Владимир Спиртус
Избранное
А все-таки жаль
Она жила в Киеве на Соломенской улице. Левенкова Лидия Сергеевна, 1937 года рождения. Мой рассказ опирается на услышанное от нее по телефону. Отца Лидии звали Хаим Фельдман, мать была русская. Откуда впоследствии взялось отчество Сергеевна не знаю, не успел расспросить. До пенсии Левенкова работала в объединении Укрконцерт в должности начальника отдела кадров.
Наша встреча, к сожалению, не состоялась. Она догадалась, с какой стороны я проявляю интерес к ее судьбе, а эта сторона была для нее чужой. Говорила она сбивчиво, крайне эмоционально, часто с уводящими в сторону подробностями. Интересующих меня фактов почти не было в ее монологе, но проскальзывали важные и страшные детали того времени: киевской жизни эпохи оккупации.
Не все, наверно, знают, что в занятом немцами городе евреев-полукровок тоже ожидал Бабий Яр. Лидия со старшим братом Женей (1931 года рождения) только чудом избежали этой общей участи.
У нашего телефонного разговора была своя предыстория. Мы с женой нередко посещали Флоровский женский монастырь. Когда проходишь под высокой трехъярусной колокольней XVIII века, попадаешь в совершено особый мир. С расположенного в двухстах метрах отсюда плаца воинской части иногда доносится отрывистый гул команд. Будто штормовые волны ударяют о скалы. Здесь же тревоги отступают, ощущается уклад устоявшейся, размеренной и осмысленной жизни.
Нам особенно нравились службы в Воскресенском храме. Он замечательно расписан. Живописью покрыты почти все плоскости стен, проемы, полукружия арок и купол. Общий тон неяркий, в палитре преобладают светло-коричневые и серо-голубые оттенки. Отливающий золотом отделки высокий иконостас формой повторяет очертания увенчанного маковкой храма.
Через незаметную дверь в левом нефе мы иногда поднимались по узкой «корабельной» лестничке на хоры. Здесь необыкновенно хорошо, как бывает, наверное, на небесах. Святые, ангелы и пророки смотрят на тебя со всех сторон, а происходящее внизу будто на ладони…
Вот выходит из алтаря священник высокого роста, в благообразных сединах, с крупными чертами лица и окладистой длинной бородой. Во время ходьбы заметно раскачивается сбоку набок. Голос его исполнен непреложного упования на Господа, глубокой сердечной веры. Это – любимый нами отец Адриан[1].
После чтения кафизм хор поет «Господи воззвах…». На правом клиросе семь-восемь матушек. Поют они чистыми молодыми голосами. Пение безстрастное и в то же время нежное, никаких «красот», полная безыскусственность.
Случалось нам иногда после службы поговорить с одной пожилой матушкой, которую привозили в инвалидной коляске. Монашеское имя у нее было Зосима. Она давно уже покинула этот мир. Однажды стали расспрашивать ее об иконе преподобного Серафима Саровского, которая находится с левой стороны в центральной части храма. Удивительно, как переданы в ней любовь и смиренномудрие батюшки. Кажется, он сейчас именно к тебе обратится со словами: «Радость моя…» Замечательно, что икона не писаная, а вышитая гладью.
– Это работа игумении Флавии, – сказала матушка Зосима. – Она управляла обителью со времени ее возрождения в годы войны. Отличалась житейской мудростью и смелостью. Еврейских детей спасала в подвалах от фашистов. А за это тогда грозила смерть… Заходили как-то к нам приехавшие из Израиля люди. Интересовались, где похоронена матушка Флавия, чтобы поклониться ее могиле. Еще ей принадлежит большая заслуга в восстановлении монастыря – ведь начинать приходилось с руин. Даже пола не было в церкви…
– После освобождения Киева обитель приняла на себя шефство над военным госпиталем, – продолжала рассказ монахиня. – Матушки ухаживали за ранеными, стирали одежду, чем могли, помогали фронту. Трудное было послевоенное время. Не раз пришлось игумении и в НКВД побывать. Но духовная сила была в ней великая – всегда возвращалась с победой. А молитвенница была усердная и вышивальница искусная. До сих пор на великие праздники священники носят вышитые ею пасхальные ризы. Преставилась игуменья Флавия в 1956 году.
Прошло довольно много времени после того разговора. Я писал тогда книгу о святынях Киева, выкладывался на работе в своем институте, но история о спасенных киевской игуменией еврейских детях продолжала подспудную жизнь в сознании, требовала какого-то разрешения. В государстве Израиль очень почитают память тех, кто помогал выжить обреченным на смерть в период Холокоста. Там есть специальная организация «Яд Вашем», собирающая сведения о таких людях. Их объявляют Праведниками Мира. И вот, по своим «каналам» в Святой Земле я предпринял попытку что-то сделать в этом направлении. Это оказалось непросто, но в итоге усилий появилась одна зацепка: та самая Лидия Левенкова. Итак, вернемся к ее рассказу.
– Мы с братом спасались в склепе на Флоровской горе. По ночам он уходил на поиски еды. Иногда приносил зернышки, рассыпанные у элеватора. Или ему удавалось что-то украсть. Впоследствии он тоже продолжал воровать и сидел большой срок. Вернулся, когда я уже была взрослая. Болел открытой формой туберкулеза. Теперь он нервный, ужасно вспыльчивый, тоже после инсульта. У матери родилась девочка во время войны, моя сестричка, умерла от голода…
Лидия подтвердила, что еврейских детей было много на Флоровской горе, но о них ничего не знает.
– А матушку Флавию помнишь?
– Молодая была, быстрая, добрая. Ее другие слушались.
Вот и все, что удалось узнать об игумении. А что мог запомнить маленький ребенок? Были, правда, в ее рассказе другие ценные детали-свидетельства.
– Однажды нас с братом забрали в душегубку. Ездила по городу такая машина. Потом выбросили оттуда, а вместо нас затолкали пленных. – Как-то мы оказались за запертыми воротами монастыря. Нас подобрала украинская женщина Александра. Жила она на улице Сакса-ганского. Кормила нас, лечила… Меня, чтобы спасти от немцев, крестили дважды (?!). Мама моя после пережитого сошла с ума, не узнавала меня, свою дочь: «Вот Женя, весь в крови, а ты кто?» Отец не помог ни ей, ни нам с Женей. У него другая семья. Он уехал, забрав с собой родного сына.
Лидия рассказала, что у нее в квартире был знаменитый американский режиссер Стивен Спилберг. Вел видеосъемку, записывал ее воспоминания. Впоследствии я нашел его фильм, посвященный Бабьему Яру. Материалов, связанных с Левенковой, там не было. Картина не произвела на меня особого впечатления. О презентации ее справедливо написала Елена Бойко 19 октября 2006 года:
«В среду в Киеве побывал Стивен Спилберг. Он выступил продюсером документального фильма “Назови свое имя”, посвященного массовому уничтожению евреев в Украине в годы второй мировой войны. Автором и сопродюсером проекта стал известный украинский бизнесмен, зять экс-президента Леонида Кучмы Виктор Пинчук. Несмотря на громкие имена и помпу, с которой была организована презентация, фильм оставил ощущение, которое точнее всего можно назвать недоумением».
Да, лента получилась далеко не блестящей, намного слабее, чем снятый российским режиссером Павлом Чухраем фильм «Дети из бездны».
Повторный выход на контакт с «Яд Вашем» не дал результата. Мне сообщили, что нужна дополнительная информация о спасенных игуменией Флавией детях. Пока нет достаточно оснований, чтобы причислить ее к Праведникам Мира. Может быть, это не так уж важно? Наверно, права игумения Антония[2], сказавшая Лидии: «Наше дело угодить Богу, а это – мирское». А все-таки жаль, что имя киевской игумении Флавии не будет красоваться на Горе Памяти в Иерусалиме…
О праведном Ионе Атаманском
Из книги «Паломничество в Одессу»
Когда мы с Ольгой и Татьяной попали в Одессу в 1995 году, отец Иона еще не был прославлен в лике угодников Божиих. Помнится, у нас оставался один день до отъезда. А жили мы тогда в Успенском монастыре. Утром подходим к ныне покойному архимандриту Алексию. Думали, что благословит нас поработать на послушании. Он тяжело болел, но при этом светился необыкновенной добротой и духовной мудростью.
– А вы были у отца Ионы на могилке? Нет? Ну так поезжайте, обязательно надо на ней побывать. И от меня поклон передайте…
Долго через весь город добирались мы до Слободского кладбища. Утомились и поплутали немного. Дальше, к счастью, задача оказалась несложной: все здесь знают дорогу к святой могиле. Отец Иона покоился тогда среди своих родных. Прозорливый батюшка сам выбрал это место, запретив хоронить себя в Портовой церкви. Предвидел, что Свято-Николаевский храм, где он многие годы был настоятелем, будет разрушен.
Посидели в тишине, помолились. Помазались елеем от теплящейся лампады. Земельки в платочки набрали. Смотрим – прилетела маленькая пичужка, села на ветку и стала петь: “Фьюить-фьюить…”
Незаметно в душу пролились удивительные ясность и легкость. Так покойно и просто стало внутри, так хорошо, как будто чисто выметен весь сор, накопившийся с юности, уврачеваны постоянно нывшие раны и ссадины. Уходить не хотелось ни мне, ни Ольге, ни Татьяне. Ну еще немножко побудем, ну еще… И при этом мы почти ничего не знали тогда о жизни отца Ионы…
* * *
Протоиерей Иона Моисеевич Атаманский родился в семье диакона. Рано остался круглым сиротой. Одно время малыш был безпризорным: голодал, мерз, скитался, не имея крыши над головой. Потом нашлись опекуны. Жизнь мальчика как-то наладилась, он пошел в школу. Однако горька чаша сиротства… Потерянный отчий дом подростку заменила церковь, утешением его стала молитва к Богу и Царице Небесной – «…приятелище сирых и странных предстательнице…”. Молился отрок самозабвенно. Однажды он в изнеможении заснул с горящей свечей. Проснулся, когда на нем горела куртка. Мальчик с ожогами был доставлен в больницу.
Шли годы. За школой последовало духовное училище. Преподаватели отмечали особое благочестие, редкие способности, прекрасный голос будущего светильника Церкви. Завершив обучение, юноша вступает в брак. Он станет многодетным отцом: у них с женой Анастасией было три сына и шестеро дочерей. В 1884 году его рукополагают во диакона, а спустя два года – во священника. Пастырем о. Иона стал удивительным, во всем подобным праведному Иоанну Кронштадтскому. Не зря этот прославленный чудотворец, когда обращались к нему за помощью южане, говорил: «Зачем вы трудитесь приезжать ко мне? У вас есть свой Иоанн Кронштадтский – отец Иона».
Заметки об о. Ионе
Во время бури отец Иона спешил на свой корабль – Божий храм – и молился за моряков. Особенно любил он молиться ночью: совершал полунощницу, читал акафисты.
Свидетельство одного московского паломника: «Когда я переступил порог храма, на меня повеяло чем-то небесным, святым. Я чувствовал себя как среди древних христиан, которые собирались по ночам в катакомбах или подземных храмах на молитву”.
Привели к отцу Ионе одержимого. Больной начал кричать. Батюшка после молитвы говорит нечистому духу: “Выйди из него!”
– Я страшный, – отвечает бес.
– Праведник тебя не боится, а грешный не увидит! – сказал о. Иона.
Так повторилось три раза. После этого бес оставил больного.
Диавол жестоко мстил о. Ионе за изгнание бесов: то пожар в доме случится, то другое несчастье… Много скорбей доставляли батюшке родные дети: их изгоняли из школы, у них не складывалась личная жизнь и т. п. По милосердию Божию к доброму пастырю тучи бед рассеивались, но все члены его семьи несли тяжкий крест. Дочь свою Верочку о. Иона воскресил из мертвых. А другой дочери, доставившей ему много горя, Софии, обещал вымолить мучительную смерть для покрытия ее грехов. И в этом случае услышал Господь Своего угодника. Впоследствии София попала в Павловскую больницу для умалишенных в Киеве. Занявшие город немцы расстреляли больную среди других «неполноценных» людей. «Судьбы Твоя бездна многа…» (Пс. 35, 7)
Во время Великого поста о. Иона никуда не отлучался из церкви. Сам он ничего не вкушал, кроме Святых Христовых Таин. Духовные чада батюшки также держали по его благословению исключительно строгий пост. В будние дни они подкреплялись только хлебом, который о. Иона раздавал в конце обедни. Двери Николаевского храма, наполненного народом, всю святую Четыредесятницу не закрывались ни днем ни ночью. Накануне светлого дня Пасхи во двор церкви въезжали подводы с провизией. После праздничной службы батюшка со всеми христосовался и каждому вручал подарок.
Кроме Свято-Михайловского женского монастыря в городе, о. Иона духовно окормлял Благовещенскую обитель, находившуюся в 25 верстах от Одессы. Батюшка не раз появлялся там внезапно чудесным образом. Он предупреждал своих «благовещенских чад», чтобы не подходили к нему в таких случаях. Есть много свидетельств о таинственных исчезновениях о. Ионы и появлениях его в других местах. Одна раба Божия видела батюшку, перемещавшегося по небу. Он отбивался палкой от нападавшего воронья.
В первые годы советской власти о. Иону не трогали. Потом пошли обыски, вызовы на допросы. В 1921 году, когда проводилось изъятие церковных ценностей, его арестовали и посадили в тюрьму. Но «орешек» этот оказался большевикам не по зубам. Поднялась такая волна возмущения в народе, что пришлось отпустить священника.
Внутри Церкви начался обновленческий раскол. Отец Иона и еще несколько настоятелей одесских храмов, несмотря на угрозы, сохраняли верность Святейшему Патриарху Тихону. В то же время многие иереи поддались диавольскому прельщению или малодушно убоялись гонений.
Однажды о. Иона стоял у Престола за всенощной. И вдруг застыл, а затем воздев руки, стал восклицать: «Хвалите имя Господне!» Всего в слезах его увели из церкви домой. Свидетели происшедшего поняли, что батюшке было какое-то необыкновенное видение. Старшая дочь священника, Вера, видела только, как небесным огнем наполнился алтарь. Позже о. Иона рассказал, что он видел Спасителя. За Христом шли иереи, раздиравшие на Нем ризы. Рядом с Господом был преподобный Серафим Саровский и горько плакал. А Иисус сказал ему: «Не плачь, они покаются!»
Когда обновленческие священники просили потом прощения у о. Ионы и кланялись ему в ноги, батюшка им говорил: «Кланяйтесь не мне, а народу, который вы ввели в заблуждение!»
Скончался о. Иона 17 мая 1924 года. Хоронила его вся Одесса, а также множество людей из окрестных городов и сел. Рабочие порта, крестьяне, мещане, нищие «босяки» – каждый хотел попрощаться с почившим благодетелем, святым молитвенником и чудотворцем. Гроб несли на руках от Свято-Николаевского храма до могилы. Грандиозные похороны продолжались 16 часов до полуночи. Вблизи церквей и на перекрестках улиц служились литии. Один священник, приехавший издалека, опоздал на погребение. Когда он подошел к свежей могиле, то увидел над ней двух ангелов… До конца ХХ века на этом месте произошло немало чудесных исцелений.
О киевских подвижниках
Публикация в монографии: Лазаренко Т. А. Схиархимандрит Феофил (Рассоха). 1929–1996. 2-е издание. Киев: Алерта, 2017.
Старец Феофил
Хорошо помню молебны, проводимые игуменом Пафнутием перед панихидной в Дальних пещерах Лавры. Было это в 1990–1991 годах. Народу приходило – море. Часами нужно было стоять, чтобы подойти к батюшке. Жарко, давят на тебя со всех сторон, случается, кричат рядом бесноватые. Но овчинка стоила выделки. Помазать елеем и окропить святой водой может любой священник. Но о. Пафнутий был необыкновенным… Его благостный, светлый облик, источающий любовь, гортанный голос, лучезарную улыбку забыть невозможно.
К нам с женой приезжала из Симферополя раба Божия Фотина. Она нас укоряла часто:
– Почему вы не используете любую возможность, чтобы увидеть о. Пафнутия? Вы будете жалеть потом. Это же святой…
Перед своим отъездом Фотина хотела получить благословение батюшки. Пробиться к нему ей не удалось. Сам о. Пафнутий с трудом прокладывал себе проход сквозь плотную массу людей, настойчиво увещевая:
– Дорожку, господа, дорожку…
Батюшка уже ушел. Фотина с трудом сдерживала слезы. Вдруг он неожиданно возвращается со словами:
– Ну, кто там еще хочет взять благословение?
Случайностей таких не бывает.
Еще в те же годы нам с покойной женой Ольгой несколько раз доводилось бывать на молебнах в Феофании. Отец Пафнутий проводил их возле источника святого великомученика Пантелеимона. Обычно собиралось великое множество народа, и старцу помогал о. Парфений. Потом с частью рабов Божиих мы шли к месту, где находились остатки собора. После войны там был полигон Института механики Академии наук и проводилась секретная работа со взрывами направленного действия. Нужно было, чтобы ускорить восстановление храма, помочь строителям. Мы разбирали переборки, выгребали мусор, носили кирпичи. Это все организовывал о. Пафнутий. Иногда он и трудился вместе с нами, но чаще молился где-то рядом. И работа шла под его Иисусову молитву необычайно споро и легко…
Заканчивался труд нехитрыми совместными трапезами. Прошло уже много лет, но какое чувство живого благодатного тепла осталось в душе от них! Не передать словами…
О смерти о. Феофила, уже настоятеля Китаевской пустыни в 1996 году, нам сообщила близкий наш друг Татьяна Ч. Мы приехали в Китаево очень вовремя, когда гроб с телом настоятеля только привезли. Людей было еще мало, и можно было спокойно постоять возле него, поцеловать теплую ручку подвижника, помолиться, попросить его молитв. Позже, конечно, проводить всеми любимого старца собралось огромное количество людей.
Так получилось, что мы с женой и еще несколько человек находились возле будущей могилы начальника скита: рядом с преподобным Феофилом, юродивым Христа ради. Тут подходит матушка Варвара и говорит:
– Батюшка говорил, что здесь он будет лежать.
Произошло некоторое замешательство. Вероятно потому, что было неизвестно, есть ли на это санкция священноначалия. Однако через некоторое время появились ломы и штыковые лопаты. Работа закипела.
Мерзлый мартовский грунт поддавался с трудом. Земля, казалось, сопротивлялась принятию праха подвижника, но душа его, минуя мытарства, уже победно и неудержимо стремилась в Небесные Обители на встречу со Христом.
Его любовь согревала каждого
Из книги: «Неизреченной любви посланник». Светлой памяти митрофорного протоиерея Михаила Бойко посвящается (19.09.1924—29.08.2003). Киев, 2005.
Не хотелось верить, что наступит время, когда нашего батюшки не станет, но стремительно мелькают месяцы, и скоро уже исполнится два года, как дорогой наш духовный отец батюшка Михаил упокоился в Небесных Обителях – вернулся «домой», по его выражению. Помнится, весной 2000 года освящали отделение приюта на территории Павловской больницы, присутствовало городское и больничное начальство, немало духовных лиц.
Когда после трапезы дружный хор из клира и мирян спел батюшке «Многая лета», он с добродушной шутливостью отозвался: «Да, до лета, до лета…»
Оказалось (по молитвам любящих чад) – еще не того лета.
Познакомился я с батюшкой Михаилом в Никольском храме Покровского монастыря в 1988 году, будучи уже в зрелом возрасте. Направили меня с шестнадцатилетним сыном Женей к нему из Владимирского собора, где незадолго до этого мы приняли святое Крещение. С моим сыном, начиная с его детства, были связаны нелегкие хлопоты и безконечные переживания – он рос «запущенным» ребенком. Была в этом деле моя глубокая вина, да и не могли не отразиться на мальчике нескончаемые ссоры родителей… С большим трудом удалось уговорить бывшую жену отпустить его в Киев, а справиться с задачей воспитания не хватало мужества и умения. Однако, получилось так, что именно благодаря сыну я со временем пришел в Церковь. Батюшка Михаил тогда много с нами повозился. Он, как священник, дал первые наставления в православной вере.
Невежество наше и представить теперь трудно. Мы: не знали ни что такое молитва, ни смысла Святого Причастия… Батюшка вскоре подарил напечатанные на пишущей машинке основные молитвы – молитвословов в храмах тогда еще не было. Женя довольно быстро выучил «Верую», а мне эта молитва долго не давалась и казалась малопонятной. Спустя некоторое время мы с сыном поехали в паломничество в возрождавшуюся Оптину пустынь. Это событие стало для меня переломным моментом в жизни, направило ее на другие рельсы…
Как-то попали мне в руки воспоминания писательницы Н. Павлович об оптинском старце иеромонахе Нектарии. Ее заметки о первой встрече с ним: «манеры старого маркиза», «неуловимое старинное изящество» – удивительным образом точно отражают и облик нашего дорогого батюшки. Высокий, стройный, в благородных сединах… У него были прекрасный слух и замечательный голос. Но главным сокровищем отца Михаила – нетленным, не утаенным, льющимся через край – являлась теплота его любви. Она согревала каждого, кто подходил к батюшке, кого, как крылом, накрывал он епитрахилью. Любовь его – истинная, безраздельная, не взирающая на лица, привлекла в последние годы к старцу-протоиерею столько сердец, что к нему стало трудно пробиться в воскресные дни – люди на исповедь стояли стеной. «Батюшка наш стал прямо кинозвездой», – грустно, бывало, шутили мы с женой О.
Мудрость и простота его речи… Батюшка Михаил любил толковать святоотеческое учение о том, что у нас три врага: мир, плоть и диавол. Про плоть говорил, что это рабочая лошадка. Не надо ее холить, ей потакать, а следует держать в жесткой узде. Но кормить и ухаживать нужно, чтобы была в рабочем состоянии. Мир – все наше неправославное окружение, уводящее от дела спасения. Диавол же «рыкает, аки лев, ища кого поглотити», так что в каждый момент надо быть начеку.
Удивительна житейская мудрость духовного отца. Как бережно и деликатно вел он по жизни своих «овечек»! Накрывая голову епитрахилью, батюшка нередко спрашивал: «Ну, чем меня порадуешь (уменьшительное имя)?» А ты, окаянный, перечисляешь свои неизбывные грехи. Батюшка же только вздыхает иногда… И так больно щемит душа при этих вздохах, что Бога и такого чудного батюшку огорчаешь…
Надо думать, что отец Михаил из своего жизненного опыта вынес то же убеждение, что и священник Александр Ельчанинов: «Всякое принуждение, даже к добру, вызывает всегда только отпор и раздражение». Отсюда – его удивительная мягкость. Хотя, если требовалось, он мог сказать человеку и нелицеприятные вещи – твердо и назидательно, но в такой форме, чтобы не обидеть.
Однажды мне довелось провожать отца Михаила в больницу к одинокому, умирающему от рака рабу Божию Петру, постоянному прихожанину Покровского монастыря. Батюшка был, как обычно, с саквояжем пятидесятых годов: пузатеньким, с двумя овальными замками-задвижками. В нем все необходимое для исповеди и Причащения. Какое это было счастье для старика – последнее напутствие батюшки! «Что, домой собрался, голубчик? – говорит батюшка. Тот только плачет…
В течение недолгого времени батюшка Михаил сменил ряд мест службы, пока снова не вернулся в Покровский монастырь. Это были Крестовоздвиженский храм на Подоле, «Чернобыльский» в Дарнице, Трапезный храм в Кирилловской церкви. Мы с О. последовали за батюшкой по этому «кольцу». Помнится, когда впервые поехали за ним в Дарницу, долго не могли найти маленькую церковку Входа Господня в Иерусалим на бульваре Верховного Совета. А найдя, сунулись нечаянно в дверь, ведущую прямо в алтарь. Батюшка, совершавший проскомидию, в первое мгновение оторопел, но затем, увидев вместо грабителей своих испуганных прихожан, ободрил нас улыбкой и успокоил.
Трогательное впечатление производили отношения батюшки Михаила и настоятеля Кирилловской церкви отца Феодора. Высокий настрой их душ, сердечная простота и искренность, глубина любви и взаимопонимания создавали особую духовную атмосферу. Они как-то удивительно дополняли друг друга. Пока батюшка Михаил был сравнительно здоров, он приезжал на Куреневку в дни тезоименитства о. Феодора и в престольные праздники святителей Кирилла и Афанасия Александрийских. Какая благодать бывала в храме, когда батюшки вместе служили…
До 90-х годов имя отца Михаила никак не связывалось с отношением православных к государству. Но постепенно он, как безусловный нравственный авторитет среди белого духовенства Киева, оказался в центре борьбы с надвигающимся «электронным концлагерем» – идентификационными номерами. Множеству обезпокоенных людей и своим духовным чадам батюшка неустанно объяснял и растолковывал пагубность взятия «номеров», убеждал не малодушествовать. Иногда аргументы отца Михаила казались наивными:
– А ты скажи своему начальнику, что ты не «физическое лицо», а свободный гражданин Божьего царства…
Однако «неразумие» батюшки было исполнено высшей мудрости, а разум, как говорил столетний старец Антоний, «это хитрая штука, нет такой подлости и гадости, которую разум не способен оправдать…». Многие не верили в возможность добиться чего-либо от властей. Однако отец Михаил говорил:
– Надо, надо просить и требовать. Пока дитя не плачет, мать не разумеет.
Так начались «стояния» у Верховной Рады и крестные ходы, завершившиеся принятием поправки к Закону Украины «Про Державный реестр…» 16 июля 1999 года, декларировавшей разработку альтернативной формы учета граждан и ослабившей (на время) остроту положения.
Ноги отказывали батюшке после перенесенного инсульта, однако при чтении Евангелия он, превозмогая боль, всегда поднимался и выстаивал до конца. Аналой в левом углу придела преподобного Сергия Радонежского стал для отца Михаила последним окопом, который он не покинул, пока жил. Здесь он вел жестокий бой с коварным и невидимым врагом рода человеческого. А главной стратегической целью бывшего солдата являлся мир в страдающих душах, в раздираемых эгоизмом и неурядицами семьях. Тот мир, о котором Иисус Христос сказал: «Мир оставляю вам, мир Мой даю вам…» (Ин. 14, 27)
Уже, кажется, батюшка и не очень хорошо слышал исповедь. Уже он как бы давал тебе аванс своего доверия, читая разрешительную молитву. Но, как правило, блаженный миротворец перед этим говорил: «О-чку не обижай». То же самое, примерно, происходило и с супругой, когда наступал ее черед…
Стоим с О. у могилы батюшки на Лесном кладбище возле высокого дубового креста. Цветы, цветы, цветы… Как горько, что даже не проводили его в последний путь! Вспоминается одна замечательная книжка, эпизод, когда овдовевший священник, вообще-то равнодушный к лирике, шагая по комнате, читает своей дочери Соне четыре строчки Надсона. Вот они:
О милых существах, которые весь свет
Тебе собой животворили,
Не говори с тоской: их нет!
Но с благодарностию – были!
Прости нас, дорогой батюшка Михаил! И молитвами его помилуй нас, Господи!
