bannerbannerbanner
Я промазал, опер – нет

Владимир Колычев
Я промазал, опер – нет

Полная версия

Глава 3

Женщина лежала на животе, уткнувшись лицом в подушку, руки раскинуты в стороны, ноги чуть согнуты в коленях. Одеяло отброшено в сторону, окоченелая плоть полностью обнажена, на шее очень четко просматривалась глубоко врезавшаяся в кожу трансгуляционная борозда. Трупные пятна на полных бедрах, крупных ягодицах, жирных боках, меж лопатками… Заметил я пятно и на пояснице, более темное, глубокое, с четким контуром. Возможно, это был кровоподтек от удара.

В комнате было тепло, все окна закрыты, и трупный запах явственно наполнял пространство. Лопыткин морщился, но от мертвого тела не отходил, что-то высматривал, записывал.

Я тоже склонился над покойницей, пальцем ткнул в трупное пятно на жирной пояснице, в нижней ее части, насколько позволяло положение тела.

Что такое трупное пятно? После смерти человека кровь в его тканях останавливается, а со временем сила тяжести сгоняет ее в сгустки, которые затем начинают просвечивать через кожу. Пока кровь еще жидкая, она может перемещаться по капиллярам, и если надавить на трупное пятно, оно может полностью исчезнуть.

Но в моем случае оно лишь слегка побледнело. Это значило, что сосуды уже потеряли свою непроницаемость, и свернувшаяся в них кровь смешалась с другими физиологическими жидкостями в организме. Можно сказать, что наступила стадия диффузии, а если перевести на более понятный язык, то смерть наступила более двенадцати часов назад. Чтобы выяснить, насколько именно больше, нужно было менять положение тела, засекать по секундомеру время, надавливая на пятно динамометром. Но этим пусть занимается судмедэксперт, а он уже на месте, чемоданчик свой открывает. Мешать ему я не буду. Разве что на халатик гляну, что на стуле лежит.

Шелковый халат, с золотисто-медным отливом, с узорным рисунком. И лежал он как-то странно, сложенный на армейский манер. Так я укладывал на табурет свою солдатскую куртку, когда служил срочную. Сводятся вместе полы, рукава заносятся назад, куртка складывается вдвое погонами к проходу. Если приловчиться, то такую укладку можно проводить в две-три секунды, да так, чтобы ни единой складочки.

Халат не куртка, и шелк в отличие от солдатского «хэбэ» имеет свойство расползаться. И все равно халатик был уложен очень аккуратно, и даже не вдвое, а, похоже, втрое, хотя, казалось бы, легче всего было бы перекинуть его через спинку стула. Женщина бы так, наверное, и поступила…

Я представил, как хозяйка квартиры после душа заходит в свою комнату, обнажаясь догола, скидывает халат, небрежно бросает его на спинку стула, ложится в постель… Возможно, там ее ждал мужчина. Тогда бы она точно не стала складывать халат втрое, да еще и так аккуратно…

Под стулом, на глянце паркета я заметил перламутровую пуговицу. Поднимать я ее не стал, предоставив эту честь экспертам. Но халатик все же рискнул обследовать и обнаружил, что там как раз не хватает пуговицы. И она не просто оборвалась, а была, что называется, вырвана с мясом… Или кто-то силой раздевал женщину, или она сама так спешила обнажиться, что дернула за полы халата. В любом случае одежду просто бы швырнули на пол, ну, максимум перебросили через стул, на спинке которого он бы и упокоился…

С появлением эксперта-криминалиста я вышел из спальни. Слишком уж много здесь народа, да и покурить охота. Я зашел на кухню, но вовремя спохватился. Здесь не место для перекура: можно уничтожить следы, возможно, оставленные преступником…

А следов здесь могло и не быть. Дорогой гарнитур, импортная техника, подвесной потолок, импровизированная барная стойка. Стол из натурального дерева, креслообразные стулья с резными спинками. И стерильная чистота. На столе только салфетница и солонка, ни единой крошки, и лакированная поверхность блестит, как будто ее только что отполировали. Такой же порядок и на барной стойке.

Курить хотелось все сильней и, не удержавшись от соблазна, я вышел на лестничную площадку, где уже стоял участковый, ушастый лейтенант с ранними залысинами.

– Ты сигнал проверял? – достав из кармана пачку сигарет, спросил я.

– Да, мне позвонили, я пришел.

– А труп кто обнаружил?

– Ну, мать покойной. Она ей весь день звонила, а та не отзывалась. Пришла, своим ключом дверь открыла, смотрит, дочка мертвая лежит… Ее на «Скорой» увезли, плохо стало…

– Значит, весь день не отзывалась.

– Ночью ее задушили, – сказал неожиданно появившийся Лопаткин.

Он жадно вдыхал относительно чистый воздух. Парень явно был рад тому, что хотя бы на время вырвался из темноты комфортной, но дурнопахнущей квартиры. И в глазах легкое опьянение, как это бывает с людьми, нанюхавшимися трупных ядов.

– Понятно, что ночью, – без должного энтузиазма выразил я свое согласие.

– Да, да, задушили, – закивал участковый. – Я сразу это понял…

– Да, только удавки нигде нет, – равнодушно отозвался я.

Мне бы сейчас еще два раза по сто принять, расслабиться как следует и спать, ни о чем не думая. А тут голову напрягать приходится, непорядок.

– Может, ее пояском от халата задушили, – предположил следователь.

– Ну, если он из металлического тросика сделан, тогда возможно, – покачал я головой. – Борозда для пояска слишком глубокая и тонкая… Тут удавка просматривается…

– Может, струной от гитары?

– Гитары в квартире я не видел.

– Ну, может, убийца ее при себе держал?

– Может, и держал струну, – кивнул я. – Может, и сделал из нее удавку. Но это уже предварительный умысел… Кто-то собирался убить потерпевшую. И кто-то это сделал… Кстати, кто она такая?

– Моносеева Эльвира Васильевна, семьдесят шестого года рождения, работает главным бухгалтером в банке, – отрапортовал участковый.

– Откуда такая информация, лейтенант?

– Ну, я с матерью покойной общался. Пока ей совсем плохо не стало. И «Скорую» ей вызвал…

– Замужем?

– Кто, мать?

– Нет, дочь.

– А-а, да нет… То есть была, а сейчас в разводе… Но с мужем дружит. Он к ней иногда заходит. Ну, там по дому помочь… В постели…

– А вот здесь отмотай назад. И подумай, что ты сейчас сказал. Бывший муж спит с бывшей женой, думаю, такое может быть. Но ты откуда про это знаешь? Что, мать покойной сказала?

– Ну да.

– Что, прямым текстом?

– Ну, она зятя своего, ну, бывшего, прохиндеем считает. Бросил, говорит, дочку, потому что у нее детей быть не могло. Ну, проблема там какая-то по женской части, я вникать не стал. В общем, на другой женился, ребенок там у них. А все равно к Эльвире ходил, потому что кобель, потому что одной женщины мало… Но это еще не все. Родион, говорит, мог ее убить. Из-за квартиры. Сам он с женой и ребенком в однокомнатной ютится, а у Эльвиры трехкомнатная…

– А он права на эту квартиру имеет?

– Чего не знаю, того не знаю.

– А надо бы выяснить. И соседей расспросить, может, этот Родион вчера к бывшей жене заходил. Может, на ночь у нее оставался, – Лопаткин многозначительно смотрел на меня.

Работать со свидетелями предстояло мне. Впрочем, это я знал и без него. Только вот не хотелось ходить по квартирам, вызванивать соседей, выспрашивать, вынюхивать… Пусть этим занимаются молодые и перспективные.

И все же за дело я взялся.

Ближайшей соседкой Эльвиры Моносеевой оказалась миловидная и скрупулезно ухоженная брюнетка лет тридцати. Дверь она открыла сразу, мне даже показалось, что она только и ждала, когда я наведаюсь к ней в гости. Видно, уже знала, что случилось в соседней квартире. Может, изнывала от желания дать показания.

– Здравствуйте, уголовный розыск. Капитан Петрович.

Дверь открылась шире, и на меня пахнуло приятной смесью ароматов лимона, шоколада и амбры. И белозубая улыбка хозяйки показалась мне глотком холодной воды в жаркой пустыне… Только непонятно, чему она радуется? Может, с Эльвирой враждовала? Или я ей понравился?..

– Ксения.

Она подалась назад, распахивая дверь, а мне показалось, будто она сделала реверанс.

Мне даже не понадобилось предъявлять служебное удостоверение: женщина впустила меня в квартиру, поверив на слово. Да и как не поверить, если за моей спиной маячил участковый в форме. Впрочем, он там и остался, а я прошел в квартиру, вернее, на кухню, куда показала мне хозяйка.

Квартира стандартной планировки, двухкомнатная, со скромной претензией на евростиль. По пути на кухню через открытую дверь я заглянул в гостиную. Мебель не самая дорогая, но, похоже, новая, и в полном, если так можно сказать, комплекте. Также я заметил беспорядок – диван собран, но покрывало смято, подушка почему-то на полу, на ковре валяются джинсы. Да и в прихожей такой же бардак – какие-то коробки, мотки проводов, створки антресольного шкафа открыты, на дверной ручке висит какая-то сухая тряпка.

Кухня произвела не лучшее впечатление. Мебель неплохая, но стол плохо протерт, в мойке гора грязной посуды, под ногами хлебные крошки, и стекла в окнах немытые после зимы. Зато здесь очень вкусно пахло кофе. И на хозяйку было приятно посмотреть. Эффектное каре, тонкие черты лица, чувственный макияж, волнующая улыбка. И одета она была не по-домашнему – полногрудую и широкобедрую фигуру облегало красное платье из тонкой мягкой шерсти, в меру декольтированное, длиной чуть повыше колена. Глядя на нее, я невольно замечтался, и, похоже, она заметила это. И лукаво сощурила заблестевшие глазки.

– Я кофе только что сварила, – сказала Ксения грудным, приятно шелестящим голосом. – Угостить?

– Не откажусь, – кивнул я, усаживаясь за стол.

– Можно и с коньяком, – немного подумав, предложила она. – У меня есть немного…

Я смотрел на ее руки – красивые, нежные и без обручального кольца. Неплохой, надо сказать, задел…

– Если только чуть-чуть… А вообще я бы хотел поговорить с вами о вашей соседке.

– Да, конечно, – жалостливо вздохнула Ксения. – Мне очень жаль, что так случилось…

– Что случилось?

– Ну, как что? Эльвиру убили.

 

– Кто вам об этом сказал?

– Никто… Сама видела… Я из салона возвращалась, смотрю, дверь открыта, милиция, женщина рыдает… Заходить я не стала, но заглянула. Лейтенант посмотрел на меня, соседку мою, говорит, задушили. Сказал, чтобы я дома сидела, никуда не уходила. Поговорить со мной хочет, но не сейчас… Вот я и жду.

Милицию она ждала, подумал я. Кофе сварила, а порядок хотя бы на кухне навести не догадалась. Видимо, желания не было.

Беспорядок на кухне выдавал в Ксении лишь плохую хозяйку, но никак не преступницу. Ей нечего было скрывать, кроме своей неряшливости. А вот чистота на кухне потерпевшей наводила на иные мысли. Неспроста там чистоту навели, неспроста…

– Ждали участкового, а дождались меня, – насмешливо сказал я.

Брюнетка ответила мне красноречивой улыбкой. Дескать, ты, капитан, тоже ничего… Что ж, я был бы рад убедить ее в этом. Может, мне сегодня повезет, и я окажусь в ее постели. Тогда будет хоть один приятный момент в череде сегодняшних неурядиц.

– Вы с Эльвирой хорошо знакомы?

– Да нет, не очень… Мы с мужем только в прошлом году эту квартиру купили.

– С мужем? – невольно вырвалось у меня.

– А что здесь такого? – с кокетливым, но вместе с тем и уличающим удивлением спросила она.

– Да нет, ничего. – Мне пришлось внутренне поднапрячься, чтобы скрыть смущение.

– Если кольца на руке нет, то это еще ничего не значит.

Если она умела читать чужие мысли, то должна была узнать и о моем отношении к беспорядку в ее квартире. Я ведь не только о кольце подумал, но и о том, что замужняя женщина должна содержать дом в чистоте. Разумеется, эту мысль я развивать не стал.

– Да мне, в общем-то, все равно, – качнул я головой, оградительным жестом выставив ладони.

– Думаете, муж не помеха? – язвительно спросила Ксения.

– Ничего я не думаю.

– Думаете! Я же вижу, как вы на меня смотрите!

В ее голосе звучало возмущение, но при этом она приняла позу, которую занимает модель перед объективом профессиональной фотокамеры. Головка приподнята, плечики жеманно разведены, спинка чуть выгнута назад, рука волнующе оглаживает бедро…

– Чего заслуживаете, так и смотрю, – парировал я.

– И чего же я заслуживаю? – шаловливо улыбнулась она.

– Восхищения.

– Вы интересный мужчина, – комплиментом на комплимент ответила брюнетка. И, выдержав скорбную паузу, добавила: – Но, к сожалению, вам ничего не светит. Я женщина замужняя, и никогда не изменяю своему мужу!

Глядя на нее, я понял, зачем она мне все это говорила. Казалось, Ксения нарочно спровоцировала меня на проявление неких чувств, чтобы ответить мне отказом. Она смотрела в стену за моей спиной, как будто видела в ней свое отражение, любовалась собой. Вот я, мол, какая честная и беспорочная!..

Дура дурой. А что я еще мог про нее сказать?

– А Эльвира?

– Что Эльвира?.. Эльвира моему мужу не изменяла… Вы меня нарочно путаете? – спохватилась брюнетка.

– Я вас не путаю. Просто мне интересно, как Эльвира относилась к вопросам нравственности.

– Ах, это!.. – приложив два пальца к губам, задумалась Ксения. – Ну, я не знаю… Мужа у нее нет, это я знаю точно. То есть он ей уже не муж. Но иногда ходит.

– И зовут его Родион.

– Да, Родион… Кстати говоря, он не в моем вкусе. Маленький, щупленький… Мне крупные мужчины нравятся… Хотя, как говорится, на безрыбье и рак рыба… Но я-то не на безрыбье, – манерно заламывая руки, жеманно и как будто с чувством вины улыбнулась мне женщина.

Признаться, она меня завела. Да еще и хмель в крови бродил. В общем, неудивительно, что я в ее поведении уловил призывный сигнал. Она хотела, чтобы я был настойчивей, жестче. Да, есть муж, и она ему не изменяет, но если я поднажму, то ее крепость может и не устоять, сама, почти что по своей воле упадет к моим ногам.

– Зато я на безрыбье. Информация о Родионе очень нужна, а пока что ничего нет, – поднимаясь со своего места, сказал я. – Вот скажите, Ксения, он вчера приходил к Эльвире?

– Да, приходил, – ответила она, в пикантном, как мне казалось, ожидании глядя на меня.

– Вы точно это знаете?

– Да, я сама ему дверь открывала.

– Кому вы дверь открывали? Родиону?!

– Да, там к нам письмо из налоговой пришло, но в лифте почему-то оказалось. Он его подобрал, нам принес… Ну, я его поблагодарила, конечно…

В последнюю фразу, как мне показалось, женщина вложила намек. Она и меня готова поблагодарить, если я решусь на штурм ее замужних бастионов. Возможно, я ошибался в своих суждениях, но все же обнял ее рукой за талию, привлек к себе.

– Что вы себе позволяете? – не на шутку возмутилась она.

И отскочила от меня как от огня.

Да, я заблуждался. Она вовсе не хотела, чтобы я приставал к ней. И ее гнев не казался мне наигранным.

А тут еще в дверь позвонили. Метнув на меня зловеще-свирепый взгляд, женщина побежала открывать. Я отправился за ней и увидел, как с порога через распахнутую дверь со звонким смехом впрыгнул мальчик лет шести. Вслед за ним в дом вошел грузный полнолицый мужчина в светлом костюме и при галстуке.

– Антон, помнишь, ты говорил, что в милиции одни козлы работают! – обнимая сына, скороговоркой выдала Ксения. И пальцем показала на меня. – Так вот, это правда! Представляешь, он ко мне приставал!

– Вам показалось, – обескураженно мотнул я головой.

– А вот это вы зря! – басом отозвался мужчина.

И, отстранив рукой жену, направился ко мне.

– Только без рук! – с досадой предупредил я.

– А то что?

– Я при исполнении!

– Да? Ну, тогда пошел отсюда! – яростно взревел мужчина и пальцем показал мне на открытую дверь.

Объяснять ему что-либо было бесполезно, да и глупо. К тому же я действительно пытался приставать к его жене. Так что единственным выходом из этой деликатной ситуации был тот, на который мне сейчас показывали. И я бочком, чтобы не задеть ревнивца, вышел на лестничную площадку.

– Я еще начальству вашему сообщу! – пригрозил мне хозяин квартиры и громко захлопнул за мной дверь.

Все бы ничего, но на лестничной площадке я столкнулся с Лопаткиным.

– Что там за шум? – спросил он, искоса глядя на меня.

– А когда начальству сообщат, тогда и узнаешь, – огрызнулся я.

– Опять напортачил?

– Опять?! – возмущенно вытаращился я на капитана. – Когда я что-то напортачил?

– Ну, не знаю… – сконфузился Лопаткин. – Просто подумал…

– Что ты подумал? – горячечно наседал я.

– Ну, не зря же тебя с должности сняли.

– Сняли?! Чтобы снять, сначала поставить надо… И вообще, пошел ты знаешь куда?

Это был самый настоящий нервный срыв. Махнув рукой на все, я самовольно отправился домой, но по пути заглянул в бар, где заказал бокал коньяку, затем двойной виски…

Что было потом, я не запомнил. Но утром проснулся у себя дома. Пусть и в одежде, но на своем диване. Голова трещала по швам, во рту – пустыня, орошенная верблюжьей мочой, дышалось тяжело, грудная клетка жалась к позвоночнику, как будто по ней всю ночь топтался слон. Зато кобура с «ПММ» была при мне. И это не могло не радовать. Одно дело – послать всех в дальние края, и совсем другое – самому отравиться туда по приговору суда за утрату оружия.

На всякий случай я достал из пистолета обойму, сосчитал патроны, все двенадцать штук. И еще ствол понюхал, не пахнет ли свежим пороховым дымом. Все нормально. Похоже, я вчера не проказничал. Тихо накачался и на полном автопилоте отправился домой.

Я тоскливо глянул на циферблат своего будильника. Один рисованный гномик в красном колпаке тянулся к большой стрелке, другой – к тонкой и длинной. Четверть восьмого утра. Давно уже пора собираться на службу. Но я, кажется, махнул на нее рукой. Или только кажется?..

Я лег на спину, скрестив на затылке руки, закрыл глаза. Очень хотелось спать, но заснуть я не смог. Чувство вины не давало покоя. И с места преступления самовольно ушел, и набрался до полной анестезии… Может, я имел на это какое-то право, но тяжесть вины давила на меня, лишила сна. Но и на службу я идти не должен. Хотя бы потому, что никому там не нужен. Или нужен, но исключительно в качестве рабсилы и мальчика для битья… Нет уж, хватит с меня! Сегодня никуда не пойду! Пусть начальство осознает всю глубину нанесенного мне оскорбления…

Нет, не пойду я на службу. Но с дивана встану и душ холодный приму, чтобы взбодриться. И побриться бы не мешало. Зубы почистить – само собой… Завтрак? Можно и позавтракать. Что мне стоит пожарить пару яиц? Да и банку с огурчиками вскрыть бы не мешало, хотя бы ради рассола…

После завтрака я снова лег на диван. А что дальше? Спать? А на каком основании?.. Я же не тунеядец, в конце концов. Да и рапорт надо бы написать о переводе…

Я еще ощущал в себе старые хмельные дрожжи, но перед глазами уже не двоилось. Зато сознание раздваивалось, одно полушарие гирей тянуло мою голову к подушке, а другое – столкнуло с дивана, заставило отправиться на службу.

Вадим Агранов был на месте, перебирал бумажки на своем рабочем столе. Пышные брови уныло нависают над веками, широкие ноздри возмущенно вздуваются, нижняя губа капризно вытянута и лежит на подушке подбородка.

– А я думал, ты не придешь, – сказал он, угрюмо кивнув мне в знак приветствия.

– А ты не думай. Зачем напрягаться? Начальство за нас думает, – буркнул я.

И, потянувшись к его столу, взял за горлышко графин с водой, жадно припал к нему.

– Что, вчера пить просит?

– Не просит, а требует…

– Тут нас всех сегодня требовать будут… Сейчас к Мережику пойдем, вызывает. Новое начальство представлять будет… Я, конечно, понимаю, демократия, голубым и розовым зеленый свет, черные – друзья человека. Эмансипация, ля, феминизм, но чтобы баба – начальник уголовного розыска! Молчу и плачу…

– Будем скорбеть вместе, – вздохнул я.

– Да мне-то что. За тебя, Петрович, обидно. Ты же у нас всегда первый, в самое пекло, поперед всяких батек… А эти батьки тебя прокинули? И кого вместо тебя? Фифу какую-то! Ходила там, наверное, по ГУВД, булками крутила да с генералом прислонялась. А потом раз – и в начальники, как будто уголовный розыск – это подиум…

– А ты ее видел? – щелкнув зажигалкой, спросил я.

– Да нет. Но точно какая-нибудь кукла Барби.

Я и сам, если честно, представлял новую начальницу в образе эффектной блондинки с кукольными глазами и резиновой улыбкой. Может, потому что очень хотел видеть ее в таком невыгодном свете. Потому что хотел казаться умней и полезней для общего дела, чем она. Хотел, чтобы начальство поскорее убедилось в ее некомпетентности и выставило за дверь, вернув меня на прежнее место…

Конечно, я подозревал, что неугодная мне начальница может существенно отличаться от этого трафаретно-глянцевого образа. Но все же надеялся, что она будет как минимум симпатичной. Хотя бы потому, что нуждался в дополнительном поводе, чтобы оправдать свое поражение. Все должны были понимать, что главная заслуга нового начальника заключена в ее внешних данных, именно для того, чтобы угодить ей, любвеобильный генерал и назначил ее на мою должность. Но все же я очень удивился, когда увидел ее.

В кабинете майора Мережика нас ждала женщина лет тридцати пяти. Она действительно была блондинкой, но вовсе не такой фееричной, как я представлял. Волосы неважные, жидкие, неосторожно выжженные пергидролем, лицо широкое, скуластое, брови хлипкие, глаза пепельного цвета, будто выцветшие, перегоревшие, нос можно было бы назвать красивым, если бы природа не выгнула его дугой. Не сказать, что сильная кривизна у носа, вовсе не уродующая, но все же заметная, если я сразу обратил на нее внимание. Как и на тонкие, тускло накрашенные губы. Кожа лица чистая, нежная, но уже вяловатая, хотя подбородок еще подтянут. На широких плечах – капитанские погоны, и не разобрать, что прячется в складках большого, как будто не по размеру кителя. Может, и груди там вовсе нет.

Женщина смотрела на меня сосредоточенно и хмуро, как на своего потенциального врага. Значит, понимала, что съела мое мясо. В ее взгляде чувствовалась нехватка уверенности, но и страха не было. Зато угадывалась хоть и не злая, но как минимум малоприятная ирония. А недостаток уверенности она компенсировала тем, что неторопливо поднесла руки к подбородку, сцепив их по пути в замок, на который спокойно и уложила голову. Этим жестом она подсознательно защищала свою грудь и подбородок, а в сцепленных в замок ладонях концентрировала энергию, которую могла направить против меня. И в то же время она давала понять, что готова к диалогу со мной. Из-за того, что подбородок упирался в костяшки пальцев, ее нижняя челюсть была немного скована, значит, если диалог и будет, то сквозь зубы…

Она сидела за приставным столом, слева от нее находился Мережик, а я занял место в ряду стульев, спинками прижатых к стене. Хотелось скрестить руки на животе, но тогда женщина могла подумать, что я боюсь ее и закрываюсь, чтобы она не смогла меня уязвить. Поэтому я сел, откинувшись назад и расправив плечи, раскрытыми ладонями опершись о бедра. И ноги сильно раздвигать не стал, но это уже из этических соображений. Рядом со мной с недовольным видом опустился Вадим Агранов и тут же оказался в фокусе женского взгляда. Похоже, начальница почувствовала его неприязнь. А как она думала? В уголовном розыске люди работают, а не борются за права эмансипированных женщин…

 

Глядя на нее, я уже не думал о том, что мое место она заработала чем-то непотребным. Ну не позарился бы на нее генерал. Да и Хворостов тоже… Может, я и впрямь стал жертвой гипертрофированной феминизации?.. Если так, то я не должен злиться на эту женщину. Но при этом вправе бежать из этого дурдома, в который превращалась наша славная милиция.

– Прошу любить и жаловать, капитан Бесчетова Дарья Борисовна, – пристально глядя на меня, представил начальницу Мережик.

Похоже, он внушал мне, что я обязан любить ее и жаловать. Напрасные потуги. Я сидел с непроницаемо беспечным лицом и мысленно чихал на мысленные посылы начальника. Он молодой и перспективный, пусть сам любит всех, кого жалует. А я всего лишь номер отбываю, ну и заодно думаю о пенсии. Всего-то два года, и здравствуй, свободная жизнь.

– Дарья Борисовна служила в управлении уголовного розыска нашего ГУВД, работала в отделе по раскрытию имущественных преступлений, – продолжал майор.

Агранов демонстративно зевнул, чем заслужил мысленные аплодисменты, и, похоже, не только с моей стороны. Я заметил, как, сдерживая смешки, опустили глаза Витя Кузема и Антон Данилов. Но при этом я почему-то не обрадовался, а напротив, загрустил. До чего же ты докатился, капитан Петрович, если такие каверзы против своих недругов поощряешь?.. Так и застыдиться недолго.

– Четыре года стажа, восемь благодарностей от начальства.

– Всего четыре? – удивленно спросил Вадим.

– До этого я работала инспектором по делам несовершеннолетних, – строго посмотрев на него, довольно жестким тоном сказала Бесчетова. И, слегка замявшись, добавила: – Три года.

Голос у нее был слегка дребезжащий, с гортанной хрипотцой, но слух он вовсе не раздражал, скорее наоборот.

– Впечатляет.

– А чего тебе так весело, Агранов? – насупил брови Мережик. – Дарья Борисовна служит в органах всего семь лет, но это ничуть не умаляет ее достоинств.

– Кто бы сомневался, – буркнул Вадим.

– А ты, Петрович, чего молчишь? – провокационно, как мне показалось, спросил Мережик.

Похоже, он хотел, чтобы я излил свое недовольство прямо сейчас, при нем, чтобы затем не ошпарил им Бесчетову.

– А мне что, слово давали? – с наивным удивлением спросил я.

– Что-то громко ты молчишь, Петрович.

– Не знаю, не слышу.

– Ну-ну… Дарья Борисовна, вы, если что, говорите мне, жалуйтесь, я всегда вас поддержу. – Мережик смотрел на меня, а обращался к Бесчетовой.

– Я не привыкла жаловаться, – покачала головой женщина.

Эта фраза прозвучали бы пафосно, если бы не совершенно спокойный тон, которым она ее произнесла.

– Ну, тогда у меня все. Вы, Дарья Борисовна, можете идти, осваивайтесь в своем кабинете, а через два часа я вас всех снова соберу… Все свободны. А ты, Петрович, останься.

Я лишь слегка пожал плечами. Надо так надо. Я лицо подневольное, к тому же бесперспективное, как могу ответить отказом своему начальнику?.. На Бесчетову даже не глянул… Впрочем, если она потребует приветствовать свою персону троекратным «ку», я, пожалуй, не откажусь, по той же причине. Но пусть сначала потребует…

Не знаю, может, она почувствовала ноту, на которой вибрировала моя душа, или у нее был какой-то замысел, но в дверях она остановилась и, взыскательно глянув на меня, обратилась к начальнику:

– Товарищ майор, если можно, пусть капитан Петрович зайдет потом ко мне.

– Ну конечно, товарищ капитан! – прощально улыбнулся ей Мережик.

И, оставшись со мной с глазу на глаз, не без упрека сказал:

– Напрасно ты на нее дуешься, Петрович. Она к нам вовсе не стремилась, ей и в управлении было неплохо. Ну попала генералу вожжа под хвост, что ж теперь?

– Да я понимаю, – равнодушно сказал я.

– Понимаешь. А вид похмельный. Знатно, видать, употребил.

– Вчера не жаловался.

– А сегодня?.. То-то же… Почему не спрашиваешь, сколько Бесчетовой лет?

– Все равно.

– Тридцать шесть, твоя ровесница. И всего семь лет стажа… Она раньше в солидной фирме работала, в юридическом отделе. А муж в милиции служил, в управлении, в уголовном розыске, как раз в том отделе, где она до нас была. Может, помнишь, был такой капитан Бесчетов.

– Ну, помню… Он с нами по кражам работал, – вспомнил я. – Убили его.

Память у меня хорошая, пока не жалуюсь. Потому и Бесчетова смог вспомнить. Ему и тридцати не было, когда его застрелили. В городе тогда орудовала банда борсеточников, Бесчетов пытался одного задержать, а у преступника оказался пистолет… В общем, пал капитан смертью храбрых. А ведь неплохой был парень, бойкий, улыбчивый и дело свое четко знал.

– Ну вот видишь, сам знаешь… Когда это случилось, Дарья наша Борисовна уволилась, надела погоны. Сразу в уголовный розыск ее не взяли, но баба она упрямая, своего добилась. Я так понимаю, дело мужа продолжила…

– Честь ей за это и хвала, – сонно посмотрел я на Мережика. – От меня что нужно?

– Помочь ты ей должен.

– Всегда пожалуйста. Пока рапорт не удовлетворят, буду помогать, по мере сил.

– Какой рапорт?

– Домой хочу, в родную деревню, до пенсии два года осталось, участковым дослужу. Кстати, деревня у нас тоже не перспективная, такая же, как я.

– Ты не дури, Петрович, не надо! – насупился Мережик.

– Я не дурю. Это я раньше дурил, когда голову под пули подставлял. А сейчас я умным буду и осторожным, как все перспективные. Они же все, такие хорошие, дома сидели, когда меня убивали. А теперь еще и смеются надо мной. Ну да ладно, пусть смеются, мы, неперспективные, не гордые.

– Все сказал?

– Все.

– Может, домой пойдешь, отоспишься, успокоишься? – неуверенно посмотрел на меня майор.

– Это вопрос или разрешение? Если разрешение, пойду. Чего напрягаться? От работы кони дохнут.

– От работы кони крепнут.

– Ну, это молодые кони крепнут, те, что перспективные. А мы, простые и бесперспективные, нас никто не бережет, нам самим о себе заботиться надо.

– Да, развело тебя, Петрович, – огорченно вздохнул Мережик.

– Ну, так что, домой идти можно? – апатично спросил я.

– Иди. Если работы нет.

– Да работа всегда есть.

– Ну тогда иди, работай. И не хнычь, тебе это не идет.

Я мог бы послать его на три буквы за такой совет. Но не стал этого делать. Всплеск эмоций окрасит мою обиду в черный цвет. А она должна быть фиолетовой. К тому же мой гнев утвердит начальника во мнении, что со мной не все в порядке. А полное равнодушие к его реплике утвердит меня самого, а он ощутит свою неправоту… Впрочем, какая мне разница, что думает про меня начальник, хороший я или плохой? Все равно недолго мне здесь осталось. Завтра, когда похмельная тяжесть в голове рассосется, напишу рапорт и отправлю его по команде. Хворостов только рад будет избавиться от меня, старого и неперспективного.

Я даже ухом не повел в сторону Мережика. Как будто и не расслышал его колкость. С абсолютным безразличием ко всему поднялся и вышел из кабинета.

– Да, к Бесчетовой зайди! – бросил мне вслед начальник, с досадой, как мне показалось, на самого себя.

Может, он и винит себя за то, что вслух причислил меня к нытикам, но мне действительно было все равно. Такая апатия отуманила меня сейчас, что даже обижаться было лень.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18 
Рейтинг@Mail.ru