Владимир Марфин
Когда страна бить прикажет…
– Ну, теперь твои зарубежники экипированы по всем статьям, – констатировал Фриновский, обращаясь к Слуцкому.
Тот в ответ усмехнулся. Но глаза были затравленные, мутные. Глядя, как один за другим умирают заключенные, не о них, а о чём-то своём напряжённо думал. Но потом встряхнулся, сумел взять себя в руки, и сказал отрешённо, лишь бы что-то сказать:
– Думаю, что подобного ни у немцев, ни у англичан ещё нет. Не так ли, доктор?
– Надеюсь, что да, – польщёно улыбнулся Майрановский. – Насколько мне известно… Но вы знаете, и немцы, и те же британцы – народ дотошный. Им лишь чуть намекни, подай мыслишку, и они сходу скопируют, слижут тут же. Так что желательно, чтобы наши «укольнички» доходили до них как можно дольше.
– А вы, что же, сомневаетесь в нашей разведке, Григорий… как вас там по батюшке? – неприязненно прищурившись, неожиданно заговорил молчавший до этого Гладыш. – Нашим людям не доверяете, а врагами восхищаетесь. Чем они вам так потрафили, что вы о них в таких тонах?
Майрановский опешил от этого вопроса. Да и все остальные застыли в растерянности. Знали, что комиссар обожает «шуточки», но чтобы так п о д в о д я щ е сразу под 58-ю?
Полная тишина наступила в приемной. Только в одной из пяти распахнутых настежь опытных камер задыхался в агонии очередной умиравший. Гладыш сидел, бешено сверкая глазами. И действительно, было от чего взбеситься. Эта глупая поза ошалевшего от успеха мерзавца, это важное расхаживание по комнате взад и вперед, эти снисходительные разглагольствования надменного мыслителя.
– Я считаю, что разработанный нами препарат заслуживает присуждения докторских степеней. Только без защиты соответствующих диссертаций, как особо секретная, не подлежащая обсуждению работа. Думаю, что руководство об этом позаботится…
Вот ведь, сволочь, что загнул! Гладыш содрогнулся от негодования. Руководство, конечно, способно и в академики произвести. Намекнут Комарову, и любого выберут, ни один из «бессмертных» не проголосует против. Но за что тебе докторскую, кретин ты этакий? Ты же просто палач, для палачества нанятый, и за это тебя держат и поят, и кормят.
– Ну так что же вы не отвечаете на мой вопрос? – повысил голос Гладыш.
– Да вы что… вы что, товарищ комиссар, – ухватившись обеими руками за край стола и мгновенно потеряв весь внешний лоск, залепетал Майрановский. Так прекрасно всё началось, столько было обещано, и вдруг обвал, катастрофа, конец всему! И дёрнул же его черт за язык поганый, знает ведь, как ненавидят в верхах успехи империалистов. – Нет, нет, нет… у меня и в мыслях не было… просто к слову пришлось. Потому что шпионаж, диверсии… о н и на всё способны! А за нашими секретами охотятся всё время.
– За вашими? – не давая ему опомниться, ещё круче попёр Гладыш. – Ну а как они узнали о в а ш и х секретах? Кто источник информации? Откуда утечка?
– Нет… нет… я не имел в виду нас, нашу работу… Я вообще… в общих чертах, обе всей стране…
Майрановский уже был близок к обмороку. Ноги его дрожали, подкашивались, капли пота выступили на висках и на лбу. Он хотел достать платок, но странно закостеневшая рука ему не повиновалась.
«Неужели инсульт?! – потрясённо подумал он. – Но за что же, за что? Что я сделал такого?»
Экспансивный и безжалостный, хладнокровно и заинтересованно отправляющий на тот свет десятки людей, он внезапно почувствовал на своих веках дыхание смерти, и, быть может, впервые в жизни испытал настоящий ужас. Да, сейчас он оказался в положении Елисея Бомелия, государева лекаря, тайного составителя смертных снадобий для придворных нужд Иоанна Грозного. Но ведь тот, пройдоха аглицкий, разоблачённый Малютой, был действительно соглядатаем, способным на вое. Ну а он, врач-токсиколог, многократно проверенный и испытанный в деле, он -то в чем провинился? Ну, обмолвился случайно, не подумав о последствиях, даже не предполагая, что кто-то извратит его слова. Так ведь это не восторг, а простое предупреждение! Где гарантия, что через полгода его «кололки» не используют та же Интеллидженс Сервис, гестапо, дефензива, сигуранца и ещё черт знает кто? Если бы у Каплан в восемнадцатом была такая «игрушка», может быть, её вовсе не разоблачили бы. Потолкалась в толпе, ненароком д о т р о н у л а с ь и пошла себе прочь, как ни в чём не бывало. Ну а что там было дальше, её не касалось…
Эти страшные мысли, которые, как казалось доктору, запросто читаются на его лице, окончательно добили его, и, хватаясь за сердце и прерывисто дыша, он без всякого разрешения опустился на стул. Видя его состояние и понимая, что дело зашло далеко, замнаркома примирительно протянул руку Гладышу.
– Ладно, Иван Данилович, извиним профессору его обмолвку. С кем такое не случается. Да и, как я предполагаю, он нас просто хотел предупредить об опасности. Враг хитёр и коварен, не так ли, профессор? Я не ошибаюсь, вы это хотели сказать?
– Да, да, да, – слабым голосом отозвался Майрановский, неумело вытягивая руки по швам. – Только я не профессор, я…
– Так будете им! – поощряюще улыбнулся Фриновский и, поднявшись со стула, подошёл и как доброго приятеля похлопал врача по плечу. – Не расстраивайтесь, успокойтесь. Вы ещё нам нужны. И работы ваши оценятся должным образом. А на комиссара не обижайтесь. Это его долг – пресекать любые антисоветские выпады. Он ведь и меня, если я где-то что-то сболтну, совершенно не пощадит, уверяю вас.
Фриновский бросил быстрый неприязненный взгляд на Гладыша и вновь, как ни в чём не бывало, заулыбался тому и другому.
Комиссар этот взгляд откровенный засек, только виду не подал и в ответ не улыбнулся.
– Ну-с, тогда на сегодня программа окончена, – продолжал говорить Фриновский, возвращая надежду на благополучный исход не только токсикологу, но и двум его сотрудникам, помертвело стоящим у противоположной стены с известковыми безумными лицами. – А вот с пулями придется ещё поработать. Кстати, чем вы их начиняете? Напомните…
– А-а… аконитином, – с трудом двигая языком, произнёс Майрановский. – Это будет не менее эффектным, чем «К-2». Только, только…
Кровь медленно и неохотно приливала к его лицу. Он попытался встать, вслед за поднимающимися членами комиссии, но Фриновский тем же мягким движением руки усадил его на место.
– Сидите, сидите. Нас проводят товарищи. Желаю успеха!
Он надел фуражку, небрежно козырнул и первым вышел из комнаты, направляясь к машине.
Охранники, занимающие посты возле двух стоящих почти впритык «ЗИСов», зашевелились, настороженно оглядываясь вокруг и поспешно распахивая дверцы машин.
– А давайте-ка ко мне, – предложил Фриновский, по-хозяйски усаживаясь рядом с шофером. И когда комиссары сели и машина тронулась, он повернулся к Гладышу, положив обе руки на спинку сиденья. – Ну ты дал, дорогой! Нагнал страху на змеев!
– А они змеи и есть,– процедил сквозь зубы Гладыш, и, достав из кармана коробку «Казбека», приглашающе раскрыл её. – Не желаете? Нет? Ну, тогда я один… Правда, главный удав слабоватым оказался. Но попомните мои слова, при случае они любого из нас так же уложат, как и тех обреченных. Змеи неприручаемы! И непредсказуемы. И их нужно давить и доить соответственно. Ибо яд их – лечебный.
Слово л е ч е б н ы й он произнес многозначительно, с двойным подтекстом, и начальник ИНО понимающе и согласно промычал: «Да, да..» – видимо , представив, как будут «лечить» своих подопечных его зарубежные проворные «доктора».
– Да -а, чуть-чуть не забыл, – словно вспомнив о чём-то, хлопнул он себя по лбу. – У тебя, Данилыч, в штате девочка задействована. Лейтенант Переверзева, если не ошибаюсь. Ну так вот, я не прочь бы забрать её к себе. На работу в загранке… ну, сам понимаешь… Нам красивые бабы во как нужны! Слуцкий полоснул себя ребром ладони по горлу, и., выжидательно покосившись на раскуривающего папиросу Гладыша, обратился к Фриновскому: – Поддержи, Михаил. Ты ведь тоже в курсе дела.
– А я что, я не против , – равнодушно пожал плечами замнаркома. – Но сейчас всё не я, а Лаврентий решает. Он да Кобулов. С ними и сговаривайтесь.
– Переверзеву, старый, я тебе не отдам, – опустив стекло на дверце, чтобы мог выходить дым, ответил Гладыш. – У меня самого на неё дальние виды. И она запрограммирована на большие дела. Тут уж мы не договоримся. Так что, извини. А имеешь проблемы, прижучь вербовщиков! Мало ль девок красивых везде и повсюду. Отлови проституток в «Метрополе» и в «Национале», они там с иностранцами та -акое выкручивают!
– Да мне шлюхи не нужны, – загорячился Слуцкий. – Мне на сложных объектах жрицы требуются! Умные, надёжные, идейные, черт возьми! А твоя… Мы интересовались, отлично подходит. Так что давай по-хорошему, Иван. Иначе поссоримся…
Гладыш усмехнулся. Слуцкий вёл себя так же, как расстрелянный в прошлом году замнаркома Агранов. Жену его кроваво мордовали во «внутрянке», а он всё ещё витийствовал на трибуне НКВД, призывая безжалостно расправляться с врагами. Гладыш не знал, как не знал и сам Слуцкий, что на следующий день начальник ИНО, предчувствуя арест, покончит с собой.
– А ты меня не пугай, – глубоко затянувшись и выпустив дым, насупился Гладыш. – Я за кадры свои с кем угодно сцеплюсь. Ишь, повадились, как лиса в курятник. Сколько из Оперотдела людей перетащили? То к Миронову в ЭКО, то к Гаю в Особый!.. Ладно… этих уже нет… Туда им и дорога. Но Отдел-то оголили, а ведь с нас спрос безжалостный.
– Со всех такой спрос, не одни вы корячитесь, – думая о чём-то своем, сказал Фриновский, бегло глянув на шофера, управляющего машиной с самым невозмутимым видом. Но старлей был проверен многократно и коварно ещё с тех времен, когда Фриновский возглавлял погранвойска. – Эвон что творится. Кому верить, на кого ставить? Сегодня ты тут, а завтра где? В каком говне? В какой трясине?
Он беспомощно махнул рукой и умолк, вспоминая всё, что произошло в Наркомате за последние годы. Постреляли дзержинцев, потом менжинцев, затем ягодовцев, теперь ежовцев гребут… Кто на очереди? Кто следующий? «Велика тайна сия есть…» Так что тут не до разборок, не до склок административных. Все виновны, все замараны. Лишь о д и н неподсуден, но ОН всё и решит…
Лимузин, круто развернувшись, остановился у подъезда Наркомата. Телохранители, подъехавшие в сопровождающих «эмках», споро выскочили из них, блокируя тротуар. Начальник охраны, распахнув тяжелую, оправленную сияющей медью дверь; громко крикнул в гулкое пространство вестибюля:
– Внимание! Сми-и-ирно-о!
И сам первый ворвался туда, требовательным жестом прекращая всякое движение. Все, кто находился в это время в помещении, тут же замерли на своих местах и, вытягиваясь, выпячивая бравые груди, жадно пожирали глазами начальство, торопливо шествующее мимо них, как всегда; озабоченное и никого не замечающее…
СТОЯ у зарешеченного, выходящего во двор окна, Зинаида Сергеевна приводила себя в порядок, как вдруг дверь в комнату, натужно скрипнув, отворилась, и на пороге появился её куратор Отто Францевич Бергер. Непредвиденный приход его сюда был событием из ряда вон выходящим, равнозначным ЧП, и Зинаида Сергеевна поняла, что разговор предстоит серьёзный.
«Ну вот, – огорчённо подумала она. – Сон в руку… Не иначе, как что-то случилось…»
Сравнивая Отто Францевича с другими знакомыми ей офицерами, она обычно делала вывод не в его пользу. Очень грубый, заносчивый, как и многие поднявшиеся из низов начальники. Бергер, разбирая прегрешения подчинённых, кричал, ругался, махал кулаком, зачастую договариваясь до угроз поставить виновных к «стенке». Правда, так было не всегда и не со всеми. Перед исполнителем приговоров «краснознаменцем» Магом, любимцем и баловнем руководства, он всегда лебезил, безотказно выполняя любые его прихоти, вплоть до вызова на конспиративные квартиры доступных женщин, дабы грозный палач во хмелю и неге мог расслабиться и отдохнуть от кровавой деятельности.
Исподлобья взглянув на высокого, старавшегося казаться обаятельным майора, Зинаида Сергеевна заметно съёжилась и покорно опустила голову.
«Чёрт с тобою, грызи… Никуда от вас не денешься…»
Однако Бергер никаких претензий к ней не предъявлял, ведя себя корректно и вроде бы доброжелательно. Подойдя к столу, он бесцеремонно уселся на единственный стул и как-то по-звериному пошевелил ноздрями, принюхиваясь к еле уловимому запаху горьковатых Зинаидиных духов. Затем, брезгливо оглядев узкую, давно не беленную, явно забытую Хозуправлением комнатёнку, поморгал, поморщился, и вальяжно посетовал на её убогость.
– Лучшая сотрудница и в такой обстановке… Завтра же всё заменим к чертям собачьим! А то, может, тебя куда-то выше перевести? Там у нас несколько кабинетов… освободилось.
Как и почему «освобождались» в Наркомате кабинеты, Зинаида Сергеевна прекрасно знала. И поэтому, не желая искушать судьбу, отрицательно покачала головой и переступила с ноги на ногу.
– Мне и тут хорошо, – сказала она, торопливо пряча в сумочку пудру и зеркальце. – И с архивом почти рядом, да и всё под рукой.
– Ну, как знаешь, как знаешь, – не стал настаивать Бергер и, напористо оглядев её с ног до головы, восхищённо почмокал узкими белесыми губами. – Эвон ты какая! Глаз не отведёшь. Это ж надо было такой уродиться…
– Да какая «такая», – пренебрежительно махнула рукой Зинаида, сразу уловив, куда клонит начальник. Однако виду не подала и даже губки скривила от наигранного презрения к себе. – Какая т а к а я? Обычная, как все.
– Ну, не скажи, не скажи, – внушительно опроверг ее майор. – Говорю, значит, знаю. Только вот под глазами тени и осунулась вся… Приболела? Устала? Так мы мигом поправим. Поезжай в Цхалтубо или в Сочи… А? Кавказская Ривьера!
Он даже засмеялся от удовольствия, сознавая, что есть на свете такие благословенные места, куда дорога ему и его окружению всегда открыта. Да и Зинаида, представив на мгновение этот дивный земной рай, задышала полной грудью и прищурилась мечтательно.
– А что… Не откажусь, – белозубо улыбнулась она. – Сейчас самый сезон. Море, фрукты… «И от вас отдохну какое-то время!» – исподволь промелькнула невысказанная мысль. – Благодарю за заботу, товарищ майор. Спасибо! Не ожидала. Это просто подарок… «Только вот отпустит ли Гладыш?» – снова подумала она.
– За спасибо деньги платят, – деловито потирая руки, словно умывая их, сказал Бергер. – Но с деньгами решим. И даже премиальные напишем!
– Да меня это не волнует. Живу одна, потребности малые.
– И вот это плохо, очень плохо, – по-отечески погрозил ей пальцем Бергер. – Что потребностей нет, что живешь одиноко. При твоей-то красе – королевой ходить! Он вновь обвёл томными, навыкате, глазами явно непригодные для «королевы» апартаменты и, таинственно понизив голос, добавил: – И дружка сверхнадёжного не мешало бы иметь!
– Да ведь где его найдешь, сверхнадёжного? – оперевшись руками на подоконник и немного расслабившись, посетовала Зинаида Сергеевна. – Все вы мужики, одинаковы. Доберетесь, полакомитесь и сразу в кусты…
«Боже! Что это я себе позволяю», – тут же оборвала себя она, понимая всю разницу между ним и нею в чинах и в возрасте.
Однако Бергер не обратил на эту вольность никакого внимания .
– Ну не все, не все, – благодушно отозвался он и, свободно вытянув длинные худые ноги в новых хромовых сапогах, откровенно залюбовался их формой и блеском кожи. – Не все, – задумчиво повторил он и снова перевёл гипнотизирующий удавий взгляд на Зинаиду. – Подойди-ка сюда!
– Для чего?
– Да подойди, не бойся. Не съем.
– Ну, подошла. – Скрестив руки на груди, Зинаида Сергеевна неохотно приблизилась к шефу. – Подошла, и что дальше?
– А вот что… Попалась! – привскочив со стула, воскликнул он, и ловко облапив её, усадил к себе на колени. – Ты меня полюби, а я – ве-ерный!
Зинаида Сергеевна сидела не шелохнувшись , ощущая сквозь платье возбуждённое тепло напряжённого мужского тела. Однако это её не взволновало, и Бергер, самец удачливый и наглый, удивлённо откинулся, заглядывая ей в глаза.
– Ты чего, словно мумия?
Она молча пожала плечами.
– Тогда целуй! Целуй покрепче!
– А зачем, это вам, Отто Францевич? У вас дети, жена… А я – женщина опасная, – усмехнулась она коротко и тонко, словно кошка на секунду выпустила свои острые точеные коготки. .
– Ну, не опаснее меня, – довольно засмеялся он, кладя влажную тяжёлую ладонь на её округлое и нежное тугое колено. – Ишь, какой товар! И зазря пропадает…
«Ах, циррозник проклятый», – с отвращением глядя на его пальцы, напоминающие барабанные палочки с круглыми, как стеклышки часов, ногтями, подумала Зинаида. И спокойно, с достоинством попросила, не поднимая глаз:
– Отпустите-ка меня, товарищ майор.
– Ну зачем же так официально? – не желая признавать поражения, снова засмеялся он. – Можно было б и поласковей.
– Увы! – Она жёстко посмотрела ему в глаза. – Комиссар Гладыш неуставные отношения весьма не поощряет. И обо всех попытках склонить меня к этому приказал докладывать ему.
– Гла-а-адыш, – оторопело пробормотал Бергер, сразу как-то темнея и меняясь в лице. Он поспешно убрал руки, позволяя ей встать, и сам тут же поднялся вслед за нею, беспокойно оглянувшись на дверь.
Зинаида Сергеевна небрежным жестом оправила платье и опять отошла к окну, незаметно и нервно обтирая о стену колено, за которое хватался Бергер.
– Гладыш, Гладыш, – с трудом скрывая раздражение, повторила она. – А вы разве не в курсе?
«Знает же ведь, гад, обо всём пронюхал, – зло подумала она. – И стучал, наверное, наверх, как и все остальные. Где же это видано, чтобы комиссар и подчиненная т а к «подружились»! Тут уж кодекс чекистской чести задет, и служебная этика, и общественная мораль… А поскольку руководство от доносов отмахнулось, то и все попритихли, прикусили языки. Но вот этот визит… этот странный, с подходцем… не иначе как очередная негласная проверка. Хочет вынюхать подробности, за что-то зацепиться… а копнуть поглубже трусит. Понимает, что Гладыш, если я доложу, по стене его размажет и следов не оставит…»
– Гм… – явно чувствуя себя не в своей тарелке, озабоченно поскрёб затылок Бергер. – Так о чём мы говорили? Что-то всё из головы вылетело.
«Ну, ещё бы!» – усмехнулась про себя Зинаида. И невинным, прямо-таки ангельским, голоском напомнила:
– Об отпуске, о премиальных…
«Вот и выдал ты себя, лихой «конспиратор»…»
– Ах, да, да, – Бергер заложил два пальца за ремень гимнастерки и разгладил собравшиеся гармошкой складочки. – Ну и, может, ещё какие проблемы имеются? Говори, пока я добрый.
– Да как сказать…
Зинаида Сергеевна представила своё возвращение домой и печально вздохнула. Несомненно, эта гидра Лаиса учинит ей скандал. Арасбей будет мстительно колотить сапожищами в дверь. А вся прочая шушера выть и требовать выселения её из квартиры с непременным преданием общественному суду. Дурачьё! Знали бы они, г д е она работает, так, небось, языки поотъели бы со страха. Хотя почему бы им и не узнать? Пригласить сослуживцев и навести порядок в этом душном паучьем гнезде.
– Дома у меня неприятности, – наконец, решившись выплеснуть наболевшее , вздохнула она. – Одолели соседи. Окончательно загрызли. Мужики прохода не дают, а мегеры.. Она не договорила, а порывисто отвернулась к окну и, вынув из кармана надушенный батистовый платочек, осторожно промокнула им повлажневшие глаза.
Ну, не знаю что делать! Хоть к наркому иди!
– Да зачем же к наркому? Зачем к наркому? – обрадовано воскликнул Бергер, понимая, что тут сам способен распорядиться. – Мы сегодня же это уладим. Я их, сук домовитых, в распыл пущу! Ты смотри, что они о тобой сделали! Ну, теперь мне понятно и настроение твоё, и тревога… Ах вы, гады ползучие! Да и ты хороша. Не могла сказать раньше? Ведь одно твое слово, и все они здесь! Все троцкисто-бухаринцы!
– Да какие они троцкисты, – успокаиваясь и веря в намеченную акцию, опровергла Зинаида. – Так… обычные обыватели.
«Вроде нас с тобой», – мысленно добавила она.
– Значит, фашиствующие элементы, – рассуждая стереотипно и всё более распаляясь, закипел Бергер, раздражённо постукивая кулаком по изрезанному ножами и залитому чернилами старому письменному столу. – А это ещё опаснее. Пятая колонна! При любой заварухе нам нож в спину… Я и сам когда-то в коммуналке жил. Но у меня там порядок был по-о-олнейший! Все на цыпочках бегали, режим, как в тюрьме, и попробуй кто пикнуть или где-то пожаловаться… Ты мне их фамилии сейчас перепиши. И, конечно, заявление на отпуск. А насчет того, что я тебе… ну…, как это… намекал… насчет друга…так. это забудь. Это ж просто шутка! И никому о ней не надо рассказывать. Лады?
– Лады, – согласилась Зинаида. – Не вы первый, не вы последний..
– Ну, вот и чудненько!.. А вечером жди. Устроим водевиль. А понадобится, так и, хрен с ними, всех пересажаем! У нас это просто…
ОСТОРОЖНО приоткрыв дверь квартиры, Зинаида Сергеевна заглянула в прихожую и убедившись, что там никого нет, на цыпочках пробежала к себе. Придержав замок, чтобы он щелчком не выдал её, она бросила сумочку на стол, поспешно разделась и, оставшись в одних только плавках и лифчике, облегчённо повалилась на диван.
– Ф-фу, удачно пробралась, – тихо засмеялась она, представляя, как вытянутся лица «дозорных» Кардигаевых, не сумевших вовремя перехватить её.
В своей комнате она чувствовала себя как за каменной стеной. Дверь у неё была крепка и надёжна. А осаду эти злыдни сейчас не начнут. Им всегда нужен фон, одобрение публики, разделённая на всех коллективная ответственность. А поскольку ещё не вечер и не все пришли с работы, нападение откладывается, но отнюдь не отменяется.
Просчитав , таким образом, наметившуюся ситуацию, Зинаида Сергеевна набросила на плечи легкий ситцевый халатик, поставила на плитку, сразу же багрово вспыхнувшую всеми своими спиралями, чайник и, отбросив широкую абрикосового цвета портьеру, распахнула дверь на балкон. В комнату тяжёлой жаркой волной ворвались шум и дыхание улицы, запах близкой реки, бензиновых паров и недавно политых травы и цветов на подстриженных зелёных газонах.
Кремль напротив сиял нарядными окнами Большого Дворца и куполами старинных церквей и соборов. В эту пору, когда тени становятся длиннее и дневная жара постепенно спадает, хорошо было посидеть на балконе, провожая взглядом проплывающие речные трамваи и баржи и следя за кружащимися над ними голосистыми стайками чаек.
Однако на балкон Зинаида Сергеевна старалась не выходить, понимая, что вся их территория постоянно просматривается и любое появление в окне или на балконе тут же цепко фиксируется дотошной службой наблюдения. Но иначе нельзя. Ведь в Кремле живет Сталин. И кто может гарантировать, что отсюда, из Замоскворечья, затаившийся враг не исполнит преступную акцию.
О великом вожде, находящемся в такой близости от неё, Зинаида Сергеевна думала очень часто. Каждый день, как сегодня утром, проходя мимо Кремля и Александровского сада, она скользила взглядом по окнам зданий, выступающих из-за высокой зубчатой стены, надеясь увидеть в одном из них дорогое лицо с неизменной трубкой во рту.
Несколько раз, ещё студенткой и школьницей, проходя в колонне демонстрантов по Красной площади, она видела Его на трибуне мавзолея, и каждый раз её сердце разрывалось от любви и гордости. Однако эти быстрые, шумные прохождения – все кричали, приветствуя Его, и она, как ей казалось, кричала громче всех, – не давали возможности по-настоящему разглядеть Вождя. Многочисленные же портреты и фотографии, висящие повсюду, несомненно, не передавали ни Его улыбки, ни такого знакомого доброго прищура.
Несомненно, Он мог быть и строгим, и грозным. Это было просто необходимо в затянувшейся борьбе с отщепенцами и предателями ленинского дела. Однако в представлении Зинаиды Он всегда оставался улыбающимся милым человеком, на руках у которого так доверчиво сидела самая счастливая советская девочка Геля.
– Ну, какой он, какой он? – многократно приставала Зинаида к дяде Алёше, хорошо знавшему Иосифа Виссарионовича по годам подполья и Гражданской войны. – Дядя Лёша, расскажи. Ты же ведь и сейчас ещё встречаешься с ним!
Но Алексей Александрович к подобным откровениям был не расположен и отшучивался, отсылая племянницу к недавно, вышедшей биографии Сталина, сочинённой известным французским писателем Анри Барбюсом.
– Там найдешь ты всё, что надо.
– Да читала я её… и даже помню наизусть! Но ведь самого главного Барбюс не передает. А я хочу видеть настоящего большого и красивого человека! Не чуждого всему человеческому, как Маркс, как Ленин… Хочу знать его привычки, образ жизни, домашнее окружение…
– Эк куда хватила, – суровел и хмурился Алексей Александрович, – Это государственная тайна… Ну а, если я скажу, что твой «большой и красивый» на самом деле низкорослый, рябой и рыжеватый, ты же мне всё равно не поверишь?
– Не поверю, конечно. Потому что товарищ Сталин т а к и м быть не может!..
На столе зашумел закипающий чайник. Зинаида достала из высокого, украшенного резьбой серванта тарелку с вчерашними пирожными, вазочку с любимыми конфетами "Мишка косолапый" и коробку с сухариками. Чай был крепкий, душистый, с нежной пенкой удачной заварки. Зинаида пила его осторожно, дуя в чашку и всё равно обжигаясь.
– У-у, мерзавцы, – прошептала она в сторону двери и даже кулачком взмахнула, грозя недругам. – Ничего, погодите, ещё наплачетесь…
Как ни странно, но в её возрасте и при её работе, одной из самых престижных в стране, она панически боялась мышей, простуды и соседей. Это было в крови с раннего детства, с первых дальних гарнизонов, где когда-то служил её отец. Правда, потом, когда он получил полк, и квартира появилась отдельная, жить стало легче. Но что помнилось – не забывалось, и опять повторилось во взрослой жизни, ещё более сложной и непредсказуемой.
Страх теперь захлестывал всю страну. И даже в НКВД, где, казалось бы, места ему быть не должно, он витал над каждым, убивая уверенность не только в отдаленном будущем, но и в завтрашнем дне. Зинаида помнила, как всё это начиналось. И процесс Промпартии, и убийство Кирова, и «закрытые» письма ЦК, о которых она как член университетского комитета ВЛКСМ узнавала из первых уст. Мудрый Горький писал: «Если враг не сдаётся, его уничтожают». И она безоглядно приняла этот лозунг, обещая в душе посвятить свою жизнь делу Ленина и его продолжателей.
Однако вредительство и измена проникли и сюда – в святая святых. Борьба шла не на жизнь, а на смерть – словно стенка на стенку. И за два с половиной года работы здесь Зинаида Сергеевна уже не удивлялась ни падениям великих, ни взлетам безвестных. Всё решал некий рок, сатанинская сила, и избавить от этого могла только смерть – добровольная или принудительная, как кому повезет.
Зинаида видела, как «слетали» наркомы, как вчера ещё благополучные люди становились сегодня никем и ничем. Она помнила, как застрелился начальник Иностранного отдела Слуцкий, дважды предлагавший ей работу за границей, как выбросился из окна кабинета Черток, самый подлый и злобный следователь ГБ, когда за ним пришли…
Год её рождения был годом ПЕРВОЙ МИРОВОЙ. И вся дальнейшая жизнь прошла под грозным знаком Марса, в ожидании грядущих бед и катаклизмов. Обретаясь в стране, окружённой врагами, она, как и многие знакомые ей люди, верила, что будущая война будет лёгкой и победной, и, надеясь на п о д в и г, готовилась к нему. Поэтому, когда Гладыш неожиданно пригласил её на закрытое загородное стрельбище, она с радостью согласилась.
…НЕВЫСОКИЙ длинный павильон, внешне напоминающий сарай или конюшню, охранялся весьма основательно. Территория его была огорожена высоким забором, вдоль которого бегали на цепях откормленные злющие овчарки, а в будке возле ворот и на высокой смотровой вышке в противоположном конце территории бдительно дежурили вооружённые часовые. Вероятно, здесь был какой-то оружейный склад. Да и все мишени в самом павильоне оказались непохожими на те, что обычно находились в общедоступных парковых тирах и служебном наркоматовском. Вместо зайчиков, мельниц и безликих фанерных силуэтов тут стояли во весь рост Гитлер, Муссолини, Франко, а рядом Черчилль и Даладье, Микулайчик, Сметона, царь Борис, Пятс, Хирохито и Маннергейм…
Разглядев эти цели, Зинаида чуть не ахнула от изумления, но сумела сдержаться, заслужив одобрительную улыбку комиссара.
– Это наши враги, – сказал Гладыш, подавая ей изящный, хорошо ложащийся в руку «вальтер». – И хотя сейчас у нас с ними приемлемые отношения, рано или поздно мы схлестнёмся, и это будет наш последний и решительный бой. Только распространяться об этом нигде не следует.
– Понимаю, – сразу посерьёзнев и помрачнев, ответила Зинаида. Предчувствие не обмануло её. Война неизбежна, и к ней нужно готовиться каждый день и каждый час. – А меня их лики не интересуют. Вы мне лучше покажите, как э т о работает, – подбросив на ладони приятно оттягивающий её пистолет, попросила она. – Я ведь только из «ТТ» и из нагана…
– Как «ТТ», – коротко ответил он.
И тогда, загнав патрон в ствол, она быстро подошла к барьеру и, прицельно щурясь на выстроившиеся вдоль стены фигуры, усмехнулась безжалостно.
– Ну-у, кого первым из вас пристрелить?
Гладыш, с удовольствием наблюдая за ней, такой красивой и дерзкой, при этих словах изумлённо поднял брови и переглянулся со стоящим рядом с ним коренастым и толстеньким начальником тира.
– При-стре-лить? Ты сказала: при-стре- лить? – по складам, словно не доверяя своему слуху, переспросил он.
– Да. А что тут такого? – Она вскинула на него свои голубые непорочные очи и наивно поморгала ресничками. – Ведь они же для этого тут и стоят.
– Для этого, для этого, – радостно воскликнул начтир, взглядом испросив у комиссара разрешения на реплику. – Выбирайте, кто вам больше не нравится. Ну а лучше подряд… Все они одинаковы!
Он развязно хихикнул и, смущённо прикрыв ладонью рот, отступил в сторону, снова превращаясь в молчаливого, хорошо вымуштрованного истукана.
– Ты хоть знаешь, куда целиться? – обеспокоено спросил Гладыш, как-то странно оценивающе глядя на неё.
– Ну-у… под сердце или прямо в переносицу, – не оборачиваясь, ответила она.
И, медленно подняв руку, напряглась, сосредоточилась, и недрогнувшим пальцем нажала на спуск.
Грянул выстрел. В ноздри резко ударило терпким дымом. И фигура Гитлера, стоявшего в своей излюбленной позе, со скрещёнными на животе руками, неожиданно дёрнулась и наклонилась.
– Попала! Попала! – закричала Зинаида, по-девчоночьи подпрыгивая на одной ноге.