Владимир Владимирович Голубев
Темная лошадка

Полная версия

Гуанчжоу лежал в нескольких ли в стороне, а здесь не было даже поселений. Место встречи выбирали очень долго, требовалось, чтобы и Хэшень мог здесь обеспечить безопасность, и люди Белого Лотоса были в силах осуществить разгрузку бригантины и вывести товар в обход цинских таможен. Корабль для такой тайной миссии русским пришлось купить у голландцев, причём притворяясь французами, а экипаж нанимать из отпетых негодяев по всей Европы – всё это делалось, чтобы ни при каких обстоятельствах нельзя было обвинить русских в этой афере. Основная разгрузка шла в море, меха перегружали на рыбацкие лодки, и вот они уже шли к берегу.

Теперь разгрузка завершилась, и Хэшень был уверен, что получит свои деньги. Суммы, которые он выгадает от контрабанды, сделают его одним очень состоятельным человеком в Империи Цин и сильно расширят его карьерные возможности. Строганов облегчённо вздохнул – Хэшень убил бы его без малейших сомнений при возникновении опасности. Теперь же он спасён.

Китаец, клянясь, отвёл секретаря в туман, откуда тот вскоре возвратился с бочонком в руках. Хэшень бросился к нему, впервые показав свой темперамент. Вырвал у китайца его ношу, выдернул крышку и, с торжествующим оскалом на лице, принялся окунать ладони в серебряные монеты.

В этом году должны были состояться ещё два таких рейса, и Александр надеялся, что цинский чиновник больше не станет их встречать, довольствуясь деньгами. Но он ошибался…

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

– Что скажешь, Джон, как тебе Кейптаун⁵⁰? – молодой, но уже лысеющий тощий коротышка с непомерно длинными руками, заискивающее заглянул в глаза Ивайло.

– Местные называют его Капстад, Барти! – улыбнулся тот в ответ, – Нормальная дыра. Кабаки есть, что ещё надо…

– Ты не будешь убегать, как на Тенерифе⁵¹? – приятели шли в очередное питейное заведение. Первое было ничего, но душа засидевшихся на корабле моряков требовала ещё.

– Барти, я хочу домой, а не умереть! Если бы ты меня в тот раз не остановил… Ладно, к чертям эти воспоминания! Бежать надо только тогда, когда есть уверенность в успехе, а здесь… Как я отсюда попаду к Райне? Да и капитан Кук⁵² найдёт меня, он неплохой командир, но дезертиров не прощает… Нет, Барти, не сейчас.

– Хорошо, Джонни! Я рад, что мне не надо за тобой следить.

– Барти, это мне приходится о тебе всё время заботиться!

– Джонни, я помню, что ты мне постоянно спасаешь жизнь! Ну, я такой, что же мне делать? – молодой валлиец грустно понурил голову. Он действительно постоянно попадал в истории, чреватые для его жизни и целостности организма. Ивайло уже четыре раза его спасал. Начиная с того, что он поймал помощника корабельного плотника, когда его смыла волна ещё на пути к Канарам. И заканчивая тем, что уже здесь, в голландском Капстаде, он сломал челюсть какому-то местному, который пытался ткнуть его приятеля ножом.

– Спокойно, Барти! Ты добрый парень, и я тебя в обиду не дам, братишка! – болгарин ласково потрепал дружка по голове.

– Спасибо тебе, Джонни! Как ты думаешь, долго мы здесь простоим?

– Ты же сам говоришь: у нас на «Резолюшене» обшивка в жутком состоянии, а что там с «Дискавери» так вообще неизвестно, значит, ещё месяц-полтора мы здесь. Успеем выучить в этом Капстаде все тропки, братец.

– Джонни, а может, всё-таки зайдём к мамаше Катарине? Все говорят, что у неё отличные девочки, а?

– Барти! Это твои деньги и твои желания! Я могу проводить тебя, чтобы никто не обидел, но в бордель я не пойду – я женатый человек и верю в Бога. Я не хочу, чтобы Господь тоже стал против моего возвращения к жене и детям! Да и свои деньги, что мы не пропьём, я лучше сохраню…

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

– Вот, Григорий Александрович! Пришёл с заявкой!

– Ну, от тебя Смолянин, каждый день чего-то нового ждать приходится! Никак ты не угомонишься? – засмеялся Потёмкин, встал из-за стола и потянулся, разминая спину, – Ты, Степан, что хочешь, аки Демидовы на Урале, все богатства рудные под себя забрать?

– Что же я, Григорий Александрович, меры не знаю! – обиделся бывший прапорщик, – Чай я для государства стараюсь, а коли это и мне доход приносит, разве то грех?

– Да не сердись ты, Степан Еремеич! Знаешь же, что шучу! Ты же у меня в наместничестве лучших рудознатцев содержишь! Тебя уже и императрица, и наследник знают! И орден тебе хлопочу. Один из важнейших людей ты здесь, куда мы без тебя!

От такой лести Смолянин просто растаял, заулыбался и уже безо всяких церемоний достал из сумки, что была у него с собой, огромный белый камень и положил его на стол перед Потёмкиным:

– Нашли тут мои рудознатцы такое, глянь-ка!

– Что глянуть? Камень белый?

– Ох, батюшка-наместник, ничего ты в рудном деле не понимаешь!

– Зато ты, Степан Еремеич, знаток минералов великий! Не томи, что ты мне привёз?

– Хе-хе! Сие есть белая глина, что государь-наследник повелел везде искать для дела порцелинового⁵³!

– Ага! А далеко ли нашёл ты такое счастье?

– На реке Кальчик⁵⁴, Григорий Александрович! Недалече! – засмеялся рудозаводчик, – Ну что, будем договор на добычу подписывать-то?

– Подожди ты с бумагами! О чём ты? Буду Императорский приказ просить: мануфактуру порцелиновую ставить надо! А ты не бойся, Степан Еремеич, тебя не обидим! Такую радость принёс! – Потёмкин выскочил из-за стола и обнял гостя.

– Ты уж не забудь, господин наместник! Я ещё чего тебе хорошего принесу! – добродушно бубнил бывший прапорщик, млея от оказанного внимания.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Маме уже совсем тягостно было в Петербурге: Потёмкин далеко на юге, дочки болеют – всё-таки здешний климат только для местных, а её поздние дети слабы здоровьем. Маше хоть и было получше, чем в прошлом году, но осенью снова начались болезни, да и младшая Аннушка тоже захандрила, и доктора только пожимали плечами – солнца нет, дожди…

Екатерина Алексеевна ходила за мной буквально по пятам и постоянно спрашивала: «Когда же?» В таких условиях дальше откладывать мамино отречение на «следующий день» было бессмысленно, и как бы мне ни хотелось подольше пребывать в тени императрицы, пришлось назначить день и планировать церемонию.

Впервые в истории России правящий монарх самостоятельно передавал корону наследнику. Причём первым из всех Романовых за власть мне не надо было бороться – все признавали моё право на престол. Всё это требовало изменения порядка коронации, да и добиваться признания Европы мне не было нужно – всё одно больше, чем уже достигнуто, мне не получить.

Я решил, и мои сановники меня поддержали, что не стоит нам тянуться к европейским обычаям – пусть уж лучше мы будем для них блоковскими скифами⁵⁵, чем обезьянами, одетыми в европейское платье. Сколько я помнил, цивилизованные европейцы больше уважали и боялись китайцев и японцев, чем русских, считая их страшными и опасными дикарями, а нас чем-то вроде домашних животных, которые то и дело пытаются выйти из-под их опеки. Ведь мы так стремились на них походить… Пусть уж лучше нас боятся.

Все коронационные торжества должны будут пройти в Москве. Церемония больше тяготела к восточно-римским традициям, чем к европейским. Пусть от титула императора я отказываться не собирался – уж коли столько лет за него бились, но и предавать ему какое-то особенное значение смысла уже не было. Императорская корона в церковном обряде заменялась на традиционную шапку Мономаха. Однако добавлялся тожественный выход, где корона уже должна была играть большую роль.

Послы европейских держав, в первую очередь, и наши неправославные подданные, во вторую, – все те, кто не будет присутствовать на венчании в Успенском соборе Московского Кремля, должны будут увидеть блеск и богатство России. Следовало убедить их в прочности государства нашего и отвратить от попыток напасть на него.

В опасности подобного их полагалось утвердить и войскам нашим, которые будут стоять на улицах Москвы во время торжеств и проведут несколько манёвров в её окрестностях для усиления эффекта.

Всё происходящее заставило меня другими глазами взглянуть на нашу столицу. Санкт-Петербург, конечно, управлялся неплохо: на улицах был порядок, в городе была пожарная и полицейская команды, посты наблюдения за водой, в богатых кварталах были водопровод и клоака, даже освещение на адмиралтейской стороне было.

Чичерин после Панинского мятежа, когда он просто спрятался и появился на публике только после того, как порядок, в общем, был наведён, и никаких сомнений в победителе уже не было, просто землю рыл, организуя городское устроение. Однако инициатива к изменениям исходила от меня лично, и все улучшения делались за казённый счёт. Городские жители как бы от процесса отстранились.

Перед моими глазами был пример Москвы, Архангельска, а с недавних пор ещё и Твери, где горожане активно устраивали общества по улучшению жизни, строительству храмов, школ, устроению водоснабжения и освещения. А столица, считаясь передовым городом, обладая множеством богатых и очень богатых людей, привыкла жить за счёт империи и императора. Мол, нам всё и так организуют, и оплатят, зачем суетиться.

А бюджет же он конечен – денег на всё элементарно не хватит. У меня в Петербурге даже собственный дом – Зимний дворец стремительно ветшал и требовал переустройства. Я им, конечно, толком не пользовался, предпочитая Петергоф, но представительские функции исполнять же надо. На коронацию должны явиться посланники европейских держав, причём большинство морем через порт Петербурга, а где им остановиться, коли почти все дворцы уже заняты приказами и корпусами?

Требовалось хоть как-то отремонтировать Зимний, а здесь и на улицах столицы не всё хорошо. А ежели заметят такое зарубежные гости, подумают, что у нас сложности с финансами и решат напасть? Я попросил Чичерина⁵⁶ организовать жителей по примеру других городов и установить освещение за пределами центральных кварталов, ну и подумать насчёт новых гимназий и училищ. Так он сначала принёс мне проект и попросил денег на всё это, а потом, после уточнения указаний, попытался принудить богатейших купцов это оплатить.

Те взвыли и принеслись жаловаться. М-да, Чичерин прекрасный служака, исполнительный, в меру инициативный, но всё-таки служака. Не подходит он для такого дела, здесь политик нужен…

Да и жалобы купцов, повалившие напрямую в мою канцелярию в огромных количествах, начали создавать трудности для делопроизводства – много их становится, почувствовали пояса свои возможности. Надо как-то эту проблему также будет решить…

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

– Андрей Петрович, я пригласил Вас к себе, чтобы предложить должность, которую я считаю для Вас наиболее подходящей. – я был предельно чёток и лаконичен. Мне не очень нравился этот младший Шувалов⁵⁷, слишком уж он был себе на уме, да и его попытки всегда усесться на все стулья раздражали. Но здесь, вполне возможно, эти его свойства будут очень к месту.

– Ваше Высочество! Я давно жду назначения! Мне кажется, что управление Вашими личными финансами… – он прямо-таки замурлыкал в предвкушении.

– Отнюдь, Андрей Петрович! – я остановил его довольно резко, при этом пристально глядя ему в глаза. – Управление финансами никак не может быть Вашим основным занятием, ибо устремления Ваши слишком пересекаются с деятельностью папеньки Вашего⁵⁸, чьё имя упоминается обществом, исключительно в качестве примера казнокрада! Пусть его заслуги и простираются значительно дальше и мною вполне уважаются. Однако не сто́ит давать подданным даже намёка на приемлемость для государства подобного греха!

– А что же…– Шувалов поник, явственно видя в своём воображении отправку на службу куда-нибудь в Кяхту⁵⁹.

– Не переживайте! – ободряюще улыбнулся я ему, – Вы не отправитесь торговать тюленьим жиром с туземцами Чукотки или Аляски. Хотя, если в Вас преобладают инстинкты Вашего батюшки, в будущем всё возможно!

– Тогда что же Ваше Высочество от меня желает? – его разрывали любопытство и страх. Глаза его блестели, а нос даже чуть-чуть заострился.

– Губернатор Санкт-Петербурга. Именно этот пост я хочу Вам предложить.

– Но, я же никогда… Да и Чичерин…

– Николаю Ивановичу будет дан пост заместителя главы Земельного приказа – главного полицмейстера империи. Его опыт требуется всему государству нашему. А Вы… У Вас, Андрей Петрович, есть талант дипломатический, да и кругозор Ваш широк и разнообразен…

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Коронация. Вот слово сложное. С одной стороны, это пик желаний и стремлений большинства монархов мира. Всё, достигнута заветная цель – ты помазанник божий, господин народа и государства, никто уже ничего тебе не может запретить или приказать, наоборот, ты в силах любого к чему угодно принудить. Власть в твоих руках. Все заслуги твои.

А с другой стороны, теперь именно ты отвечаешь за всё! За всё! Ни на кого уже не свалишь ответственность. Нет, свалить-то можно, но отвечаешь всё одно ты. Народ никаких отговорок не примет. Васька ли напился и в канаву упал – царь виноват! Чума ли пришла – государь не следит! Война ли с супостатом проиграна – опять же императора вина́.

Только самодержец между народом и Богом стоит. Нет, патриарх, он, конечно, тоже есть, но именно государя венчали на царство. Значит, ему и отвечать за всех своих подданных. А ежели царь не понимает этой ответственности, то и не царь он вовсе, а так самозванец…

Вот какие мысли в голове крутятся. У меня коронация, Успенский собор народом полон. Вокруг люди суетятся, патриарх молитвы читает, руки на меня возлагает, мама со слезами мне на голову шапку Мономаха⁶⁰ одевает, патриарх вкладывает мне в руки скипетр и державу, облачает меня в порфиру, народ в соборе крестится, я, как полагается, встаю на колени, выпрямляюсь, опять на колени, а в голове всё колёсики вращаются. Не слышу ничего, не понимаю даже толком происходящего, как во сне. И здесь как гром среди ясного неба: «Многие лета!».

В голове прямо что-то щёлкнуло, и я отбросил свои раздумья. С нежностью отдал маме символы власти, чтобы освободить руки, встал на колени и начал искренне молиться: «Да будет со мною приседящая престолу Твоему премудрость. Посли ю с небес святых Твоих, да разумею, что есть угодно пред очима Твоима и что есть право в заповедях Твоих!.. Буди сердце мое в руку Твоею, еже вся устроити к пользе врученных мне людей и к славе Твоей, яко да и в день суда Твоего непостыдно воздам Тебе слово…».

На торжественном выходе было уже проще: я пришёл в себя и воспринимал происходящее как часть представления, которое я разыгрываю для публики, которую мне необходимо очаровать. Зимний дворец Елизаветы Петровны был прекрасно отремонтирован и как никакой другой в России подходил для вычурной церемонии Торжественного Императорского Выхода и Первого приёма. Пусть и небольшой, но сияющий золотом, насыщенный дорогими скульптурами и картинами, основная часть которых была перевезена из Петербурга.

Устроением торжеств заведовал ещё не старый Иван Иванович Шувалов⁶¹, былой фаворит тётушки Елизаветы, возращённый мною из забвения. После резкого уменьшения финансирования его любимого детища – академии художеств, и закрытия Московского университета, он совсем поник и скрылся в поместье, ощущая недоверие императрицы. Не могу сказать, что его начинания были плохи, скорее несвоевременны и носили характер показушных и чрезвычайно затратных. Но вот в настоящий момент именно такой человек и был мне нужен.

Он взялся за дело с таким жаром, что всем стало очевидно – выбор сделан верно, только он может за короткие сроки и с незначительным финансированием провернуть столь сложное дело. Картины, скульптуры, драгоценности – всё стаскивалось со всей страны в Москву. В качестве мест размещения гостей пригодились корпуса, отделка которых была завершена в пожарном порядке. Стройки закрывались крашеной парусиной, наводился парадный блеск.

Город выглядел грандиозно – видно было, что имеющаяся красота вскоре потеряется перед сиянием будущего. А пока цветная парусина замечательно смотрелась на фоне белого-белого снега, в народ метали золотые, пушки непрерывно палили, колокола звонили, а я посреди всего этого изобилия сиял как новогодняя ёлка – корона, порфира, скипетр, держава усыпаны драгоценностями. Пусть чуть ли не половина из них были стекляшками, огранёнными на моей мануфактуре – Цильх, когда понял, что от него хотят, подпрыгнул, понимая уровень доверия к себе, но даже старый Позье⁶² не смог разглядеть их среди настоящих бриллиантов, рубинов и прочее.

Откровенно говоря, было сложно. Я мужчина не слабый, но полдня таскать такую тяжесть одежд и украшений на себе было сложно, особенно болела шея – императорская корона аки звезда слепила моих поданных и гостей империи. Мне приходилось принимать поздравления от посланников европейских монархов, среди которых выделялись принц Генрих Прусский⁶³ и граф Луи Прованский⁶⁴, и уверения в преданности от своих подданных.

Вейсман, сияя как начищенный пятак, командовал солдатами, одетыми в яркие мундиры русского кроя и вооружённые новыми ружьями. Они, как балерины, невероятно красиво перестраивались на маршах и манёврах, как статуи стояли в карауле. Кавалеристы гарцевали, демонстрируя высочайшую выучку. Артиллеристы стреляли с какой-то невозможной скоростью. Пусть, особенно среди конников, чуть ли не на треть составляли новики Петербургских императорских корпусов, но кто об этом мог узнать, кроме пруссаков?

Фон Цитен⁶⁵ по-прежнему оставался директором Кавалерийского корпуса, и скрыть от него такое было невозможно. Но я пока надеялся на молчание старого Фрица – продемонстрировать нашу даже небольшую слабость миру для него сейчас было нежелательно, он лелеял планы в Германии, и попугать нашим возможным союзом своих противников ему было очень неплохо. А сам он понимал, что основные наши войска остались вблизи границ, а для, по сути, вспомогательных частей такой уровень умения был весьма неплох.

В суете вокруг коронации, многочисленных приёмов и балов я всё отчётливее понимал, что нам не хватает демонстративной мощи. Что могли увидеть европейские послы в нынешнем Петербурге, между прочим – столицы России? Скромные дома, государственные учреждения, учебные заведения, растущий порт – и всё. Где блестящие дворцы – признак богатства и силы государства? Где украшения, променады? Где, наконец, слепящий блек, подобный парижскому, лондонскому, венскому?

Без этих признаков величия государства они видели только скромность и занятость России внутренними делами. А надо пугать силой и мощью, чтобы они сто раз подумали, прежде чем решаться напасть. Однако вложения в такую демонстрацию были бы очень внушительными, а мне не хотелось рассеиваться, по крайней мере, пока.

В качестве такой витрины тщеславия уже сейчас годилась Москва, вскоре подтянется Архангельск – один из основных наших портов, а вот с Петербургом ждём, что сможет сделать Шувалов-младший.

Глава 4

– Алексей! Алёша! – голос, раздавшийся над ухом, слегка напугал Лобова. Молодой человек был погружён в расчёты, внимательно рассматривая своды старинной церкви Троицы в Фолкирке⁶⁶, где он изучал методы английской металлургии под руководством Чарльза Гаскойна.

– Сидоров! Ерёма! Чёрт тебя побери!

– Что это ты, Алёша, нечистого поминаешь? – широко улыбался ему приятель.

– Да, с кем поведёшься, Ерёма! Шотландия…

– Ха-ха-ха! Да ты, дружок, совсем здесь одичал.

– Ты же меня, Ерёма, в церкви подкараулил не затем, чтобы рассказать, что я одичал? И как ты меня здесь нашёл-то?

– Как нашёл? Тоже мне задачка! Ружичка в доме Гаскойна спросил, мол, тебе письмо. А ты, поди, здесь молишься? Совсем местным стал?! – Зубоскалил Сидоров.

– Да поди ты! Красиво здесь! Триста лет назад в этакой глуши построили такую церковь! Представляешь, Ерёма? Отстали мы от них…

– И что?

– Да, ничего! Надо скорее догонять.

– О! Так я по этому поводу сюда и приехал! По тебе, конечно, тоже заскучал, но и дело надо знать! Здесь тихо посидеть можно где?

– Вряд ли. Город маленький, а я в доме Гаскойна живу…

– Жаль… Ладно, в Лондоне тебя навещу, братец! Ты лучше расскажи, что у тебя за проблемы с Уокером и Гентсманом возникли.

Алексей в трёх словах объяснил загвоздку. Сидоров задумался:

– Значит, говоришь, Уокер секрет у Гентсмана выкрал?

– Говорят. Там такие сказки рассказывают, что он под видом нищего проник на завод, якобы погреться у печи, и весь процесс изучил. Но я не верю в эдакое! Здесь же столько нюансов! Думаю, что подкупил Уокер кого из мастеров, но Гентсманы до сих пор в ярости. – с улыбкой произнёс Лобов.

– Ладно, Алёша, тогда позволь откланяться. Задачу я понял. Ещё свидимся! Знаю, брат точно! – улыбнулся и растворился в полумраке храма.

Лобов покачал головой и подумал:

– Хороший человек Ерёма, да и слово своё держит твёрдо!

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Андрей Разумовский прибыл на коронацию с супругой. С него уже было снято за заслуги его наказание, и он был официально приглашён на торжество. Его молодая супруга Даша произвела форменный фурор – невероятно красивая и грациозная дама немедленно подняла на дыбы всю свободную от брачных уз часть мужского общества империи, да и иных женатых она тоже весьма отвлекла от собственных вторых половин.

Жёны начинали тихо ненавидеть горную красавицу, но она вела себя в полном соответствии со своим семейным статусом, от мужа ни на шаг не отходила, во всём его поддерживала, при этом легко и непринуждённо демонстрировала ум, образованность и острый язычок.

Дарья была настолько великолепна, что её уже начали поминать в проповедях, как пример истинно православного поведения, пока ещё только московские попы, но явно слава её разбежится по империи очень быстро. Появление Разумовской в обществе вызвало невероятный интерес молодёжи к черкешенкам, что вскоре стимулировало ещё большее смешение влиятельных кабардинских родов с русскими.

Но сейчас меня привлекала не столько прекрасная графиня Разумовская, сколько её подруга и верная спутница.

– Андрей, а кто эта дама, что повсюду следует за твоей Дашей?

– У. Павел Петрович! Гляжу, ты на нашу Катеньку глаз положил! Нечто тебе твои люди не донесли!

– Не зубоскаль! Опять сошлю! – засмеялся я, – Столько народу, что всех не представили. Где ты её скрывал три дня-то?

– Так сейчас же бал! Сюда можно больше народу пригласить, чем на приём, вот я и…

– Так что – служанка, что ли?

– Упаси Господи, Павел Петрович! То подруга Дахе, что она вечно с собой таскает – Катя, невестка жены Саши Кривоноса. Её по-настоящему Като зовут. Сначала Даша хотела просить Катеньку с нашим Гришей оставить – маленький он совсем, пригляд нужен, но выяснилось, что у Кривоноса молодая жена непраздна, и доктор Смоленцев запретил ей путешествовать. Так что, Александр с супругой на хозяйстве остались, а Катенька с нами поехала! Она же в России только Кизляр с Моздоком видела и всё! – очень смущённо забормотал Разумовский.

– Кривонос женился? – улыбнулся я.

– Да, женился! Князь Леван Чичуа из Мингрелии⁶⁷ к нам выехал и племянницу Нану с собой взял, а та уж Като прихватила – одна та осталась совсем. Саша их в Моздоке встретил, вот и завертелось. Любовь! Через неделю уже под венцом стояли!

– За Кривоноса я, конечно, рад! А муж Катин?

– А! Что-то я Павел Петрович, сразу не сказал – да вдова она, вдова! Георгий её ещё три года назад погиб. Он из обедневших Чичуа был, Като совсем без него пропала бы, но Нана её любит и не бросила одну. Катя она хорошая, добрая. Даша, вот, моя тоже её как родную приняла. А что, Твоё Величество, понравилась она тебе?

– Есть такое дело! Но кому расскажешь… – в шутку пригрозил я ему.

– Что ты, Павел! Никому!

– Познакомь с девушкой, болтун!

Вдова для меня лучший вариант – общество не осудит, да и церковь не станет сильно протестовать. Вот что за мысли в голове крутятся? Чай уже не юнец! Но девушка и вправду – красивая. Волосы с рыжинкой, глаза серые, стройная, лёгкая…

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Мы гуляли с Катей по Крутицкому вертограду⁶⁸. Парк действительно был очень хорош хоть и похуже, на мой пристрастный взгляд, чем Петергофский, но весьма интересный. Московская зима с обилием снега превратила его в сказочное место, казалось, что сейчас из-за дерева выйдет Дед Мороз или на крайний случай леший. Расчищенные городскими властями аллеи обрамлялись заснеженными деревьями, воздух был настолько свеж и ароматен, что, казалось, сейчас захрустит на зубах, словно крепкое яблоко.

Уже темнело, но в вертограде давно были установлены масляные фонари для спокойного гуляния горожан. На время коронации парк закрылся для простого люда, и здесь могли развлекаться только сановные гости, а сегодня прохаживался я. Катя была прекрасной собеседницей, и пусть русский язык не входил пока в круг её знаний, но мы вполне спокойно говорили на греческом.

Девушка замечательно изучила восточную поэзию, легко и свободно переводила стихи великих Фирдоуси⁶⁹ и Руми⁷⁰ на греческий, а уж «Витязя в тигровой шкуре⁷¹» она просто боготворила и, казалось, могла говорить о нём непрерывно. Пусть её образование имело мало общего с традиционным европейским, но её покойный отец – небогатый азнавур⁷², вложил в единственную дочь всю свою душу и средства, и сделал Катю истинным сокровищем.

При всём восточном стиле обучения, Катя даже не думала вести разговор с мужчиной, причём коронованным, с позиции служанки. Беседа наша шла живо, очень быстро мы начали подшучивать друг над другом. Я не чувствовал, что меня отделяет от девушки какая-то граница положения, и это было очень приятно.

Мы даже поиграли в снежки, Катя совершенно не знала этой забавы и была просто восхищена ею. Когда она вытянула руку из варежки и вытаскивала из своих растрепавшихся волос снег, я тихонько прикоснулся к её тонким длинным пальцам.

– Зачем Вы это, Ваше Величество? – испуганно отдёрнула она руку. Порозовела, отскочила, словно молодая лань.

Я слегка оробел:

– Вам это было неприятно, Катя? Прошу меня извинить! Если Вы того пожелаете, больше я не стану Вас беспокоить. Простите!

Она ещё сильнее порозовела:

– Нет, напротив, мне приятно Ваше внимание! Но…

– Так что же мне делать, Катенька?

Слёзы посыпались у неё из глаз. Я подошёл к девушке и, скинув на снег варежки, начал вытирать влагу с её щёчек. Она прижалась ко мне, всхлипывая, я гладил её по голове. Слова были не нужны.

Катя была прекрасным выбором, который одобрили и моя мама, и доктор Ротов, что уже официально отвечал за женское здоровье в императорской семье, а заодно был и главным бабичевым доктором⁷³ Империи. Девушка сама открыла мне свою грустную тайну, а Ротов только её авторитетно подтвердил: моя возлюбленная была бесплодна. У неё случился выкидыш при известии о смерти мужа, и теперь забеременеть ей была более не судьба.

Что же, это ещё больше упрощало дело – мне уже не требовалось соблюдать график постельных утех и бояться, что снова может объявиться незаконнорождённый ребёнок. Катенька была великолепной возлюбленной: умной, тихой, нежной и, что было очень важно, нетребовательной к материальным благам.

В отличие от Стаси, она не просила дать должности и поместья родственникам и знакомым, не лезла в придворные интриги и заговоры, как Прасковья. Катя просто любила меня и старалась обеспечить мне покой и тепло, и это было пределом того, о чём я мог её просить. Она уже смирилась с тем, что никакой будущей семьи у неё больше не будет: неродовитая бесприданница, вдова нищего потомка младшей ветви не особо влиятельного рода, беглянка в чужую страну, даже язык которой ей незнаком.

Като решила посвятить жизнь детям своей свояченицы, может даже уйти в монастырь, а тут… Любила ли она меня? Похоже, очень похоже, я в этом даже не сомневался. А вот, любил ли я её? Наверное, нет. Мне она нравилась, мне было с ней хорошо, но любовь – это всё-таки нечто большее…

Я, конечно, признал её дядю князем, даровал ему небольшое поместье, даже позволил стать офицером, что уже было редким явлением в России – иностранцев принимали в нашу армию только в виде исключения и именным указом Императора. Но на этом блага для её семьи закончились – Кривонос и сам прекрасно справлялся с ролью отца семейства.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

– Значит, Чарли, ты разорён? – Алексей отпил из бокала неплохого портвейна.

– Алексис! Друг мой! Я очень-очень близок к этому! Без заказов флота мне никак не выжить, а моих средств не хватает, чтобы удовлетворить аппетиты чёртовых придворных! Мои благодетели тоже уже не могут кормить всех этих мерзавцев при этом чёртовом Норте! Слишком уж много ртов сейчас требуется насытить! Эти чёртовы луддиты нанесли большой ущерб чересчур многим, и теперь все они встали в очередь за заказами казны. – его собутыльник и друг Чарльз Гаскойн, находившийся уже в изрядном опьянении, со злостью залпом выпил седьмой стакан портвейна и, как и шесть предыдущих опустевших сосудов, швырнул его в стену клуба. Слуга тут же принёс ему новый дорого́й бокал работы русских мастеров.

– Чарли! Я могу тебе чем-либо помочь? – тон Лобова, как и его намерения, были искренними, – Гаскойн, на заводе которого он провёл почти полгода, давно стал его другом.

– Чёрт! Алексис, деньги твоей императрицы не могут вытащить меня из этой ямы! Если только она сама начнёт заказывать мои пушки! – Гаскойн горько засмеялся, снова опустошил стакан и немедленно разбил его.

– Нет, Чарли, моя империя не будет заказывать пушки на стороне. У нас много своих заводов. Только покупка идей, да обучение. Я могу лишь порекомендовать направить к тебе ещё трёх молодых студентов. Надо? – Алексей пристально заглянул в глаза друга и приобнял его за плечи.

– Нет, Алексис. Это меня уже не спасёт! А что ты сам? – Гаскойн всё пил и не пьянел.

– Должен отбыть на родину по весне, как только откроется навигация в Финском заливе. Пока вот, составляю проекты да пишу отчёты об обучении, в том числе у тебя, Чарли…

– Господи! Ещё останусь здесь один! – Гаскойн почти завыл и обнял голову руками.

– Брось, Чарли! Всё у тебя получится. Хотя… Ты не думал о том, чтобы перебраться за море? Ты же знаешь, что у меня хорошие отношения с наследником престола? Я могу предложить тебя ему в качестве прекрасного специалиста по литью пушек и металлургии вообще! – Алексей произнёс это медленно, отпивая из своего бокала.

– Я? В твою дикую страну? А, извини, Алексис! Но, всё-таки бросить всё?! – яростно выкрикнул Чарльз.

– Стал бы я звать тебя в дикую страну, Чарли! Россия сейчас отличное место для больших дел! Мой будущий император очень неглупый человек, который знает что хочет. Поверь мне, наше царство интересно для строительства будущего, тем более что здесь тебе делать уже нечего. Да и что я тебя уговариваю? Ты же шотландец! Спроси у адмирала Грейга – он тоже стоит очень близко к наследнику, пусть тебе расскажет о возможностях, которые открываются в России.