Владимир Шигин
Синоп (Собрание сочинений)
А затем новый поворот судьбы! И капитан 2 ранга Нахимов навсегда расстается с Балтикой. Отныне теперь его жизнь, смерть и бессмертие будут связаны с флотом Черноморским. Пока Нахимов пересекает на почтовых империю с севера на юг, приглядимся к нему внимательней. Внешне он ничем не примечателен: высок, сутул, худощав и рыжеволос. В поведении и привычках весьма скромен. Общеизвестно, что он никогда не разрешал писать с себя портретов. Единственная карандашная зарисовка Нахимова была сделана в профиль, со стороны и наспех. Таким его образ и остался для потомков. Всю жизнь Нахимов бережно хранит память о своем старшем товарище Николае Бестужеве, сгинувшем после восстания декабристов в сибирских рудниках. Он никогда не забывает своих друзей-однокашников Михаила Рейнеке и Владимира Даля. Он постоянен в своих привязанностях, не искушен в интригах, но в делах службы до педантизма требователен к себе и другим.
Назначению на Черное море Нахимов всецело был обязан своему учителю и наставнику Лазареву. Лазарев к этому времени уже полный адмирал и только что назначен командовать Черноморским флотом. Лазарев собирает к себе своих единомышленников, таких как контр-адмирал Авинов (женатый на сестре жены Лазарева), друг юности контр-адмирал Бутаков, всех своих воспитанников, тех в кого верит, тех, на кого он может положиться в любом деле: Корнилова, Истомина и, конечно же, Нахимова.
Владимир Алексеевич Корнилов так же переведенный на Черноморский флот, имел к тому времени чин лейтенанта, два ордена, репутацию блестящего боевого офицера и эрудита. Лейтенант Владимир Иванович Истомин, приобретя к этому времени опыт крейсерских операций, также имел самые лестные отзывы. Так в 1834 году на Черном море собрались воедино все те, кому двадцать лет спустя, придется обессмертить здесь свои имена, пасть, но не отступить перед врагом.
Прибыв в Николаев, Нахимов получает многообещающее назначение командиром на строящийся линейный корабль «Силистрия». И сразу же, как всегда, энергично принимается за работу. Одному из своих друзей он пишет в это время: «В Кронштадте я плакал от безделья, боюсь, чтоб не заплакать здесь от дела». Тогда же за отличие в службе получает он и свой следующий чин капитана 2 ранга.
Естественно, что предводимая рукой столь ревностного командира «Силистрия» вскоре по праву становится лучшим кораблем Черноморского флота. Поразительно, но Нахимов относился к своему кораблю, как к существу одушевленному, именуя его не иначе как «юношей». Когда же он по болезни вынужден на некоторое время отсутствовать, то в письмах очень переживает за то, в какие руки попадет его «юноша» и как пойдет его «воспитание» дальше.
Командуя «Силистрией», Нахимов участвует в высадках десанта против кавказских горцев при Туапсе и Псезуапе. В ходе этих операций на «Силистрии» неизменно держал свой флаг адмирал Лазарев. Там же был и начальник штаба эскадры только что произведенный в капитаны 2 ранга Корнилов. Рядом с флагманским кораблем неотлучно следовала посыльная шхуна «Ласточка» под началом капитан-лейтенанта Истомина… Снова учитель настойчиво передавал знания и опыт своим ученикам, словно предчувствуя, какие страшные испытания выпадут на их долю…
О человеческих качествах Нахимова впоследствии вспоминал его сослуживец, капитан-лейтенант Д. Афанасьев: «…Нахимов был большого роста, несколько сутуловатый и не тучный; всегда опрятный, он отличался свежестью своих воротничков, называвшихся у черноморцев «лиселями». Наружная чистота, любимая им во всем, соответствовала его высоким нравственным качествам; скуластое, живое лицо выражало всегда состояние его духа, а мягкие голубые глаза светились добром и смыслом; характер энергический и вполне понятный морякам; человек высоких талантов и притом хорошо образованный и много читавший».
«Десант Н. Н. Раевского в Субаши», 1839 год. Художник И. К. Айвазовского
И опять, как несколько лет назад на Балтике, поведение Нахимова рождает целые легенды. Во время одного из выходов в море на «Силистрию» наваливается неудачно сманеврировавший корабль «Адрианополь». Тут же командир «Силистрии» бросается в самое опасное место, туда, где разлетается в щепу борт, и рвутся снасти. Когда же недоумевающие офицеры корабля спрашивают своего командира, зачем он подвергал свою жизнь опасности, то Нахимов невозмутимо отвечает:
– В мирное время такие случаи редки и командир должен ими пользоваться. Команда должна видеть присутствие духа в своем командире, ведь, может быть, мне придется идти с ней в сражение!
И здесь Нахимов идет своим, только ему присущим путем, и здесь он живет одним – подготовкой к возможной войне!
Впрочем, Михаил Петрович Лазарев своему ученику доверяет безгранично, по праву считая его лучшим из лучших. В 1845 году Нахимов получает контрадмиральские эполеты. Однако в жизни его ничего не меняется, все отдается только службе. Даже в редкие минуты отдыха он занят флотскими делами. Именно Нахимова избирают севастопольские офицеры общественным директором Морской библиотеки. Говорят, что любил он иногда выходить на Графскую пристань и в подзорную трубу подолгу рассматривать входящие и выходящие из бухты суда. От придирчивого взгляда адмирала нельзя было скрыть ни малейшую погрешность в такелаже.
Никогда не имя своей семьи, Нахимов считал своей семьей матросов. А потому, зачастую все свои деньги отдавал им, их женам и детям. Зная доброту и отзывчивость адмирала, к нему шли все от молодых офицеров до старух вдов, и Нахимов старался помочь каждому. Вспомним, что тогда еще властвовало недоброй памяти крепостное право, и россияне делились на бар и мужиков. Отношения между ними были соответствующие. Тем зримее для нас видна большая и добросердечная нахимовская душа, которая никогда не могла остаться равнодушной к чужому горю…
В 40-е годы Нахимов очень сближается с Корниловым. Одно время они даже соперниками. Нахимов командует «Силистрией», Корнилов «Двенадцатью Апостолами». Между капитанами и кораблями идет нескончаемое соревнование. Кто быстрей поставит паруса, кто быстрей поймает ветер. У каждого из адмиралов было немало подражателей. Между последними кипели нескончаемые споры, чья система лучше. Больше всего спорили, как лучше поворачивать через фордевинд. Нахимов в этом случае ставил задние реи поперек, а Корнилов, по средиземноморской традиции, держал их в положении «левентин», продолжая непрерывно брасопить их до галса.
Всякий раз, бывая в Николаеве, Нахимов неизменно останавливается в семье Корнилова, занимаясь и играя с его детьми. Корнилов же, будучи в Севастополе, всегдашний гость Нахимова. Соратники по наваринской эпопее, они постепенно становятся не только друзьями, но и единомышленниками в деле развития Черноморского флота.
Из воспоминаний современников о Нахимове: «…Доброе, пылкое сердце, светлый пытливый ум; необыкновенная скромность в заявлении своих заслуг. Он умел говорить с матросами по душе, называя каждого из них, при объяснении, друг, и был действительно для них другом. Преданность и любовь к нему матросов не знали границ».
Из рассказов князя Путятина: «По утрам, раз в месяц Нахимов приходит на пристань. Там его уже ожидают все обитатели Южной бухты из матросской слободки и безбоязненно, но почтительно окружают его. Старый матрос на деревянной ноге подходит к нему: «Хата продырявилась, починить некому». Нахимов обращается к адъютанту: «Прислать к Позднякову двух плотников». «А тебе что надо?» – обращается Нахимов к какой-то старухе. Она вдова мастера из рабочего экипажа, голодает. «Дать ей пять рублей». «Денег нет, Павел Степанович» – отвечает адъютант. «Как денег нет? Отчего нет?». «Да все уже розданы». «Ну, дайте пока из своих». Но и у адъютанта нет денег.
Тогда Нахимов обращается к другим офицерам: «Господа, дайте мне кто- нибудь взаймы». И старуха получает просимую сумму».
Евфимий Васильевич Путятин
Может, именно за эту простоту и любовь к простым матросам его недолюбливало столичное начальство, называя, порой за глаза то боцманским, а то и матросским адмиралом. Думается, Нахимов на это не обижался. Дел у командира корабельной бригады всегда было вдосталь.
В аттестационном списке от февраля 1853 года начальник штаба Черноморского флота писал: «Вице-адмирал Нахимов. Отличный военноморской офицер и отлично знает детали отделки и снабжения судов; может командовать отдельною эскадрою в военное время». Эту характеристику Нахимову довелось оправдать в том же году.
Ранний портрет Корнилова. Он капитан брига «Фемистокл». Элегантно расслабленная поза, «байроновский» платок, небрежно обвязанный вокруг шеи. Нахимова представить таким просто невозможно. Карьера Корнилова была столь стремительна, что он обошел многих, в том числе и старшего возрастом Нахимова.
После смерти Лазарева, Корнилов остается, как и прежде, номинальным начальником штаба Черноморского флота, но фактический его командующим. Знаменитая картина Айвазовского «Смотр Черноморского флота». Сколько в ней скрытого смысла! Вот император Николай Первый, облокотившись на фальшборт, восторженно взирает на безукоризненный строй парусных линейных кораблей. За его спиной тесной сплоченной кучкой стоят Лазарев, Корнилов и Нахимов. Белизна наполненных ветром парусов ласкает взор императора. Увы, мощь его могучего и эффектного флота призрачна. Англия и Франция уже спешно спускают на воду паровые суда. Россия отстанет всего лишь на несколько лет, но цена этого отставания будет кровавой…
В 1850 году в Новороссийской бухте встретились два черноморских фрегата – «Кулевчи» и «Кагул». На первом держал свой флаг Корнилов, на втором – Нахимов. Думаю, что настроение у обоих друзей-соперников в тот день было прекрасным, да и обстановка, видимо, позволяла расслабиться. Неизвестно, кто из них первым предложил устроить гонку, да важно ли это! Участники этой удивительной гонки спустя много времени вспоминали, что азарт у всех ее участников был небывалый.
В. А. Корнилов на борту брига «Фемистокл» (1835). Художник К. П. Брюллов.
В облаках белоснежных парусов фрегаты мчались в Севастополь. «Кулевчи» только чуть-чуть опередил «Кагул». Кто мог тогда знать, что впереди друзей – адмиралов будет ждать одна из тяжелейших войн в истории России. Никому не дано предугадать своей судьбы…
Весной 1851 года, имея флаг на линейном корабле «Ягудиил», Нахимов командовал отрядом из трех линкоров, перевозивших войска из Севастополя в Одессу, а затем младшим флагманом 1-й практической эскадры Черноморского флота.
Теперь именно они: Корнилов и Нахимов остались в ответе за Черноморский флот. Теперь именно по ним равняются все остальные. Теперь именно им предстоит продолжить эстафету черноморской доблести и славы.
По старшинству первое место полагалось Нахимову, но Корнилов уже занимал пост начальника штаба флота. Если бы два вице-адмирала были склонны к интригам, все бы это имело значение. Однако Нахимов не собирался претендовать на первое место.
Адъютант Корнилова Жандр, позднее писал: «…Служа вместе на корабле «Азов», под командою Михаила Петровича Лазарева, эти два человека сохранили приязненные отношения и в высших чинах. В Севастополе Корнилов всегда останавливался у Нахимова, который не раз говорил, что желал бы назначения Владимира Алексеевича главным командиром; бескорыстно преданный службе, Павел Степанович забывал свое старшинство и видел в этом назначении преуспеяние Черноморского флота; он знал, что его дело – водить флоты в море, и что ему не по силам административные и письменные занятия, неразлучные с званием главного командира. Высоко ценя дарования и деятельность Корнилова, Павел Степанович старался всеми силами содействовать ему в общем деле совершенствования Черноморского флота, и содействие такого отличного моряка, конечно, было полезно во многих технических вопросах…»
Современник начальника штаба Черноморского флота писал: «…Корнилов был не только уважаем своими подчиненными за свои глубокие познания по всем отраслям морского и военного дела и за редкую справедливость к оценке подчиненных ему людей, но мы утвердительно говорим, что он был искренне любим всеми теми, кто сам честно служил, а их был легион… Правда, не любили его (но все-таки уважали) все те весьма немногие, у которых было рыльце в пушку…»
Они были очень разными людьми Нахимов и Корнилов. Если первый был настоящим матросским любимцем, то второй отличался аристократизмом и романтичностью. Но общим было главное – любовь к родному флоту, к своему Отечеству и готовность подложить во имя этого свою жизнь.
* * *
Тем временем неудовлетворенный своим положением, Луи-Наполеон объявил себя новым французским императором Наполеоном Ш, а Францию, соответственно Третьей империей. После чего стал ждать реакции первых держав Европы.
Первой откликнулась Англия и сразу сделала весьма важный шаг навстречу новоявленному императору. Уже через несколько дней после провозглашения Третьей империи в Париж прибыл лондонский лорд-мэр в сопровождении лучших людей Сити. Лорд-мэр торжественно вручил в Тюильри Наполеону благодарственный адрес за восстановление порядка во Франции, подписанный четырьмя тысячами представителями ведущих банков, кампаний Туманного Альбиона. Это была внушительная демонстрация британских буржуа в поддержку племянника своего самого заклятого врага. И хотя приезд лорда- мэра носил сугубо частный характер, все всем было предельно ясно.
Австрия отделалась нейтральными поздравлениями, выжидая, что будет дальше.
Совсем иначе прореагировал на неожиданное появление нового императора Николай Первый. В своем весьма прохладном письме правителю Франции он демонстративно назвал его «любезным другом», а не «братом», как было принято при личной переписке монархов. Это было почти открытое оскорбление, и Наполеон Третий не счел нужным даже скрывать своего гнева перед российским послом генералом Киселевым:
– Я недоволен отношением вашего царя к моей особе и не намерен прощать ему ни малейшего унижения!
Наполеон III (Луи-Наполеон Бонапарт)
Что мог ответить на такое заявление посол?
– Император Николай отныне мой личный враг, зато Англия, судя по последним событиям, отныне наш союзник и друг! – определил тогда же свои политические приоритеты новоиспеченный император.
Было совершенно очевидно, что в русско-французских делах началось серьезное обострение.
В начале 1853 года Наполеон Третий, помимо политики, был занят еще двумя весьма важными для него делами. Во-первых, как уважающий себя монарх, он перебрался из Тюильри в свою собственную новую резиденцию, которой стал, некогда принадлежавший маршалу Мюрату, Елисейский дворец. А затем женился на испанской красавице Евгении де Монтихо. 30 января 1853 года в соборе Парижской Богоматери прошло торжественное венчание. Вопреки ожиданиям Наполеона император Николай поздравлений новой супружеской паре так и не прислал…
* * *
В декабре 1951 года контр-адмирал Корнилов со своим адъютантом Жандром был вызван в Петербург. Император желал из первых уст услышать доклад о состоянии Черноморского флота.
Николай принял Корнилова в малом кабинете Зимнего дворца. Начальника штаба флота поразила спартанская обстановка: рабочий стол, солдатская кровать и небольшой диван с креслом. Контр-адмирала император встретил радушно. Пожав руку, усадил на диван, сам расположился напротив в кресле.
– Я желаю, чтобы управление Черноморским флотом продолжалось так же, как и при покойном Лазареве! Что касается назначения Берха, то потерпи год-два, зато потом поднимешь на грот-мачте полный адмиральский флаг. А пока не будем нарушать флотские традиции, тем более, что и покойный Михаил Петрович старику Берху всегда доверял. Скажи лучше, кто на сегодня из дивизионных командиров у вас лучший?
– Разумеется, Павел Степанович Нахимов! – не задумываясь, ответил Корнилов. – На своем месте и контр-адмирал Новосильский.
Посмотрев план Се6вастопольского адмиралтейства, император нашел его неудобным.
– Строения слишком близки друг к другу. А экипажеские магазины надо строить по примеру Кронштадта вдоль берега.
Утвердил предложение Корнилова перевести выслужившие свой срок линкоры «Силлистрию» и «Махмуда» в блокшивы.
– Я хочу, чтобы Черноморский флот состоял из 17 линейных кораблей, а старые фрегаты будем постепенно заменять винтовыми. Да и линейные корабли отныне будем строить только винтовые, а то отстанем от европейских флотов.
– Разрешите, ваше величество, вопрос! – спросил Корнилов в конце встречи.
– Спрашивай! – кивнул Николай.
– Насколько сложна сейчас наша политическая ситуация?
– Все очень непросто, мой дорогой Корнилов! – вздохнул император. – У нас сейчас два варианта: или война с турками против французов, или в союзе с Австрией против Турции!
– Какой же из двух вариантов предпочтительнее?
– Желателен, разумеется, первый!
– А как к этому отнесутся Пруссия с Англией? – вопросил начальник штаба Черноморского флота.
– Относительно пруссаков я спокоен. А вот Англия – это наша главная боль! Однако будем надеяться на лучшее!
На прощанье Николай пожал вице-адмиралу руку. Уже выходя, Корнилов обернулся и увидел, что император опять склонился над какими-то бумагами. Больше они уже никогда не увидятся…
* * *
В марте 1852 года контр-адмирал Нахимов был назначен командующим 5-й флотской дивизией, а в конце апреля Корнилов определил его командовать 2й практической эскадрой. Младшим флагманом был назначен контр-адмирал Вульф.
4 июля 1852 года Нахимов вывел на Севастопольский рейд линкоры «Двенадцать Апостолов», «Ростислав», «Святослав», «Гавриил», «Три Иерарха» и бриг «Птолемей». Несколько позднее к эскадре присоединились фрегаты «Кулевчи», «Коварна», корветы «Пилад», «Калипсо» и бриг «Эней». Нахимов держал флаг на «Двенадцати Апостолах».
Линейный корабль Султан Махмуд. Литография Подустова с рисунка В. А. Прохорова.
В тот год морская кампания была на редкость напряженной и длилась до конца октября. За это время эскадра дважды ходила в Одессу, перевозя войска, затем занималась эволюциями в Черном море, после чего вновь ходила с войсками из Севастополя в Одессу.
Пока Нахимов штормовал в морях, Корнилов занимался административными и хозяйственными делами, которых на флоте хватало всегда. Особенно волновало начальника штаба состояние артиллерии. Проверив поступившие с заводов новые орудия, он с возмущением писал, что они хранятся на Ростовской пристани без платформ, забиты землей и ржавеют. В том же году он при осмотре кораблей 4-й флотской дивизии Новосильского он отметил неверность прицелов и частые осечки при выстрелах. Если учесть дополнительно, что в николаевское время большое внимание обращали на чистоту орудий и драили их до блеска, можно полагать, что разные зазоры между ядром и стволом также влияли на меткость стрельбы. Уже упомянутые сведения об учениях 1852 года подтверждают разброс в меткости стрельбы, очевидно связанный и с опытностью канониров.
Апогеем же компании 1852 года стал высочайший смотр флота императором Николаем.
Осенью Николай Первый отправился на юг, чтобы лично проверить боеготовность армии и флота. Корнилов в это момент находился в командировке в Англии. Там начальник штаба Черноморского решал вопросы по постройке новых винтовых корветов «Воин» и «Витязь» на английских верфях. Увы, эти корабли так никогда не будут построены.
Из-за отъезда Корнилова за все пришлось отдуваться мало, что понимавшему в корабельных делах Берху. Понимая всю никчемность старого маячника, император определил ему в помощь своего любимца балтийского контрадмирала Васильева, не без оснований носившего во флотских кругах прозвище «demihomme – demifolitete» (получеловек-полубезумец). Моряком Васильев был посредственным, зато знал и любил шагистику и фрунтовую службу. К черноморцам Васильев относился с известным презрением, как к никчемным провинциалам, а потому в успехе смотра чужого ему флота был не слишком заинтересован.
Смотр Черноморского флота осенью 1852 года оставил не много исторических свидетельств. Его заслонили, произошедшие вскоре, куда более важные события. Однако его итоги наложили свой определенный отпечаток на многое из того, что произошло на Черном море в следующем году.
Смотр Черноморского флота в 1849 году. И. К. Айвазовский, 1886 г.
Из воспоминаний черноморца А. Зайчковского: «В 1852 году императором Николаем был назначен очередной смотр Черноморскому флоту. Смотры эти производились государем раз в семь лет и обыкновенно соединялись с осмотром кавалерии, сосредоточенной на юге России. Таким образом, смотры флота были в 1837, в 1845 годах и последующий смотр приходился в 1852 году…»
Прибыв в Севастополь Николай Первый осмотрел порт и арсенал, а затем отправился на линейный корабль «Париж», уже стоявший на внешнем рейде Из воспоминаний А. Зайчковского: «Незадолго перед тем Черноморский флот обогатился новым громаднейшим 120-пушечным красавцем кораблем «Париж», на котором был поднят флаг главного командира, адмирала Берха. Это было новейшее лучшее боевое судно нашего флота на Черном море, имевшее уже в своем вооружении батарею с бомбическими орудиями, которые только что еще вводились в состав вооружения английского флота. Командиром «Парижа» был капитан 1-го ранга Истомин, впоследствии знаменитый начальник Малахова кургана, погибший на нем 7 марта 1855 года. Старшим офицером был лейтенант П-н (Перелешин – В.Ш.).
Владимир Иванович Истомин
День прихода императора в Севастополь из Одессы, а также и день смотра флота был назначен 2 октября. Суда своевременно заняли назначенные им по диспозиции места на большом рейде. Адмирал Берх поднял свой флаг именно на красавце «Париже», где и ожидал прибытия государя в Севастопольский рейд.
Ввиду отсутствия Корнилова, который находился за границей, к адмиралу Берху на время смотра был командирован князем Меншиковым его любимец, свиты его величества контр-адмирал Васильев, тоже находившийся на «Париже».
Вот на горизонте показывается пароход «Владимир», на котором шел государь. В свите его величества находились: эрцгерцог австрийский Максимилиан (впоследствии несчастный император мексиканский), принц Фридрих прусский (впоследствии император германский), князь Орлов, князь Меншиков, бывший в то время начальником главного морского штаба, а флаг- капитаном государя был капитан 1-го ранга Истомин, брат командира «Парижа».
Как только показался штандарт на пароходе «Владимир», то по сигналу с флагманского судна начался императорский салют, и здесь-то с «Парижем» приключилась неприятность, которая заставила командира и старшего офицера пережить тяжелые минуты, и которая могла испортить успех всего смотра. По недосмотру, для салюта зарядили орудия, находящиеся под парадным трапом, который от первых же выстрелов разбился вдребезги, и остатки его были выброшены в море.
Чтобы понять критическое положение начальства «Парижа», надо вспомнить, что парусные судна были очень высоки, и длина трапа для подъема на верхнюю палубу намного превышала 3 сажени. К тому же было объявлено, что император первым посетит «Париж», как флагманский корабль, да, наконец, и как новое судно Черноморского флота. Времени до посещения императора оставалось каких-нибудь полчаса. Было от чего прийти в смущение, и действительно адмирал Берх пришел в полное отчаянье.
Но не таковы были ученики Лазарева, чтобы растеряться от такой случайности. Напротив, у них тотчас же закипела работа, дабы не лишиться счастья представиться царю.
Дело в том, что, кроме парадного трапа, на каждом корабле существовали палубные трапы. Из них-то и решено было в несколько минут приготовить трап для приема государя императора.
Между тем, когда на «Париже», против которого уже успел стать на якорь пароход «Владимир», закипела спешная работа по изготовлению трапа, контрадмирал Васильев поторопился отправить к князю Меншикову записку, в которой уведомил его о происшествии на «Париже» и о невозможности государю посетить корабль. В то же время Истомин, командир «Парижа», узнав о посылаемой Васильевым записке, со своей стороны поторопился предупредить брата своего, флаг-капитана государя, о том, что он надеется успеть приготовить трап.
Государь вместе со свитою переходит на катер. Князь Меншиков в эту минуту докладывает ему, что «Париж» посетить нельзя, так как на нем разбился парадный трап, и государю нельзя подняться на судно. Ни слова не ответил Меншикову государь.
Тогда флаг-капитан Истомин, как бы про себя, вполголоса через плечо сказал: «Трап на «Париже» готов». И на это промолчал император Николай Павлович. Но когда катер отвалил, то последовало грозное приказание – на «Париж». К этому времени на «Париже» матросы успели кое-как смастерить примитивный трап. Катер государя пристал к борту «Парижа», и командир его, Истомин, очевидно желая показать годность нового трапа для подъема по нему государя, спустился для встречи его величества вниз, тогда как по уставу он должен встречать на верхней палубе.
– Капитан, ваше место наверху, – раздается звучный и грозный голос Николая Павловича, заставивший Истомина быстро подняться наверх.
На корабле чувствовалась приближающаяся гроза – все присмирело и ждало появления грозного царя.
– Орлов, – слышится внизу, – подымайся вперед! Если тебя выдержит, то и мы пойдем.
И вот десятипудовый князь Орлов начинает подниматься по вновь сфабрикованному трапу, грузно ступая на каждую ступеньку.
Александр Сергеевич Меншиков
За Орловым поднялся государь и, приняв рапорты, не обошел, по обыкновению, выстроившихся офицеров и караул, а суровый прошел на середину палубы и остановился около грот-мачты.
Окинув опытным взором щеголеватый «Париж», в котором все дышало исправностью и лихостью, присущей Черноморскому флоту, посмотрел государь на стоявшую перед ним тысячную молодецкую команду экипажа, и все это сразу сгладило неприятное впечатление случайно изломанного трапа.
– Капитан, откуда ты набрал таких молодцов? – ласково сказал государь, переходя с грозного «вы» на привычное «ты». – Здорово, молодцы!
И вместе с могучим радостным «здравия желаем» все на корабле почувствовали, что гроза миновала, что царь своим чутким оком достойно оценил и «Париж» и его команду.
– Покажи мне корабль!
После этого начался подробный осмотр корабля сверху до низа.
Когда государь сошел в трюм, блестяще освещенный 114 матовыми лампочками и содержавшийся в такой щеголеватости и чистоте, что нельзя было предположить, что этот корабль большую часть года несет трудную крейсерскую службу, то государь не мог скрыть своего удовольствия.
Остановившись посредине, причем высота трюма позволяла во весь рост стоять, не сгибаясь и не снимая каски, государь обратился к князю Меншикову:
– Меншиков, скажи, пожалуйста, отчего ты мне в Балтийском море не показываешь корабли так, как показал мне сегодня Истомин – от клотика (верхняя точка мачты) до киля?
На это со стороны князя Меншикова последовал ответ, что в Балтийском море нет таких больших судов, как в Черном.
Поднявшись после осмотра корабля в гондек, государь стал у шпиля и потребовал барабанщика.
– А ты, старик, прячься за меня, – сказал он адмиралу Берху, – а то собьют!
И приказал ударить тревогу.
За тревогой последовало учение при орудиях, потом парусное ученье и так дальше.
Тридцать шесть раз молодецкая команда получила во время смотра царское «спасибо».
Отбывая с «Парижа», государь командиру его, Истомину, пожаловал Владимира на шею, а старшему офицеру, лейтенанту П-ну (Перелешину – В.Ш.) штаб-офицерские эполеты…»
Затем Николай велел начать маневры в составе эскадры на переходе в Николаев. При этом оба командира корабельных дивизий Нахимов и Новосильский были от командования по существу отстранены. Всем заправлял балтийский «полубезумец» Васильев.
Результат получился закономерным. Прекрасно отделанные и подготовленные корабли Черноморского флота с обученными командами маневрировали на редкость неудачно. Походный ордер был расстроен и при подаче сигналов совершенно распался. Император был крайне недоволен своими черноморцами:
– Отдельно взятые корабли подготовлены превосходно, но эскадренные эволюции обстоят из рук вон плохо!
Стоящий напротив старик Берх, беспомощно смотрел на стоявшего рядом с императором князя Меншикова.
– Черноморцам следует еще поучиться, чтобы на следующих маневрах сравняться с Балтийским флотом! – вставил свои пять копеек контр-адмирал Васильев.
Император повернулся к Берху:
– Ну, старик, кого из своих флагманов ты считаешь готовыми вести флот в бой?
Берх вздохнул горестно, на трость опершись (какая там война, когда хвори одолевают!):
– Для командования в важнейших экспедициях военных полагал бы способными адмиралов Нахимова, Новосильского да Метлина.
– Кто же из оных первейшим будет? – продолжал допытываться император.
– А первейшим будет Нахимов, потому как имеет большую опытность в устройстве судов, да и практическом кораблевождении тоже!
– Адмиралов у нас пруд пруди, а настоящих вояк по пальцам пересчитать! Сделайте аттестацию на всех офицеров. Толковых смело назначайте капитанами, а бестолковых списывайте на берег, тогда и флот будете иметь как при Михаиле Петровиче! – закончил разговор император.
По возвращении Корнилова в Николаев, ему было велено отправиться в Одессу, где стоял Черноморский флот в ожидании войск, снять с его якоря и заняться маневрированием в составе эскадры, до полного совершенства.
Впрочем, итоги маневров не помешали императору почти сразу подписать указ о производстве Корнилова с Нахимовым в вице-адмиральские чины. Тогда же была проведена и аттестация черноморского офицерства, за которым последовали перемещения и назначения. В аттестации Нахимова, между прочим, было сказано: «Вице-адмирал Нахимов. Отличный военно-морской офицер и отлично знает детали отделки и снабжения судов; может командовать отдельною эскадрой в военное время».
Император, по-прежнему, верил в свой Черноморский флот и в то, что в случае столкновения с Турцией, черноморцы его не подведут.
