Владимир Свержин
Марш обреченных
Глава 5
В условленном месте насурутдиновского «Опеля» не оказалось. Вместо него стоял красный «BMW» Пластуна. Сам он, вновь сменивший облик ковбоя на привычный вид вышибалы из ночного бара, сидел в кресле, методично жуя деревянную зубочистку. Массивная золотая «цепура», едва обхватывающая его несгибаемую шею, довершала образ изрядно обновленного русского.
– Привет, старшой, – небрежно бросил он, опуская стекло. – Залезешь в тачку, или так и будешь светофорить на дороге?
– Привет, привет. – Я открыл дверь и рухнул на заднее сидение. – Как дела? Где Тагир?
– Отвечаю по порядку. Дела в среднем, штатно. Не то, чтобы совсем гран парадиз, но в рамках допустимого. Топтуны сели мне на хвост прямо на площади…
– Фотограф?
– Нет. От этого я отгородился туристами. Но, возможно, где-то и была скрытая камера. Не один ты умеешь работать. Короче, хвост я утянул за собой в Думу. Оттуда свалил в свите Жириновского. Прилип к одному кренделю-ЛДПРовцу. Вроде бы там в толпе они меня и потеряли.
– Тебя потеряешь, – усомнился я.
– Без проблем. Ты видел, какие мальчики у этого фраера на подлете и подхвате?
– Ладно, что дальше?
– Дальше я уехал на этом самом ЛДПРовце. Ты бы знал, как он меня утомил. Оно, конечно, правильно говорят: «болтун – находка для шпиона!», но этот!..
– Заболтал?
– Абсолютно в дырочку. Отделался от него – такси, метро, ГУМ, пешая прогулка с заходом в пункты контрнаблюдения, и вот я здесь, весь готовый к работе, – майор Пластун склонил голову в шутливом поклоне.
– С тобой ясно. А Тагир?
Валера повел взглядом в сторону двора.
– В шахматы играет.
Возле одного из подъездов я разглядел склонившегося над доской капитана Насурутдинова.
– Понятно. Объект, как я понимаю, живет в этом подъезде?
– В соседнем. Вон, погляди. На шестом этаже окно с голубыми шторами. Видишь?
– Вижу. Что у вас уже есть?
– Квартира принадлежит некой Кисленко Марии Михайловне. Однако, по непроверенным пока данным, она здесь уже не живет года три.
– Конспиративная квартира ФСБ?
– Быть может, – пожал плечами Валера. – А может, и нет. Может, просто съемная. В девятнадцать тридцать пять Скороходов звонил жене…
– И что? – Я прикладываю к уху воображаемую трубку.
– Ничего особенного. Как я понял, у него нелады в семье.
– Понятно. Есть ещё что-нибудь?
– Прослушка пока больше ничего не дала. Непонятно даже, один он в квартире или кто ещё есть, – разводит огромными ручищами Пластун.
– М-да. Не густо.
– Это уже чем богаты… – все в той же позиции отвечает псевдовышибала.
– Понятно. Что думаете предпринимать?
– Молить Бога, чтобы наш подполковник не надумал свалить с этой хаты на ночь глядя, – обреченно вздыхает мой друг, и я понимаю, что планы на сегодняшнюю ночь у него не ахти.
– Допустим. Что дальше?
– Рассказы о привидениях читал? Вот после отбоя и сыграем с ним в игру «Тень отца Гамлета». Замки на двери – от сквозняков и честных людей. Я проверял.
– Мне это не нравится. Если квартирка эта таки ФСБшная, то электроники в ней – что в американском посольстве.
– Да мне, в общем-то, тоже эта идея не нравится, но за жабры-то его брать надо. Понятное дело, телефон отключим, электричество отрежем… – Пластун вздохнул и уставился в окно. – Предложи что-нибудь более путное.
Темень за окном становилась все гуще, и если бы не освещенные витрины киосков, окна да куцый обрезок Луны, она была бы уже совсем непроглядной. Шахматный турнир по природно-техническим причинам завершился сам собой, и Тагир откочевал в свой «Опель» – ждать от моря погоды и от начальства распоряжений. Окно на шестом этаже с голубой шторой продолжало светиться, но это не значило ровным счетом ничего. Вполне возможно, что Скороходов заподозрил, что сам попал под наблюдение и тянет нас по ложному следу. Возможно, за хлипкими замками в квартире на шестом этаже нас ожидает засада. Представляю себе заголовки завтрашних газет: «Бывшие сотрудники спецслужб обвиняются в попытке ограбления квартиры». А даже если никакой засады нет, что тоже вполне вероятно – подъезд практически не освещен, наши машины стоят на изрядном расстоянии, да и угол обзора ещё тот. Опытному топтуну в таких условиях тихо уйти – что два пальца об асфальт. И будет до глубокой ночи сигналить «клещ», вцепившийся в подкладку кармана подполковничьего пиджака. А сам пиджак небось преспокойно висит себе в шкафу. Висит и забот не знает. В отличие от нас.
Впрочем, вполне может статься, что все это – пустые страхи. Поссорился мужик с женой, съехал на съемную квартиру и сидит себе сейчас на кухне, запивая чаем сухие бутерброды. Хотя почему чаем? Почему бутерброды?
Размышления мои прерывает писк радиостанции.
– Слушаю, Мангуст первый.
– Привет, первый. Рад тебя слышать. Докладываю. Объект вышел из подъезда и направляется в вашу сторону.
Вот он, долгожданный наш! Уж и не знаю, каким богам возносить молитвы, но, как говорится: «Воистину, Акбар!»
Представительная фигура Скороходова выныривает из темноты и появляется в освещенном прямоугольнике возле коммерческого киоска. Господи, как все банально! Закончились сигареты. Объект протягивает в окошко деньги, берет пачку и разворачивается, чтобы уходить. Следую за ним. Тихо, чтобы не спугнуть. Вот здесь место вполне подходящее для беседы. Темно и безлюдно. Трогаю его рукав.
– Петр Филиппович, вы не могли бы уделить мне несколько минут? – Скороходов пытается повернуться. Ухожу ему за спину. – Не надо поворачиваться. Вам пока что ничего не угрожает. Мне просто нужно с вами поговорить без свидетелей. Это я звонил вам сегодня насчет кассеты.
Интересно, попробует сопротивляться или нет? Не должен. Профессионал, а он наверняка является таковым, не станет решать подобные вопросы на уровне мордобоя.
– Я слушаю вас.
Молодец, почти не волнуется. Во всяком случае, хорошо это скрывает.
– Мы с вами не могли сегодня встретиться около памятника.
– Очень жаль. Я вас прождал битый час. Потерял уйму времени.
– Я в курсе. Я был там и вас видел. Но вы пришли не один, а мы так не договаривались.
– А мы что, о чем-то договаривались? – парирует мой собеседник, старательно пропуская мимо ушей упрек. – К тому же, вы ведь тоже были со свитой. Верзила с фотоаппаратом ваш человек? Проверка на вшивость?
– Не понял?
– Ладно. Замнем для ясности.
– Что вам от меня надо?
– Мне нужно знать, кто приказал вести наблюдение во время похорон генерала Рыбакова? Желательно также знать причину, по которой был отдан этот приказ.
– Почему вы полагаете, что я стану с вами разговаривать на эту тему?
– Почему? Перед тем, как решиться на встречу с вами, я постарался навести о вас справки. Мне характеризовали вас, как человека честного. Но, насколько я понимаю, молодой лейтенант Скороходов попал в Москву, спасаясь от возмездия всесильных армянских «компартханов», скажем так, в связи с неудачной попыткой борьбы с коррупцией в этой республике Закавказья. Работай вы, скажем, в Грузии или в Азербайджане, наверное, давно были бы генералом, а то и министром.
– К чему вы эти разговоры? Свою биографию я ещё помню без посторонней помощи.
– Я в этом и не сомневаюсь. Меня просто хочется надеяться, что ваши принципы с тех пор не сильно изменились.
– Предположим. Ну и что?
– А то, что генерал Рыбаков был убит три дня назад. Выстрелом в голову. Официальная версия – самоубийство, но это все чушь. И не мне вам рассказывать, что по почерку этот выстрел, как две капли воды похож на многие другие, прозвучавшие в семидесятых-восьмидесятых годах по приказу КГБ.
– О чем идет речь? – спрашивает он раздраженно, Впрочем, без притворного удивления на лице.
– Бросьте! Я много лет работал под руководством генерала Рыбакова. Так что я в курсе дела. В некотором смысле мы – коллеги.
– Почему я должен вам верить?
– В общем-то, у вас есть выбор. Но я приведу вам два довода «за»: первое – мнимое самоубийство генерала Рыбакова кем-то и по какой-то причине, было отдано в оперативную разработку, что при самоубийстве реальном – полнейший абсурд. Второе – мы оставили в живых вашего «оператора», что, будь я представителем какой-либо преступной группировки, стало бы крайне неосмотрительно. Да и вам сейчас, Петр Филиппович, ствол в затылок не упирается.
– Предположим. И все же, я не назову вам, кто отдал приказ. Если вы, как вы утверждаете, действительно наш сотрудник, то сами поймете почему.
Понять, почему – не сложно. Для этого даже не надо иметь стаж работы в секретной службе. Вполне бы хватило прочитать в детстве сказку о «Мальчише-Кибальчише».
– Ладно, это ваше право. Но я надеюсь, что мы с вами ещё вернемся к этой теме. Я позвоню вам еще. Прощайте.
Тихо ухожу в сторону, и притаившись за киосками, наблюдаю, как Петр Филиппович не оборачиваясь, направляется к своему подъезду. Чиркнула спичка, ещё одна.
– Черт! – тихо ругается Скороходов, замедляя шаги.
* * *
– Ну что? Разговорил? – с ходу набросился на меня Валера, едва я открыл дверцу автомобиля.
– Нет, – Я отрицательно покачал головой.
– Ну что же ты так? – разочарованно произнес майор Пластун. Даже в темноте чувствуется его укоризненный взгляд.
– Пока не удалось. Но думаю, что мы ещё вернемся к этому разговору.
– Думаю, думаю… – недовольно бурчит мой друг.
– Ладно, давай отбой Тагиру и поехали.
Вот и родной дом. Так сказать, среда обитания. Уныло молчащий лифт, высокомерно погруженный в какие-то свои мрачные мысли, лестница, к вечеру вновь покрытая слоем окурков, портреты политических деятелей на стенах, обещающих каждому, расставшемуся в их честь со своим голосом, индивидуальное место на кисельном берегу у безмятежного движения молочной реки. К горделивым ликам всех этих мирообустройцев чьей-то неутомимой рукой приписано и пририсовано все то, в чем сконцентрировано чаяние народное относительно лиц вышеупомянутых.
Валера Пластун называет эти дома «презервативами». Во-первых – из-за размеров жилья. Ну, тут ему и вправду угодить сложно. А во-вторых, как он выражается, дома эти построены для того, чтобы загнать в безопасное русло наступательный порыв масс. Вообще, с его взглядами, только в госбезопасности и работать. Сиди он на другой должности, давно бы уже ему распугивать белых медведей и отталкивать от наших границ шпионские льдины на каком-нибудь Баренцевом море.
Я наспех завариваю себе кофе и методично строгаю колбасу для бутербродов. Картина «Ужин холостяка». Телевизор полушепотом рассказывает ночные страшилки. Перестрелка на Кутузовском, взрыв в конторе банка. Еще один взрыв; в квартиру угодили из гранатомета; ограбления; пропали без вести; помогите установить личность… А вот заключительный мажорный аккорд. Бравые хлопцы в камуфляжах с «кедрами»[12] в руках и черными шапочками-«террористками» на лицах. Кому-то врезали под колено. Традиционное битье головой об капот автомобиля. Руки за голову, ноги разведены, как для клистира – кто-то таки допрыгался! Право слово, наша полуодетая Фемида с несколько сползшей с глаз повязкой, последнее время как-то неохотно пускает в дело свой меч. Но уж если она это делает, то с таким гусарским ухарством, что возникает вопрос: «кто и чем собственно занимается?»
Мои философские рассуждения над бутербродом прерывает требовательный звонок телефона.
– Слушаю.
– Саша, вечер добрый. Я тебя не разбудил? – В голосе Славы Бирюкова слышится скрытая издевка.
– Нет, я как раз собирался выпить чашечку кофе.
– Понятно. А я вот тут сижу, решаю гореловские ребусы. Вырисовываются кое-какие занятные нюансы.
– По делу?
– Не то чтобы совсем, но где-то около. Я, в общем-то, не из-за этого звоню. В полдень появись в конторе. Мой охламон общался со своей подружкой, так что завтра ожидается рандеву. Детали при встрече. Уловил?
– Спрашиваешь!
– Да, кстати. Ты телевизор сейчас не смотрел?
– Так, в полвзгляда. А в чем дело?
– Мужика там показывали на опознание. Нашли в канализационном люке с дыркой в сердце. По-моему, я его где-то видел. Только не могу вспомнить – где.
– Ничего, утро вечера мудренее. Авось, вспомнишь.
– Авось. Ладно, до связи.
Короткие гудки в телефонной трубке недвусмысленно напомнили, что время разговоров подошло к концу, уступив место тем часам, когда Оле-Лукое открывает свои знаменитые зонтики. Я, видимо, был плохим, непослушным мальчиком и провалился в сон, как в полынью под лед.
Утро не радовало разнообразием, но на счастье, и не огорчало им же. Приведя себя в состояние, достойное российского офицера, я старательно размялся с пудовиками, безжалостно избил грушу, загораживающую вход в комнату и, почувствовав себя вполне в форме, отправился вослед Трубадуру с его неразлучной принцессой, то есть навстречу новым приключениям. Будь они неладны.
Слава Бирюков восседал на своем рабочем месте, неизменный, как заставка программы «Время». У меня иногда создавалось впечатление, что он в родстве со здешним домовым, ибо моя попытка появится в барской усадьбе раньше него была заведомо обречена на провал.
Отвлекшись от монитора, Слава обратил на меня свой благосклонный взор и, развернувшись в кресле, принялся сгружать мне накопившуюся у него информацию.
– Саша, работаем так. В час – час пятнадцать Варвара Кондратьевна появится на станции «Китай-город». Там она заметит Тагира и, не подходя к нему, пойдет следом. Ты будешь сидеть за рулем такси. Где там парковка ты знаешь?
Я согласно кивнул головой. Похоже, план встречи разрабатывала сама Варвара Кондратьевна. Чувствовалась старая закалка.
– Когда Тагир появится – начинай двигаться, – продолжал Бирюков. – следом за ним выйдет Рыбакова. Дальше – как обычно. Она будет голосовать, ты её возьмешь. Что еще? Машина у тебя до трех часов. Дальше ты её подгоняешь к ресторану «Прага» и уходишь. Ключ под передним сидением. Тагир с Валерой у тебя в прикрытии. Все понятно? Вопросы?
Я снова кивнул. Все было понятно и без вопросов. Не знаю, кому принадлежало такси, за рулем которого мне предстояло провести часть сегодняшнего дня, но упоминание ресторана «Прага» наводило на мысль о Славиных связях. Шеф-поваром этого ресторана работал один из его многочисленных дядьев.
– Да, вот ещё что! – вспомнил Слава. – Я тебе вчера уже говорил, что пытался разгадать гореловские ребусы…
– Это имеет отношение к нашему делу? – перебил я его. – Видишь ли, у меня сейчас голова всецело занята предстоящей встречей.
– Не занудствуй! – поморщился Бирюков. Ученые установили, что человеческий мозг загружен информацией всего на шесть процентов. Так что не притворяйся и слушай. Может быть, конечно, все это только моя любовь к решению логических задач, но я верхним чутьем чую, что у нас в руках серьезная нить.
– Слава, сейчас время такое. Будь спокоен, если бы Тагир увел любой другой органайзер любого другого толстого фраера, у нас в руках оказалась бы не менее серьезная нить.
– Но он увел именно этот органайзер. В нем черным по белому написано, что сын вчерашнего изменника Родины на короткой ноге с изрядной частью нашего генералитета.
– Сын за отца не отвечает. К тому же наличие телефонов в записной книжке ещё ни о чем не говорит. Их можно добыть десятком различных способов. Так что версия – это сильно сказано.
– Телефоны добыть можно. Не спорю. Но они у него постоянно добавляются и обновляются. А, кроме того, я имею в виду ту часть, где записаны встречи, телефонные звонки и краткие тезисы переговоров.
– И что же?
– Имен здесь, понятное дело, нет: инициалы или кодовые прозвища. С прозвищами до банальности просто. Они особым буйством фантазии не отличаются: «Грач» – Грачев, «Тюлень» – генерал Тюленев, «Бурлак»…
– Бурлаков. К чему ты мне все это рассказываешь?
– Не перебивай. Слушай. С инициалами сложнее. Но тут я тоже кое-что предпринял.
– Например?
– Например, влез в компьютер бухгалтерии Минобороны и срисовал оттуда все инициалы. Понятное дело, что многие дублируются, но не все. Таким образом, у нас появились ещё ряд действующих лиц.
– У тебя.
– Что?
– У тебя появился ряд действующих лиц, – поправил я. – Пойми, что все это допущение, причем, притянутое за уши.
– Допустим, – не унимался Бирюков, – я все равно не передаю это дело в суд. Однако исходя из того, что часть людей из этого списка совпадает со списком людей, так или иначе заинтересованных в гибели генерала Рыбакова, я полагаю целесообразным продолжать расследование в этом направлении.
– Слава, не дури. Это паранойя. У тебя на руках десяток случайных фактов из многих тысяч, не менее случайных. Ты усматриваешь между ними взаимосвязь. Может, она и есть, Мы рассматриваем дело, касающееся узкого замкнутого круга лиц, по случайности часть из них упоминается в записной книжке Горелова. Давай, по этому поводу, подозревать его в совершении убийства.
– Да, черт побери, давай подозревать. Во всяком случае, против этой версии ни одного факта нет.
– А за?
– Тебе нужны факты «за»? Пожалуйста. Горелов-старший какое-то время работал вместе с Рыбаковым.
– Это не факт.
– Считай, что факт. Я сегодня ночью влез в архивы ФБР.
– Да? А куда ещё ты сегодня ночью влез?
– Не перебивай. Там есть интересный документ. ФБР заинтересовало, откуда взялись крупные финансовые средства у «вчерашнего» перебежчика?
– Грабил почтовые дилижансы, или выиграл в «блэк-джек» в Лас-Вегасе.
– Умен, – саркастически заметил капитан Бирюков. – Он уважаемый человек, мистер Горелофф. Написал бизнес-план и взял тридцатимиллионный кредит в Лозаннском банке братьев Штейнер. То есть, попроще, из спецфонда КГБ.
– То есть… Ты хочешь сказать… – Мысль моего друга стала мне понятной.
– Я хочу сказать, что фирма «Эй Джи Спешел Меканикс» со всеми её дочерними предприятиями от ручек на входных дверях до последнего цента на счетах, принадлежит КГБ. Теперь ФСБ. Знает об этом, естественно, крайне ограниченный круг лиц. Но резидент КГБ в Вашингтоне, под началом которого наверняка работал Горелов, не знать об этом не мог. Более того, я очень сильно подозреваю, что вся эта комбинация и разработана Рыбаковым.
– Почему ты так думаешь? – спросил я, внутренне понимая, что, скорее всего Слава прав.
– Почерк его. Подобная фирма позволяет в обход всех запретов гнать боевую технику в любую точку мира, причем, не от лица Советского Союза, а под флагом Штатов, или какой-либо третьей страны. Теперь, если выяснится, что фирма Горелова-младшего занимается тем же самым, то у достойного сына своего отца есть все основания желать гибели Рыбаков. А судя по некоторым записям, скорее всего, так оно и есть.
– Что ты имеешь в виду?
– Вот, например, смотри. Семнадцатое шестое. Обсудить с «Бурлаком» и КВТ трансп. мех. трансп. В «Три колодца».
– «Трансп. мех» – это, скорее всего, транспортировка механизмов, – догадался я. – Бурлак – понятно, а что такое КВТ?
– В Минобороне числится три КВТ. Из них один имеет отношение к транспортировке. Это генерал-майор Кудрявцев Василий Тимофеевич. Он курирует военные перевозки.
– Понятно. А эти самые «колодцы»?
– Очнись, Саша. «Три колодца» – это Учкудук. Так сказать, ближнее зарубежье.
– Все понял. Считай, что ты меня убедил. Значит, надо будет вплотную заняться этим Гореловым.
– Для начала, не забудь порасспросить о его отце Варвару Кондратьевну.
В дверь тихо стучат. Не дожидаясь ответа, в комнату просунулась улыбающаяся физиономия майора Пластуна.
– Эй, хозяева. Вы того, такси вызывали?
– Вызывали, вызывали.
– Так я уже вас минут десять внизу ожидаю. Хватайте вещички и на выход.
Глава 6
Ремесло таксиста для российского офицерства – дело, так сказать, привычное. Младший брат моего прадеда, погибшего на «Ретвизане» в Цусимском сражении, после увода Врангелем Черноморского флота в Турцию, перебрался в Париж и до самой войны работал там таксистом. Да и не он один. В предвоенные годы в Париже русское такси было нормой. Поговаривали, что за рулем этих авто можно встретить нескольких великих князей. Это, конечно, был художественный вымысел, на который французы известные мастера, но суть дела была схвачена верно. Потом, правда, в первые дни войны, когда потомки наполеоновских гренадеров и праправнуки Бертрана Дюгесклена сложили оружие, уступая первому же натиску тевтонской ярости, экспрессивные парижане в отчаянии восклицали, встречая своих «защитников»: «Если вы не умеете сражаться, садитесь за руль такси! Пусть воюют русские! Они это умеют!» Бывший лейтенант флота Российского Петр Лукин принял эти слова, как руководство к действию. Он погиб в 1944, обеспечивая высадку союзников в Нормандии…
А лет пять тому назад, будучи по делам службы в Нью-Йорке, я уселся в одно из многочисленных желтых такси, несущихся по 42-й стрит и к ужасу своему узнал в шофере бывшего преподавателя своего родного училища, майора Кунцевича. Скорее всего, он просто не узнал меня, а может быть не подал вида, но мое участие в операции пришлось срочно отменять. Так что, как ни крути, от офицера до таксиста – один шаг.
Варвару Кондратьевну я разглядел издалека. Выйдя из метро, она немного прошла по улице и, остановившись у края тротуара, подняла руку, тормозя машину. Естественно, я не замедлил остановится около нее.
Варваре Кондратьевне Рыбаковой было немногим боле шестидесяти. В былые времена она не без основания считалась записной красавицей. И хотя неуклонному ходу времени чувство прекрасного чуждо, вдова нашего генерала упорно отказывалась стареть. Во всяком случае, за те пятнадцать лет, которые мы были знакомы, я изменился куда больше, чем она.
– Добрый день, Саша! Рада вас видеть.
– Я тоже рад, тетя Варя. Куда едем?
– На Лубянку.
– Хорошо. Но сначала поколесим по городу, – киваю я, поворачивая ключ в замке зажигания.
– Хвост? – она спросила об этом спокойно, будто о чем-то будничном.
– Вполне вероятно. Во всяком случае, за домом следят, это точно. И телефон на прослушке. Ничего, покатаемся. На крайний случай нас подстрахуют Валера Пластун и Тагир.
Варвара Кондратьевна печально вздохнула.
– Очень жаль, что вас не было на кладбище. Вы же знаете, Николай Михайлович к вам очень тепло относился.
– Знаю. Но мы были на кладбище.
– Вот как? Я вас там не видела.
– Значит, мы хорошо работали. У нас сохранилась запись похорон, сделанная наружкой ФСБ.
– Понятно. Хотя, по правде сказать, непонятно ничего. С момента убийства моего мужа ФСБ старается держать под контролем каждый мой шаг.
– Вы уверены, что это было убийство?
– Я не секунды не сомневалась в этом, – Варваре Кондратьевне непросто давалось это видимое спокойствие голоса.
– Быть может ФСБ пытается найти убийцу? – подкинул я провокационный вопрос.
– Не думаю. Точнее уверена, что нет. Я полагаю, что дело было закрыто по их инициативе, – твердо произнесла Рыбакова.
– Хорошо. Давайте с самого начала. Как все было?
– Я ездила на рынок, – начала свой рассказ Варвара Кондратьевна. – Николай Михайлович сказал, что к нему должны прийти по какому-то важному делу.
– Кто и откуда? – перебил я.
– Некто Сухорук. Из контрразведки.
– Сухорук, Сухорук, – не знаю такого, – качаю головой я.
– Я тоже, – грустно произносит Варвара Кондратьевна, не отрывая глаз от трассы.
– Откуда вам известна эта фамилия?
– Он, видимо, договаривался с мужем заранее. Но у него наверняка что-то не складывалось со временем. Он перезвонил к нам за день перед смертью Николая Михайловича. Нас никого не было дома, и он оставил сообщение на автоответчике, что будет не в десять, а в одиннадцать. Кроме того, он как-то уже встречался с Колей. Не знаю, о чем они разговаривали, но моего мужа это сильно взволновало, – тихо произносит она.
– Вот как? Занятно. А где эта кассета?
– У меня.
– Даже так? Как же ФСБ до неё не добралась? – Я смотрю на неё с нескрываемым интересом. Вот что значит – старая школа.
– Представители ФСБ изъяли кассету, стоящую в автоответчике, но там уже была новая. Про эту я сама забыла. Она лежала в тумбочке. Вчера, когда Оксана принесла записку, начала собираться и случайно нашла, – дает простейшее объяснение Варвара Кондратьевна.
– Ладушки. Это уже что-то. Посмотрим, кто такой этот Сухорук. Простите, я вас перебил. Вы начали рассказывать об убийстве Николая Михайловича.
– Я возвращалась без десяти двенадцать, – продолжает она.
– Это точно?
– Сашенька, не забывайте, где я работала.
– Я помню.
Такое не забывается. В молодые годы Варвара Кондратьевна была шифровальщицей, там-то её и заприметил наш генерал. Впрочем, в те времена он, кажется, ещё был капитаном.
– Убийство произошло за несколько минут до этого. Соседка поднималась по лестнице, услышала выстрел, – четко, словно докладывая, произносит бывшая сотрудница резидентуры.
– Понятно. Милицию вызывала она?
– Она. Бросилась вниз, и с поста позвонила в райотдел, – рассказывает Варвара Кондратьевна.
– Вниз?
– Конечно. Вы же знаете, дом у нас ведомственный. Внизу сидит сержант.
– Ага, то есть она отсекала стрелявшему путь к отступлению.
– Именно. Вскоре пришла я. Увидев, что Николай Михайлович убит, я позвонила Одинцову. В следственный отдел.
– Да, я знаю.
– Он прислал своего человека. Его зовут Стрельцов Андрей Игнатьевич. Очень приятный молодой человек. Вот вам, кстати, его телефоны: рабочий и домашний.
Варвара Кондратьевна протянула мне листок бумаги, исписанный черной шариковой ручкой. Я не считаю себя светилом в области графологии, но человек, писавший на этом листе, явно обладал широкой душой. И, скорее всего, твердым характером.
– Он приехал практически одновременно с милицией…
Я удивленно поглядел на свою собеседницу. Судя по тому, как близко находился дом Рыбакова от райотдела милиции, и как далеко от Генпрокуратуры, сотрудники внутренних органов должны были идти прогулочным шагом, а этот самый Стрельцов не иначе, как лететь на вертолете.
– Старший лейтенант милиции в присутствии понятых и представителя ФСБ осмотрел место происшествия и констатировал самоубийство.
– Гм. Это, в общем-то, не их дело. Здесь решает судмедэксперт. Странно, но в целом не выбивается из ряда странностей, которыми окружено наше дело. А что этот самый следователь?
– Он заявил, что располагает фактами, говорящими о том, что эта смерть самоубийством быть не может.
– Очень хорошо. И что это за факты?
– Я у него не спрашивала. Лучше вы это сделайте сами. Но одно я могу сказать точно: револьвера, из которого «застрелился» Николай Михайлович, в доме никогда не было.
Да, это было именно так. Николай Михайлович Рыбаков был большим любителем и знатоком огнестрельного оружия. Его коллекция насчитывала несколько десятков стволов. Здесь были и американские кольты, и итальянские «Беретты», и чешские «ЧЗ», и красавец «Маузер» в деревянной кобуре. Был и наган, но другой модели. Старый, с вырезным окошечком на барабане. Много чего было в коллекции генерала Рыбакова. Пластиковый пистолет «Глок-17», короткоствольный «Вальтер», принадлежавший некогда Шелленбергу, и свой именной «Браунинг». Но револьвера, с помощью которого он якобы решил свести счеты с жизнью, там не было.
– Да. Мы это тоже заметили. Кстати, где сейчас этот револьвер?
– Генпрокуратура открыла дело, так что он приобщен в качестве улики.
– Понятно. А потом, стало быть, дело прикрыли…
– Увы. Одинцов перезванивал ко мне и сообщил, что таково решение генерального прокурора, – она грустно посмотрела на меня. – Несправедливо все это получилось.
Можно подумать, что где-то и когда-то с разведчиками поступали справедливо. Их ненавидят враги и опасаются те, ради чьих интересов они рискуют. Ничего не меняется в этой ситуации с тех пор, как первый разведчик, натянув на себя шкуру пещерного медведя, полез выяснять возможность дислокации своего племени в окрестных пещерах.
– Надеюсь, нам удастся исправить эту несправедливость.
– Это было бы очень хорошо, – голос Варвары Кондратьевны наполнился горькой теплотой. – Однако и ты, и Валера, и Витя Талалай, да, в общем-то, все вы подвергаете себя большому риску.
– Это как раз нормально. Это в порядке вещей. Знать бы только, ради чего?
В машине повисла минутная пауза. С этим «ради чего» последнее время были большие трудности. Ни за царя, за Родину, за веру, ни за дело Коммунистической партии рисковать головой больше не было смысла. Оставалось пока – за Родину, за великую Россию. И этот лозунг каждый понимал по-своему. Поэтому, единственное, что оставалось нам, быть не за «красных» или за «белых» – за своих.
– Кстати, Варвара Кондратьевна, скажите пожалуйста, вам знаком Алексей Горелов?
– Алексей Горелов? Ну конечно. Мы работали вместе с ним в конце семидесятых в Вашингтоне.
– Он был из наших, или…?
– Из наших. В тот момент он, по-моему, был капитаном Госбезопасности. Потом, когда засылка прошла успешно, ему присвоили звание майора.
– Вы в этом уверены? – все ещё не рискуя верить в правильность бирюковских расчетов, переспросил я.
– Абсолютно. Я же была шифровальщицей резидентуры.
– Великолепно! Может, вы тогда знаете, кто курировал эту операцию?
– В Вашингтоне – Николай Михайлович. А здесь в Москве… – она пожала плечами. – Позывной: «Жером».
– Ну да, конечно. Тогда вот ещё что. Вы не знакомы с сыном Алексея Горелова – Тарасом?
– Видела его несколько раз, но очень давно. А почему это вас интересует?
– Да есть тут кое-какие заметки, – замялся я.
– Хорошо. Не хотите, не говорите. Я все понимаю. И вот ещё что, Саша, – неожиданно улыбнулась Варвара Кондратьевна, – мне сегодня действительно необходимо добраться до Лубянки. А поэтому, давайте направимся туда, покуда не стемнело. В противном случае, я рискую никого не застать.
* * *
– Всего доброго, Варвара Кондратьевна, вы очень помогли следствию.
Смотрю на часы. До установленного момента парковки у «Праги» ещё полтора часа. Есть время покататься, подвести честной народ. В этот момент оживает радиостанция.
– Старина, у тебя все нормально? – Это Валера. – Он и Тагир ведут меня по всему маршруту. То слева, то справа появляются их автомобили. Сейчас красный «BMW» маячит метрах в тридцати позади меня.
– Да, беседа прошла в атмосфере взаимопонимания.
– Много интересного?
– Не то слово.
– Это хорошо! Но я тебе ещё одну интересную вещь скажу. У тебя на хвосте уже минут двадцать тащится серый «жигуль».
– Спасибо, я знаю.
«Друзей народа» я действительно заметил давно. Шли они не скрываясь, что называется «след в след». Интересно, кто такие? На ребят из конторы Скороходова не похоже. Те работают чище, да и меньше, чем в три машины не водят. Эти, скорее всего, действительно считают меня таксистом. Хотя все равно не понятно. Зачем столько времени тащится следом, если можно было давным-давно организовать левого гаишника. Очевидно, надеются, что я их на кого-то выведу? Ну, надейтесь, надейтесь. Выведу я вас – обратно бы дорогу найти.
Красный «BMW» обгоняет мою «Волгу» и уходит вправо в переулок. Через пару минут я уже замечаю, как в соседний ряд перестраивается «Опель» капитана Насурутдинова. А серый «жигуль» все дышит в спину, что олененок Бемби в хвост матери оленихи. Вот барышня на тротуаре голосует. Блузка в обтяжку и юбка адмиральским вымпелом вьется по ветру.
