Владимир Шигин
Штурм Корфу
На подходе к правому парадному трапу Шостак велел табанить весла, чтобы пропустить вперед линейных командиров. Вот катер со «Святого Петра». На его кормовой банке по-хозяйски сидит Дмитрий Сенявин один из самых блестящих черноморских капитанов, умный, но злой на язык. По возрасту, они ровесники, но за Сенявиным стоит весь его знаменитый морской род, адъютантская служба у Потемкина, дружба с самим Мордвиновым, да и немалые связи в самой столице. По этой причине Сенявин со всеми и держится независимо, может позволить себе даже демонстративно своевольничать, что же касается Ушакова, то командир «Святого Петра» откровенно с ним фрондирует. У Шостака с Сенявиным дружбы нет, но оба относятся друг к другу уважительно. Вот и теперь, увидев друг друга, они обменялись кивками головы. В соответствии со старшинством, Шостак пропустил катер с «Петра» вперед себя. За Сенявиным к вываленному трапу причаливали другие катера. Последним капитан 74-пушечной «Марии Магдалины» Гришка Тимченко. Он хоть и в одних чинах с Шостаком, но уже капитан линейный.
Наконец, катера линейных кораблей высадили капитанов. Теперь уже и самого Шостака пропустили вперед капитаны фрегатов, стоящие ниже его на служебной лестнице. Вот приподнял шляпу известный на флоте джентльмен командир «Счастливого» Григорий Белли.
Высоченный борт «Святого Павла» навис над головой. Отказавшись от помощи фалрепных, Шостак легко перепрыгнул на трап. Едва его голова поравнялась с верхней палубой корабля, барабанщики ударили марш, а стоящие на верхней площадке четверо морских солдат разом вскинули мушкеты «на караул». Тут же подошел и вахтенный офицер.
– Прошу пройти в адмиральский салон!
С бака «Павла» гулко выстрелила полуденная пушка. В адмиральском коридоре застыл безмолвный часовой, у входа в адмиральскую обитель вестовой так же молча принял шляпу. Переборки ушаковского салона были оббиты голубой камчатной тканью, у стола – полка с книгами в кожаных переплетах, лоции, переводы гостовские, да жития святых. В дальнем углу два задрапированных орудия. Молоденький мичман объявил, что командующий дописывает некие важные бумаги и с минуты на минуту выйдет. То был племянник Ушакова Иван. Официально Иван числился адъютантом командира флагманского корабля, но фактически состоял при своем дядюшке.
Командиры судов коротко здоровались между собой и рассаживались за столом также в порядке старшинства. Свое место в капитанском списке каждый из них знал как «Отче наш», впрочем, как и старшинство любого другого из присутствующих.
Наконец, из кормовой каюты показался Ушаков с какими-то документами в руках. С ним и младший флагман контр-адмирал Овцын.
– Господа офицеры! – скомандовал капитан «Павла» Евстафий Сарандинаки.
Загрохотали отодвигаемые стулья. Все разом встали. Ушаков нетерпеливо махнул рукой:
– Господа офицеры!
Снова движенье стульев – расселись.
– Я собрал вас, чтобы огласить расписание судов на нынешнюю морскую кампанию. На сей год нам предстоит крейсерство на широте Севастополь – Очаков. Мой флаг будет и впредь поднят на «Святом Павле», младшим флагманом корабельной эскадры определен контр-адмирал Овцын. Его флаг на «Святой Троице». Начальствовать же арьергардией определяю капитана Селивачева с поднятием ординарного вымпела на корабле «Захарий и Елисавет».
Зачитав состав авангарда, кордебаталии и арьергарда, командующий перешел к заслушиванию самих капитанов. Каждый доложился о готовности к плаванию, о том, что уже им получено и что еще недополучено. Ушаков всех внимательно слушал, с чем-то соглашался, с чем-то нет, но все аккуратно записывал в тяжелую шнуровую книгу, которую эскадренные остряки не без ехидства именовали «книжкой добрых дел». Затем флаг-офицер ознакомил командиров с очередностью подхода пороховых и продовольственных барж, получения запасного такелажа на ближайшие дни.
О том, что уже имеется высочайшее повеление быть готовым к встрече с французским флотом, Ушаков пока командирам не объявил, так как бумага была секретной. У французов везде шпионы и перестраховаться никогда не помешает. Зато для каждого командира уже были приготовлены секретные пакеты, в которых все самым подробным образом изложено. Пакеты эти командиры вскроют уже по выходу в море по его сигналу.
Расписываясь у флаг-офицера в получении, командиры по очереди брали тяжелые парусиновые пакеты. Каждый пакет был полностью просмолен, чтобы защитить корреспонденцию от морской воды, в каждый вложена еще и горсть шрапнели, чтобы в случае крайней надобности его можно было быстро утопить и враг не узнал того, что знать ему не положено.
После совещания Ушаков, как хлебосольный хозяин, пригласил всех капитанов отобедать у него чем бог послал. От ушаковских приглашений отказываться не было принято. Потому остались все, включая даже фрондера Сенявина.
Из воспоминаний современника: «Федор Федорович Ушаков был гроза турок, именуемый ими паша Ушак, приобрел все чины и звания, знаки отличия без всякого покровительства, храбростью и усердием; был роста среднего, сухощав. В плечах широк; лицо имел моложавое, приятное… Нрава был чрезвычайно вспыльчивого: беспорядки, злоупотребления заставляли его выходить из приличия, но гнев скоро утихал».
Обеды у Ушакова всегда были простые, но сытные, да и держал командующий всегда себя за столом по-домашнему радушно. Сам почти не пьющий, он, тем не менее, всегда имел запас хорошей водки, которым с удовольствием и в меру потчевал гостей. Хлебное вино у Ушакова было действительно знатным. После перегона в кубе «надлежащим образом», адмиральский кок настаивал его на истолченной корице, а затем еще и на мелко изрезанной померанцевой корочке, отчего водка приобретала соответствующий и запах, и вкус.
Посреди стола медные хлебницы, искусно сделанные в виде транспортных судов, наполнены свежими сухарями. На тарелках изображение флагманского корабля, летящего куда-то в неизвестность на всех парусах.
– Ваш тост, господин лейтенант! – поднял первую рюмку Ушаков, оборотившись к командиру посыльного судна «Ирина» Анастасию Влито.
По старой традиции первый тост за офицерским столом всегда говорит младший по чину.
– За здоровье государя нашего императора Павла Петровича! – поднявшись, провозгласил смущенный всеобщим вниманием Влито.
Капитаны разом поднялись, тост за императора всегда пьется только стоя. После первого тоста дело пошло повеселее.
Испили капитаны адмиральской водочки, под грибочки и огурчики соленые, похвалили. Затем, вооружившись ложками, закусили горячими щами и кашей мясной.
Ушаков первым густо намазал лежавший на его тарелке кусок мяса горчицей. За ним потянулись к горчице и командиры кораблей. Именно так в море отбивали запах у не слишком свежей солонины. И хотя сейчас мясо было самым свежим, привычка у всех осталась.
Беря сухари, офицеры, как по команде, застучали ими о край обеденного стола. Делалось это, чтобы выбить засевших в сухарях жучков. Разумеется, сейчас все знали, что адмиральский вестовой перед накрытием стола заранее простучал каждый сухарь, но привычка сказалась и в этом. Командующий на это нисколько не обиделся, более того, он и сам постучал сухариком.
Перекусив, командиры начали собираться по своим судам. До выхода в плавание оставались считанные дни, дел у всех еще было невпроворот – кто-то порох не загрузил, кто-то продовольствие. При этом еще никто не наливался водой. Дело в том, что воду каждый командир старался брать в самый последний момент, чтобы та как можно дольше хранилась в свежести. Когда же десятки шлюпок со всей эскадры одновременно начинали черпать пресную водицу в устье Черной речки, то там порой возникали недоразумения. Посему на этот раз Ушаков загодя определил туда офицера, который бы и правил всей очередностью заливки.
Командующий никого из капитанов не задерживал. Видно было, что и сам он не склонен затягивать обеденные посиделки. Дел хватало и у него. Взять только продовольствие, ведь без малого семь тысяч человек команд нуждались в ежедневном питании. Для этого, помимо всего прочего, необходимы были тысячи пудов сухарей, да не простых, а тех, что делали только из особого сорта муки, а потом еще и соответствующе закаливали. На солонину в Севастополь гнали сейчас целые стада скота крупного и мелкого. В одной из балок устроили бойню. Туда же с Перекопа возами везли соль и бочки для засолки. Процесс засолки тоже не так прост, как кажется. Если засаливать будет настоящий мастер, то мясо получится и вкусным, да и храниться будет куда дольше. Поэтому здесь присмотр тоже нужен немалый. Часть скота на корабли и суда надо грузить живьем, чтобы хотя бы первые недели у команды было свежее мясо. Особая проблема – бочки. Их нужно тысячи и тысячи, как для солонины, так и для воды. Лучшие из всех бочек – это дубовые, но где в Крыму найдешь столько хорошего дуба! Поэтому бондари делали их из другого дерева, стремясь придать, по возможности, прочность и герметичность. Каждую из бочек надлежало проверить и принять. Кроме того, надлежало закупать, привезти и загрузить всевозможные крупы, специи, вино и зелень. И это только продовольствие. А порох и ядра? А холстина для картузов? А дерево для починки рангоута? А сам рангоут? А такелаж – многие версты различных канатов, которые так же надо было проверить на прочность, ибо от этого зависела жизнь людей. А многопудовые чугунные якоря, доставка которых в Севастополь так же была весьма не проста? Кроме всего этого команды надлежало еще и одеть, да денежным довольствием и лекарствами обеспечить. Помимо всего этого надо было подготовить и сами суда: откилевать, заменить гнилое и вызывающее сомнение дерево, выкрасить и вычистить. И за все от выверенности навигационных инструментов до качества матросской махорки отвечал он – командующий эскадрой.
На выходе от командующего Шостак наскоро переговорил с командиром фрегата «Михаил» Сорокиным. У обоих назавтра была назначена погрузка боезапаса. Договорились, что до обеда красная (пороховая) баржа пойдет к Сорокину, а уже после обеда перетянется к «Григорию». Время же до обеда Шостак планировал занять погрузкой шкиперского имущества, которое было уже получено и сложено на стенке Артиллерийской бухты.
– Сдается мне, что нынешняя кампания будет столь же тоскливой, что и предыдущая, – недовольно пробурчал Сорокин, обменявшись с Шостаком прощальным рукопожатием.
– Поживем – увидим! – ответил тот, уже спускаясь в своюгичку.
Корабельные оркестранты разом задудели в трубы, а литаврщик от всей души ударил в тарелки. Это провожали младшего флагмана Овцына. Но едва голова контр-адмирала оказалась на уровне палубы, музыка столь же резко оборвалась. Так велит провожать российских адмиралов морской устав, и никто не вправе что-либо в этом менять. Командирам кораблей и судов первых рангов при подъеме и сходе оркестр не положен по чину, им бьет барабан, и свистят дудки, командиры же мелких судов и вовсе обходятся одной дудкой.
* * *
1798 год вообще выдался для Черноморского флота не простым. Уже в январе у входа на Севастопольский рейд был снесен ветром и выброшен на берег у Артиллерийской бухты транспорт «Березань» под командой лейтенанта Ивана Сытенского. Люди, слава богу, остались живы и командира по суду оправдали.
В июле флот постигла уже куда более страшная трагедия. Возвращавшийся из-под Евпатории кирлангич «Ахилл» под командой лейтенанта Кононовича был опрокинут жестоким шквалом. Погибла вся команда из 76 человек. Чудом уцелел лишь один матрос Ермолай Лазарев. Уцепившийся за обломок мачты, он был выброшен на берег, там подобран дозорными казаками и привезен в Севастополь с вестью о трагической гибели «Ахилла». Впрочем, мало ли и раньше гибли моряки в штормах да бурях?
К моменту прибытия фельдъегеря корабли уже вытягивались на середину Севастопольской бухты, заканчивая загрузку припасов и последние приготовления к повеленному плаванию. Письмо императора произвело на вице-адмирала должное впечатление. И было от чего! В новом рескрипте уже ни слова не говорилось о турецкой угрозе, зато черным по белому значилось, в случае прорыва французов в Черном море дать им генеральный бой.
«Мы надеемся на ваше мужество, храбрость и искусство, – писал император Павел, – что честь нашего флага соблюдена будет…»
– И мужество, и храбрость, и искусства нам не занимать! – прочитав бумагу, вздохнул Ушаков. – Ну а что касаемо чести флага, то оную черноморцы всегда выше иных доблестей ставили!
В те дни Севастополь напоминал разворошенный муравейник. Все куда-то бежали, что-то везли, что-то грузили. Один за другим корабли и суда эскадры вытягивались на внутренний рейд, где окончательно приводили себя в порядок и отрабатывали корабельную организации.
В последнюю очередь на корабли началась погрузка солдат черноморских батальонов полковника Скипора, майоров Буаселя и Бриммера. Солдаты грузились с песней:
Не бушуйте вы, ветры буйные, вы буйные ветры, осенние.
Ты постой, постой, лето теплое, не теки постой, солнце красное!
По указу царя Белого наказ ать врага веролом ного…
* * *
Свой флаг вице-адмирал Ушаков поднял на 84-пушечном «Святом Павле». Младшим флагманом к себе просил он контр-адмирала Гавриила Голенкина, командовавшего в ту пору Херсонским портом. С Голенкиным Ушакова связывала старая дружба и боевые дела. Но Мордвинов демонстративно отказал, причем не по необходимости, а из вредности. Младшим флагманом к Ушакову он определил своего человека – контр-адмирала Овцына.
Командиром флагманского корабля стал давний соратник и товарищ Ушакова капитан I ранга Евстафий Сарандинаки. Никакого образования у Сарандинаки не было, зато опыта хватало. Еще в 60-х годах под началом знаменитого капера Качиони дрался он с турками на Средиземном море. Затем со своей фелюкой прибыл к адмиралу Спиридову и поступил на русскую службу, чтобы снова воевать, но уже под Андреевским флагом. В войну 1787—1791 годов с турками Сарандинаки уже командовал фрегатом, воевал храбро и умело и за Калиакрию получил заслуженный Георгиевский крест.
С Ушаковым командир «Святого Павла» просто дружил, а потому и на его корабле пребывать ему было приятно.
Несмотря на все старания, Ушакову не удалось отстоять второго близкого к нему командира – капитана I ранга Ознобишина, командовавшего новым кораблем «Захарий и Елисавет». Ознобишина Мордвинов просто списал на берег. Вместо него командиром «Захария и Елисавет» был определен старейший из черноморских капитанов 50-летний Иван Андреевич Селивачев, лишь немного уступавший в старшинстве самому Ушакову. Уже начало прошлой войны с турками он встретил в чинах капитанских и в должности командира линейного корабля «Слава Екатерины». Имел и Георгиевский крест за Калиакрию. В последние время Селивачев уже частенько прибаливал и тяготел к береговой службе, а потому последние два года служил презусом генерального военного полкового кригсрехта (председателем гарнизонного трибунала). Должность считалась почетной, но пенсионной. Новое назначение стало для Селивачева неожиданностью, однако моряк отказываться не стал. Тем более что, помимо командования кораблем, Селивачев назначался и начальником арьергардии, с правом поднятия брейд-вымпела.
Вторым новостроенным линейным кораблем «Святой Петр» командовал самый молодой из капитанов I ранга 36-летний Дмитрий Сенявин, бывший генеральс-адъютант Потемкина, герой набега на Синоп, любимец Мордвинова и недруг Ушакова. Впрочем, при всем этом Сенявин был выдающимся моряком и честным человеком. Отметим и то, что и Ушаков, и Сенявин, при всей личной антипатии друг к другу, признавали профессионализм и талант друг друга. Как известно, на такое способны весьма не многие!
Историк Д.Н. Бантыш-Каменский так вспоминал о командире «Петра»: «Дмитрий Николаевич Сенявин росту высокого и стройного; имел прекрасные черты и много приятности в лице, на котором изображалась доброта души и всегда играл свежий румянец. Наружность его вселяла любовь и почтение. Будучи крепкого сложения, никогда не жаловался он на болезни, и лечение его состояло в домашних простых средствах. Он отличался веселым, скромным и кротким нравом; был незлопамятен и чрезвычайно терпелив; умел управлять собою; не предавался ни радости, ни печали, хотя сердце чувствительное; любил помогать всякому; со строгостью по службе соединял справедливость; подчиненными был любим не как начальник, но как друг, как отец: страшились более всех наказаний – утраты улыбки, которою сопровождал он все наказания свои и с которою принимал их донесения. Кроме того, он был исполнен преданности к престолу и дорожил всем отечественным. В обществах Сенявин любезен и приветлив. С основательным умом он соединял острый, непринужденный разговор; знал языки немецкий, французский, английский и италианский, говорил ни на одном из них и с иностранцами всегда объяснялся посредством переводчика». Пройдет совсем немного времени и Дмитрий Сенявин станет одним из самых выдающихся флотоводцев в истории России…
74-пушечным «Богоявление Господне» командовал хорошо известный на Черном море капитан I ранга Антон Павлович Алексиано. Еще в молодости Алексиано отслужил пять лет матросом в британском флоте, поплавав от Америки до Индии. Затем дрался капером с турками, был принят адмиралом Спиридовым на русскую службу и снова воевал под началом своего старшего брата Паниотти, будущего контр-адмирала российского флота и героя Очаковского сражения. Младший Алексиано также отличился под Очаковым, имел орден Владимира 4-го класса за Тендру и Георгиевский крест за 18 морских кампаний. Как и Сарандинаки, Алексиано никогда ничему не учился, а все постигал сам. При этом он был прекрасным моряком, знал английский, итальянский и испанский языки. В послужном списке его значится: «В поведении и должности хорош и рачителен, но по совершенной слабости здоровья часто бывает болен».
74-пушечной «Святой Троицей» командовал Иван Степанович Поскочин. В 1781 году он начальствовал галерой во время путешествия императрицы Екатерины Второй по Днепру. Затем воевал на Дунае, имел Георгия за Измаил. Но в чинах продвигался плохо. Не имея никаких взысканий, отбарабанил восемь лет капитан-лейтенантом. Говорили, что виной тому был его вспыльчивый и прямой характер. Но Ушакову Поскочин нравился и в 1796 году он забрал его с галер к себе на линейный флот, сразу произведя в капитаны II ранга. А накануне отправки эскадры в Средиземное море Поскочин наконец-то стал и капитаном I ранга.
Наконец, 74-пушечной «Марией Магдалиной» командовал еще один питомец ушаковской школы капитан II ранга Григорий Иванович Тимченко, имевший Георгиевский крест за Фидониси.
На самом мощном из черноморских фрегатов 60-пушечном «Григорий великая Армения» капитанствовал уже известный нам капитан-лейтенант Иван Шостак. В 1787 году он вместе с Поскочиным сопровождал императрицу Екатерину по Днепру. В турецкую войну отчаянно дрался в Лимане, за взятие Тульчи и Исакчи получил первого Георгия, а за штурм Измаила – особый золотой знак с прибавлением старшинства в три года. Затем достойно показал себя при обстреле Гальца и Браилова, удостоившись за это еще одного Георгия, уже 3-го класса. Шостак был единственным из черноморских капитанов, имевших сразу два Георгиевских креста. Весь флот знал, что Шостак любимец Ушакова, но сам капитан-лейтенант, несмотря на это, всегда держался предельно скромно, за что и был уважаем особо.
Теперь, командуя тяжелым фрегатом, он был первым кандидатом в командиры линейного корабля. Все зависело от того, как Шостак проявит себя в ближайшей кампании.
50-пушечным фрегатом «Святой Михаил» командовал капитан II ранга Александр Сорокин. Как и все остальные капитаны, хорошо показал себя в турецкую войну, воевал в Лимане, штурмовал Очаков, получив капитан-лейтенанта «за отличие». Затем, служа старшим офицером на корабле «Мария Магдалина», участвовал во всех сражениях Ушакова: при Тендре, под Керчью и при Калиакрии. За Тендру получил Владимирский крест.
Хороши были и остальные капитаны: Фома Мессер с 46-пушечной «Богородицы Казанской», Кирьяк Константинов с «Сошествия Святого Духа», племянник бывшего черноморского флагмана граф Дмитрий Войнович с «Навархии», капитан «Святого Николая» Павел Марин и фрегата «Счастливый» Григорий Белли.
Каждого из них Ушаков знал не один год, с большинством прошел не одно сражение. Неплох был и младший офицерский состав, большая часть которого тоже была крещена огнем. В последние два года команды пополнились рекрутами. Но старые матросы все же имелись еще в достатке.
Вперед эскадры к Тамаре был отправлен авизо «Панагия» лейтенанта Тизенгаузена – сообщить о выходе эскадры из Севастополя.
Черноморский флот России начинал очередную морскую кампанию, которая обещала быть весьма насыщенной плаваниями. Однако никто еще не предполагал, что она получится и на редкость боевой.
