Владимир Маканин
Асан
Глава третья
– Это я.
– Да. Да… Я поняла… У тебя все в порядке.
– В полном порядке.
Моя жена перевела дух.
– Слава богу.
Она уже хорошо знала… запомнила… выучила… что я иногда звоню просто так. Жене можно и ночью звонить просто так.
Я помолчал. Так вышло. Похоже, с молчанием я затянул. А потом сразу и простился. На всякий случай простился вперед, впрок. Вдруг, мол, разговор прервется… Она к такому опасливому прощанью загодя тоже уже привыкла.
– Все в порядке, Саша… Спи спокойно.
Там у них, у жены и дочки, – в географическом от меня далеке – на берегу большой (но не называемой) русской реки уже огорожен (куплен) средних возможностей участок. Не велик и не мал… Участок со строящимся уже домом. Не лучше и не хуже соседних.
Сейчас, как и здесь, там ночь. Но, может, у них луна. Каждый раз, звоня, я пытаюсь мысленно увидеть, разглядеть ту далекую пядь земли.
– Смотрю на луну…
– И что?
– Круглая!
– У нас она сейчас высоко… Угол дома мешает… Зато лунная дорожка с реки.
– Вот смотри сейчас на эту дорожку. До ее конца… Там в конце есть фокус.
– Саша!.. Ну, скажи что-нибудь серьезное… У нас вчера уже второй этаж. Стены пошли.
Я сглотнул ком. Душа взволновалась. И сердце подстукивало. (Я как строитель не вовсе умер.) Складской менталитет не все во мне задавил.
– Вовсю строишься?
– Угу.
Это она как бы небрежно. Как бы ни о чем… Пустяки… Чтобы не о деньгах. Она не слишком доверяет телефону.
– А есть на что строить? – я засмеялся.
– Есть.
Значит, посланные мной деньги она получила.
– Ишь ты! – хмыкнул я довольно.
По моей подсказке (телефонной) жене удалось прикупить с левой стороны участка небольшой спуск к реке. Внешне – не ах. Но инженерно – это грамотно. С перспективой… Дом с флигелем. А на правой стороне участка будет хозблок. Потому что там выезд на будущую основную дорогу этого поселка, прижавшегося к реке… выпало, как удача!.. Когда обговаривали с женой план, про дорогу мы еще не знали. Это настоящая удача!
Я объясняю – подвоз стройматериалов будет тем самым для нас проще. Сразу же с дороги!.. В хозблоке в будущем (деньги и время!) можно разместить генератор. Для автономного света и тепла. Молодец и умница. Единственная ее ошибка – купила для хозблока кирпич подешевле. Напротив: хозблоку необходим самый капитальный кирпич.
В переборе подробностей меня захватила мысль – странная мгновенная строительная мыслишка – хотя бы на чуть подняться в нашем будущем доме над вторым этажом.
– Вверх бы, – сказал я. – Еще бы малость вверх. Повыше.
– Но, Саша, – она, конечно, удивилась. – Саша… Есть же план, два этажа, ты сам его одобрил.
– Алло… Алло… Пропал голос… Не слышу. На минуту я ничего не слышал. Даже шорохов.
Зато белой вспышкой во встревоженном сознании – увидел домашний наш стол… увидел наше круглое зеркало… и ее лицо.
– Как тебе сказать… Хотелось бы повыше. Чуть бы еще добавить высоты.
Связь восстановилась.
– Саша. Но уже есть план… Ты же знаешь!
– План чуть переделать.
– Но это значит – третий этаж.
– Ничего не третий. Пусть что-то совсем узкое, не слишком объемное возвышается над вторым – вот и все.
– Как это возвышается?
– Ну, торчит. Ну, как член.
– Саша!
– Извини, извини, дорогая… Я тут привык запросто. С солдатами.
Она сказала сухо:
– Сейчас ты не с солдатами.
– Извини.
Пленный сержант Рыжов. Дорого обошелся… Люди прораба Руслана, взяв след, стерегли пленного сразу на трех дорогах. Все сделали правильно. В боестолкновение не входили, а только давали «хозяевам» знать, что о сержанте пронюхали – как-никак засветили пленника. Пасли его мягко. С выдержкой… И вот те, кто держал сержанта в зиндане, занервничали. Они стали передавать пленного из села в село, из ямы в яму… И в конце концов продали его нашему человеку. Без торга.
К сожалению, когда возвращались, одного из людей Руслана застрелили в нелепом ночном столкновении. У костра!.. За едой!
Я предложил все вырученные деньги отдать Руслану. Его потеря… За сержанта мы хорошо заработали. Гусарцев согласился. Но не согласился Руслан. Он словно боялся брать больше. Он даже не поднял глаз. Как всегда, его твердое и холодноватое – нет. Все на равных.
Мы сидели тогда, все трое, в джипе. Коля Гусарцев курил… Раз, другой, третий выдохнув в окно дым, он спросил – очень ли близкий человек был Руслану погибший?
Руслан и тут не захотел давить на нас – на дележ и на наши деньги. Он просто ответил:
– Близкий.
В/ч за №… Солярка… Эта воинская часть расположена не доходя до гор. Поэтому ее сопровождал Гусарцев.
Если нет штабного офицера, который досматривает путь, глотая пыль рядом с колонной, горючка не дойдет до назначенной в/ч. Ее завернут… На первом же повороте дороги. Наши в этом отношении столь же опасны, как чеченцы. Любой подполковник перехватит у тебя и бензовоз, и бочки – и в свою часть. Да еще заставит твоих шоферов разгружать. Знаем!
В/ч за №… Бензин… Эти зарылись подальше. Добраться непросто. До гор назначенный им бензин в бочках сопровождал Гусарцев, в горах – Руслан. Отправили спешно. И в каких помятых бочках, в треугольных! На войне все можно.
В/ч за №… Дизельное топливо… Мазут… Ура. Ура. Полковник Анин поумнел. Да как быстро!.. А ведь командует частью всего три месяца.
Всего три месяца назад он, этот Анин, страшно возмущался, когда прослышал, что должен за доставку и за вообще отдать мне каждую десятую бочку. Он не мог понять, кто я. Он вопил в открытую! Как так!.. Кто такой этот майор Жилин! Я эту сволочь выведу на свет… Я в штаб!.. Я к генералам!.. Но вот ведь посмирнел товарищ полковник и поутих. Понял.
Ему объясняли… Кажется, Коля Гусарцев. Прямым текстом. Самым прямым. Армия сейчас полу-управляема. Никак не обретет форму… Дисциплины нет. А когда нет дисциплины, пусть снабжением горючкой управляет хотя бы рынок… Иначе хаос… Полковнику Анину объясняли, втолковывали правду этой войны, а он опять и опять – как же так? Как же так с бензином, с соляркой! Как я буду воевать в таких условиях!.. Я их всех!.. Я эту сволочь!
У него перехватывали по дороге все, что он заказывал. Либо наши, либо чичи… Какая разница… Три месяца!.. И вот бедолага прислал мне письмишко: «Дорогой Александр Сергеич!..» – ну и так далее. Очень приятный текст. Симпатичный стал человек… Солярку получит… Чеченцы обращаются ко мне еще более трогательно: «Са-ашик…» – звучит неплохо. В этом что-то задушевное.
Мы сидим втроем в машине Гусарцева, и, когда с делами покончено, Руслан прощается и пересаживается в свой «жигуленок». Внешне – мы, все трое, просто друзья.
Я и Коля Гусарцев, мы смотрим, как Руслан идет к машине легкой, летящей походкой молодого кавказца. Мы никогда не ссоримся из-за дележа денег. Я плачу щедро… Иногда просто поровну. Иногда по вкладу – учитывая личное участие. Наше трио сыгралось. Так сказал Гусарцев. «Трио» – это его словечко. Бензин… Солярка… Ничего особенного. Мой бизнес скромен.
Ханкала – знаменитый пригород Грозного, здесь у нас и впрямь теплее. Может быть, от количества моторов. Здесь основная группа федеральных войск. А также склады, склады… Так что на весь день покидать теплую обжитую Ханкалу и ехать к штабистам – это не всегда в радость. Но надо.
– Давай моей машиной. Чего тебе сейчас возвращаться… Тебе ж удобнее! – предложил Коля.
Мы едем.
Дорога в Грозный знакома до мелочей, я бы на своем джипе рулил с завязанными глазами… Но Коля рулит еще легче – играючи!
Ведя машину, Коля звонит генералу Базанову, своему непосредственному начальнику.
– Еду, еду, товарищ генерал… Да, да, уже скучаю… Послушать вас очень хочется.
При этих дружески-льстивых словах на том конце телефонной связи раздается радостное стариковское кудахтанье, восторг… Даже мне слышно, как булькает, как живо вскипает в трубке голос генерала-ништо. Веселья сколько… Дите!
День еще не нагрелся. На дороге много машин.
Коля Гусарцев исподволь, я и не заметил, как попал под гипноз хорошо знакомой дороги, заводит сторонний и неопределенный разговор – о продаже оружия. Болтает!
– Саша… Сейчас кое-кто очень ловко продает чеченцам АК. Речь о наших, федеральных, чеченцах – им лень ждать, пока автоматы придут по распределению… И они готовы купить, если вне очереди… Из рук в руки… Чем не бизнес…
– Да они тут же перепродают боевикам.
– Саша!.. Какое наше дело!
Я все еще думал, что просто некая его болтовня.
Я все не мог оторвать глаз от дороги.
А Коля Гусарцев воспарил высоко… Да, да, наш бизнес – это наша горючка… Разумеется! Бензинмасла-солярка-боевой летный керосин. Но всякий бизнес норовит расшириться… Разве нет, Саша?..
Это как в бою, Саша. Это как фланговая атака…
Фланг, он в любом деле живой… Фланг сам тебя подталкивает. Фланг хочет сам попробовать… Фланг рискует…
Коля как зациклился. В дороге это бывает – вдруг случается нечаянный восторг. Повод неважен… Молодой штабист забивал меня словами.
Фланг… Фланг… Фланг…
– …Опасности, Саша, мы с тобой не боимся.
И тебе, и мне иной раз даже хочется постоять на краю… Разве нет, Саша? На самом краю… Война – дело заводное.
Я, помню, только засмеялся. Какой напор! Мне Коля Гусарцев показался смешным… Молодой и зеленый!.. Слабое место всех мужчин – постоять на краю.
Коля замолк. Возможно, чуть обиженно. А я только посматривал на облака, на лес… Это место особенное. Этот поворот, казалось бы, хорошо знакомой дороги я каждый раз оглядываю с непонятным счастьем.
Речка!
У моста пришлось пропустить запоздавший кусок ханкалинской колонны. Огрызок… Два БТРа, и меж ними большой грузовик. Отставшие…
Сунжа небольшая речка. Типичная кавказская речка. Без умиления… Мост освободился, а за мостом – уже Грозный. Кусты… Кусты малорослые…
А дорога на некоторое время невнятная. Но все открыто и видно.
– Пригни башку, – сказал Гусарцев.
Я пригнул. Боевиков в Грозном хватает. Но поутру они отдыхают… Их времечко – вечер и ночь. Однако на окраине могут обстрелять. И даже снайпер, наскучав, может здесь поработать.
А все потому (такие мысли), что пейзаж теперь угнетал. Обкромсанные с боков дома давили… Нежилое все. Целый квартал домов с мертвыми глазницами. Пустота окон чувствуется на расстоянии… Но уж лучше пустота, чем проблеск чужого прицела.
Штаб для престижа пробовал обосноваться не в Ханкале, а в Грозном. Пусть даже на время… Для ощущения близкой победы… А по обстановке чуть что – назад, назад!.. Дать деру и вернуться в надежную Ханкалу. Все уже знали эту канитель. Некоторые штабисты даже почувствовали вкус к путешествиям. Мчатся туда – мчатся обратно. (Связисты, вот кто негодуют, – негодуют, но на них плюют.)
Мы в Грозном… И вот она, знакомая толкотня знакомых машин.
У невояки Базанова, большого, рыхлого генерала, прозванного в штабных коридорах генерал-ништо, кабинет был замечательный. Туда мы после совещания и заглянули – Гусарцев с еженедельным докладом, а я как бы с Колей заодно. Обзавестись таким шефом, как Базанов, – несомненное счастье что в миру, что на войне, и Коля Гусарцев это счастье имел. Настоящий везунчик, Коля нет-нет и меня водил на глазок к Базанову. Чтоб тот меня помнил… Пригодится!
В штабе Базанов отвечал за связи с местным населением. За контакты. За укрепление дружбы многочисленных кавказских народов. Должность, которой никто не понимал. Над ним и над его должностью подшучивали бегающие здесь по коридорам офицерики. Почему?.. А потому… Считалось, что генерал нелеп. Нелепо женился. Нелепо затеял строить дачу аж под Ростовом… Куда ему не удавалось (и никогда не удастся без скандала) послать, чтобы поработали, хотя бы пару солдат.
И никого у него в подчинении. Ну, кроме, конечно, лихого Гусарцева, который тоже над шефом посмеивался. Слегка, конечно… Был, правда, еще прапор Геша, который носил генералу чай.
Зато к генералу никто и никогда не приходил на прием. И в штабном его кабинете сама свобода. Мы тотчас там с удобством расселись. Что за кресла! Чудо!.. Если любишь ленивую позу, можно откинуться до предела, а ноги вытянуть и вовсе в запределье, в самую вечность… Мои глаза упирались в стену, где четыре книжные полки. Четыре!
Генерал заметно оживился. Во рту у него запершило. Кхе-кхе… кхе-кхе… «Саша…» – генерал отвесил мне легкий стариковский поклон. Но не знал, что сказать.
Откашлявшись, густым баском он с ходу попросил у меня рабочих для стройки дачи. А когда я сказал, что свободных рабочих нет, он здорово огорчился.
– Но надо же мне когда-то ее достроить… Что за генерал без дачи!
И опять он не к Гусарцеву, а ко мне. Это странно, он никогда не был настырным.
– Но у тебя, майор, есть стройка. Ты же, я слышал, еще и строитель.
Я объяснил ему – склад строится наружный. Внешний. За воротами основных складов… Неохраняемый.
– Но кто-то там работает.
– Там чеченцы. Хотите?
– Нет, конечно.
Гусарцев вмешался наконец мне в помощь:
– Работяги-чеченцы, товарищ генерал, не доедут до Ростова. Краснодарцы задержат их на полдороге. И будут держать… До выяснения.
– А это правда, что на стройке склада у тебя два прораба – и тоже чеченцы? – Спросив, Базанов с важностью приподнял голову. У генералов есть эта черточка: всякой безликой фразе придавать значительность.
– Правда.
– И оба – Русланы?
– Оба.
Гусарцев подсказал:
– Саша, а новенькие… Эти двое?
– Эти двое контуженные.
И тотчас генерал опасливо захлопал крыльями:
– Нет-нет. Контузиков не надо… Неадекватны. Сбегут. И еще кого-нибудь изнасилуют по дороге.
Мы расслабились. Гусарцев даже нога на ногу. Свой здесь человек. Я свой не вполне, но зато я помнил про чай и про прапора Гешу. Готов ждать… В штабных кабинетах всегда хочется чаю.
А генерал заныл:
– Ребятки… Ну, просьба. Прошу вас… Надо рабочих. Позарез… Жена! Жена!.. Вы же знаете, что такое жена!
– Вот он женат. Он знает, – сказал Коля, смеясь в мою сторону.
– Са-ааша, – протянул генерал. – Жен же не выбирают.
Вот, оказывается, в чем дело. К генералу нагрянула его молодуха жена. Говорят, красивая… И уже наверняка им понукает.
– Да, да. Навестила, – сказал генерал как-то странно, с неумышленной двойной интонацией.
Радостно-скорбно.
Вступил с некоторой важностью Коля Гусарцев. В паузу… Под видом очередного «контакта с местным населением» Коля живописал вчерашнее мелкое событие близ Ведено. Недолго Коля думал! Событьице было пустяковейшее: солдаты, охранявшие дорогу на Ведено, перехватили у местных чеченцев хлебовозку. Забрали… Съели… Рота отоварилась полусотней буханок свежего хлеба – еще и лепешки! Сожрали всё!
Солдатики были так голодны, что за хлеб, похоже, были готовы и пострелять. Да вот беда: чеченцы этого села оказались из невоинственных… А невоинственные, они же сразу пишут. Руки есть, писать умеют. Прямиком приехали с жалобой в Грозный – и жалобу там приняли! Пришлось хлебушек оплатить!.. И оплатили!.. Это хороший знак, товарищ генерал. Представляете: воинская часть оплачивает чеченцам хлеб!
Из бытового столкновения, из чепухи Гусарцев прямо на глазах слепил открытие новых отношений, а значит, и открытие новой фазы войны: обмен!.. Этот обмен хлеба на деньги означал зарождение рынка и прямых контактов с местным населением!.. Обмен вместо обстрела из кустов. Обмен вместо отрезания голов… Конечно, не всё сразу… Но шаг сделан!.. Почин!
– Коля, ты молодчина! – Генерал Базанов был своим помощником доволен. Ах, как доволен!
И по контрасту недоволен мной:
– Майор!.. Даже чеченцы уже идут на контакт… А ты? – журил меня он, не забывший про отказ.
Еще и пальцем пухлым грозил. Брови морщил… Что это с ним сегодня?
Бравый прапор Геша принес наконец в кабинет на подносе красно-белый заварочник и чашки.
– Пока что – чай. Ча-ай! – раскатистым баритоном объявил нам генерал.
И так значительно, так крепко нажал он на «пока что». Словно бы чай только для разбега, и вот-вот следом грядет крутая выпивка. На этом же подносе и с этим же прапором.
Я посматривал на книжные полки. На книги… На их корешки. С мелко выведенными фамилиями авторов. Я знал про генеральское хобби. Слышал от разных… Даже если дизайн. Даже если люди собирают книги под цвет купленных полок, их невольно уважаешь. Пусть… Пусть собирают и дальше.
Жизнь горских народов Кавказа (книжная) тоже была для нашей войны своеобразным дизайном. Книжная жизнь стала настоящей страстью генерала Базанова. Коля рассказывал, что пробудил генерала вышеспущенный приказ прочитать присланную книгу – некую популярную книжонку о Кавказе – как-никак Базанов был призван курировать контакты с местным населением. Он, видно, давненько вообще ничего не читал. Книжонкой генерал оказался по-настоящему потрясен и затребовал еще. Так началось!.. И ведь у него был мощный служебный телефон. Бесплатный. И генерал звонил… звонил… звонил!.. Пришлите то. Поищите и пришлите это… Если книжка редка, ксерокопируйте. Это нам важно!.. Это огромный непознанный мир. Все, что связано с историей Чечни… Да и других горских народов-соседей. А ведь генералу Базанову (поговаривали) уже бы не мешало подумывать о мире ином. Генерал был в подходящем возрасте.
Те, кому он звонил в Ростов и даже в Москву, молоденькие офицеры и штабные клерки, могли впрямь думать, что генералу Базанову книги и брошюрки нужны, чтобы научить наших солдат общению с горцами… чтобы те, суровые, хотя бы с ходу не отпиливали им башку! Чтобы шли на контакт… для смягчения характера войны, так сказать… а там, глядишь, и полного замирения… Искали и даже отыскивали ему редкие тексты. Как же, как же! Генерал велел!.. Приказ есть приказ. И присылали!.. Военной, штабной почтой. Ни одна книжонка не пропала!.. Ни одна ксерокопия не была слепой или трудночитаемой. Полный порядок.
Постаревший вояка весь ушел в историю гор и горцев – погрузился, не вынырнуть! Конечно, ему слали немало чепухи. Чтобы отделаться… Ну, просто так. Уже и слушок прошел о генерале-дуриле. Но война не кончалась. И ему присылали снова и снова. Ему слали и кое-что серьезное. И, едва сорвав обертку с бандероли, генерал запирался в кабинете и отдавался запойному чтению.
А Коля Гусарцев знай расписывал тот случай с оплаченной полусотней буханок чеченского хлеба.
Такие смягченные рассказы, вернее, россказни о контактах с местным населением очень нравятся высоким чинам. Чины усваивают только подслащенную мысль… А чиновным старикам, типа Базанова, и вообще мало надо – только бы теплой лапшички ему на уши. Он слушал и млел. Если торговля, значит, замирение… Мир вот-вот!.. Ура!.. Казалось, мир от генерала уже в шаге. Ну, в двух шагах. Которые спешило проделать, пусть даже в обход реалий, его старое и, без сомнений, доброе сердце.
Кража хлеба солдатами представлялась ему чем-то замечательным, неслыханным. Прямо посреди дороги… На скорости!.. Из кузова машины кража… Во время дождя!
Ведь хлеб за деньги, за деньги!.. Генерал непременно доложит об этом самой верхушке штаба.
Ведь, можно считать, чеченцы в итоге сами дали солдатам какую-никакую еду! Гусарцев нес старику совершеннейшую чушь. Он почти не сбивался. А насчет приносимой еды у него получилось даже вдохновенно!.. Мол, горцам и горянкам очень нужно сейчас наше доброе слово! И лишь немножко денег. И вот уже чеченцы сами несут лепешки и овечий сыр. Особенно же старушки-чеченки… С горячими лепешками! Кушайте, солдатики!
Он рассказывал, как о чуде. Я не встревал. И уж конечно, не пытался Колю поправить. Человек получал удовольствие. Несомненно… И пусть!.. «В батальон Гурова… Сколько харча чеченцы понанесли! Ты же видел?.. Видел?» – дергал Коля Гусарцев меня, когда его россказни получались уже совсем неправдоподобными. Я оставался спокоен… Да, я был готов подтвердить. Конечно, он враль, но ему сейчас так сладко.
– Кстати. Можно чеченцам за провиант подбросить солярки, – и генерал поощрительно кивнул в мою сторону. (Это я, что ли, подброшу?)
– А как же! – взвился голос Гусарцева. – Обязательно!.. За солярку они заплатят и хлебом, и деньгами. Это как-никак горская честь!.. Заплатят, правда, без кассового аппарата, – и Коля Гусарцев дал голосом понять, что шутка остра и современна.
– В обход налогов! Ха-ха-ха! – смеялся генерал.
Базанов был очень доволен. Вот, мол, она – правда настоящей войны… Это, мол, в столицах подсчитывают и пересчитывают в дурацких бюджетах, что и как, кому да сколько. А война – штука внутренняя! нутряная!
По словам Коли Гусарцева, нашим солдатам особенно удавалось подружиться и сговориться насчет провианта с простыми чеченцами. С горцами из самых глухих аулов… Я слушал невозмутимо. Я только покусывал ус. А Колю несло. Без руля и ветрил… Там, в диких аулах, живут потрясающие добряки!
Ни читать, ни писать… Но зато широкие натуры!.. А как они интересуются незнакомым оружием!
Они балдеют!.. Дай потрогать!.. А как они находят и узнают в темноте свой ствол?.. На ощупь. А как они нараспев произносят «грааа-нааа-томет». Музыка!.. Гусарцева уже было не остановить. Он рассказывал, как и чем отличается речь в разных селениях. Он изображал, подбирал голосом то один, то другой «аульский» акцент.
– В этих горах, где мы сейчас воюем, ислам однажды уже победил христианство. Да, да, чеченцы, как, впрочем, и ингуши, были прежде христианами… Недолго… Но были, были!.. Есть развалины православных храмов… И каких!.. Пятнадцатый век.
Генерал Базанов видел, осмотрел их самолично. Руины, конечно… Остатки стен.
– Вот этими руками трогал.
Он не дал нам уйти просто так. Этими же руками (пухлые, крупные генеральские руки) он выставил нам коньяк, чтобы мы не заторопились. Чтобы послушали теперь его.
Увы, ветвь христианства, перевалившая Кавказский хребет и пришедшая сюда к чеченцам, была не вполне, как оказалось, крепкой. Здешнее христианство было красиво, нарядно и, скорее, декоративно, чем глубоко. Красота и убранство храма. Красота обрядов… Пение… А вот ислам пришел сюда уже мощный, полнокровный и суровый. С подчеркнутой духовной глубиной. Во всеоружии нравственных законов. Кстати сказать, с запретом кровной мести… Да, да, с запретом… С личной ответственностью за грех. С красотой бытия.
– Встреча или, лучше сказать, борьба двух верований получилась здесь не на равных – и вот почему ислам вытеснил христианство.
Встреча или, лучше сказать, борьба двух вер началась где-то три… четыре сотни лет назад, срок для истории небольшой. Малый!.. Секунда!
Конечно, Коля Гусарцев все это от генерала Базанова (с подробностями или без) уже не однажды слышал. Но я узнал впервые. Было интересно… Я даже взволновался… Я ощущал себя в глубоком, в глубочайшем колодце. Под толщью столетий.
Тогда я и услышал впервые это слово:
– Асан.
До ислама и до христианства, как и у большинства народов, у горцев началось с идолов. Со страшноватых истуканов… Асан был не просто идол, а заглавный идол. Как у славян Перун… Генерал Базанов знал даже, как выглядел идол. В виде большой, громадной двурукой птицы был Асан. Божество!.. Еще какой наводил страх! Сейчас этот бог забыт, но можно предположить, что в бездонной глубине сознания горцев его имя еще мерцает:
– Асан… Асан… Асан…
Грозное забытое имя еще посылает душе горца (и его подсознанию) свои утробные, свои негромкие и смутные позывные. Ислам, к примеру, запрещает кровную месть… Но ее разрешает, дозволяет Асан, более ранний, более глубоко укорененный.
Генерал, рассказывая, воодушевился. Даже лампас на генеральских брюках подрагивал и подергивался. И ведь генерал не о чем-то древнем и от нас далеком – он о Чечне! В конце концов мы здесь живем. Мы здесь воюем… Но, возможно, укрепляя наш дух против страшного идола, генерал совершил ошибку – он добавил нам с Колей выпивки. Коньяк!.. В мягких креслах!.. Это была чудовищная ошибка!.. Я почти сразу увидел весь Кавказский хребет с прерывистой нитью белых вершин… И горные перевалы… И даже нависшие лавины.
Еще немного выпивки, и на линии гор я легко разглядел Асана, а с ним и гордые малые народности. Много их… Народ к народу сидели плечом к плечу. Несколько скучиваясь на перевалах… На Кавказском хребте народы сидели, как на жердочке, свесив ноги. Беседуя, цокая языком…
Не знаю, как Колю Гусарцева, а меня сморило… Мне слышались тихие барабаны… Греческие фаланги… Греки, это почему-то было важно. Они шли стройными рядами… Но сон был сильнее даже греков. Эк, навалился!.. Я не сводил взгляда с генеральского рта. Оттуда выпрыгивали слова… слова… а потом стали выпрыгивать треугольники.
Я увидел громадные пирамиды… И рядом двигались какие-то совсем уж древние люди… Полураздетые… И много, много! Полчища… С копьями! Внешне ободранные. Сплошь босые!.. Вот тут и появилась опять птица-божество. Птица успокаивала. Она уверяла меня своим странным клекотом, что бояться этих бомжей с копьями нечего… Нахер их, говорила птица. Сначала она напевала что-то игривое. И даже подмигивала. А потом обрушила на меня сладчайшую печаль… Засни, храбрый воин… Засни, засни, майор Жилин… Это все про меня… Она пела мне в уши долго, сладко!
Только выйду в Грозном из машины, старик чеченец стоит поблизости и ловит мой взгляд. Старики подходят. Прямо на улице. Просят горючее – Са-шик, солярки мало-мало… А у них на носу, скажем, посевная!.. Они всегда просят именно одолжить. Одолжить, хотя отдавать долг нечем. Я иногда помогаю… Дам грузовик на полдня… Скромно дам. Чтоб самому не в тягость. Солярки-мазута плесну… Что за бизнес без мелких связей. Без душевных просьб. Они клянутся, что когда-нибудь и чем-нибудь мне отплатят.
– Са-ашик, – говорят они. – Если что надо – только свистни.
Но, конечно, это лишь разговоры. Я могу свистеть долго… Крестьяне по своей природе забывчивы. Как всякие честные люди. Парадокс, но факт!.. Зачем честному помнить?.. А вот лгун и враль должен помнить свои должки хорошо и цепко.
Пару раз из любопытства я спрашивал стариков об Асане. Они не знали… Кто такой?.. Но, возможно, не хотели делиться со мной. Их лица становились никакими. Они замолкали. Боялись потревожить мрак? Испугались упоминания всуе?.. Или им попросту неловко, что русский знает их седую старину, которую они сами забыли.
Руслан сказал, что будто бы высоко в горах, на редко и трудно проходимых перевалах еще живут столетние чеченские старики. Пока живут, ничего такого не помнят. Но иногда умирающий старик вдруг упоминает Асана. Ни с того ни с сего… Когда жить ему остается полдня.
Я уже поторапливался, чтобы вернуться в Хан-калу пораньше. Дом мой – мои склады… А к вечеру уже хотелось быть дома. Но едва я, выглядывая на охраняемой стоянке гусарцевский джип, прошел подальше… весь ряд, за машиной машина… ко мне бросилась женщина, явно меня поджидавшая. Такое бывает… Стояла в тени неказистой пятиэтажки.
– Александр Сергеич! Александр Сергеич! – подбежав (она именно подбежала), женщина стала умолять меня зайти к ней.
Рядом, совсем рядом!.. В эту самую пятиэтажку! Она заглядывала мне в лицо. Хватала меня за рукав. Ее серенькое плохонькое платье парусило на ветру… Мы зашли, втиснулись в густо пахнущий жильем подъезд дома. Затем в маленькую комнату. Комнатушку женщина временно снимала.
Я ведь торопился. (Забегаловка в Грозном, где я съел сухонький пирожок… Я был еще и голоден.) И потому чуть ли не с порога переспросил женщину. Давай, дорогая, но только быстро – что и где твой сын?
Она полезла в свои бумаги… Какие-то имена. Какая-то карта, рисованная от руки. Химическим слюнявленным карандашом… Совала мне в руки. И не замолкала. Жалобы… Какой-то бред… Но я такого наслушался и навидался. «Спокойно, – говорил я ей. – Спокойно…» Это был старый ученический портфель, полный бумаг… Я теперь сам смотрел одно-другое-третье… Наконец на стол высыпались письма сына. С просьбой о деньгах… А затем и его записки. Уже безнадежные. Из ямы… Записки-вопли!
Я перебирал бумаги и бумажонки, а она быстро, щеки и губы в быстрых слезах, рассказывала. Как она и еще одна солдатская матерь, Галина по имени, шли по дорогам и как пробирались… Две женщины. Ели у пастухов. Ночевали в поле…
Лицо в слезах, но голос ее твердый. Дорогу за дорогой… Исходили, обыскали впустую горы… Один раз чичей сразу пятеро…
– Вы… Вые… були…
Простая воронежская крестьянка, она не подбирала слова покрасивше.
– Вы… Вые… бли-бли…
Обеих женщин. Так рядом и положили на траве. Да, да, они обе знали, на что шли. Дуры… А главное – все бесполезно… Но один раз сразу пятеро… пятеро, – она захлебнулась словами. – Даже…
Я смотрел записанные ее рукой имена полевых командиров. От одного командира ее посылали к другому. От отряда к отряду. Не все же насиловали. Командиры, это правда, в большинстве своем были к матерям незлобивы, даже деликатны… Жалели… Кормили… Да и помнили, что через матерей скромный денежный ручеек все-таки журчит и журчит в их сторону.
Я смотрел имена. Нет… Не знаю… Даже не слышал… Нет… И про этого не слышал. Видно, эти боевики высоко в горах… Нет… Нет…
И вдруг увидел знакомое, хотя и искаженное написанием имя.
– Стоп, стоп, дорогая.
– Поможешь?.. О, господи.
Я переписал себе в книжечку его имя. И дорогу, где он работает. С пометкой о матери. Чтобы не спутать.
– Попробуем, мать. Гарантий нет.
– О, господи… Майор!.. Какие гарантии. Конечно! Конечно!
Ее прямо затрясло.
– За тыщу? За тыщу?
Я ей объяснил, как это обстоит: я с матерей денег не беру. Тыща долларов – такса фонда. Это мой гонорар. Но это капля в море. Это в самую последнюю очередь… А сейчас, если к полевому командиру в горы мои руки и мои возможности дотянутся, ей надо будет денежку собирать и собирать. Ей понадобится восемь-десять… а то и побольше тысяч… Эти деньги будут требовать, будут вырывать прямо с рукой. Цепочка посредников… И конечно, на посредников, на этих промежуточных непредсказуемых скотов, фонд денег не даст… Это, мать, ты сама соберешь. Где?.. В России, конечно. Не здесь же.
Воронежская крестьянка. Доярка на ферме… У нее вырвался матерный вскрик. Простая женщина, привыкшая круто оттягивать соски корове и называть все прямыми словами.
А я говорил ей мать, хотя ей лет сорок с чем-то, ровесница. Она льстила мне изо всех сил. И даже восторг… Жилин! Майор Жилин!.. Надежда умирает последней… В фонде ей и подсказали – если у солдатской матери нигде не получается, надо к майору Жилину.
Она заговорила порывами, шквал слов.
– А как вам здесь в комнате? Не нравится? Разве так плохо?.. Бедно, правда… Но зато чисто. Вполне у нас чисто, – разгонялась она все больше.
У нас – значило у нее вместе с той самой Галиной, тоже матерью. Они вдвоем и снимали комнатушку.
– А кровать одна?
– Мы спим валетом… Зато постель чистая.
Как только бедная поняла, что я и впрямь что-то попытаюсь для ее сына сделать, она захотела мне понравиться. Изо всех сил… Изо всех каких-никаких женских чар… Лицо засветилось. Но оно так и оставалось лицом солдатской матери, нахлебавшейся бед… Вздыхала… Хотела! Изо всех сил хотела подластиться ко мне и не знала, как… Захочу ли я ее такую? После чичей?.. Говорят, на войне даже козой не брезгуют… О, господи. Помоги нашим победить… Победить… Победить, – бормотала она слова. Неостановимая и уже ничем не стесняющаяся скороговорка!
