестве наводило и то, что Гнутьев занял место за приставным столом, а Хворостов сел в начальственное кресло.
– Ну, чего стоишь, капитан? – добродушно посмотрел на меня подполковник и движением руки показал на свободное кресло напротив Гнутьева. – Присаживайся, в ногах правды нет.
– Да нет, я лучше постою, – мотнул я головой, с трудом сдерживая наползающую на губы праздничную улыбку.
– Да нет, лучше присядь, – не глядя мне в глаза, сказал Гнутьев.
– Ну, ладно, – пожав плечами, я выдвинул из-за стола деревянный стул с облупленными ножками, сел.
– Как здоровье, капитан? – пристально посмотрел на меня Хворостов.
– Спасибо, хорошо. – Я настороженно глянул на него. – А что?
– Столько ранений за последних два года. Что там у тебя?.. – начальник отдела кадров открыл свою папку, заглянул в записи. – Проникающее ранение в грудную клетку, ранение в ногу, повреждена икроножная мышца. Так, это две тысячи седьмой год. Две тысячи восьмой – опять нога, и левое плечо…
В позапрошлом году в подъезде высотного дома я нос к носу столкнулся с двумя вооруженными уголовниками. На опасность я среагировал, выхватил пистолет, смертельно ранил одного, а другой прострелил мне ногу. Чуть позже в далекой тунгусской тайге меня ранили в грудь, пробили легкое. Ничего, в госпитале меня поставили на ноги.
А в прошлом году, в подземельях Семипалатинского полигона, я схлопотал сразу две пули. Далеко меня тогда занесло, но, к счастью, вынесло. Прошел курс лечения, вернулся в строй. Какие могут быть претензии?
– Ну и что? На службе это никак не отражается, – обеспокоенно сказал я.
Не нравился мне этот разговор ох как не нравился. Что-то плетет Хворостов, заплетает.
– Не отражается, – подтвердил Гнутьев. – На прошлой неделе капитан Петрович задержал особо опасного преступника.
– Задержал? – изображая удивление, повел бровью подполковник. – А я слышал, преступник погиб при задержании.
– Но ведь задержание проводилось, – хмуро, исподлобья глянул на него начальник РОВД.
– Вопрос, как? Капитан Петрович открыл стрельбу на заправочной станции. А ведь у него тогда не было уверенности в том, что задержать он пытался именно того человека, который был ему нужен.
Я сердито смотрел на Хворостова. Создавалось такое ощущение, будто он клонит к моему служебному несоответствию. Неспроста все это, и я уже догадывался, какой подвох в этом зарыт.
– Во-первых, этот человек первый открыл стрельбу, – Гнутьев заступался за меня, но по-прежнему не хотел встречаться со мной взглядом. – Во-вторых, капитан Петрович стрелял по колесам. А в-третьих, погибший действительно мог совершить тройное убийство…
– Мог, но не факт, что убивал он, – как-то вяло попытался опровергнуть его Хворостов.
Эксперты-трассологи по следам колес убедительно доказали, что преследуемый мною «Форд» незадолго до аварии побывал на месте преступления. Об этом же говорил и химический анализ глины, снятой с покрышек автомобиля. А вот баллистическая экспертиза сказала твердое «нет». Пистолет, из которого преступник стрелял в меня, орудием убийства не являлся. Мать, отца и дочь застрелили из пистолета системы «ТТ», но это оружие найти не удалось. Скорее всего, преступник избавился от него по дороге, а против меня применил запасной, страховочный вариант.
– Убивал профессионал, – выдержав паузу, с утверждающей тяжестью в каждом слове сказал Гнутьев. – Убийство явно заказное, с применением бесшумного оружия, основного и контрольного выстрела… И человек, которого пытался задержать капитан Петрович, производит впечатление профессионала.
Полковник не стал вдаваться в подробности, но я-то их знал. Во-первых, стрелявший в меня парень не имел при себе никаких документов. Даже мобильный телефон отсутствовал, возможно, потому, что современная техника обнаружения могла засечь его по идущему от него радиосигналу. Во-вторых, он пользовался краденым автомобилем. На машине стояла защита от угона, но преступник взломал ее достаточно грамотно. В-третьих, данных о нем не обнаружилось ни в информационно-поисковых, ни в дактилоскопических картотеках. Иначе говоря, в розыске он не числился, отпечатки пальцев с него никогда не снимали. И по оперативно-справочной базе пробить его не представлялось возможным, поскольку мы не знали его имя и фамилию. Работа велась, личность покойного устанавливалась, но пока ничего не ясно. Откуда взялся этот киллер, зачем положил целую семью? Вопросы продолжали оставаться вопросами… Впрочем, наш отдел этой работой занимался постольку, поскольку я участвовал в задержании предполагаемого преступника. А основную нагрузку взял на себя РОВД района, на территории которого было совершено убийство. Ну и РУБОП, само собой, отдел по раскрытию заказных убийств.
– И этот профессионал стрелял в нашего Петровича, – отчеканил Гнутьев. – И, между прочим, это могло закончиться летальным исходом.
– Но ведь не закончилось, – обескураженно парировал Хворостов.
– Не пойму, к чему вы клоните, товарищ подполковник, – хмуро и в упор посмотрел на него я.
– Да к тому, что хорошо то, что хорошо заканчивается, – опустив глаза, неуверенно и себе под нос улыбнулся начальник отдела кадров. И тряхнув головой, добавил: – Все нормально, капитан. Никто вас ни в чем не обвиняет. И хорошо, что преступника… э-э, задержали… К тому же я погибшую семью немного знал… Немного… Да и не важно это… Важно другое…
Хворостов шумно наполнил воздухом легкие, будто набирался смелости.
– Тридцать шесть лет вам, Иван Петрович, а вы все капитан…
– Но ведь это можно исправить?
Я пытался воодушевить себя, но мне казалось, что делаю я это с пустого места. Как чувствовал, что не будет повода для радости.
– Можно. А зачем?.. Вам тридцать шесть лет, товарищ капитан, вы полны сил и желания служить или нет?
– Ну, в общем, да.
– Вот и служите себе, пожалуйста. И не смущайтесь, что, как офицер, вы бесперспективны…
– Роман Евгеньевич! – возмущенно одернул подполковника Гнутьев.
– Как это бесперспективен? – похолодел я.
– Да не берите вы в голову, Иван Петрович, – успокаивая меня, махнул рукой Хворостов. – Нормально все у вас, орден, медали, богатый послужной список… В общем, служите себе на здоровье и ни о чем не думайте.
– Значит, бесперспективен, – заключил я, уронив голову на грудь.
Я чувствовал себя капитаном, в один миг оставшимся без корабля и экипажа. Одна только резиновая лодка подо мной, а вокруг бескрайний океан. Плыви, капитан. Если сможешь… Вот и мне предлагалось то же самое. Служи, Петрович, тяни солдатскую лямку, а парадом командовать будут другие…
– Не все так страшно, – попытался приободрить меня подполковник.
Он был похож на палача, вся доброта которого заключалась в том, что перед тем, как вздернуть жертву на виселице, он позволил ей намылить шею. «Не так больно…»
– Вы, товарищ полковник, тут сами как-нибудь, а я пойду, – сказал он, поднимаясь.
Настоящий кадровик должен быть хорошим психологом, но не знаю, относилось ли это к Хворостову. По тому, как он обращался со мной, я бы не назвал его мастером своего дела. Но судя по тому, что ему хватило ума убраться с моих глаз, кое-что в психологии он все же понимал.
– Вот такая вот, Петрович, ситуация, – сокрушенно развел руками Гнутьев, когда подполковник закрыл за собой дверь.
– Какая такая? – с укоризной посмотрел на него я.
– Ну, тут генералу нашему фитиля вставили, – не глядя на меня, сказал начальник РОВД.
– Из-за меня?
– Да нет, ты-то здесь при чем? С тобой все нормально, ты у нас на хорошем счету, да что там говорить… В общем, в области генерал был, там его в дискриминации обвинили…
Гнутьев потянул паузу в ожидании вопроса, что за дискриминацию развел начальник ГУВД. Но я промолчал. Горький ком стоял в горле, и мне трудно было говорить. Не знаю, к чему подводил меня полковник, но, похоже, должностью начальника уголовного розыска меня решили не обременять.
– А что за дискриминация, спрашивается? – с мелким разочарованием и глубокой печалью посмотрел на меня Гнутьев. – А то, что нет у нас женщин в уголовном розыске… Ну, одна, в общем-то, есть, но рядовой исполнитель, сотрудник оперативно-разыскной части… Почему не спрашиваешь, какой отдел?
– Какой? – механически отреагировал я.
– Отдел по раскрытию имущественных преступлений.
– И что с того? – упавшим голосом спросил я, догадываясь, какой последует ответ.
– А то, что эту барышню решено назначить к нам в РОВД.
– И на руководящую должность, – с тоской в голосе добавил я.
– Вижу, что слушал ты меня, Петрович, внимательно…
– Петрович… Просто Петрович, – саркастически хмыкнул я. – Извини, что перспектив для тебя нет. Но ты просто служи, просто Петрович. Просто башку свою под пули подставляй. А кто-то просто звезды будет за это получать. Просто большие звезды. А ты, просто Петрович, радуйся просто маленьким. Тебе же всего лишь тридцать шесть лет, а ты уже капитан…
– Все сказал? – с укором, но понимающе посмотрел на меня Гнутьев.
– Я не говорил. Это я думал вслух.
– Но я-то слышал.
– Надеюсь, до старшего лейтенанта не разжалуете.
– И не надейся, – попытался пошутить начальник.
– А жаль, так хоть бы какое-то изменение в звании…
– Вот только плакать не надо. Я тебе не жилетка… И вообще, ничего страшного не случилось. Ты же видишь, как все быстро меняется. Марцев ушел, затем Черепанов, и эта дамочка уйдет. Через годик-другой займешь ее место.
– Марцев на повышение ушел. И Черепанов тоже. Потому что перспективные. А я неперспективный. Хворостов это прямо сказал…
– У Хворостова не все дома, поэтому и сказал.
– Ну да, мысли в голове держать не умеет. А мысль есть. То есть приговор. Нет у тебя перспектив, просто Петрович… Да и не надо, обойдусь как-нибудь. И под капитанскими звездами есть жизнь, – через силу растянул я губы в улыбке.
Вышла какая-то гримаса, но Гнутьеву хватило и этого, чтобы закончить разговор на мажорной для него ноте. Для него, но не для меня… Впрочем, кого интересует мое настроение?
Я чувствовал себя капризным осликом Иа-Иа, но мне почему-то совсем не было за себя стыдно. В конце концов «хвост» я не сам потерял, как в той сказке, его у меня оторвали – такие умники, как наш генерал, страстный борец за права женщин, и Хворостов, зачисливший меня в число бесперспективных офицеров.
– Вот и правильно, вот и молодец, – грузно поднимаясь со своего места, снисходительно похвалил меня полковник.
– Когда кабинет освобождать?
– Это ты со своей начальницей договаривайся.
– Она уже назначена?
– Да, и приказ уже подписан…
– Похвальная оперативность. Не зря Хворостов уже подполковник. Лучше бы его начальником к нам назначили, всю бы уголовщину на корню вывел бы…
– Каждый занимается своим делом.
– Да, но кто-то при этом вечный капитан…
– А вот настраивать себя на это не надо, – покачал головой Гнутьев. – Как настроишься, так и пойдет.
– Уже пошел. Куда послали.
Увы, но мне пришлось возвращаться в свой прежний кабинет, который я делил с капитаном Аграновым. Сборы были недолгими – форму из одного шкафа в другой перенести, тревожный чемодан, легкий кевларовый бронежилет с элементами разгрузки, кипятильник, стаканы. Ну, ворох документов – само собой, хотя, если честно, хотелось выбросить их со второго этажа. Оружие всегда при мне, его даже из сейфа вынимать не пришлось… А еще вынес из кабинета ящик водки, который приготовил для того, чтобы обмыть свое назначение на должность, а затем и звание…
Нельзя, значит, было готовить водку заранее для таких случаев. Теперь я точно знал, что это плохая примета. Но вряд ли я смогу воспользоваться этой наукой. Не выдвинут меня больше на должность начальника уголовного розыска, потому что бесперспективный.
Вот у Вадима Агранова перспектива была, ему всего двадцать шесть, а уже капитан, такой же старший опер, как и я. Вот кого на место новоявленной начальницы назначат, когда ее отправят на повышение. Так что мне нужно морально готовить себя к этому… Мой дух пребывал в таком состоянии, что я мог бы наговорить лишнего. Но, к счастью, Агранов отдыхал сейчас после дежурства, и я имел возможность обтекать и пахнуть в одиночестве.
Обидно было до слез, а я совсем не хотел казаться слабым, раскисшим. Поэтому, прежде чем совершить марш-бросок из одного кабинета в другой, через приоткрытую дверь я вслушивался, что происходит в коридоре. И если там никого не было, делал переход. Чтобы не встречаться с сослуживцами. Тем, кто не знает, придется объяснять, почему переезжаю, а кто в курсе, будет или сочувствовать, или злорадствовать.
Тайком перебравшись в свой кабинет, я закрылся на ключ изнутри. Ничего не знаю, никого не вижу и ни о чем не думаю. Нет меня, накрылся медным тазом вместе с перспективой стать начальником отдела. Не достоин капитан Петрович возглавлять уголовный розыск районного масштаба: ни на что не способен. А раз так, то какая в том беда, если вдруг он исчезнет? Если вдруг что-то случится, всегда есть молодые и перспективные. Вот они пусть и дерзают, а старые и никчемные будут пить водку. Может, начальство и не приветствует это дело, но что нам, бесперспективным, терять, кроме своих цепей?
Я наполнил стограммовую стопку, залпом выпил, зажевав емкую горечь щепоткой сухого чая. Закурил.
А, собственно, зачем нужны мне цепи? То нельзя, это неправильно, туда не ходи, здесь подвинься… Насколько много запретов, настолько же мало прав. Но не в этом беда. Дело в том, что на одной цепи меня держал закон, а за другую притягивала к себе смерть. Сколько раз она разевала на меня пасть, обдавала трупным зловонием, столько же раз моя жизнь висела на волоске. На мне живого места нет – на одной ноге рубец от пулевого ранения, на другой два, в груди такая же латка, плечо изуродовано выстрелом из автомата, в боку памятная метка от встречи с бандитским ножом, вся голова в шрамах – и кастетом по ней били, и арматурным прутом ее проламывали, и бейсбольной битой на прочность проверяли. А еще на прошлой неделе в меня стреляли, почти в упор. Это хорошо, что я уже привык от смерти увертываться, поэтому и уцелел. А может, Костлявая со мной в кошки-мышки играет? Раз на потеху из своих объятий выпустит, другой, а потом возьмет и перекусит поперек…
Я снова выпил.
Спрашивается, зачем я должен рисковать своей жизнью, ради чего? Только за два года я раскрыл два громких дела федерального уровня. Кто-то за это звезду на погоны получил, мне же достались только пули, плюс к тому существенная доза радиации. Хотя нет, еще ярлык «неперспективный» пришили… Вот она – благодарность, столько радости от нее, что кулаки сжимаются, до хруста в костяшках…
Да, мне уже тридцать шесть. Но стар я только для успешной карьеры, а для жизни же вовсе нет. Я еще свежий, бодрый… Женщины, правда, меня уже не жалуют, но ведь я сам в этом виноват: загрустил, захандрил. Еще и раны давали о себе знать – и душевные, и телесные… Но ничего, я обязательно встряхнусь. На курорт съезжу, отдохну, сил наберусь. А потом уволюсь из органов к чертовой матери!..
Очередная стопка согрела душу и окончательно взбодрила мысли.
Да, уволюсь, продам квартиру в городе, вернусь в родную деревню, куплю там дом, пару-тройку гектаров земли, трактор, буду работать хоть и в поте лица, но в свое удовольствие. Личное хозяйство заведу – корову, свинушку, жену… Или жену в первую очередь?..
Да, сначала я заведу жену, а потом все остальное. Тем более есть у меня на примете одна девушка. Анька Митрохина, соседская девчонка, ядреная, кровь с молоком. Четыре года назад она откровенно со мной заигрывала, но тогда она еще совсем юной была, да и я всерьез ее не воспринимал. А потом она в город подалась; что-то не заладилось у нее там; этой зимой, говорят, домой вернулась. И я вслед за ней в родные края подамся. Оба новую жизнь начнем, под одной крышей. И она будет довольна, и мне, как говорится, не скучать…
А как же пенсия? Мне до малой выслуги всего два года осталось… Всего два года. Надо бы дослужить… Ну, а если невмоготу?.. Что делать, если я не хочу здесь оставаться?
Но ведь можно написать рапорт, путь меня переведут на должность участкового в родную сельскую местность. Неплохой, кстати, финал для бесперспективного капитана. Заодно и должность старшего оперуполномоченного освобожу. Старшего! Для кого-нибудь молодого и раннего. А то Хворостов, наверное, локти себе кусает, что я официально столь высокую должность занимаю…
Да, завтра же напишу рапорт – и пошли все к черту… Нет, к черту пусть все идут уже сегодня. А я пойду домой… Время, правда, только половина пятого. Ну и что мне сделают? Выговор объявят? Да пожалуйста!
Набросив легкую джинсовую куртку, чтобы скрыть «сбрую» с оружием в кобуре, я направился к двери. Сколько времени я разговаривал с бутылкой, и никто меня ни разу не потревожил. И это хорошо, что капитан Петрович никому не нужен. И еще лучше, если меня никто не остановит…
Но только я открыл дверь, как нос к носу столкнулся с капитаном Лопаткиным. Мне тридцать шесть лет, ему – двадцать семь, и я капитан, и он. Ну да ладно…
– Ты здесь? – обрадовался он. – А то я спрашиваю, а никто не знает, где ты…
Он обращался ко мне на «ты», как к равному. А ведь я пока еще числюсь «врио» начальника отдела. Пока… Но не Лопаткин в том виноват, а я сам. Что заслужил, то и получаю.
– И дальше что? – дыхнув на него перегаром, спросил я.
– Уф! Ты что, употребил?
Меня тошнило от американских улыбок, когда человек испытывает неприязнь, но при этом пытается изобразить нечто вроде радости. Или брови поднимет – дескать, ничего такого. Или указательный палец на тебя направит – ты хоть и негодник, но я все прощу… Пальцами в меня Лопаткин тыкать не стал, но глазами в сторону повел, закатил их. Мол, мажорный ты чувак, Петрович, весело с тобой, но лучше без тебя. И еще ладошкой перед носом у себя помахал. Не нравится ему запах…
– А ты что, вообще не пьешь?
– Ну, я время знаю.
– Молодец. За мной флажок для послушного мальчика… Чего тебе?
– Так это, ехать надо. Труп на Каланчевской улице. Из оперов никого, а ты вроде как начальник…
– Вроде, – удрученно хмыкнул я.
Лопаткин уже в курсе, что меня сместили с должности. А знает он, знает и свинья…
– А Кузема где?
Я подошел к двери, за которой находился кабинет оперуполномоченных. Старший лейтенант Кузема точно должен был быть на месте, отчет у него, пока не разберется с ним, домой не уйдет… Но закрыта дверь, тишина за ней. Нет Куземы. Ну да, начальника нет, не у кого спрашивать разрешения, чтобы уйти. Я нынче пустое место…
– Ну и хрен с тобой, Кузема! – охально стукнув ногой в дверь, махнул рукой я.
– Петрович, ты чего? – возмущенно прозвучал властный окрик.
Из глубин гулкого коридора к нам выходил начальник криминальной милиции, которому подчинялся уголовный розыск. Майор Мережик, тридцати двух лет от роду, «подполковника» вот-вот должны присвоить. Перспективный офицер. В отличие от некоторых…
– Ничего… Ничего и ничто, – скривил я губы. – Так, мимо проходил…
– А запах? – принюхавшись, спросил Мережик.
В отличие от Лопаткина он не улыбался на американский манер, но и брови гневно хмурить не стал, как это у него хорошо получалось.
– Новую должность обмывал, – огрызнулся я.
– Ну-ну… Там у нас убийство на Каланчевке, ехать надо. Как насчет проветриться?
«Для этого есть новый начальник отдела», – мысленно ответил я. Но вслух сказал:
– Не знаю. – И неопределенно пожал плечами.
– Дело серьезное, там удавкой, говорят, поработали, – сказал Лопаткин. – Машина к выезду готова, ехать надо…
– Вот видишь, Петрович, удавка, говорят.
Если удавка, то это кто-то из уголовников поработал. Вдруг выйду на след убийцы, вдруг нарвусь на нож или пулю. Оно мне нужно?.. Возражал я начальнику очень эмоционально, но все так же мысленно.
– Надо бы глянуть.
– Вот и я говорю, кого как не тебя посылать, – снисходительно усмехнулся Мережик. – Ты у нас самый опытный.
– Ага, и самый лысый, – недовольно буркнул я.
– Так оно и есть, – кивнул начальник.
Не знаю, понял он мою иронию или нет. Если понял, то в его словах была заключена издевка, и неважно, что я сам спровоцировал его… И голова у меня лысая, и сам я такой же, потому что простой как валенок. И все, кому не лень, этим пользуются. Еще и насмехаются в душе… А не пошли бы все в какое-нибудь созвездие…
Но пошел я сам. В микроавтобус оперативно-следственной группы, в подчинение к капитану Лопаткину. И за всю дорогу слова не обронил. Дулся как мышь на крупу, но молчал.
