Но куда же тогда идти новой России? В чем сущность русской идеи? В чем суть русского патриотизма? «Русская идея, – писал Ильин, – есть идея сердца… Она утверждает, что главное в жизни есть любовь и, что именно любовью строится совместная жизнь на земле, ибо из любви родится вера и вся культура духа. И все это не идеализация и не миф, а живая сила русской истории. О доброте, ласковости и гостеприимстве, а также о свободолюбии русских славян свидетельствуют единогласно древние источники – и византийские, и арабские. Русская народная сказка вся проникнута певучим добродушием. Русская песнь есть прямое излияние сердечного чувства… это дух живет в русской поэзии и в русской литературе, в русской живописи и в русской музыке».
На любви покоится, по мысли Ильина, и определение русского патриотизма, как безграничной любви к Родине. «Любовь к Родине, – пишет он, – соединяется с верою в неё, с верою в ее призвание, в творческую силу ее духа, в тот грядущий расцвет, который ее ожидает… А люди без Родины, становятся исторической пылью, блеклой осенней листвой, гонимой с места на место и втаптываемой чужеземцами в грязь».
«Дни падения преходящи, а духовные достижения вечны. Я знаю, – говорит Ильин, – что тяжкий молот истории выкует из моего народа духовный меч, именно так, как это выражено у Пушкина:
Но во искупленье тяжкой кары,
Перетерпев судьбы удары,
Окрепла Русь. Так тяжкий млат,
Дробя стекло, кует булат».
Последние годы жизни Иьин тяжело болел. Умер он в 1954 году в Швейцарии. В 2005 году прах великого философа вернулся на родину и был перезахоронен в Москве в Донском монастыре вместе с генералом Деникиным.
Великий Сергей Рахманинов большую часть жизни был вынужден прожить в эмиграции. Американцы боготворили его музыку, но когда Гитлер напал на СССР, он собирал деньги, чтобы помогать Красной армии.
Родился гениальный композитор 1 апреля 1873 года в имении Онег Новгородской губернии в дворянской семье. Уже в раннем возрасте проявилась его музыкальная одаренность и в 9 лет его направили учиться на младшее отделение Петербургской консерватории. Но там будущий гений музыки учился плохо, прогуливал. А потому на семейном совете было принято решение перевести его в Москву, в Московскую консерваторию. Там его талант уже проявился в полной мере и в возрасте 13 лет он был представлен Чайковскому. В 19 лет Рахманинов окончил консерваторию, как пианист и как композитор с Большой золотой медалью. К этому времени уже появились его первая опера, первый фортепьянный концерт, другие произведения. Карьера музыканта развивалась стремительно, как вдруг гений неожиданно потерпел фиаско. Премьера его Первой симфонии окончилась полным провалом. Причина была в плохом исполнении, но главное – его новаторскую музыку не поняли. В газетах появились ругательные рецензии, критики его высмеивали. Неудача обернулась для композитора болезненной психической травмой. Как он сам потом признался, он «был подобен человеку, которого хватил удар и у которого на долгое время отнялись руки и ноги». Три года он не мог ничего сочинять и вышел из кризиса только при помощи опытного психолога.
Оправившись, Рахманинов снова стал сочинять, посетил Италию, Германию, Америку и Канаду, а вскоре принял приглашение стать дирижером в Большом театре. Революцию в России он не принял, и, воспользовавшись предложением выступить в Стокгольме, в 19 18 году покинул родину. Как потом оказалось – навсегда.
Долго время он там снова ничего писать, творческий кризис продолжался. Однако надо было зарабатывать на жизнь, оплачивать долги, и Рахманинов стал выступать с концертами, а затем окончательно поселился с семьей в США. Вскоре он был признан одним из величайших пианистов эпохи и крупнейшим дирижером, создал свое величайшее произведение – Симфонические танцы. Американцы любили Рахманинова, боготворили его музыку. Но он держался скромно, не любил давать интервью, сторонился приемов. Но на улицах его узнавали даже носильщики, которые почтительно здоровались с ним за руку. Многие считали Рахманинова замкнутым, угрюмым и даже надменным человеком. После концертов он молча подписывал поклонникам программы. Но близкие и друзья знали, что у него была добрейшая душа, он любил посмеяться, имел тонкое чувство юмора. Играя перед гостями свои новые сочинения, Рахманинов лукаво заявлял: «А сейчас я сыграю вам последнее сочинение Шопена!»
Федор Шаляпин, бывший близким другом композитора, в своих воспоминаниях писал, что «скромность была одной из самых выдающихся черт его натуры». После бури оваций, Рахманинов всегда старался уйти из зала незаметно, минуя толпы восторженных поклонников.
За границей великий композитор не переставал тосковать по родине. Собирал советские пластинки, любил слушать русские песни в исполнении Краснознаменного ансамбля песни и пляски. Когда Гитлер напал на СССР и некоторые эмигранты, надеялись на победу немцев, Рахманинов передавал большие суммы денег в фонд помощи Красной армии. На переводах писал: «От одного из русских посильная помощь русскому народу в его борьбе с врагом. Хочу верить, верю в полную победу». На его деньги был построен для нужд армии боевой самолет. Многим соотечественникам он помогал и в 1920–1930 гг., отправляя им посылки с продуктами питания.
Рахманинова называют «самым русским композитором». Считают, что ему удалось сплавить тенденции разных школ в единый «русский стиль». В его творчестве сильны религиозные мотивы (Литургия св. Иоанна Златоуста, Всенощная), будучи глубоко верующим человеком, Рахманинов сделал выдающийся вклад в развитие русской духовной музыки. А тема «Россия и ее судьба» нашла в его произведениях самое законченное воплощение.
Многие годы, проведенные в США и оглушительный успех, которым он там пользовался, так и не сделали его американцем. Американское гражданство Рахманинов принял только за два месяца до смерти, уже будучи неизлечимо больным. Но только для того, чтобы облегчить жизнь своей семье. По некоторым данным, незадолго до смерти он ходил в советское консульство, хотел успеть побывать в России.
Умер великий композитор и пианист в 1943 году в Беверли-Хилз, не дожив три дня до своего 70-летия. Он причастился и тихо скончался, окруженный семьей.
115 лет со дня рождения замечательного русского поэта Николая Туроверова исполнилось недавно. Он воевал в Белой армии и умер в эмиграции, а потому его имя и творчество в нашей стране долго было неизвестно. После последних событий на Украине и в Крыму его патриотические стихи вдруг зазвучали с новой силой.
Николай Николаевич – донской казак, родился в станице Старочеркасской. Закончил реальное училище, а с началом войны в 1914 г. поступил добровольцем в Лейб-гвардии Атаманский полк, шефом которого был сам Николай II. Полк был расквартирован в Санкт-Петербурге. Потом отправился на войну. После Октября, когда его полк был расформирован большевиками, вернулся на Дон, и в отряде есаула Чернецова сражался с большевиками. Участвовал в драматическом Ледяном походе, был четырежды ранен. В ноябре 1919 г. стал начальником пулеметной команды Атаманского полка, музей которого потом вывез за границу. Покинул Крым вместе с Врангелем на одном из последних пароходов. Этому посвящено его замечательное стихотворение:
Уходили мы из Крыма
Среди дыма и огня.
Я с кормы, все время мимо,
В своего стрелял коня.
А он плыл изнемогая
За высокою кормой,
Все не веря, все не зная,
Что прощается со мной.
Сколько раз одной могилы
Ожидали мы в бою…
Конь все плыл, теряя силы,
Веря в преданность мою.
Мой денщик стрелял не мимо.
Покраснела чуть вода…
Уходящий берег Крыма
Я запомнил навсегда.
Стихи, посвященные коню, в СССР тайно переписывали, даже не зная имени автора. Нашел отражение этот эпизод и в кино. В финале советского фильма «Служили два товарища» белогвардеец в исполнении Высоцкого смотрит с борта эмигрантского корабля на своего белого Абрека, прыгнувшего в море с причала. Офицер достает револьвер и стреляет, но не в коня, а себе в висок. В реальности же кавалеристы, как и пишет Туроверов, действительно стреляли в лошадей – «чтоб не мучились».
Затем вместе с другими казаками он оказался в Греции, в лагере на острове Лемнос, где была образована «Казачья станица». «Лемносское сиденье» было жестоким – «союзники» установили для русских строгий режим интернирования и обеспечили весьма скудное снабжение. Каждому казаку полагалось по пятьсот граммов хлеба, немного картошки и консервов. Жили в дырявых палатках, без кроватей, матрасов и одеял. Собирать бурьян для растопки печек не разрешалось: казакам запретили ходить по острову, за этим строго следила французская охрана, в основном состоявшая из сенегальцев и марокканцев.
Резкое похолодание усугубило ситуацию – спали, не раздеваясь, в лагере начали свирепствовать вши и чахотка. Но русские не сдавались. Одним из первых свидетельств несломленного духа стало строительство островной церкви – ее сколотили из ящиков и палаточной материи. Самодельный храм всегда был переполнен, а на службах пели казацкие хоры, тоскуя по далекой родине. А Туроверов писал:
Так кто же я? Счастливый странник,
Хранимый Господом певец
Иль чернью проклятый изгнанник,
Свой край покинувший беглец?
И почему мне нет иного
Пути средь множества путей,
И нет на свете лучше слова,
Чем имя Родины моей?
Так что же мне? Почет иль плаха,
И чей то запоздалый плач,
Когда в толпу швырнет сразмаха
Вот эту голову палач.
Ах, все равно! Над новой кровью
Кружиться станет воронье;
Но с прежней верой и любовью
Прийду я в царствие Твое.
После Лемноса Туроверов мыкался в Сербии, рубил лес и был мукомолом. Затем приехал во Францию. Разгружал вагоны, потом повезло – устроился шофером такси, но одновременно учился в Сорбонне. Во время Второй Мировой войны воевал с немцами в Африке в составе 1-го кавалерийского полка французского Иностранного легиона, которому посвятил поэму «Легион».
Вернувшись в Париж, Туроверов много лет работал в банке и активно участвовал в жизни белоэмигрантов – казаков. Создал «Кружок казаков-литераторов», возглавлял Казачий Союз, издавал «Казачий альманах» и журнал «Родимый край», собирал русские военные реликвии, устраивал выставки на военно-исторические темы: «1812 год», «Казаки», «Суворов», «Лермонтов». По просьбе французского исторического общества «Академия Наполеона» редактировал ежемесячный сборник, посвященный Наполеону и казакам, был главным хранителем уникальной библиотеки генерала Дмитрия Ознобишина. Умер поэт в 1972 г. и похоронен на знаменитом кладбище Сент-Женевьев-де-Буа. Незадолго до смерти он написал:
Жизнь прошла. И слава Богу!
Уходя теперь во тьму,
В одинокую дорогу
Ничего я не возьму.
Но, конечно, было б лучше,
Если б ты опять со мной
Оказалась бы попутчик
В новой жизни неземной…
Когда Туроверов писал свои пронзительные стихи о том, как Белая армия покидала захваченный большевиками Крым, которые теперь часто цитируют, он, конечно, никак не мог предположить, что эта священная для русских земля будет потом отторгнута от России и окажется в составе другого государства. Не знал он, конечно, и о том, что, в конце концов, Крым вернется назад, домой, в Россию. Но поэт сам на родину так и не вернулся…
В годы Второй мировой войны авиация союзников выиграла у гитлеровской Люфтваффе воздушную «битву за Англию» – американские и английские самолеты летали быстрее немецких. Секрет был прост – они заправлялись высокооктановым бензином, изобретенным в США русским эмигрантом Владимиром Ипатьевым, которого называли «величайшим химиком ХХ века». В СССР его имя было под запретом, вернуться на родину ему запрещали.
Родился Владимир Николаевич в состоятельной дворянской семье. Отец был архитектором, а мать по происхождению – гречанка. В гимназии он поначалу не отличался успехами в учебе, но в 6-м классе вдруг заинтересовался химией. Поступив потом в кадетский корпус, окончил его с отличием. Затем учился в Александровском военном училище и Михайловский артиллерийской академии в Петербурге, где преподавались химические дисциплины. Вскоре стал заведующим химической лабораторией, а потом профессором химии.
В годы Первой мировой войны, будучи, как военный, уже генерал-лейтенантом, возглавлял Химический комитет при Главном артиллерийском управлении, который снабжал армию продуктами военной химии. Как сторонник монархии, Октябрьскую революцию не принял, но будучи горячим русским патриотом, встал на путь сотрудничества с советской властью. По-сути дела он стал организатором советской химической промышленностью. Встречался с Лениным, который отзывался о нем с уважением. Вместе с тем парадокс жизни Ипатьева состоял в том, что химик с мировой славой, он не имел специального химического образования.
Имя Ипатьева уже было широко известно на Западе, но ученый решительно отклонял все предложения уехать. «Как патриот своей Родины должен оставаться в ней до конца моей жизни и посвятить ей все мои силы», – заявил он на одном обеде во время командировки в Германию. Альберт Эйнштейн, который тоже на нем присутствовал, одобрительно отозвался: «Так надо поступать!»
Однако судьба распорядилась иначе. В СССР все активнее раскручивался зловещий маховик репрессий и казней. Были арестованы многие друзья-ученые Ипатьева. Стали сгущаться тучи и над самим ученым, стало известно, что его арест неминуем. Тогда во время одной из командировок он принял решение остаться на Западе. В ответ, в СССР его лишили звания академика, а потом и советского гражданства, навсегда запретив возвращаться на Родину.
В США Ипатьев стал состоятельным человеком. Преподавал в университетах (Нортуэстернский университет близ Чикаго до сих пор носит его имя), был консультантом нефтяных компаний. Но в свою лабораторию на работу он приглашал только русских или американцев, знающих русский язык.
Вклад Ипатьева в химическую науку огромен, но его можно охарактеризовать одной короткой фразой – каталитические реакции при высоких температурах и давлениях. Особенно ценными оказались его открытия для производства высокооктановых бензинов и авиационного топлива.
Слава ученого из России росла. В 1937 году он был назван в США «Человеком года», его избрали членом Национальной академии Соединенных Штатов, стал почетным членом многих европейских университетов, в Париже ему вручили высшую награду Французского химического общества – медаль им. А. Лавуазье. Когда отмечалось его 75-летие, лауреат Нобелевской премии Р. Вильштеттер заявил: «Никогда за всю историю химии в ней не появлялся более великий человек, чем Ипатьев».
Однако в личной жизни ученый перенес немало трагедий – потерял трех своих сыновей. Один погиб еще в годы Первой мировой войны. Второй покинул Россию вместе с Белой армией, а потом умер в Африке при испытании созданного им средства против желтой лихорадки. А третий отрекся от отца, когда тот покинул СССР. Но это его не спасло, он был арестован и сгинул потом в сталинских лагерях.
Ипатьев тяжело переживал неудачи Красной армии, когда Гитлер напал на СССР, но был уверен, что русский народ выйдет победителем, несмотря на все лишения. Он так тосковал по Родине, что взял на воспитание двух русских девочек-сирот. Как и писатель Набоков, он чувствовал себя за границей чужим, не покупал своего дома, а до конца дней жил с женой в номере гостиницы.
С 1944 года Ипатьев не один раз пытался получить разрешение на возвращение в Россию. Однако бывший тогда послом в США А. Громыко каждый раз давал ему отказ. В своих воспоминаниях дипломат потом признался, что Ипатьев умолял его о возвращении на Родину «со слезами на глазах».
Умер великий русский химик, которому было суждено стать основателем нефтехимической промышленности США, вдали от России в 1952 году на 86-м году жизни и был похоронен на кладбище в Нью-Джерси. На его могильной плите по-английски выбиты слова: «Русский гений Владимир Николаевич Ипатьев. Изобретатель октанового бензина».
Американский профессор Г. Сайнс, сказал: «Вы, русские, не представляете себе, кого вы потеряли в лице Ипатьева, не понимаете даже, кем был этот человек. Каждый час своей жизни здесь, в США, всю свою научную деятельность он отдал России. Беспредельная любовь к родине, какой я никогда и ни у кого из эмигрантов не видел, была той почвой, на которой произрастали все выдающиеся результаты исследовательских трудов Ипатьева».
Свою знаменитую книгу «Россия в концлагере» Иван Солоневич, выпускник Петербургского университета, написал в 1935 году, задолго до того, как появились «Архипелаг ГУЛАГ» Александра Солженицына и «Колымские рассказы» Варлама Шаламова. Однако, несмотря на то, что она ничем им не уступает, имела огромный успех на Западе и появилась значительно раньше, в России до сих пор ее мало кто читал.
А между тем это великая книга. Иван Солоневич был первым, кто показал, что на самом деле произошло в СССР, сказал о том, что Ленин и Сталин превратили огромную страну в страшный концлагерь, а всех ее жителей – в бесправных рабов. Она увлекательна и как драматическое литературное произведение. Но главное ее отличие от тоже великих книг Солженицына и Шаламова в том, что он писал, как говорил сам, не о концлагере, не о ГУЛАГе, а о «России в концлагере», о русских людях, которые вдруг оказались рабами. Иван Солоневич был, пожалуй, первым, кто понял и разоблачил сталинский «социализм», оказавшийся на деле варварской диктатурой средневекового рабства, террора и истребления миллионов. Понял и в деталях показал абсурд всей советской системы, бессмысленность «великих строек коммунизма», разорявших страну. «Скажите, а разве не глупо и разве правдоподобно, что сто шестьдесят миллионов людей, живущих на земле хорошей и просторной, семнадцать лет подряд мрут с голоду?», – спрашивает Солоневич. И сам отвечает: «Все это вопиюще глупо. Но эта глупость вооружена до зубов. За ее спиной – пулеметы ГПУ».