Владимир Свержин
Марш обреченных
Прежде мне не доводилось слышать, чтобы полковник Талалай называл нашу организацию подобным образом. Видимо, ему было здорово не по себе. Немного помолчав, он тяжело вздыхает и бросает, несколько успокоившись:
– Ладно, докладывайте, что там у вас?
Я вкратце излагаю ему вчерашнюю историю с Красильниковым, и прошу разрешение на разговор с пресловутым Петром Филипповичем.
– Петр Филиппович, Петр Филиппович, – шеф поднял телефонную трубку и, повернув ключ шифратора, набрал номер.
– Алло! Григорий Кузьмич? Добрый день. Талалай на проводе. Как дела? Ну, о наших делах вы знаете. Да, вчера похоронили. Григорий Кузьмич, у меня к вам вопрос конфиденциального свойства. Да, да. Конечно. А к кому, как не к вам. Вы старых работников наружки всех знаете? Нет-нет, вопрос чисто риторический. Я в этом не на секунду не сомневаюсь. Меня интересует офицер, очевидно, старшего звена, носящий имя-отчество Петр Филиппович. Ага, понятно. – Он делает знак нам пальцем в воздухе, давая команду запомнить. – Подполковник Скороходов. В центральном аппарате с 74 года. Откуда прибыл? Из Еревана? Армянская история. Понятно. Значит, «птенец гнезда» Юрия Владимировича. Что ещё о нем можно сказать? Нет, это пока мне не нужно. Меня интересует его, так сказать, личные качества. Честный служака? Будем надеяться. Нет. Что честный. Большое спасибо. Вы нам очень помогли. – Полковник кладет трубку.
– Ну что, «мушкетеры», все поняли? – Дерзайте.
И так, «добро» на очередной этап операции было получено.
– Откуда звонить будем? – задает резонный вопрос капитан Бирюков, когда мы возвращались по коридору в свои покои. Служебный телефон отпадал, впрочем, как и домашний. Прослушка включилась бы автоматически. И хотя идентифицировать, а собственно, и обнаружить наш служебный телефон было теоретически невозможно, рисковать лишний раз не стоило. Тем более, что эта самая невозможность определения навела бы оперов из наружки на вполне конкретное подозрение. Пока что это излишне. Есть, конечно, ещё вариант позвонить с таксофона. Но, несмотря на то, что подобный способ многократно демонстрировался в различных шпионских фильмах, он тоже был сопряжен с определенным риском. Определить место положения телефона автомата, с которого ведется телефонный разговор – дело одной минуты. Дать ориентировку всем патрульным машинам, находящимся в заданном районе – ещё две минуты. А дальше – поди, докажи, что ты не «верблюд».
– Эх, – вздохнул Валерий Пластун, разворачивая «пальцы веером». – Почему я не «новый русский»? Сейчас достал бы из кармана свою мобильную связь…
– Командир. – В глазах Тагира блеснул огонь, весьма сходный с тем, что загорается в глазах одноименного хищника в момент охоты. – Разреши, я отлучусь ненадолго. Ничего без меня не предпринимайте. Я скоро буду.
Ждать, действительно, пришлось не долго. Минут через сорок капитан Насурутдинов вернулся, и с довольным видом положил перед нами изящную барсетку крокодиловой кожи.
– Где взял? – Поинтересовался я.
– Одолжил у одного пижона.
– Скажи лучше, стащил, – вставляет свое слово капитан Бирюков.
– Скажешь тоже, – возмутился Тагир. Взял попользоваться. Не надо будет, вернем. – Там, – он кивнул на барсетку, – кроме телефона, органайзер с пачкой визиток. Так что – это не проблема. А ему впредь наука будет. Телохранители нужны не для того, чтобы перед патроном двери банка открывать.
– А все таки, если можно, точнее, – попросил я.
– Да что тут поподробнее? Подъехал к «Роспримбанку». Подождал, пока этот тюлень со своим слонопотамом-охранником появятся. Ну и, пока тот прогибался, дверь открывал, я барсетку и потянул. Тоже мне, делов. Не он бы, так кто другой обязательно подвернулся. Мало их, что ли, там плавает?
– А знаешь, кого-то разбомбил? Это Тарас Горелов, генеральный директор концерна «Приватир-Инвест».
– Мне от этого надо плакать или радоваться?
– Не знаю, – задумчиво произнес Валера, медленно перелистывая страничку органайзера. Господа «мушкетеры», имеется вопрос, не относящийся к делу.
– Давай.
– Кто-нибудь знает, чем именно занимается этот самый «Приватир-Инвест»?
– Судя по названию, – отозвался Слава, – инвестирует деньги в приватизацию.
– Резонно. Фамилия Бурлаков кому-нибудь что-нибудь говорит?
– Это что, командующий Западной Группы Войск?
– Он самый. Это я в смысле инвестиций и приватизаций – продолжает он.
– Нет, ребята. Здесь положительно дивная коллекция. Особо умиляют пернатые.
– В каком смысле?
– Грачев, Куликов, Воробьев[9]. Да вы сами посмотрите. Уж не знаю, что этот Горелов приватизирует, но с «детьми Арбата»[10] он весьма на короткой ноге.
– Ладно. Валера, оставь эту пиранью капитализма, и давай займемся нашими делами, – скомандовал я.
– Как скажешь. А я бы все же, перед тем, как благодарному владельцу утерянное имущество возвратить, телефончики себе попереписывал. Придет, скажем, в голову идея Министра Обороны на чашечку кофе пригласить, где ты тогда его домашний телефон возьмешь.
– Да ну тебя. Работаем.
Через полчаса красный «BMW» майора Пластуна покинул тихую заводь Фарисеевского переулка и вырулил на Садовое Кольцо.
Я достаю телефон и вытягиваю антенну. Начинаю выстукивать по кнопочкам номер, продиктованный Красильниковым. Тишина. Тихий, едва слышный щелчок – включилось записывающее устройство… Ну вот, наконец, и гудок.
– Алло, – мужской голос в трубке официально вежлив.
– Петра Филипповича можно?
– Кто его спрашивает?
– Майор Пронин.
Легкая заминка с той стороны.
– Шутите?
– Шучу. Скажите подполковнику Скороходову, что его беспокоят по поводу кассеты.
Снова заминка. На этот раз более длительная.
– Подождите одну минутку. Он сейчас подойдет.
Гляжу на часы. Минутка растягивается на семь. «Пеленгуют, – улыбаюсь я, – давайте, давайте». Наконец в трубке появляется новый голос, твердый, но напряженный.
– Скороходов. Слушаю вас.
– Добрый день, Петр Филиппович, – говорю медленно и размерено. У моего собеседника не должно возникнуть и тени мысли, будто я волнуюсь.
– Добрый день. Кто это говорит?
– Это не важно. Мое имя вам не скажет ровным счетом ничего. У меня кассета, отснятая вчера вашим сотрудником на Хованском кладбище.
– Да, да. Я слушаю вас, – ФСБ-шник напрягается сильнее.
– Если хотите, мы могли бы встретиться. У меня к вам есть разговор по поводу её содержания.
– Где и когда?
– Вы знаете памятник «мещанин Минин пытается отнять меч у князя Пожарского»?
– Естественно, – хмыкает Скороходов.
– Будьте около него в три часа.
– Хорошо. Как я вас узнаю?
– Пальтишко у меня будет серенькое, кепка, а чтоб не обознались, журнальчик будет в руке: «Огонек».
– Издеваетесь?
– Конечно. Я сам к вам подойду. Да, вот еще. Это уже серьезно. Я вам гарантирую личную безопасность. Будьте благоразумны. Приходите один. Если в округе будет хоть один топтун, встреча не состоится.
Глава 4
Подобные встречи – вещь серьезная. На них нельзя приходить с кондачка, в поэтическом расположении духа, с букетом цветов и радостным блеском в глазах. Да и откуда взяться блеску, когда человек, приглашенный на свидание – видавший виды гэбэшник. К тому же, здесь как в известном фильме Марка Захарова: «Он не один, он с кузнецом придет». А зачем нам, право, его кузнецы?
Есть, конечно, шанс, что он таки объявится в гордом одиночестве, без махальщиков и группы поддержки. Но шанс мизерный. Старая школа. Принимать решение и делать дело можно только колхозом. К тому же, вчера, на Хованском кладбище мы, как говорится, бросили перчатку в лицо всему отделу наружного наблюдения. Вот они все вместе и кинутся её поднимать. По квадратному сантиметру на душу населения. Не греет нас подобная перспектива, ну аж ни как не греет. На таких условиях встреча не состоится. До выхода на тропу войны у нас ещё три часа. Есть время хорошо подготовиться. Освоение местности, камуфляж, оборудование, маршруты отхода.
Трех человек для грядущей операции вполне достаточно. Слава Бирюков остается на базе. Судя по вдохновенному выражению, блуждающему на его лице, в голове нашего генератора идей зреет мысль. Какие-то неведомые пока нам кусочки информационной мозаики начали выстраиваться в его мозгах в стройный узор, и рисунок этого узора манит и притягивает к себе капитана Бирюкова неодолимо, словно блеск сокровищ Эльдорадо. Он бросает томные взоры на компьютер, явно ожидая нашего ухода, чтобы слиться с ним в экстазе. Дело известное. Впрочем, результаты подобных сеансов порою превосходят всякие ожидания.
А вот и мы. Тагир смотрит на нас оценивающим взглядом. Ему что, он остается в машине. Его задача – когда объекту наблюдения надоест-таки созерцать памятник дворянско-мещанской солидарности, упасть ему на хвост и висеть у него на филейных частях, пока господин подполковник не доберется до своего дома. Не только товарищей из ФСБ учили высокому искусству филерства. Мы это тоже умеем.
Со мной, в общем-то, тоже особых проблем нет. Форму свою майорскую я, конечно, не надевал давненько, но носить её ещё не разучился. Человек в форме и заметен и незаметен одновременно. Взгляд автоматически вычленяет его из толпы прочих штатских и продолжает скользить дальше, не фиксируясь на увиденном. Когда же людей в форме много – отличить одного от другого можно только специально задавшись этой целью. В клубе Министерства Обороны, я думаю, их будет много. От Красной площади до него рукой подать, так что место для залегания на грунт – лучше не придумаешь.
Валера преобразился. То есть, не то чтобы он перестал походить на громилу-налетчика и превратился в точную копию матери Терезы. Нет. Но теперь он похож на налетчика американского. Этакого техасского ганфайтера. Не хватает только стетсоновской шляпы и пары «кольтов» у пояса, чтобы затмить Клинта Иствуда в голливудских прериях. Однако сегодня нам не придется брать почтовый дилижанс, не ожидается даже мало-мальски стоящей потасовки в салуне «Семь Лун», а потому на груди у него драгоценный фотоаппарат «Никон», в кармане аккредитационная карточка на имя корреспондента «Балтимор кроникал» Джойса Макферсона, а в голове сплошной американский диалект английского языка.
С языком у нас вообще строго. Когда, попав в стены центра, мы столкнулись с этой проблемой, многим нашим ребятам пришлось здорово попотеть. Знание двух-трех иностранных языков было делом обязательным, и никакие поблажки здесь не делались. Мне было чуть проще. Благодаря своей прабабке, о которой я уже как-то упоминал, кроме русского, я достаточно бойко, как мне казалось, владел польским, французским и английским. Оказалось, что недостаточно. Когда после изнурительных марш бросков, работы на тренажерах где-нибудь в Балашихе или Суханово или многочасовых тренировок в Искусстве Пресечения Боя, приходишь в лингафонный кабинет, на традиционное хау ду ю ду, хочется ответить что-то такое исконно русское, что вся иностранщина в один момент вылетает из головы… точнее раньше вылетала. Теперь – все о’кей.
Последняя проверка. Согласование действий. Контроль связи. Все в порядке. Что ж, как говаривал один из советских лидеров: «Цели ясны. Задачи определены. За работу, товарищи!»
Половина третьего. Самое время идти. Прогуляться не спеша по Берсеневской набережной. Почитать мемориальные таблички на огромной Сталинской высотке. Лениво откозырять спешащим в увольнение кремлевским пограничникам. Выгулять на Красную площадь, и следуя традиционным туристическим маршрутам, продефилировать через неё от Александровского сада к боярским хоромам на улицу мятежного казачьего атамана. Вон он, памятник. Вот он, во всей красе. Объевшиеся достопримечательностями туристы, лениво скользят взглядами по величественным фигурам монумента, безнадежно пытаясь вспомнить, в честь чего поставлены здесь эти мужики. Пустое занятие. А вот в честь чего поставлен у пьедестала спасителям Отечества высокий грузный мужчина, лет пятидесяти-пятидесяти пяти, из прохожих, пожалуй, знаю один лишь я. Он нетерпеливо смотрит на часы, то и дело бросая изучающие взгляды на скользящие мимо него фигуры.
Нервничает. Аж как-то странно. Вроде бы с его опытом работы можно вести себя более конспиративно. Прохожу мимо, не обращая внимания. Вот Лобное Место. В свое время отсюда оглашались смертные приговоры, однако я не удивлюсь, если в скором времени оно послужит эстрадой для какой-нибудь очередной заезжей знаменитости. Делаю заведенный круг вокруг него. Где же, где, как выражаются в официальных протоколах, сопровождающие лица? Пожалуй, вот тот фотограф, настойчиво предлагающий прохожим снятся на фоне памятника. Кто еще? Отсутствующим взглядом рассматриваю праздношатающихся туристов. Стоп! А это кто такой? К грузному мужчине, ждущему «как ждет любовник минуты верного свидания», когда же появится незнакомец в пальтишке сереньком и с журнальчиком «Огоньком», развязанной походкой подруливает какой-то моложавый тип. Неужели я ошибся? А нет, все в порядке. Тип достает сигарету и, видимо, просит огонька. Кажется, отсюда я слышу – щелчок зажигалки. Пора уходить. Задерживаться дольше опасно. Краем глаза вижу, грузный мужчина опускает вниз сжатую в кулак руку и распрямляет пальцы. Ложная тревога. Что ж, прощайте подполковник Скороходов. Судьба разлучает нас. Впрочем, полагаю, ненадолго. Дальнейший мой путь в клуб Министерства Обороны. Дальнейшая обработка объекта, дело нашего кубанского ковбоя. Я могу предсказать, как это будет. Группа англоязычных туристов подойдет к памятнику, чтобы наконец узнать от гида, чем таким прославились изваянные здесь герои. И улыбчивый разбитной американский парень, словно сошедший с рекламного щита «Мальборо», выбирая лучший ракурс для памятной фотографии, случайно наткнется на стоящего за его спиной мужчину. «Оh, Sorry, Sorry!» – начнет смущенно извиняться американец, по дурацкой американской традиции хватаясь руками за свою жертву. Представляю, какую мину скорчит при этом наш подопечный ветеран госбезопасности. Интересно, как бы выглядело его лицо, знай он, что с этой секунды на его костюме работает миниатюрный передатчик-маячок, способный действовать десять часов в автономном режиме. Знай он, что с этой секунды каждый шаг его будет высвечиваться на электронном карт-планшете в машине капитана Насурутдинова!.. «До встречи, товарищ подполковник», – мысленно прощаюсь я с Павлом Филипповичем, передавая объект наблюдения по эстафете.
Вот и клуб. Сержант на посту у лестницы поднимается при виде офицера и заученно отдает честь. Козыряю в ответ и протягиваю ему свое удостоверение. Боец внимательно изучает фотографию. Что ж, разница между ней и оригиналом не существенна. Поднимаюсь по лестнице на второй этаж и прохожу в буфет. Самое подходящее место для того, чтобы дождаться результатов операции.
Беру обед. Расплачиваюсь. Обвожу зал взглядом в поиске свободного места. Вон, у стены, подходящий столик. Два офицера в полевых камуфляжах, медленно и размерено поглощают макароны с бифштексами: едят, прям-таки смакуют. Лица худые, осунувшиеся. Скорее всего, «чеченцы». Впрочем, в империи, ведущей практически непрерывные войны во всех своих колониях, по внешнему виду тяжело установить, из какой именно горячей точки прибыл офицер. Подхожу к столику.
– Разрешите?
Привычный прямой взгляд в глаза. Потом вскользь вниз, слегка задержавшись на орденских планках. Свой!
– Присаживайся, – милостиво разрешает один из них. По годам, вроде бы мой сверстник, но уже полковник. Впрочем, в нашей конторе особо чинов не нахватаешься.
– Откуда? – спрашивает он, указывая на планки Ордена Красной Звезды и двух Отваг.
– В последние пару лет из Чернухи, – на местном военном диалекте Чернухой именуется полигон в Балашихе.
– Понятно, – кивает полковник. Расспросы окончены. Если не желает офицер рассказывать о своей службе, значит у него есть на то веские основания.
– А мы из Грозного. Разбираться приехали.
– Точнее, нас разбирать будут, – вставляет другой с погонами майора. – Мудачье.
Тезис понятный. Офицеры замолчали, сосредоточенно втыкая вилки в макароны. Судя по выражениям их лиц, на месте политых соусом трубочек им представлялось совсем иное. Пауза начинала затягиваться.
– О чем речь? – чтобы вернуться к разговору, спросил я.
– О глубокой заднице… – хмуро ответил полковник.
– Не кипятись, Артем, – попытался успокоить его однополчанин, – мужик-то тут ни при чем.
– Прости, приятель. – Он опустил свою ладонь на мою. – Не хотел тебя обидеть. Душу рвет! – Добавил «чеченец», немного помолчав.
– Понимаешь, в чем дело. Нас вызвали в Москву на какую-то, мать их за ногу, следственную комиcсию.
– По какому вопросу? – Интерес мой был чисто автоматический. За последние несколько лет мне, так или иначе, довелось наблюдать работу доброго десятка таких комиссий.
– По самому что ни на есть гнилому. В начале декабря девяносто четвертого года я принял сводную танковую бригаду, которой предстояло принять участие в поддержке операций чеченской оппозиции. Впрочем, бригадой это можно было назвать весьма условно. Свалка металлолома и банда новобранцев. Прикинь сам, по два офицера на роту. Первую неделю наша лавка старьевщика исправно снабжала железом Лобазанова и ему подобных. Причем по документам выходило, что все эти танки, БТРы, Шилки и Тунгуски[11] продолжали числиться в бригаде. Потом под новый год нам было приказано выдвинутся к Грозному.
– Новогодний штурм? – проявил я свою осведомленность.
– Штурм! – криво усмехнулся полковник. – У меня толковый сержант был, за неимением офицеров взводом командовал, так вот, он все меня донимал, что нельзя город танковыми колоннами атаковать, будто я сам этого не знаю!
Подумать так плохо о боевом офицере-танкисте я не мог. Специфика моей службы была далека от использования танков в условиях городского боя. Но для того, чтобы знать, что танки в городе используются как подвижные огневые точки, сопровождающие атаку пехоты, не нужно было кончать академию. Достаточно было открыть Боевой Устав. Видимо те, кто отдавал приказ, о существовании такой книги не подозревали.
– …Когда я заявил об этом в штабе, меня заверили, что мои «коробочки» будут взаимодействовать с мотострелковым полком и батальоном десантников. Бригаде была поставлена задача в шесть утра первого января выдвинутся к аэропорту Северному. Для руководства подразделениями нам выданы были туристские план-схемы.
– Простите, что?
– Ты не ослышался! Двигаться предстояло через весь город.
– Сметая все на своем пути. Бронированным кулаком, в едином порыве… – процитировал я газетный заголовок.
– Именно, – понимающе поглядел на меня полковник. – Мотострелковый полк я так и не дождался. Куда они подевались – одному Богу известно. Может, им выдали карты другого года выпуска? – горько пошутил он. – Я выслал вперед разведку. Маневренная группа натолкнулась на засаду.
– Вся улица – сплошная засада, – произнес майор, видимо, исполнявший обязанности начальника штаба бригады.
– Чечи работали мелкими группами. С чердаков, окон верхних этажей или из подвалов. Достать их там из танкового орудия не было никакой возможности. Тем более что никакого боя они принимать не собирались. Отстреляв боезапас, уходили по параллельным улицам вглубь города, где отдыхали и запасались боеприпасами. На их смену приходили новые группы. Чечи поджигали первый и последний танк колонны, остальные били на выбор.
Я глядел на полковника, лицо его было серо, как будто он вновь переживал весь этот дикий ужас этого нелепого злосчастного штурма.
– Спасибо, десантники прорвались, помогли.
Молодой комбриг замолчал.
– Тут дело вот в чем, – начал его товарищ. – Первого января нам вломили здорово, что и говорить. И потом долбали наш металлолом так, что только дым стоял. Но воевать-то как-то надо. По бумагам мы числились живыми. Ну и, сам понимаешь, здесь кое-что подлатали, там что-то прихватили, одним словом, крутились, как могли. Но тут вот оно что вышло: по бумагам, которые в Генштаб были посланы, все наши шайтан-арбы были уже уничтожены, а все те коробочки, с которыми мы воевали получились прибывшими из армейского резерва уже после грозненской рубиловки. А тут еще, откуда ни возьмись, всплыли десять танков Т-80, которых у нас отродясь не было, но по бумагам, как теперь выяснилось, они за бригадой числились. Теперь вот, блин, отдувайся, куда мы эти «восьмидесятки» подевали!
– Мы не получили от командования ни одного танка, ни одного паршивого «гроба на колесах», – зло опустил на стол увесистый кулак полковник, которого майор называл Артемом.
Офицеры, сидевшие вокруг, начали оглядываться на буяна.
– Пойдемте, проветримся, ребята! – негромко произнес я, ловя на себе настороженный взгляд с соседнего столика. – У здешних стен очень чуткие уши.
Мы покинули старинное здание клуба и, вновь прогулявшись через площадь мимо литых ратоборцев, направились в обход Кремля.
* * *
Когда я добрался до особняка в Фарисеевском переулке, уже начинало вечереть. Слава Бирюков, оставленный нами у бортового компьютера, сиял, подобно рубиновой кремлевской звезде. В своем загоне верещал голодный мангуст.
– Ты Раджива кормил? – поинтересовался я.
– Нет, – честно признался он. – Ничего, потерпит. Лучше посмотри, что я нарыл.
– Ладно, давай, выкладывай. Я вижу тебе не терпится поделиться открытием.
– Ты знаешь, кого сегодня Тагир разбомбил?
– Погоди, сейчас вспомню. – Я слегка напряг память. – Тарас Горелов – так, по-моему. Генеральный директор «Приватир-инвеста».
– Абсолютно верно. Тебе это имя ничего не говорит?
– Пару раз, по-моему, по телевизору видел. Что-то, вроде, с благотворительностью связано.
– С благотворительностью? Может быть. Я не об этом. Меня сегодня интересовал даже не столько он, сколько его отец – Алексей Горелов. Слышал о таком?
– Алексей, Алексей… Нет, не помню.
– А, ну да. Ты же не москвич. История в свое время была громкая. Кандидат экономических наук. Был представителем Внешторга в США в конце семидесятых.
– Внешторга? Или… – Я похлопал рукой себя по плечу.
– Официально, Внешторга. Но тут не без вопросов. Так вот. В один прекрасный день, этот самый Алексей Горелов окончательно уразумел все прелести западной жизни, и предпочел не возвращаться на далекую Родину, где ждали его жена и малютка сын.
– Невозвращенец?
– Что-то вроде того. Так вот. Уже через год после того, как дядя Сэм предоставил крышу этому беглецу из-за железного занавеса, мистер Горелофф организует фирму «Эй Джи Спешел Меканикс», которая быстро идет в гору.
– А деньги?
– Откуда взялись деньги – одна из загадок. Но взялось из немало.
– Чем занимается фирма?
– Скупает разнообразную подержанную технику в одном месте, продает в другом. Комбинация, в общем-то простая и вполне законная, если не учитывать, что, имея дочерние предприятия в разных концах мира, эта фирма поставляет время от времени сеялки с вертикальным взлетом для слаборазвитых народов.
– Торговля оружием?
– Специальной механикой.
– Ты подозреваешь «руку Москвы»?
– Не без того. Но я сейчас о другом. Несколько лет тому назад, когда флагман перестройки взял курс на запад, Алексея Тарасовича Горелова неумолимо потянуло к родным березкам. И здесь он, как богатый инвестор, был принят хлебом-солью. И ни одна гэбэшная собака не тявкнула ему вслед об измене Родине. Впрочем, все эти годы Комитет вел себя на редкость гуманно по отношению к семье перебежчика. В данный момент сей достойный джентльмен является большим другом России и советником Президента США в области экономической политики по отношению к бывшим республикам нашей великой Родины.
– Понятно! Очень поучительная история. Но скажи, пожалуйста, какое отношение они имеет к нашему делу? – вопросил я, выслушав очередную поучительную рассказку из жизни родных спецслужб.
– Почти никакого, – тихо произнес Слава, соединяя руки в замок. – Почти никакого… Есть только один маленький нюанс. Возможно, он ничего не значит, но меня, как контрразведчика, он заинтересовал.
– Слушаю внимательно.
– Когда Горелов-старший перешел на сторону нашего потенциального противника, резидентом КГБ в Вашингтоне был Николай Михайлович Рыбаков, – любуясь произведенным эффектом, завершил Бирюков.
– Ты хочешь сказать?..
– Ничего я не хочу сказать. Но нюанс такой имеется. И мы должны иметь его в виду. Кстати, есть человек, который наверняка сможет рассказать нам о нем.
– Кого ты имеешь в виду? – озабоченно спросил я, перебирая в уме возможные кандидатуры.
– Варвару Кондратьевну Рыбакову. Она в то время работала в посольстве. Да и вообще, нам давно пора с ней повидаться.
– Надо. Вот только светиться в тех краях нам пока не стоит. Полагаю, собратья по щиту и мечу там бдят вовсю, – печально вздохнул я.
– Учтено. Мое подрастающее поколение на короткой ноге с внучкой Варвары Кондратьевны. И я думаю, что через этот канал удастся беспрепятственно передать записку соответствующего содержания. Да, кстати, я тут совсем затуркался, минут за двадцать до твоего прихода звонил Тагир, – внезапно хлопнул себя по лбу Слава.
– Ну? – спросил я.
– Что, ну? У них все в порядке. Валера вроде бы сработал нормально. Но для проверки пошел чиститься.
– Куда? – для проформы поинтересовался я. Потому как что-что, а купировать всяческие хвосты Пластун умеет виртуозно.
– В Госдуму, там у них пресс-конференция. Оттуда уйдет на ком-нибудь из депутатов.
– Так что же ты молчишь?
– Я не молчу. Я говорю. Тагир сопроводил объект домой и в двадцать один ноль-ноль будет ждать тебя на Калининском проспекте, возле Первого Тома. Кстати, сейчас двадцать десять.
