Владимир Шигин
Расстрельное дело наркома Дыбенко
– Больше никакой такой неосторожности допускать нельзя! Стоило только одному шпику выследить нас и захлопнуть люк, как весь актив очутился бы в мышеловке.
Он был прав. Но, к счастью, все обошлось благополучно. Я думаю, что никто из матросов не заснул в ту тревожную ночь. Лежали молча, чутко прислушиваясь – не донесутся ли звуки выстрелов с соседних кораблей. Однако на рейде было спокойно.
Прошло утро, за ним день – никаких событий. Члены нашей организации, увольняющиеся на берег, получили задание разузнать все, что возможно, о собрании, которое, по словам Дыбенко, происходило в «Карпатах». Выяснить ничего не удалось. На Дыбенко стали смотреть косо. Не знаю, как сложились бы наши отношения с ним дальше, но вскоре он был отчислен в батальон морской пехоты, направляемый на фронт. Я вспоминаю об этом вовсе не для того, чтобы как-то опорочить человека, который впоследствии так много сделал для революции, стал одним из крупных военачальников Красной Армии. Мне и самому приходилось впоследствии работать с Дыбенко бок о бок, и действовали мы дружно. Скорее всего, тот случай был следствием нетерпеливости и горячности Дыбенко, который, не подумав, как следует, решил своим вмешательством ускорить события, поднять матросов “Павла”, а там, дескать, и весь флот поддержит…»
В своих воспоминаниях Н.А. Ховрин, разумеется, смягчает формулировку истинного отношения к Дыбенко и затеянной им провокации, но это ему до конца не удается. Если внимательно прочитать написанное Ховриным, то получается, что Дыбенко, которого не подпускали к серьезной подпольной работе, так как не доверяли, решил перехватить инициативу и фактически придумал мифическое совещание, чтобы самому встать во главе очередной «бузы» на «Павле». При этом Ховрин пишет, что никакой закадычной дружбы Дыбенко с Марусевым не существовало и в помине. Более того, именно благодаря активным действиям Ховрина и Марусева удалось вывести на чистую воду Дыбенко, как реального провокатора. После этого встал вопрос: что же делать дальше с провокатором Дыбенко? Думается, что его ожидал нож под ребро в трюме или падение ночью головой на лед с верхней палубы. По крайней мере Ховрин намекает на то, что он и его соратники горели желанием разобраться с провокатором.
Помимо воспоминаний Ховрина, относительно предательства Дыбенко дела революции есть и определенная информация в Интернете. Конечно, Интернет – это не источник, которому следует полностью доверять. Однако уж больно все сходится там с осторожными выводами старого большевика Ховрина.
Итак, источник http: //maxpark.com/community/129/content/5132365 пишет: «Дыбенко показал на допросе, что в мае 1915 года, когда он работал в машинном отделении корабля “Император Павел I”, у него была обнаружена нелегальная литература, и он был арестован. На допросах ему было сделано предложение офицером Ланге сотрудничать в охранном отделении. Ланге предупредил, что в противном случае Дыбенко будет предан военному суду за подготовку восстания на военном корабле. Дыбенко на предложение жандармского офицера ответил согласием, в результате до февральской революции он был связан с указанным офицером Ланге и выполнял задания охранки по освещению революционных матросов на кораблях Балтийского флота. В частности, по заданию охранки он вёл наблюдение за революционными матросами корабля “Император Павел I” Ховриным и Марусевым… В ноябре 1915 г. Дыбенко выдал охранке планы организации большевиков во флоте по подготовке восстания на линейном корабле “Севастополь”, им же выданы организаторы этого восстания Полухин, Ховрин и Сладков».
Разумеется, что Владимир Карлович Ланге не был жандармским офицером, а являлся штурманским офицером на линкоре «Павел Первый». Впрочем, вполне возможно, что, стремясь не допустить беспорядков, он вполне мог вербовать осведомителей. Конечно, это выглядит не совсем благородно, но после кровавых мятежей на «Потемкине» и «Памяти Азова» офицеры стремились хоть как-то себя обезопасить. Надо признать, что в сообщении из интернета есть явная ошибка относительно В.Ф. Полухина, на самом деле он служил на линейном корабле «Гангут», а после «макаронного бунта» был не арестован, а разжалован из унтер-офицеров в матросы и переведен в службу связи Белого моря.
В целом же данные интернета дополняют воспоминания Ховрина, что руководители реального матросского подполья на «Павле» никогда не доверяли Дыбенко и сторонились его.
Из воспоминаний Н.А. Ховрина «Балтийцы идут на штурм!»: «28 декабря вечером, уже после отбоя, я лежал в койке и читал книгу. Другие матросы укладывались спать. Неожиданно в каземат вошел наш ротный командир мичман Князев в сопровождении фельдфебеля. В визите командира не было ничего необычного. Он обязан был время от времени посещать нас, смотреть за порядком. Но то, что вместе с ним был фельдфебель, сразу насторожило. Пришедшие подошли к старшине Веремчуку и что-то тихо у него спросили. Мне показалось, что была произнесена моя фамилия. Я быстро отложил книжку и притворился спящим. Мичман Князев вышел, а фельдфебель, приблизившись к моей койке, потряс меня за плечо.
– Одевайся! – приказал он.
Натягивая робу, я лихорадочно думал: “Что могло случиться?” Провожаемый молчаливыми взглядами товарищей, вышел вслед за фельдфебелем из помещения. Он направился к матросским рундукам. Похоже было, что сейчас начнется обыск. Тут я вспомнил, что у меня на одном кольце с другими ключами и ключ от нашей подпольной библиотеки. Хорошо, что спохватился вовремя. Когда спускались по трапу, мне удалось незаметно отцепить ключ от фанерного ящика и засунуть его в сапог. Подойдя к рундукам, фельдфебель спросил, какой из них мой, и потребовал открыть. Я повиновался. Среди вещей ничего крамольного не оказалось. Фельдфебель забрал только письма из дому и несколько старых журналов. По возвращении в каземат, он приставил ко мне матроса, объявив, что это мой выводной и без него я не могу никуда выйти. А выводному велел никого не подпускать ко мне. Но как только фельдфебель ушёл, меня сразу же окружили товарищи и начали спрашивать, в чем дело. А я и сам ничего не знал. Кто-то из подпольщиков тихо спросил, не приходилось ли мне в последнее время разговаривать с кем-нибудь из посторонних. Я отрицательно покачал головой. Не прошло и часа, как фельдфебель появился вновь.
– Забрать койку, – сказал он.
Это означало, что меня отправляют в судовой карцер. В нем я пробыл двое суток, безуспешно гадая: за что могли меня посадить, в чем проявил неосторожность? Держали в полной изоляции и никуда не вызывали. Лишь мельком удалось увидеть Марусева. Он воспользовался тем, что помещенным в карцер приносили пищу матросы их же роты. Передавая миску, он шепотом спросил:
– За что?
Я развел руками. Обеспокоенный Марусев забрал грязную посуду и ушел. Глядя на уходившего товарища, я не знал, что вновь встречу его только после Февральской революции… В тот же вечер под конвоем двух матросов и одного унтер-офицера меня сняли с корабля и пешим порядком отправили на гарнизонную гауптвахту. Затем арестовали и Марусева».
Тогда же якобы арестовали и Дыбенко. Но из-за чего конкретно арестовали Павла Ефимовича? Может быть, он слишком активно агитировал матросов за свержение государственной власти или его кто-то выдал? Оказывается, не первое и не второе. Дыбенко, по его словам в воспоминаниях, «погорел» на своей записной книжке, в которой он якобы писал что-то крамольное. Эту книжку у него нашли при обыске, и именно она стала основанием для ареста.
Историю с записной книжкой Дыбенко повторил и в своих показаниях много лет спустя, после ареста за участие в заговоре против советской власти. Однако на этом совпадение с мемуарами заканчивается. В мемуарах Павел Ефимович далее рассказывает о том, как трудно ему жилось в царской тюрьме, а затем весьма невнятно сообщает, что его вдруг как-то случайно выпустили, причем без всякого суда.
Казалось бы, признание исчерпывающее, но не будем торопиться! Во-первых, любопытно, какие именно тайные записи мог вести Дыбенко. Глубоко сомневаюсь, что в его записной книжке был расписан план мировой или хотя бы российской пролетарской революции, но даже план мятежа на отдельно взятом корабле или даже ховринские шифры. Какие именно записи о предстоящем мятеже вообще мог вести не посвященный ни во что матрос? Поминутный план захвата корабля, расстановки людей, тексты речей перед командой? Но это явно не уровень Дыбенко, для этого надо было быть настоящим, а не мнимым руководителем. Так какие же записи могли быть в его записной книжке? Перечень имен участников? Но это граничило с откровенным предательством!
Наверное, все служившие на нашем флоте в 70—80-х годах ХХ века помнят, что каждый уважающий себя матрос имел тогда при себе записную книжку, куда записывал то, что его больше всего интересовало в период флотской службы. Что же записывали советские матросы? Прежде всего, какую-ту информацию по своей специальности, ТТД своего корабля, самодеятельные матросские песни с гитарными аккордами, которые можно было бы выучить и потом спеть. Кроме этого, в записные книжки записывались поговорки и матросские афоризмы типа: «Призрак бродит по Балтфлоту – это призрак ДМБ» или «Дембель неизбежен как приход коммунизма», которые также можно было выучить и при случае блеснуть остроумием. Периодически эти записные книжки просматривались начальством во время проверки кубриков и рундуков на предмет наличия в них секретной информации. За такие записи наказывали. На остальное смотрели обычно лояльно, понимая, что доморощенные афоризмы и не менее наивные песни – это лишь дань матросской моде. Думаю, что и в матросской записной книжке Дыбенко «джентльменский набор» был примерно такой же. Истинную причину своего освобождения Павел Ефимович разъяснил лишь на допросе в 1938 году, после причитаний об ужасах царской тюрьмы, сообщив, что сразу же после ареста был завербован сотрудником контрразведки Балтийского флота.
В случае с Дыбенко записная книжка оказалась настоящей палочкой-выручалочкой. Так как в реальности никакой революционной работы он не вел, то записная книжка с некими мифическими записями (книжечку, кроме ее владельца, никто, разумеется, не читал) явилась формальным обвинением против него. В этом признается сам Дыбенко. При этом что именно было записано в пресловутой книжке, Дыбенко так и не упоминает, думается, также не случайно. Для офицера же контрразведки, осведомителем которого являлся Дыбенко, придуманная история с записной книжкой была идеальным вариантом для разгрома революционного корабельного подполья с последующим выводом Дыбенко из-под удара. Ну, нашли у неосторожного и лихого Дыбенко во время «шмона» записную книжку, что ж, такое бывает. Затем в книжке и кое-какие записи антигосударственные обнаружили, ну, это Павел Ефимович по наивности и неосторожности написал! К тому же, как рассказал сам Дыбенко, записи в записной книжке, которые вначале были предъявлены ему в качестве обвинения, затем, когда выданные им матросы-революционеры были арестованы, мгновенно стали поводом для его оправдания. Провокатора выпустили из-под мнимого ареста, и он «на голубом глазу» рассказал своим наивным сослуживцам, что при более тщательном прочтении его записей в книжке жандармы не обнаружили там ничего особо крамольного. Вроде как зазря и посадили. А так как, кроме самого Павла Ефимовича, разумеется, никто не знал, что именно он чиркал вечерами в своей книжице, то никаких конкретных обвинений в предательстве предъявить ему не могли. Впрочем, несмотря на отсутствие конкретных доказательств предательства, матросы все же его подозревали Дыбенко в провокаторстве. Как оказалось, подозревали не зря.
Дыбенко утверждал, что участвовал в подготовке восстания в 1915 году и даже был за это арестован. Но следов его участия в подготовке восстания, как и следов ареста, так и не нашли.
В деле о реабилитации П.Е. Дыбенко имеется справка Центрального архива управления ВМФ от 21 апреля 1956 года № 0419: «Секретно. Экз – 1. На запрос Главной военной прокуратуры сообщаем, что в документальных материалах архива сведений об аресте Дыбенко Павла Ефимовича за подготовку восстания на линейном корабле “Император Павел I” в 1915 году нет… В документах обнаружена резолюция общего собрания команды транспорта “Альфа” от 9 июля 1917 года, характеризующая Дыбенко с отрицательной стороны. Других сведений не обнаружено. Начальник ЦГА ВМФ полковник А. Самаров, начальник отдела А. Блинов».
Отсутствие документов об аресте за подготовку восстания на линейном корабле «Император Павел Первый» в 1915 году тоже настораживает. Ведь «царским сатрапам» уничтожать такие документы было явно ни к чему. Ну а после революции на них бы вообще молились, ведь это реальные факты «широты и глубины» революционного матросского движения в царском флоте! Да такой исследователь революционного движения в российском флоте, как генерал-майор С.Ф. Найда, эти листочки бы расцеловал! А как бы порадовался сам Павел Ефимович, положи перед ним работник архива доказательства его революционной деятельности при старом режиме! Но ничего подобного в архиве не оказалось. Может, плохо искали? Сомневаюсь, в 1956 году, при реабилитации, искали не просто хорошо, искали тщательно. Но почему тогда не нашли? А потому, что документов об аресте П.Е. Дыбенко в 1915 году «за подготовку восстания на линейном корабле “Император Павел Первый”» просто не существовало. Другие, может быть, в чем-то и участвовали, но только не наш герой. Вывод может быть только один – никакого ареста П.Е. Дыбенко в реальности просто не было, как и не было в реальности никакой его революционной деятельности, а была работа провокатором.
* * *
Много лет спустя, когда Дыбенко уже был арестован за участие в антисоветском заговоре, 15 мая 1938 года, на допросе, между ним и следователем состоялся весьма интересный диалог. Начав допрос, следователь спросил подследственного о том, занимался ли он когда-либо антисоветской деятельностью.
На это Дыбенко ответил следующее: «Антисоветской деятельностью никогда не занимался. Вам ведь известно, что я член партии с 1912 года и вел революционную работу при царизме.
Следователь: Не торопитесь…
Дыбенко: Я повторяю, что никогда против компартии и Советской власти не боролся. Я честный член партии с 1912 года. Я все время проводил активную революционную деятельность во флоте. Я подвергался репрессиям со стороны царского правительства во время моей революционной деятельности и отдавал свою жизнь за Советскую власть.
Следователь: При каких обстоятельствах вы вступили в партию?
Дыбенко: Находясь на военной службе в Балтфлоте, я в 1912 году в Кронштадте в минном отряде связался с большевистской организацией через артиллерийского унтер-офицера старого большевика Сладкова и с этого времени непрерывно проводил активную революционную деятельность и был настолько популярен среди революционных матросов, что с наступлением революции и был избран председателем Центробалта. За свою революционную деятельность, повторюсь, я подвергался репрессиям и дважды арестовывался, как организатор подготовления большевиками вооруженного восстания.
Следователь: Когда и за что вы арестовывались во флоте?
Дыбенко: Первый раз я был арестован в 1915 году, будучи электриком на военном корабле “Император Павел Первый”, за подготовку вооруженного выступления.
Следователь: При Вашем аресте были ли обнаружены какие-либо улики о Вашей принадлежности к революционной организации во флоте?
Дыбенко: Да. При обыске во время моего ареста в 1915 году у меня морская контрразведка обнаружила революционную литературу и некоторые записки, касающиеся подготовки революционного восстания.
Следователь: Вы были осуждены?
Дыбенко: Нет, я был освобожден.
Следователь: Как же так? В военное время Вы, военнослужащий флота – арестованы за подготовку вооруженного восстания, у Вас морская контрразведка обнаруживает документальные улики и вместе с тем Вы освобождены. Непонятно это, Дыбенко, скажите лучше правду.
Дыбенко: Нет, прошу мне верить. Я не был провокатором царской охранки. Мне просто удалось выкрутиться из этого дела, прикинувшись простаком. Я объяснил, что ко мне все это попало случайно, что я с революционными матросами вообще связался случайно, лишь по роду работы сталкиваясь с ними.
Следователь: Вторично за что Вы были арестованы?
Дыбенко: Второй раз я был арестован в 1916 году за большевистскую подпольную деятельность и революционную агитацию среди матросов Балтийского флота.
Следовательно: И, наверняка, опять были освобождены!
Дыбенко: Да, совершенно верно».
Ну не чудо ли это! Когда-то сразу арестовывают и на каторгу, а Павла Ефимовича даже после второго ареста почти сразу же отпускают без всяких последствий, и все потому, что он умеет гениально прикидываться простаком. Вы в это верите? Я нет!
На следующем допросе, 17 мая 1938 года, следователь продолжил выяснение прошлого Павла Дыбенко. Рассказал в тот день Павел Ефимович немало, причем поведал такое, от чего волосы могли бы стать дыбом… Потому и нам будет не лишне познакомиться с его откровениями. Итак, перед нами подписанные Дыбенко листы его допроса от 17 мая 1938 года:
«Дыбенко: Мне очень тяжело вспоминать мое темное прошлое, вспоминать свою позорную провокаторскую работу среди матросов Балтийского флота. Однако, решившись говорить правду, как бы мне не было тяжело. Я расскажу все до конца и ничего не скрою. Действительно, ни при моем аресте в 1915 году, в связи с тем, что у меня нашли документальные улики моего участия в подготовке восстания на судах Балтийского военного флота, мне грозил военно-полевой суд и расстрел. Это использовал офицер морской контрразведки на корабле “Император Павел Первый” старший лейтенант Ланге, который запугал меня и пообещал освобождения в случае, если я соглашусь выдать всех своих соратников и затем буду продолжать освещать, как он выразился тогда, революционную деятельность матросов военного Балтийского флота.
Следователь: Вы дали согласие?
Дыбенко: Да, я дал согласие и был освобожден.
Следователь: А как Вы это объяснили товарищам?
Дыбенко: Товарищам своим я сказал, что у меня ничего не было найдено при обыске, что при аресте я все отрицал и меня за отсутствием улик освободили. Это дало мне возможность продолжить пользоваться доверием революционных матросов и сообщать о деятельности большевиков на Балтфлоте в контрразведку через офицера Ланге.
Следователь: Какова была ваша агентурная кличка?
Дыбенко: Ланге при вербовке мне заявил, что я должен подписывать свои материалы каким-нибудь вымышленным именем и дал мне кличку «Хмара».
Следователь: Кого Вы именно выдали?
Дыбенко: По заданию Ланге я освещал работу большевиков “Императора Павла Первого” – Ховрина и Марусева. Затем, в связи с подготовкой восстания на линейном корабле “Севастополь”, мне старший лейтенант Ланге поручил связаться с большевиками этого корабля, и я выдал организаторов контрразведке большевиков (так в тексте. – В.Ш.) Полухина и Сладкова с броненосца “Император Александр Второй”. Все они были арестованы. Вместе с ними был арестован и я.
Следователь: С какой целью Вас арестовали?
Дыбенко: Арестовали меня, главным образом, для зашифровки моей, и вместе со всеми арестованными я был списан с корабля в баталеры на транспорт «Ща». В дальнейшем я систематически при встречах с Ланге сообщал ему о деятельности революционеров на кораблях, о большевистских агитаторах и обо всем, что мне было известно как члену партии большевиков.
Следователь: Где вы встречались с Ланге?
Дыбенко: Когда я работал (так в тексте. – В.Ш.) до 1916 года электриком на “Императоре Павле Первом”, я, под видом ремонта электропроводки, часто заходил в каюту старшего лейтенанта Ланге, или он посылал меня куда-нибудь на берег. И мы с ним в Гельсингфорсе встречались у него на квартире, а затем, уже, будучи на военном транспорте, я чаще всего встречался у него на квартире. Там я передавал ему все свои материалы, сообщал о революционной деятельности матросов на кораблях».
Некоторые историки утверждают, что арестованным в 1937–1938 годах органами НКВД придумывали преступления следователи, а те лишь послушно подписывали в протоколах. Но следователи не могли знать всех нюансов службы Дыбенко на «Павле», конкретных фамилий и т. п. Это мог знать только сам Дыбенко.
* * *
Итак, разобраться с провокатором Дыбенко Ховрину и Марусеву, как мы понимаем, не удалось именно из-за их ареста, санкционированного тем же Дыбенко. Возникает закономерный вопрос: не связаны ли внезапные аресты Ховрина и Марусева именно с их желанием призвать к ответу провокатора? Не об этом ли намекает в своих воспоминаниях Ховрин?
Что касается Дыбенко, то после его освобождения контрразведчики вполне разумно решили засветившегося агента обратно на «Император Павел Первый» уже не возвращать. Это было логично. Подозрения в предательстве на Дыбенко у «павловцев» уже имелись, и вполне вероятно, что они устроили бы Павлу Ефимовичу допрос с пристрастием, по-матросски. Зная же, что Дыбенко на расправу жидок и сразу во всем признается, не сложно было предугадать его дальнейшую судьбу. Утром следующего дня у борта корабля просто нашли бы труп утонувшего по пьянке матроса и на этом все бы закончилось. Стоило ли рисковать ценным агентом? А поэтому после освобождения Дыбенко направляется для дальнейшего прохождения службы на вспомогательный транспорт «Альфа», причем не в прежней заурядной должности рядового электрика, а в куда более престижной и сытной должности баталера. Между двумя должностями разница настолько разительная, что это, разумеется, не осталось без внимания следователей в 1938 году.
На вопрос следователя о том, что было с ним после освобождения, Дыбенко попытался прикинуться дураком, заявив: «Меня освободили и в наказание меня списали на военно-транспортный корабль баталером на хозяйственную работу.
Следователь: А до этого Вы были в каком чине?
Дыбенко: Я был рядовым электриком.
Следователь: А на транспорт Вы были назначены баталером. Это значит, что Вы получили повышение.
Дыбенко: Да, в некотором смысле это было повышение.
Следователь: Чем это объяснить, что при втором аресте Вас вновь освобождают и не только не репрессировали, но даже повышают в чине.
Дыбенко: И этот случай я объяснить не могу…»
И факт назначения Дыбенко баталером, и его поведение в бытность его баталерства на военных транспортах заслуживают осмысления для уяснения характера нашего героя и понимания его последующего жизненного пути.
Итак, после ареста за революционную пропаганду и затем стремительного освобождения Дыбенко переводят с боевого корабля на вспомогательный транспорт (где служба несравненно легче). При этом с должности рядового матроса-электрика на должность баталера, к которой наш герой не имел ранее никакого отношения. Что же представляла собой должность баталера в предреволюционном российском флоте?
В «Военной энциклопедии 1911–1914 годов» значится, что «баталер – это специальное унтер-офицерское звание, установленное в русском флоте Петром І для нижних чинов, исполнявших при судовых комиссарах обязанности помощников по заведыванию денежным довольствием, провиантом и обмундировкой команды. В настоящее время (имеется в виду как раз предреволюционное время. – В.Ш.) это звание приобретается путем прохождения избираемыми для этой цели матросами (в течение шести зимних месяцев) курса обучения в особой “школе писарей и содержателей”, по окончании которой нижний чин, успешно сдавший экзамены, получает право на производство в баталеры 2-й статьи, которые в течение своей службы повышаются в баталеры 1-й статьи и на общих для кондукторов флота основаниях производятся в старшие баталеры-кондукторы. На судах в помощь баталерам могут назначаться матросы, не прошедшие курса обучения, которым присваивается наименование баталерских юнгов».
Итак, по мановению ока Дыбенко из рядового матроса, только что привлекавшегося к уголовной ответственности, вдруг становится кандидатом в кондукторы, т. е., говоря современным языком, кандидатом в сверхсрочники. Но ведь в баталеры, как мы только что уяснили, был особый отбор. Кандидат в баталеры должен был быть грамотным и, что самое главное, очень честным человеком, а последнего сказать о Дыбенко было сложно. Кроме этого, будущих баталеров специально готовили на протяжении полугода, ведь он должен был разбираться в продуктах и вещевых аттестатах, уметь вести документацию и знать многое другое. Дыбенко, разумеется, ни в чем совершенно не разбирался. При этом уже первичное звание баталера 2-й статьи являлось в современном понимании не матросским, а старшинским званием.
Можно было бы еще понять, если бы Дыбенко просто перевели с должности рядового электрика на должность баталерного юнги, куда, как мы читали выше, брали матросов без специального обучения. Но ведь Дыбенко сам заявляет, что он был переведен именно баталером и сам оценивает это (хотя и с явной неохотой), как явное повышение в своей службе. Заметим, что для рядового матроса такое назначение – это не просто повышение, это фантастический карьерный взлет. Думается, что здесь офицеры контрразведки поступили достаточно опрометчиво, т. к. от матросской общественности такое стремительное превращение вчерашнего никому не нужного рядового электрика в престижнейшего баталера не укрылось и симпатий к Дыбенко не добавило. Матросы тоже ведь не последние дураки были и понимали странность ситуации – несколько человек арестовали, как заговорщиков, затем всех отправили на каторжные работы, а Дыбенко выпустили, и он получил повышение по службе. Вряд ли назначение Дыбенко баталером произошло по инициативе офицеров контрразведки. Скорее всего это было условие самого Дыбенко, которому казалось, что, удрав с боевого корабля на тыловое судно и дорвавшись до должности, которая позволит ему жить и служить в свое удовольствие, он воплотит в жизнь свою мечту. А мечта у Павла Ефимовича была вполне конкретная – держаться подальше от фронта, сытно есть, хорошо пить и весело проводить время в ожидании неизбежной демобилизации. Для осуществления такой мечты лучшей должности, чем должность баталера на вспомогательном транспорте, трудно и придумать.
При этом Дыбенко знал, куда просился, ведь с начала войны все вспомогательные транспорта Балтийского флота фактически безвылазно стояли в тыловых портах из-за опасения атак подводных лодок противника и подрыва на минах. Линейный корабль «Император Павел Первый», на котором до этого служил Павел Ефимович, также в боевых действиях не участвовал, однако по мере продвижения немцев вдоль балтийского побережья все реальней становилась перспектива генерального сражения главных сил Балтийского флота с линейным флотом Германии на т. н. Центральной минно-артиллерийской позиции перед входом в Финский залив. Не будь Февральской революции, такое сражение вполне могло бы произойти, и в нем «Император Павел Первый» участвовал бы обязательно. А потому рисковать Дыбенко не собирался. Он оказал контрразведке услугу, пусть теперь и она в ответ окажет ему то же.
Любой служивший на флоте или в армии читатель знает, что самыми уважаемыми в матросской (солдатской) среде всегда были сослуживцы, имевшие доступ к распределению материальных благ, – коки, хлеборезы, всевозможные каптерщики и штабные писари, то есть все те, кто мог подкинуть лишний кусок масла или солидный «масел», выдать лишнюю тельняшку, содействовать во внесении фамилии товарища в приказ командира части о поощрении и т. д.
Так что в 1916 году и Дыбенко попал на дело. Впрочем, возникает вопрос, а каким именно баталером был назначен Павел Ефимович – вещевым или продовольственным? Если вещевым, то тогда ему сподручнее было торговать ворованной формой одежды, если продовольственным, то соответственно продуктами. Из резолюции команды транспорта «Альфа», с которой мы познакомимся чуть ниже, становится ясно, что назначен был Дыбенко на должность баталера продовольственного, и, весьма быстро войдя в курс дела, пустился во все тяжкие.
В 1956 году в ходе кампании по реабилитации Дыбенко, как «жертвы сталинского произвола», был сделан запрос о его дореволюционном прошлом на Балтийском флоте в Центральный государственный архив ВМФ. Передо мной ответная архивная справка за номером № 0419 от 21.04.1956 г. Надо ли говорить, что в 1956 году запросы КГБ выполнялись архивами с максимальной тщательностью. Итак, познакомимся с ответом архива ВМФ: «…В документах обнаружена резолюция общего собрания команды транспорта “Альфа” от 9 июля 1917 года (после расстрела июльской демонстрации и роспуска Центробалта) характеризующая Дыбенко П.Е. с отрицательной стороны». К архивной справке в деле Дыбенко приложена и копия самого документа: «Резолюция общего собрания команды транспорта “Альфа”. Мы, команда транспорта “Альфа” на общем собрании 9 сего июля, обсудив вопрос о положении в России и о последних событиях в Питере, а также возможных эксцессах в Гельсингфорсе, пришли к выводу, что во главе Центрального комитета Балтийского флота председателем состоит бывший наш сослуживец Павел Дыбенко, которого мы, команда, не можем аттестовать, как человека достойного, в виду того, что при совместной службе Дыбенко запятнал себя как-то: взяточничеством, торговлей вином, выхватыванием денег без согласия на то хозяина их и не возвращение их впоследствии ему обратно, а так же шулерством в карточной игре. Дальше со слов самого Дыбенко видно, что он служил до службы во флоте в полиции (!!!) и взгляд его совершенно не демократический возмущал команду постоянно. Команда транспорта “Альфа” требует расследования о деятельности Дыбенко на транспортах “Альфа”, “Анадырь”, “Ща” и “Твердо”. Председатель судового комитета транспорта “Альфа”… Секретарь… Подписи…»
При всей лаконичности резолюции команды транспорта «Альфа» для нас она имеет огромное значение, как единственно реальный документ, в котором рядовые матросы выражают свое истинное отношение к Дыбенко, причем не голословно, а говорят о его конкретных прегрешениях. Что и говорить, познакомившись с резолюцией, проникаешься негодованием к Павлу Ефимовичу. Еще бы, что может быть более мерзким, чем взяточничество, спекуляция ворованным казенным вином, шулерство и особенно открытый грабеж сослуживцев. При этом заметим, что речь идет о службе Дыбенко на транспорте «Альфа» в 1916 году, когда ни о какой революции никто и не помышлял. Это уже многим позднее возмущенные внезапным стремительным возвышением своего бывшего баталера матросы «Альфы» напишут свое гневное письмо, на которое, кстати, революционеры не обратят никакого внимания.
