Владимир Матвеевич Долгий
Любовь без голубей
Урок третий и последний
Он понимал, что ответа на его письмо не будет. Писать на целину, всё равно, что «на деревню дедушке», а московского его адреса она не знала. И дело было не в ответе. Просто ему необходимо было высказаться, как бы поговорить с ней о новых ощущениях взрослой жизни, о восприятии настоящего труда, потому что всё, что было до целины – учёба, работа время от времени грузчиком на вокзале – не было настоящим, тяжёлым, изо дня в день повторяющимся, изнурительным трудом. Ладони от бесконечных носилок с цементом покрылись шершавыми мозолями, лицо от степного солнца и пыли стало багровым и обветренным. Тело наливалось мышечной массой и наполнялось внутренней энергией. Всё чаще она стала сниться по ночам. Сны, хотя и носили эротический характер, не были насыщены сексуальными сценами, а представляли собой некий абстрактный рисунок. В его объятьях оказывалось неизменно светло-зелёное платье, наполненное ароматом её тела, который, как ни странно, сохранился в его памяти. В конце октября стало очевидным, окончание работ затянется до конца ноября. Это требовало согласования с институтским руководством, так как учебный процесс студентов, пребывающих на целине, сдвигался на семестр. Такими же ударными темпами предстояло за три оставшихся семестра одолеть учебную программу за год. Провели опрос студентов на готовность к предстоящим жертвам. Практически все, оставшиеся на целине, а оставались не более семидесяти процентов от начального числа, высказались за стройку до победного конца. Что это означало практически. Температура по ночам опускалась за нулевую отметку. Жить продолжали в палатках, куда поставили маленькие дровяные печки, которые назывались «буржуйки». У печек сушили ватники, в которых работали днём и, часто, под дождём. В них же, в ватниках, и спали, порой дрожа от холода и тесно прижавшись друг к другу. Несмотря на «сухой закон», приноровились посылать гонцов в ближайший населённый пункт за брагой. Брага – это сырец, из которого в дальнейшем гнали самогон. Брагу делали из картошки по неизвестной им технологии. Пойло отвратительное, но после стакана отрубались напрочь и до утра можно было спать не просыпаясь. Целина из романтического студенческого приключения превратилась в каторгу. Но работали с остервенением. Хотелось закончить стройку и вернуться к прежней жизни. В степных казахских землях в это время года темнело рано. Работали при свете фар тракторов, пока не начинал замерзать раствор. Но даже этот, почти рабский труд, не мог отключить его от неё. Он, по-прежнему, думал о ней и видел её в своих снах. Правда, сейчас он не чувствовал боль утраты. Постепенно воспоминания о ней стали носить характер миража в пустыне. Он потерял, когда её образ всплывал в сознании, связь с реальностью. Она постепенно превращалась в героиню романа Ремарка, и порой он уже воспринимал её не как его Пат-Милу, а как просто Милу из любимого на то время романа этого писателя из «потерянного послевоенного поколения» Шли годы. Он закончил институт. Стал взрослым мужчиной, трудился в одном из самых престижных научно-исследовательском институте. Работал над собой, расширял и углублял свою базу знаний и одновременно совершенствовал себя физически. Пришло время, когда все друзья и подруги женились и «повыходили» замуж. Он тоже обзавёлся семьёй и детьми. Жизнь шла своим чередом. Работа, дом, дети, друзья. Походы в театры, на выставки, поездки на пикники, в общем, вполне нормальная жизнь советского интеллигента среднего достатка. Прошло более пятнадцати лет со времени последнего свидания с ней. Однажды летним днём он встретил её случайно в центре Москвы. Они сразу узнали друг друга. Долго молча стояли и никак не могли заговорить. – Здравствуй, Мила!
– Я рада тебя видеть! Ты сильно изменился, возмужал. Как ты живёшь, женат? – Да, женат. Есть дочь, ей два года. А как ты? Ты замужем за тем же лётчиком? Он, наверное, уже полковник? – Да, полковник. Но мы в разводе. У нас двое мальчиков, но теперь у меня другой муж. Музыкант, пианист. Дети к нему очень хорошо относятся. Он любит меня. – А ты? Любишь ли ты? – Это отдельная тема…Он взял её за руку. Необыкновенной теплотой наполнилось всё его тело. Он почувствовал, как подрагивает её рука. Он сжал её сильней, она не сопротивлялась. Весь её вид говорил о готовности рассказать о себе всё, она не хотела просто так расстаться, ей нужно было выговориться. Он не отпускал её руку, и казалось, что не было этих пятнадцати лет разлуки, он понимал, что по-прежнему любит её. Он предложил зайти куда-нибудь пообедать вместе и поговорить. Она с готовностью приняла его предложение. Они зашли в кафе и сели рядом за столик. Волна нежности захлестнула его. Он снова взял её за руку, она крепко сжала его руку и опустила себе на бедро. Он боялся шевельнуться, чтобы не нарушить это состояние близости и ощущения теплоты её тела. Она отдавала ему себя, и это была благодарность и плата за его любовь и жертвенность. Она начала рассказывать о своей жизни. Это была исповедь женщины, испытавшей за прошедшие годы все оттенки отношений от любви до ненависти, разочаровавшейся в браке и подчинившей себя только заботам о детях. Они просидели в кафе несколько часов. Разумеется, у каждого были свои заботы, но они, само собой, отошли куда-то в тень. Уже при расставании она напомнила ему о письме с целины. – Его я достаю всегда, когда мне трудно и нету сил преодолевать наваливающийся груз отрицательных эмоций. На нём почти не видно букв, они растворились в моих слезах. Я довольно скоро поняла, что лишила себя настоящей любви… Теперь я несу свой крест. – Почему ты не позвонила мне? Ведь я ждал твоего звонка десять лет. – Мне было стыдно за свою глупость. За «формой» я не увидела содержания…
