Она сидела вполоборота к нему, и её обнажённые колени касались его ног. Мила была одета в светло-зелёное платье из тафты, которое плотно облегало её маленькую грудь и расклешалось книзу, слегка обнажая колени. Иногда она закидывала ногу на ногу, и он видел её бёдра, и картина красивых загорелых ног возбуждала его. Только сейчас он рассмотрел черты её лица, они не были идеально правильными или аристократичными, больше напоминали простушек из известных в то время водевилей, но в целом она казалось ему очень милой, что соответствовало её имени. Особенными были её глаза. Большие и зелёные, с длинными ресницами, которые очень кокетливо моргали и придавали особое очарование всему её лику. Иногда он брал её за руку, но она через короткое время освобождала её. Дул тёплый сентябрьский ветерок и он предложил свой пиджак, поскольку плечи и руки девушки были обнажены. Она согласилась и он, унимая охватившую его дрожь, накинул пиджак на плечи и, как бы случайно, обнял её. Она не отстранилась, и он обозначил объятие. Впервые в жизни он обнимал женщину как мужчина, и совершенно новое, неизвестное ранее чувство возникло в его сознании. Он желал обладать. Его лихорадило, рот пересох от волнения, сознание он пытался сфокусировать на одной мысли. Как скрыть своё состояние и успокоиться. Он боялся, что не сможет подняться со скамейки, столь сильно выдавала его состояние плоть. Он с трудом улавливал смысл её слов и буквально впал в оцепенение. Почувствовал, как по спине, несмотря на то, что был в одной рубашке, и в воздухе уже стояла вечерняя прохлада, бежала струйка пота. Наконец ему удалось взять себя в руки, и вздох облегчения буквально вырвался из груди.
– Что с тобой – спросила Мила.
– Ничего. Просто какой-то неприятный эпизод из детства внезапно ворвался в сознание.
Домой они шли по тёмным аллеям Лужников не спеша. Он держал её за плечи, которые прикрывал его пиджак. Она была задумчива и молчалива. Позднее он понял, что Мила выбирала и остановила свой выбор… не на нём. Но тогда он этого ещё не знал.
При расставании она сказала, что не знает, когда сможет снова увидеть его, но обещала при первой возможности позвонить. Взяла его телефон, не дав свой, объясняя тем, что домашнего нет, а тот, что есть – на пять квартир и ей не хотелось бы, чтобы соседи узнали о том, что у неё появился «кавалер». Именно так она и сказала: «кавалер». Эти старые русские слова – «кавалер» и ещё «ухажёр» часто употреблялись в то время людьми пожилого возраста. Понятное сегодня всем «бой-френд» или многозначительное «мой друг» раньше не употреблялись.
Демонстрируя внешнее спокойствие, он сказал, что будет ждать звонка. На самом деле, никак не мог смириться с мыслью, что больше не увидит её. Мозг лихорадочно искал ответ, почему у неё нет желания встретиться ещё. Ему даже казалось, что он понравился, уж, по крайней мере, она не могла столько времени провести с ним, если бы он был неприятен. И чем больше он задавал себе вопросов, тем сильней и отчётливей через хаос мыслительной массы пробивалась идея, что Мила – это его Пат Хольман. Он не должен упустить свой шанс. Но что делать. Ведь, по сути, он вчерашний школьник, живущий за счёт родителей, ограниченный рамками их представлений о его самостоятельности. И чем больше он пытался убедить себя в том, что ещё не время влюбляться, тем сильнее это чувство вселялось в него. Шли дни. Долгожданного звонка не было.
Несколько раз вечерами он приезжал к её дому и часами ждал у подъезда, надеясь на «случайную» встречу. Однажды он увидел её в сопровождении молодого военного. Дождавшись, когда военный вышел из подъезда, он подошёл ближе и увидел молодого капитана в авиационной форме. Всё стало на свои места. Причина отказа от встреч отливала голубым цветом военной формы. Все надежды рухнули, горечь поражения в невидимом соперничестве вызывала отчаяние и жалость к себе, граничащую с самоуничижением. Первые дни он был во власти полнейшей апатии, ходил в институт, но совершенно не мог сосредоточиться на восприятии содержания лекций. Хотелось забиться в угол и ни с кем не общаться. Друзья недоумевали, он замкнулся, тоска и хандра были ближайшими его спутниками. Шло время. Боль утраты мечты постепенно утихала.
И тут совершенно неожиданно она позвонила и предложила встретиться. Разве может пересохшее болото превратиться в кипящий гейзер? Но именно это и произошло. Словно мощные энергетические вихри вселились в него. Он летал и парил в пространстве, не имеющем границ. К нему вернулись краски. Ведь была уже поздняя осень, и он увидел её глазами Бальмонта и Блока. Помните: «Плесните в чаши янтарь муската и созерцайте цвета заката…» или «Пожаром зари сожжено и раздвинуто бледное небо…». И он их снова видел. И закат и рассвет. Мозг лихорадочно искал причину перемен. Он гордился собой. Он смотрел на часы, как бы желая ускорить их ход и приблизить долгожданный час встречи. На встречу он летел. Ничто не могло остановить его, ничего не существовало в мире, кроме его, Пат – Милы. Он уже представлял себе, как перейдёт на вечернее или заочное обучение, пойдёт работать и будет обеспечивать свою с Милой семью. Он по-настоящему испытывал чувство счастья, это чувство осталось на всю жизнь, и впоследствии, когда где – то заходила речь о счастье, он молча улыбался про себя, как бы, говоря своему окружению: «фантазируйте, я то знаю, что такое настоящее счастье». Уже позже, в зрелом возрасте, он пытался, и неоднократно, осмыслить свои ощущения счастья и приходил к умозаключению, что ничего подобного больше он не испытывал. Это был эталон его счастья…