Владислав Март
Аргх
– Встроенный антидепрессант?
– Это тоже. Победа над тоской миллионами лет создавалась нашими врагами. Мы изъяли эту мощную способность сдирателем и теперь можем её предлагать вам. Человеку очень нужна победа над тоской.
– Не поспоришь. Но как-то мелко. Что за суперспособность? Слышали про единоборства, секс, удачу, бессмертие? Что-то из этого рода можно улучшить, усовершенствовать?
– Возможно, драгоценного человека заинтересует ткань победы над болью?
– Встроенное обезболивание?
– И это тоже. Но тончайшая материя сделает вас нечувствительным к физическим, эмоциональным страданиям и страданиям окружающих, если у вас с ними эмпатия.
– Хм. Не так уж вы цените свой аркх…
– Но, позвольте, дорогой человек! Это бесценные дары с моей стороны. Справедливый обмен. Могу предложить ещё частицу победы над страданием.
– Чем отличается от обезболивающего?
– Имеется ввиду чужое страдание. Когда кто-то не имеющий с вами эмпатической связи получает повреждение, страдает, вы не только не будете чувствовать себя плохо от того. Вы будете испытывать счастье, благость, душевный подъём.
– Садизм что ли…
– И это тоже, но намного благодатней. Согласны на обмен?
– Подождите, дорогой, подождите Иофис… Я правильно услышал, что денег не будет?
– Изумительно верно, человек.
– И всякого бессмертия, здоровья, сумасшедшей удачи?
– Не будет, человек.
– А как отдать вам аргх напомните, само выйдет без проблем?
– Точно говорите. А то, что выберете взамен войдёт без боли и отчаяния.
– Хорошо… Без отчаяния. Плюс вы исчезаете из моей жизни и не приходите завтра ни в ресторан, ни в офис, перестаёте называть меня человеком и такое прочее, так?
– Всё так. Дорогой, че…э-э… Да.
– Окей. Я беру всё. Ваши антидепрессанты, обезболивающее и это счастье, когда кто-то плачет. Я же не потеряю рассудок от такой комбинации?
– Не потеряете. Более того, скорее всего ткани сольются в вас и, я не уверен, Солнце я знаю недостаточно хорошо, но я почти могу поручиться, что при слиянии возникнет дополнительный бонус. Так у вас говорят.
– ?
– Это будет связано с повышением выносливости, закалкой, возможно увеличится плотность костной ткани. Какой именно аспект затронет я не скажу сейчас. Могу уточнить, когда зайду завтра за аргх. Зайду?
– Мы ещё увидимся?
– Нужно же мне забрать аргх. И передать все новые ткани для вас. Договорились?
– Ай, давай уже закончим, – я махнул рукой в сторону гостя. Я устал. Тренинг, кошмары и дураки. Пора домой, пора на поезд. Скоро новая командировка. Может быть в Аргхангельск, хе-хе. Мой собеседник не знает, что утром меня и след простынет.
Иофис встал быстро как распрямившаяся пружина, едва не испугав меня и подошёл к моему краю стола, вокруг которого мы сидели всё это время. Он вдруг выставил перед собой свою руку, долгую как швабра и легонько ткнул меня в грудь, примерно в области сердца. Затем отшагнул, наклонив голову, с похожим на почтительное извинение жесте подбородком. Я не почувствовал боли. Просто я не люблю контактов с телами людей такого рода.
– Всё, – сказал тыкнувшийся меня пальцем Иофис, – завтра я зайду в ваш номер на минутку забрать аргх и занесу ткани побед.
Я решил больше ничего не говорить, помог гостю выйти через турникет офиса. На крыльце подождал пока он уйдёт достаточно далеко и затем повернул в другую сторону, по счастью, это была сторона метро «Московские ворота». Сторона, позволившая мне скоротать день глядя на мерзких туристов всё никак не падающих в канал Грибоедова головой вниз, на толстый лёд ожидающий их черепные кости.
После возвращения в отель, с позднего вечера меня стало мутить. Состояние знакомое каждому накануне гриппа или другого вируса. Продрома. Настроение ушло. Во всём теле появилась мышечная слабость, странно сочетающаяся с резкими движениями при любой нервозности. А нервозность всё нарастала. Дыхание стало горячим, кожа потливой, душ не принёс никакого релакса. Температура воды казалась то слишком холодной, то слишком горячей. Хотелось только одного – забраться под одеяло, под два одеяла и проснуться завтра будто не было этого предчувствия болезни. Уже оказавшись под душным гостиничным покрывалом, я понял, что события ускоряются. Лёгкая дрожь и затуманенность мысли. Жажда. Желание привести ноги к телу и отключиться. Но уснуть не вышло. Дважды я вставал пить горячий парацетамол и каждый раз возвращался под одеяло более больным, чем из-под него вышел. Когда стихли за окном звуки города добавилось чувство отёка, напряжения в левой грудной мышце. Как будто я занимался спортом и растянул её. В положении на левом боку она казалась каменной как после когда-то любимого жима от груди, но каменность эта была болезненной. Плотный отёк, словно силикон вставили. Кожа на груди была горячей. Движение руки ограниченным. И без того бессонная ночь стала невозможной на левом боку. Подушка медленно промокала потом от волос. Простынь и одеяло скатывались в бесформенный конгломерат. Бесполезный отсчёт времени до утра нагонял страх. Едва отключившись, как мне показалось на час, я подскочил от неприятного чувства тяжести в груди слева. В моей отёкшей мышце натурально сидел «камень». Я мысленно материл Иофиса, да и себя конечно, за то, что дал прикоснуться ко мне пальцем. Именно это место теперь было очагом жара, повышенной чувствительности, ограничения моего положения в постели и какой-то глубокой мышечной болью. Я встал, наблюдая, что рассвета нет и подошёл к зеркалу ванной комнаты.
На моей левой груди, повыше сердца был сильный отёк, яркое розовое воспаление кожи, а в центре него, как второй сосок, блестел синюшно-багровый очаг с белёсой шапочкой. Карбункул, поставил я себе диагноз, вспомнив какое-то страшное хирургическое слово. Я попробовал лимфоузлы под мышкой и на шее, осмотрел язык и глаза. При таком огромном, вероятно гнойном очаге, никаких прочих изменений не было. Я отметил, что и озноба с потливостью тоже нет. Всё теперь сосредоточилось слева под ключицей. Удивляясь тому, что острой боли почти нет, я всё же осторожно сдавил карбункулоподобное воспаление пальцами обеих рук. Кожа удивительно легко раскрылась, порвалась на месте снежной вершины-возвышения в центре красной кожи. Из образовавшейся дыры с копейку размером стала выходить молочного вида жижа с примесью крови. Тяжесть и отёк сменились облегчением. По-прежнему почти безболезненно я надавил со всех сторон и тут же вынужден был схватить первое попавшееся полотенце. Кефирная жижа, объёмом около рюмки коньяка вылезла из меня. Я надавил третий раз уже полотенцем и вытер об него пальцы и кожу на груди. Далее через огромную пору вяло текла кровь, жижа закончилась. Я положил испачканное полотенце у зеркала и залепил свою рану стопкой бумажных салфеток. Вымыл руки и наблюдая как медленно промокают прилипшие салфетки на груди почувствовал себя в норме. Сонливость ушла, захотелось пить. Я сделал чай из пакетика и отдельно с водой растворил очередной парацетамол. Хуже от него не будет, а польза вероятна. Выпить лекарство я не успел.
В дверь тихонько постучали. Не так как стучат горничные. То было скорее поскрябывание по двери, чем стук отдельными маленькими ударами костяшек пальцев. Я набросил халат поверх моей раны и почти голого тела, полулюкс как-никак, халат имеется, и открыл. На той стороне стоял Иофис, одетый в ту же городскую магию пиджака, джинсов и водолазки. Только сейчас я отчего-то пристально рассмотрел его лицо. Бледное, без щетины, с редкими светлыми волосами, достаточно длинными чтобы они распадались на куцый пробор. Подбородок и скулы заострённые, как его долгие локти, неровный рот и брови домиком. Морщины его неопределённого возраста походили за зажившие первичным натяжением раны. Были прямыми с периодическими поперечными метками, как бывает после снятия швов какое-то время. За его спиной кто-то провёз по полу чемодан на колёсиках, за моей спиной сквозь щель шторы показался восход.
– Я пришёл чтобы забрать гааргх, извольте принять ткани побед, – стоящий на пороге передал длинной рукой стакан с непрозрачной жидкостью, вторую руку он также выставил, вероятно, ожидая что я ему дам аргх.
Мне вспомнилась в деталях больная ночь, выдавливание из себя какого-то молока и я невежливым жестом взял его стакан и поставил на полку у сейфа. В пустую просящую руку принёс ему своё испачканное полотенце.
– На! Думаю, что это оно, – поскольку пару секунд он не убирал руку с моим грязным полотенцем я взял комок промокших салфеток с груди и положил ему всё сверху полотенца.
– Забирай и уходи.
– Выпейте сегодня, – мы оба посмотрели на стакан.
– Я уточнил, укрепления костной ткани не будет, только выносливость к утратам.
– Что? – я ещё раз посмотрел на подобное маске неестественное лицо Иофиса. Он не ответил.
– О чём вы?
Почти с поклоном Иофис отступил в глубину коридора и пошёл налево, он так и нёс моё полотенце с салфетками на вытянутой руке. Он не сказал больше ничего. Никакого спасибо и до свидания. Словно в момент передачи для него началась новая глава. Я прикрыл дверь и вернулся в ванную чтобы осмотреть рану. Помыл кожу вокруг стихающего на глазах отёка жидким мылом и приложил немного туалетной бумаги. Потом вдруг вспомнил, что в куртке у меня может быть пластырь. Я перебирал карманы и искал его, пока не понял, что это было давно и в другой ветровке. Стакан всё это время стоял, выдаваясь вперёд своей совершенной гранёной формой. Яркий на фоне асфальтового цвета дверцы отельного сейфа. Я поднял его и посмотрел на просвет. Стакан был из ресторана, я пользовался таким в первый день. Содержимое напоминало «Фанту», если бы в неё капнули немного томатного сока. Это могла быть чья-то кровь. Кто-то так же утром проснулся и выдавил из себя желтизну с прожилками крови из образовавшейся раны. Может это моча? Я покачал стакан и принюхался. Ничем не пахло, жидкость перекатывалась, скорее как желе, чем как вода или моча. Стакан отправился на своё место к сейфу. Я попробовал ещё поспать и у меня получилось.
