Владислав Март
Вонь
Способность брать от природы как наблюдения, как и реальные осязаемости, развилась во мне за время жизни в доме чрезвычайно. Тут и там выкапываю на дальних опушках рябину да сирень, сосенки да многолетние травы. Недавний поход за двумя вёдрами папоротников запомнился. Всю эту бесплатную радость природы я пересаживаю вокруг себя, обозначая границы своего мира. Вот они, шахматные порядки крыжовника и смородины, калины, обозначающие место, с которого я не люблю людей особенно сильно. Черту, пересекая которую, всякая человечная тварь рискует. Моя зелёная красная линия. Линия, за которой мой не обращённый на определённого мизантропизм, становится прицелом и полётом снаряда требюшета. Я с каждым месяцем плотнее и гуще присаживаю унесенное из леса, вокруг ранее воздвигнутого забора и с его внутренней стороны. Цветы с пчёлами, розовые шипы, игольчатая хвоя, терновый куст и глубокая канава. Какой вам ещё нужен знак, людовеки, чтобы не приходить сюда? Что ещё я должен посадить вокруг своего дома чтобы вы не приносили листовки для голосования, не побирались консервными банками для блиндажных свечей и не крестили меня к празднику чьей-то уважаемой матери. При взгляде с дороги, каждый слабовидящий и туго соображающий определит, что дом мой не приветствует гостей. В нём довольны плющом и виноградом, изгородью и рвом, всегда закрытыми воротами и не выглядывающими за пределы участка лучами ламп. Всё внутрь. Всё для себя. И пусть Пёс – самый добрый и дружественный на свете – гостям этого не узнать. Гостям виден лишь его волчий оскал и размер. Необразованным невладельцам собак, мой Пёс сгодится как преграда, как ещё один биоаналог забора. Непонимающие кто друг, кто нет, они такие чужие мне. Оставайтесь там. Вне. За. Шагайте мимо. Стойте спиной. Мы чужие и тому рад. Будет новая весна и я привезу из леса новый ряд ёлок. Их аромат – не валериана, но оба мои собственные и я с ними, и без вас.
По небу, точно над моим прямоугольным кусочком красоты, пролетели два ворона и два их отпрыска нового выводка. Взрослые летели прямо, не делая лишних взмахов и не меняли высоту. Младшие двигались рывками и обогнали родителей. Как это прекрасно, видеть на голубом небе чёрных крупных птиц. Я оставил им вчера яблоки. Но они не притронулись, лишь гаркнули на меня из ветвей пару раз. Нескоро начнут принимать что-либо от человека. Они же видят моих соседей, держащих собак на цепи. Они же знают, что ружья стоят в домах без сейфа. Вороны видят каждую пятницу, как человек травит себя растворами ядов, что ему отравить птицу или соседа? Пустяковина, а не дело. Человек приносит только несчастье тем, кто парит. Тем, кто не такой. И тем, кто просто сосед. Наверняка, у воронов есть такое поверье, если ты паришь над человеком, то быть беде. Пари там, где человека нет. А если такое место не повстречалось, то пари хотя бы над мёртвым человеком. Всё именно так и не наоборот. Ворон над телом мёртвеца – это к удаче. Для ворона. После обеда птицы дразнили Пса, спрыгивая с забора на землю и возвращаясь назад. Пёс не успевает за ними. Но играет он честно, не использует свою магию. Только носится по траве за длинноносыми пернатыми словно щенок. Если и догонит, хватать не станет. Пёс знает, что в вороне яйцо, в яйце бабочка, в бабочке маршрут-навигатор. Она сядет на вершину мира, махнёт крыльями и вся человеческая пыль рассеется. Миром станут править вороны. Сказочно лучший выбор, чем гуманоиды. Пёс как бы и не против такого сценария. Но я могу тоже пострадать от взмаха крыла бабочки, а Пёс меня любит. Не торопит потому события. Ждёт Пёс пока меня прикончат люди запахом своим либо поступками. Тогда не нужно сдерживать бабочку. Тогда Пёс запустит маховик: ворон – яйцо – бабочка – начало мира – конец мира.
Пёс мне велит ждать. Не поддаваться токсинам мыслей и народонаселения вокруг забора. Ждать. Очень скоро, но не скорее, чем размораживается вечерняя собачья еда после морозильника наступит событие. Но всё же очень скоро по меркам сытого. Подожди. Да, Пёс, подожду. Он мне рассказал как-то. Событие. По небу полетят гигантские инсекты. Птицы к тому моменту благополучно переселятся в недосягаемую сказку. Они же, инсекты, выползут из всех щелей, где прятались тенью времени и прахом забытого. Насосутся выдыхаемым человеками ацетальдегидным воздухом, расправят члены и брюшка, разомнут челюсти, взмоют в небеса над городами и посёлками. Люди обрадуются им, что неудивительно. Люди вынут из себя свои глаза и вставят в инсектов, чтобы те видели лучше. Люди отдадут летунам свои руками ценное, чтобы те несли по воздуху что-то полезное. Люди бросят работать в саду и писать музыку. Станут лишь обсуждать полёты инсектов и слушать отчёты об этом по радио. Телевизор смотреть без глаз невозможно. К тому времени телевизор будет смотреть невозможно. Затем случится следующее. Люди вставят в инсектов то, что они называют душами. Свои ожидания и любопытство, характер, всё что делает двух отвратительных людей различно отвратительными. Вставят свою разность в летающих тварей. Инсекты в растворе воздуха станут сложными и опасными, как сами пустодушные внизу. Так и вижу, как полетят они, подобные шестируким подставкам под офисные стулья на колёсиках. Как перекрещенные кресты. Как кресты с модификацией креста. Как запрещённые чужие кресты из памяти деда. Излишне многорукие, чёрные как совесть паука. С переданными человечьими фибрами и огнеострым вооружением, инсекты не смогут устоять на привязи в границах своих хозяев и полетят творить добро за предел. Закрывать окна выглядывающим, гасить рассветы влюблённым, отбирать тепло у голых. Всё ради потехи на радиоволне слепым бездушным безруким творцам их. Всё воинство пролетит над моим участком и скроется в чёртовой дали, меня и Пса не интересующей. Будут с той поры мои заборы и мой виноград, и мои шипастые розы лучше охранять меня от гостей. Безголовых пустых людей, что запустили в небо самое заковыристое, что имели, чтобы нашкодить тем, кто запустил не первым. Радио я отключу. Безрукие мою калитку не потревожат. Станем мы урожай собирать и радость наживать. Пёс так говорит. Молча. Глазами. Как зороастрийский пророк, отбрасывая тень от нашего костра. В то время, когда вся дрянь улетит, а пустые люди будут падать в канавы от отсутствия смекалки, я заживу сладко и притязательно. Вся природа станет моя, вся яичница, весь хмель и радуга. Настанет светлое время, которое будет мной довольно. Я выращу плоды, детей, книги, бороду и память о самом дорогом. Пёс повзрослеет и станет лениться творить свою магию. И так будет нам хорошо, что не станем мы спрашивать у Пса. Вопрос, на который не хотим знать ответ. Вопрос – когда вся эта дрянь полетит обратно? Когда она прихватит с собой в дальних кордонах новую дрянь? Когда эта двойная дрянь убьёт всё что мне дорого просто потому что я живу под небом, по которому дрянь перемещается? Это произойдёт в день когда вернётся вся дрянь.
