Владимир Ераносян
Раскол
Девчушка поднялась в тамбур, довольная первой выручкой. Борис взглянул на мужичка со спины, на миг о чем-то задумался, но поезд тронулся, оборвав ниточку мелькнувшей мысли.
«Дай Бог, чтобы все было в порядке», – сказал он про себя, по-доброму пригрозив кулаком Петылицыну, который высунул свою круглую физиономию в окно. Затем, вдруг что-то вспомнив, он огляделся: мужичок исчез. Борис спустился в подземный переход. «Посылка… Да нет, не должно, засветки не было», – успокоил он себя. Запрыгнув на заднее сиденье служебного джипа, он вздохнул с облегчением. Дело сделано, сделал дело – гуляй смело. В ресторан «Метро»! – Он твердо решил напиться в стельку и поспать, чтобы не думать о Лене. Утро для хмельного забытья не самое подходящее время, но вчера весь день, да и ночь прошли в неотложных делах. Выбирать не приходится…
***
В отличие от Бориса и желание, и возможность залить свое горе прошлой ночью были у теперь уже бывшего альфонса Родионовой, Юрочки. Ночью он подался в валютный дансинг отеля «Лыбидь» в надежде рассеять свои переживания в тумане дискотечного дыма и растворить неприятности в хрустальном бокале муската.
То, что случилось, сломало его. Его отшвырнули, как износившуюся подстилку, пренебрегли его красотой. Значит, он не умеет пользоваться тем, что даровала ему сама природа, не может себя подать, раз Родионова с ним так легко рассталась. Не может быть! Наверное, все из-за этих проблем, о которых она разговаривала с советником… Дверь была открыта, он слышал весь их спор. Это он зашел некстати, рассердил ее!
«Ей просто было не до меня… Все утрясется и за мной снова приедет машина, – тешил себя надеждой Юрочка. – Но она была холодна со мной и до его прихода… – В памяти рисовались детали их последних встреч. В последнее время он не ощущал ее жадных губ, она не целовала его. Да, это конец… И эта толстая золотая цепочка – ее прощальный подарок. Я ей надоел. Она сказала: «В твоих услугах я больше не нуждаюсь». Боже мой, она так сказала!» – Он залпом опустошил бокал. Шампанское разлилось по всему телу. Юра закрыл глаза и сосредоточился на ощущении. Он почувствовал некоторую легкость. Душевный соул Стиви Уандера был к месту.
– Что-то, Юрочка, Вы на себя не похожи, – раздавшийся голос помешал ему уединиться со своей печалью. Раньше Юрий предпочел бы в такой момент, чтобы к нему за столик подсела симпатичная девушка, что означало само по себе психологическую разгрузку. Но теперь он даже обрадовался, что это был его новый знакомый, Николай Владимирович. Этот человек с самого начала произвел на Юрочку большое впечатление, разговаривать с ним было одно удовольствие. Юрий вообще любил общаться с «крутыми», а Николай Владимирович, без сомнения, подпадал под эту категорию.
Полторы недели назад к Юрию в дискотеке подошел небольшого роста сутулый человек с несоразмерно длинными руками и, представившись торговым представителем автомобильного концерна «Ситроен», сказал, что для парня с такой внешностью найдется работа в самом Париже.
Юрий, знакомый с методами, которые используют в своей работе сутенеры, подумал было, что этот человек подыскивает мальчика для какой-нибудь «чумы» с толстым кошельком, но вскоре убедился, что у его нового знакомого у самого кошелек отнюдь не тонкий. Николай Владимирович был богато одет, сорил деньгами направо и налево, к нему ластились самые дорогие проститутки. Юрий даже удивился, что Николай Владимирович ушел тогда один, без девушки. Юрий всерьез отнесся к предложению о работе в Парижском автосалоне «Ситроен», и не смотря на то, что в это время Юрий еще был в фаворитах у самой Матушки, он не постеснялся спросить: «Где вас можно найти?».
Следующая встреча произошла через неделю здесь же, в «Мире грез». Николай Владимирович так красноречиво обрисовал Юрию его перспективы, что юноша даже заслушался. Надо же: и квартира, и машина – все сразу, и пятьсот долларов в час, только за то, что он будет открывать и закрывать дверцы дорогих автомобилей. И не где-нибудь. В столице всех столиц, в Париже!
Николай Владимирович попросил Юрия заполнить анкету на фирменном бланке «Ситроена», успокоив Юрия, что эта бумажка ни к чему не обязывает. Так, простая формальность. Ну, если уж Юрочка надумает, то с ним подпишут контракт в торговом представительстве, которое «Ситроен» открывает на днях в Киеве. Еще Николай Владимирович сообщил Юре, что занимается поиском солидных партнеров для дилерства и долевого участия в строительстве двух крупных автосалонов и станций сервисного обслуживания «ситроенов» в украинской столице.
Он рассказал, что уже встречался с директорами ряда фирм, но, по его мнению, все эти фирмы – мыльные пузыри: фактически ни у кого нет денег. Только пыжатся и строят из себя рокфеллеров. Он также поведал по секрету, что намерен еще кое с кем встретиться и перечислил несколько фамилий известных предпринимателей. Среди них прозвучала фамилия Родионовой…
Человек, называвший себя Николаем Владимировичем, с удовольствием отметил про себя, что юноша «дешевый», повелся без вопросов. Исполнитель Бейсика Крюк, он же Николай Владимирович, умел находить общий язык со всеми.
У Юрия не вызвала сомнения подлинность якобы фирменного бланка фирмы «Ситроен», хотя любой имеющий мало-мальское представление о компьютерной графике и копировальных машинах, мог себе вообразить, сколько точно таких же бумажек можно наштамповать с помощью принтера и ксерокса. Юрочка старательно выводил буквы, отвечая на вопросы анкеты. Он уже чувствовал, что его положение в сите Родионовой становится зыбким. Хозяйка все реже хотела его видеть. Что-то не клеилось у него на поприще Дона Жуана. А тут подвернулся такой случай. Юрий, конечно, не собирался добровольно порвать со своей обожаемой патронессой и тем самым лишиться стольких благ. Его устраивало то, что он имел. Как известно, особи мужского рода весьма инертны.
Точку в этой пьесе могла поставить только Родионова. Она была держательницей авторских прав, а он лишь одним из героев изданного ей романа. Юрий, зная себя, понимал, что не встреть он такого человека, как Николай Владимирович, для него бы эта пьеса закончилась немой сценой. А так, как говорится, не будь дураком, заблаговременно себя страхуй от неминуемых невзгод. Отходной вариант возник как нельзя вовремя, да еще какой. Юноша млел от мысли, что за счет своей внешности он прокормит себя всегда. Итак, привыкший всем нравиться Юрочка медленно выцарапывал слова на анкете, как будто реставрировал древний пергамент. Он хотел, чтобы в фирме оценили его аккуратность.
Крюк мгновенно понял, что Юрочка для него настоящая находка. В нарциссах Крюк ценил исключительно разговорчивость. Лишь услышав фамилию Родионовой, Юрочка, желая показать, что тоже не простачок, стал выкладывать все, что знал о своей хозяйке, хотя о том, какое отношение к Родионовой, собственно, имеет его персона, упомянул неконкретно, вскользь, иными словами, предпочел тактично умолчать о своем «проститутстве». Хотя наемному киллеру это хобби Юрочки было не интересно, его вообще не интересовали альфонсы, его занимала исключительно информация, которой располагал конкретно любимый мальчик Родионовой. Именно поэтому Крюк с ним и познакомился.
Знал Юрочка мало. Такой вывод сделал Крюк, но заключил, что при соответствующей обработке из этого дуралея можно выжимать более ценные сведения.
«Мой юный друг, – многозначительно мотал головой Крюк, выцеживающей из детского лепета юноши полезные подробности, как только Юрочка уходил в своих откровениях не в ту степень. – Мой юный друг…» Много раз повторял Крюк удобную фразу, а про себя думал, что Юрочке одинаково подойдут два прозвища – Членочеловек и Человек-балалайка… Крюку нравилось придумывать клички.
О том, что Юрочка числится в альфонсах у Родионовой, Крюк узнал случайно, услышал краем уха – в престижном дансинге об этом говорили все. А потом Юрочка и сам растрепался. В юношу буквально все тыкали пальцем, и это не смущало его. Наоборот, грудь была колесом. Крюк сразу стал его пасти.
В свободное от «хобби» время Юрочка захаживал в «Лыбидь». Танцующая в чилл-ауте клуба стриптиз роскошная Иола с радостью согласилась выполнять любые поручения Крюка. Такие деньги танцовщице не предлагали даже за любовь. Крюк знал, кому и сколько платить, знал он также, что на Иолу заглядывался крестник Родионовой, Андрюша, который, как он выяснил, здесь тоже был завсегдатаем. Крюк даже успел за ним понаблюдать. Андрея Крюк окрестил для себя «Вульвострадателем».
В средствах и во времени Бейсик Крюка не ограничил: киллеру позволялось делать собственные ходы, действовать по обстановке. Бейсик считал его умным убийцей, босс даже счел нужным ввести Крюка в курс дела.
Пока что доступ к Матушке для Крюка был наглухо закрыт. Ликвидатор ломал голову, как преодолеть трехэшелонную охрану, которой окружила себя Родионова. Но, хоть и впотьмах, он шел к заветной двери, на ходу подбирая ключи. Интуитивно, даже не нащупав замочной скважины, но будучи уверенным, что они обязательно подойдут. Он чувствовал, что близок к цели, инстинкт профессионала подсказывал, что он на правильном пути.
***
… Иола позвонила ближе к полуночи, сообщила, что «клиент» на месте. По дороге в «Лыбидь» Крюк обдумывал, как построить сегодняшний разговор с Человеком-балалайкой, чтобы он «брынчал» без задней мысли. Увидев поникшего, слегка пьяного Юрочку, Крюк определил, что «плод созрел», пора снимать урожай. Юрий расположен к нужной беседе, разговор получится.
– Раньше такой румяный был, – по тому, как оживился Юрочка, Крюк понял, что его появлению рады. Это был плюс, он уже знал, как разговорить парня. – Ну, Юрочка, где жизнеутверждающая энергия? Как там у вашего кумира – Боди Титомира, где «хай энерджи»? Куда делся «энтузиазм», почему не прослеживаются приподнятое настроение, бодрость духа и жизненный тонус? – Юрочка уже смялся. Крюк шутил дальше, – неужто растерял жизненные ресурсы, израсходовал по пустякам запас своих гормонов, скоропостижно иссякла потенция? А ты, мой юный друг, думал, что она без конца и без краю? Ой-е-ей! Сколько юных душ загубил перерасход вечного топлива, распыленного по ветру! Топливо-то вечное, двигателя вот только вечного не бывает. Или нет?! Там все в порядке, – Юрий хохотал взахлеб. Крюк развивал успех. – А?! Все, я знаю, что стряслось. Осеменил не ту особь, любимая узнала, и ревность затуманила ее очи. Скажи, что я не прав. Что, дама сердца Елена Александровна Родионова не желает и слушать твоих оправданий? Дала от ворот поворот?
– Я ее больше не люблю, – вмиг посерьезнел Юрочка и, даже не спросив Крюка, откуда такая осведомленность о фиаско в его отношениях с Родионовой, добавил, – Она меня уже достала своими капризами, корчит из себя семнадцатилетнюю девочку, старая карга.
– А вот это правильно, – подстегнул Крюк. – Сдалась тебе эта бабулька. Подзаработал малость и достаточно. Пора о будущем подумать. Да любая парижанка сочтет за счастье укрываться под одним одеялом с таким красавчиком. И если ты не дурак, то многого добьешься. Ну что, надумал? Подписываем контракт? Или ты не можешь расстаться со своей хозяюшкой? Я тебя понимаю… Она женщина состоятельная, крутая.
– Подписываем, надумал! – снова повеселел Юрочка. Его совсем не пугала напористость нового знакомого, его заинтересованность, его информированность. Мало ли, всего не упомнишь. Может, сам сболтнул в прошлый раз, а может, просто земля слухами полнится. Фирмачу не составило бы особого труда навести о нем справки.
Юрочка думал, стоит ли горевать, Родионова сама скоро пожалеет о своем поспешном решении избавиться от него. Мысли Юрочки были уже в Париже. «Уж я-то не останусь у разбитого корыта, найду себе применение, милая Елена Александровна, убиваться не стану». Однако обида все еще преобладала. Восторг от новых перспектив еще ее не вытеснил. Юрочка зло проговорил:
– Меня здесь ничто не держит, и уж тем более Родионова. Не хочу быть игрушкой, – дальше пошли рассуждения. – Рядом с ней можно быть лишь игрушкой или лакеем. Когда ей хорошо – все должны радоваться, когда ей плохо – всем должно быть плохо. Что далеко ходить, сегодня я с ней встречался. У нее возникли проблемы – тут же все люди для нее перестали быть людьми. Все – только исполнители ее воли. Она не слушает никого, даже своему ближайшему советнику, не церемонясь, затыкает рот. Не дает и слова сказать. Мурашки по коже бегают, когда она говорит.
– Да, меня проинформировали, что у нее проблемы. Я потому и не стал на нее выходить, – зацепился Крюк. – Добрые люди отсоветовали брать в партнеры Родионову. Говорят, и мы далеко не ангелы, но у этой бабенки позади хвост. Сказали, это такая зверюга, обдерет до ниточки… Подмела, говорят, своим хвостом весь Киев, посчитала, что мало, забросила его то ли в Крым, то ли в Молдавию, не помню точно. А там хвостик ей прищемили. Ничего не имею против нечистой силы, против расширения географии рынков сбыта и зон влияния, но упаси Господь, что можно ловить в Молдавии?! Ведь они деревянные, эти молдаване…
– Речь шла о Крыме, – живо подхватил Юрочка, но вдруг замолк, будто что-то вспомнил. Устремив взгляд вверх на зеркальные шары, он задумчиво произнес, – А что, вполне вероятно, может, она и ведьма.
Крюк имел опыт общения с подобными типами. Юрочка был как тетерев на току: оторви у него гениталии, он наверняка и не заметит сразу, слишком занят собой. Для того, чтобы узнать содержание всего разговора, что состоялся в апартаментах Родионовой и случайным свидетелем которого оказался Юрий, Крюку потребовалось немногое – не перебивать Юрочку, время от времени восторгаться его внешностью и, еще одна деталь, разбавлять беседу ненавязчивыми отступлениями. Крюк быстро нащупал параллельную тему и ошарашил Юрочку своими познаниями в области мистики и черной магии. Спустя два часа Крюк знал все до малейших подробностей.
Он оставил Юрочку с вылупленными глазами, юноша был под впечатлением новых знаний о колдунах и чародеях, и помчался к телефону. Набирая номер справочной железнодорожного вокзала, Крюк представлял, что еще выше поднимется в глазах Бейсика, когда тот узнает, как он отрабатывает аванс. Утренний поезд на Симферополь отправлялся в семь часов…
Крюк сделал свое дело. Но теперь, когда он ехал в своей неброской «Таврии», удаляясь от вокзала, перед глазами стояла некрасивая девочка-проводница, которая приняла у него посылку. Крюк заметил, что она была вся в прыщиках, с грубыми чертами лица. Она хорохорилась, подстраиваясь под свою внешность. Но ее выдавала застывшая в глазах печаль. Ну, конечно, она была застенчивой по натуре и такой же некрасивой, как он. Он сказал ей, что она красивая. Она совсем не придала значения этому комплименту. Прямая противоположность Юрочке. Крюк вручил ей смерть, но не жалел невинную жертву. Он вообще не жалел людей. А эта девочка… Он отправил ее в рай. Там нет некрасивых, ей там будет лучше. Крюк усмехнулся.
****
Поезд выстукивал по рельсам и одновременно по ушам Петылицына с навязчивой монотонностью секундной стрелки. Что-то не спалось ему. Петылицын был самым матерым из собранной впопыхах бригады. Такие дела не делаются в спешке. Ему было неприятно, что его как пацана сорвали его с места. И хотя ему льстило, что Матушка полностью положилась на его опыт и знание дела, Петылицын ворчливо переворачивался с одного бока на другой. Не давала заснуть привычка хорошего семьянина ощущать под боком теплое тело жены.
И еще мешали унсовцы: эти двое ехали в соседнем купе. К ним в гости зашли его ребята. Судя по всему, они спелись, ибо гоготали без умолку. Вот уже полчаса они мусолят одну тему – треплются про Грузию. Кто-то из унсовцев достал грузинские купоны. Все дружно стали ржать над словосочетанием «грузинские бабки». Потом кто-то хотел подлить масла в огонь вопросиком: «А что, наши карбованцы лучше?», но разговор из-за этого принял иное очертание. Унсовцы пришли в замешательство, затем стали защищать незалежную валюту со свойственной националистам логикой: «Зато своя», хотя минутой раньше издевались над такими же для кого-то своими грузинскими купонами.
«Сейчас пойду и заткну глотки этим мародерам», – со злостью подумал Петылицын. Но не встал, надеясь, что они сами угомонятся. Его на мгновенье обволокла сладкая мысль о том, как вознаградит его Матушка за труды, когда он разделается с ее врагами в Крыму.
В соседнем купе все не унимались. Унсовцы вешали лапшу на уши его ребятам, рассказывая о своих подвигах в Грузии и на Северном Кавказе. Неужто у его пацанов челюсти поотвисали на этот бред? Надо все-таки пойти и закрыть рты этим хлопцам, готовым воевать хоть под зелеными знаменами, лишь бы против русских. То есть потенциально и проив него. Неуправляемая банда. Надо ж было с ними связаться. Видно у Матушки свои резоны. А может она на них потом все повесит? Поглядим, и если надо – исполним. А пока надо уложить всех спать, чтобы к Симферополю как огурчики были.
Петылицын встал и вышел из купе. Со свирепым видом он направился к шумной гоп-компании, резко дернул дверь и гаркнул во все горло:
– Эй, вояки, вы что ж моих молодцов сказками разводите? Кто тут у вас основной Ганс Христиан Андерсен?! А ну разбежались по нарам, уши развесили, е…ть-копать.
– Может, хватит кричать? – раздался девичий голос в коридоре. – Двенадцатый час. – Это вышла проводница, которая устала скучать в своем служебном купе и была рада воспользоваться предлогом поскандалить с пассажирами. Она, не смотря на свой небольшой стаж, успела полюбить дорожные приключения. Ей уже довелось познакомиться с людьми разных профессий и разного положения, отпускниками и командировочными. Знала она так же, что никто ее не пригласит в веселую компанию, не напросись она сама. «Лицом не вышла», – подшучивала она сама над собой. А веселый, пьяный балаган, который, случалось, устраивали в купе пассажиры!.. Весь мир для этой девочки сосредотачивался в этом купе, в этом вагоне, в поезде, в этой извилистой железнодорожной колее, в этой бедной на краски панораме, открывавшейся за окнами поезда…
На улице была кромешная темнота, скрашенная редкими мерцаниями огоньков. Самые интересные эпизоды в ее проводничьей биографии происходили именно в такую темень. В одну из таких ночей в служебном купе она потеряла девственность. Мимолетное знакомство с каким-то молодым то ли геологом, то ли археологом, так и не расслышала, что он промямлил, закончилась животной близостью. Он живописно распял ее, будучи в дрызг пьяным. Да и она была не трезвее. Но девчушка не жалела об этом. Ей нравилась ее работа. Все время новые люди. Интересно. Правда, бывают очень скучные поездки, без шума и лишнего шороха, пассажиры угрюмо курсируют от своей полки к туалету и обратно. Но нынешние, похоже, шумные, не зря она так тщательно красила губы и веки…
– О, мамочка высунулась, – заметил ее Петылицын, – можешь засунуться обратно, милая, мы отбиваемся.
– Пассажиры уже спят, а вы дебоширите, – уже немного тише произнесла девушка, удивленная тем, что «тренер» не пьян.
«Спортсмены», тоже трезвые, молча выходили из купе и послушно направлялись к своим местам. Ни один на нее даже не взглянул. «А в прошлый раз спортсмены пили как сапожники, – вспомнила она, – этот строгий дядечка не разрешает им пить». Но главное, она поняла: на нее никто сегодня не позарится.
Открыв свое купе, она уставилась на надоевший интерьер и некоторое время не хотела входить. Затем все же подалась вперед, но так и не вошла…
***
С утра, с того самого момента как ушел поезд на Симферополь, Борис пустился в разгул. Объехав за день добрую дюжину баров, к вечеру он был никакой. Чего он, собственно, и добивался.
К состоянию, которое он намеревался получить, безрассудно лакая «Смирновку», пиявкой присосалась разбитость. Дискомфорт нарастал и начисто нейтрализовал пьяную эйфорию. У Бориса ничего не вышло, он не очистил голову от неприятных мыслей, водка просто разогнала гнетущие мысли по тупикам, и потому ни у одной из них не могло быть завершения. В голове скопилось столько всего, главного и второстепенного, и это все еще перемешивалось с разным бредом. Это позволило Борису материально ощутить, как пухнет мозг. Когда он уже совсем не вязал лыка, телохранитель усадил его в машину и отвез домой, где с горем пополам раздел и уложил в кровать.
Если предшествующее сну состояние можно было назвать бодрствованием, то уснул он мгновенно. Сперва сознание сквозь сонную дымку рисовало знакомые и незнакомые образы, затем они стали выстраиваться в бессмысленные ряды, потом все неуклюжие сценки скомпоновались в один стройный сюжет. Этот сон, подобно долгоиграющей пластинке, прокручивался в его голове уже не раз и с каждым разом дополнялся всевозможными подробностями.
…Борис стоял на берегу моря. Песчаный берег нежно целовали зеленые волны. Морская гладь сверкала полировкой под слепящими солнечными лучами. Чистое голубое небо сливалось с морем на отчетливо просматривающемся горизонте. Рядом с ним стояла Елена. Она была в том самом платье, что он когда-то очень давно подарил ей. Она была молода и прекрасна и представляла собой мазок природы, без которого идиллия была бы не полной. Ее ясный взгляд был устремлен вдаль. Он знал, что Елена любила смотреть на море. От моря исходил дух вольного простора, вечного и незыблемого. Все так же всматриваясь вдаль, она сказала:
– Видишь море? Люди уже засорили и осквернили берег, а море осталось нетронутым. Только в море я могу обрести то, к чему стремлюсь. Душевный покой и полную независимость. От всех. От денег, от людей. Мне не нужен никто. Хочешь, мы будем вдвоем с тобой править нашим островом. Он будет жемчужиной какого-нибудь континентального шельфа. Мы воздвигнем на нем искусственный остров с развитой инфраструктурой – международный курорт, соединенный с сушей лишь автомобильным мостом. Я буду хозяйкой. На нем будет все необходимое. Здесь будет город-государство с тысячью фонтанов, с экзотической растительностью. На острове будут отели, причалы, бассейны, теннисные корты, вертолетные площадки, подводный ресторан. Да, ресторан под водой с иллюминаторами для обзора подводной флоры и фауны. Я так хочу. Я спрячусь на своем острове от большого мира. А тебе нравится?
В ответ он молчал, недоумевая, зачем возводить искусственный остров на сомнительном шельфе, когда на свете полно настоящих островов в самых причудливых местах. Борис и наяву слышал от Елены такие речи. Она не раз говорила о райском острове, но легкая усмешка на ее губах мешала понять, в шутку или всерьез она сама воспринимает свою мечту. Мечтать не вредно, мечтают все. Но когда она начинала мечтать вслух, в ее глазах как будто вспыхивали факелы, и на земле существовало только одно средство потушить этот неуправляемый огонь – реализовать ее желания. Борис не хотел себе в этом признаваться, он очень боялся, когда в ее глазах загорался такой огонь, но больше всего он страшился своей любви к ней.
Сейчас, в дремучем лесу сознания мелькал один сюжет, все остальные мысли поглотила чернота. Во сне он отчетливо увидел это… Она не шутила, она говорила всерьез, ее голос взметнулся над морем так же, как парили чайки. И шум прибоя, и тембр ее голоса были нотами одного аккорда.
И тут заговорил он сам. Собственный голос показался Борису фальшивой нотой, портящей общую гармонию. Может, оттого говорил он негромко, как бы извиняясь за свое вторжение.
– Ты хочешь спрятаться от мира… А ты уверена, что мир отпустит тебя? Кто-то умный сказал: идея, возведенная в абсолют, становится своей противоположностью. Подумай, во что тебе обойдется этот проект. Ты можешь потерять все, что у тебя есть. Это неоправданный риск. Если тебя еще интересует мое мнение – не стоит бросаться в омут.
Вокруг Елены теперь уже толпились какие-то люди. Их было много. И все они хохотали ему в лицо. Он хотел подойти ближе, чтобы разглядеть, кто смеет куражиться над ним, но почему-то не мог. Эти люди, одетые в черные балахоны, были обезличены. Борис пытался встретиться взглядом с Еленой, но фигуры в мантиях закружились вихрем вокруг нее.
Скоро он вовсе потерял из виду очертания своей любимой. Он рвался к этому сгустку ветра и пыли, который начал отрываться от земли, унося с собой Елену. Он почувствовал, что теряет ее. Еще секунда, и она исчезнет…
Однажды в юности был момент, когда Высокий Разум дал почувствовать ему свою благосклонность. Это было его маленькой тайной. С тех пор он всегда смотрел на небо с трепетом. Но Борис никогда не решился бы пользоваться своей привилегией бесцеремонно. Однако сейчас было не до жеманства. Он не просил, а требовал. Ему просто должны были помочь.
Он взглянул на небо – там сходились тучи. Это было доброе предзнаменование. Значит, там услышали его мольбу. Он не ошибся. Молния неожиданно рассекла небо. Гром разорвал черный сгусток на мелкие осколки, которые плюхнулись в море. Елену отшвырнуло на берег.Борис в секунду очутился возле нее. Она лежала без чувств, распластавшись на песке.
Море свирепело. Загудел сильный ветер, разгоняя непослушные волны. Елена пришла в сознание, и Борис сказал ей, что надо бежать подальше от шторма. Она не хотела, и Борис стал тянуть ее силой. Она упиралась.
Тем временем ветер подчинил себе волны и стал гнать их рядами. Их мощь нарастала. Они подступали все ближе и ближе. Борис ошалел, когда увидел, что из волн торчат человеческие руки. Все погрузилось во мрак. Он испытал настоящий ужас, ощутив чье-то липкое прикосновение. Он заорал от страха и побежал от моря, что есть мочи. Лена тоже бежала.
За ними гнались какие-то демоны, издающие рвотные звуки. Борис и Лена вязли в песке, как в болоте. Силы покидали, сзади как будто тянул магнит, высасывая волю к сопротивлению. Они поняли, что топчутся на месте, и что их почти настигли мерзкие, кряхтящие, с горящими глазами существа. Казалось, они были слеплены из медузной слизи. У Бориса раскалывалась голова в поисках выхода, но он был бессилен что-либо предпринять. Тело не слушалось его, словно он пребывал в невесомости. И он зарыдал как ребенок…
Тут картина резко оборвалась, возникла другая. Борис как будто заново родился, не поверив своим глазам, что находится в каком-то безопасном месте, далеко от моря, рядом не было преследователей. Лена, успокаивая его, уверяла, что все позади, что они спаслись. Она благодарила его за хитрость, целовала ему руки. Борису было стыдно, потому что он точно знал, что струсил.
Она сказала, что больше не верит в свою утопию и будет слушаться только его. Бориса не покидала тревога, он был не в своей тарелке, не понимая, что происходит. Он напрягался, ожидая чего-то очень страшного, смотрел по сторонам, прислушивался к малейшему шороху. Лена поцеловала его в губы. Наслаждения он не испытал. Лена еще раз прильнула к нему, облизывая его лицо своим языком, затем снова впилась в его губы. Он растаял в затяжном поцелуе, но вдруг почувствовал языком горький привкус.
Он остолбенел от ужаса, заметив, как Елена покрывается пигментными пятнами, как стали проваливаться ее глаза, втягиваться щеки… Ее губы затянулись вовнутрь, изо рта высунулся длинный и тонкий, как у ящера, язык. Это была не Лена.
От этого зрелища Борис стал беспомощно кричать, он ревел навзрыд, когда язык облизывал его лицо, оставляя на нем мелкую слизь. Вдруг язык, как плетка, откинулся назад, чтобы вонзиться хлестким ударом и вспороть ему живот. Болевого шока он не испытал, но душа покидала его…
Борис снова проснулся в тот момент, когда его уже убили. Он задыхался. Но стало чуть легче оттого, что его снова убили всего лишь во сне. Этот проклятый сон сверлил мозг с навязчивым постоянством. Борис уже привык к погоне демонов, черт бы их побрал. Он даже растолковал причину появления нечисти в своих сновидениях. Они олицетворяли его страх, на этот счет не было никаких сомнений. Борису не понравилось, что сегодня его убила Елена, вернее существо, в которое она превратилась. Пусть бы это был кто угодно, но только не она. Не понравилось так же, что сегодня он трусил гораздо больше, чем в прошлый раз.
Он приподнял чугунную голову с подушки, нехотя потряс ею, затем, принюхавшись к запаху изо рта, подумал, что надо или срочно закупорить его кляпом или немедленно почистить зубы… Ход его мыслей перебил телефонный звонок. Он поднял трубку и услышал голос юриста Родионовой, который передал просьбу хозяйки явиться на общий совет в офис. Он посмотрел на часы. Что ей могло прийти в голову в такую рань?
***
Проезжая мимо «Дома с химерами»*, Борис неосознанно вспомнил беспокойную ночь. Он прибыл в резиденцию Матушки на пересечении Банковой и Лютеранской спустя двадцать минут после звонка. Когда он поднимался по ступенькам парадного фасада, то случайно заметил припаркованный на стоянке «ниссан-патрол» – эта машина принадлежала Роланду Кутателадзе. Бориса насторожило прибытие на общий совет этого человека. Терзало нехорошее предчувствие, и он бессознательно ускорял шаг.
Охранник открыл массивную дверь, и Борис, сотрясая воздух ударами об пол твердых каблуков вышедших из моды туфель, направился к приемной Матушки. В приемной его встретил услужливый телохранитель хозяйки и помог раздеться. Борис прошел в кабинет. Справа от Елены стоял адвокат организации. Щуплый и лысый Лисовский расположился с маленькой указкой возле стола над картой. Железная логика этого человека, случалось, заводила в тупик его самого, это был его единственный минус. Борис не сразу заметил Роланда и вдруг подумал, что, быть может, его не будет на совете, но нет, он не ошибся. В дальнем, плохо освещенном углу кабинета, шевельнулось что-то громадное, и это, без сомнения, был Роланд Кутателадзе, которого за его размеры и густой волосяной покров величали Гориллой, конечно же, за глаза. Это чудище было бесчувственным конвейером смерти, карающей десницей Матушки.
Присутствие на совете Роланда могло означать только одно – случилось что-то из ряда вон выходящее. Это было ясно, как день, но пока Бориса больше тревожило то, что он не отошел от вчерашнего. Его шатнуло в сторону, а в глазах засверкали искорки. Сейчас он не мог служить источником полезных советов. Борис сомневался даже в том, в состоянии ли он как следует воспринимать информацию. Он приготовился слушать, размышляя, какое впечатление произведет на Елену его опухший вид. Он даже не заметил, что с ним никто не поздоровался. Все молчали, как на панихиде.
–Ты хорошо выглядишь, видно, вчера зря времени не терял, – вместо приветствия произнесла Родионова.– Мне уже доложили, что ты облазил все питейные точки в городе.