Владислав Март
Вонь
Быстро же я отвлекаюсь от внутренней красоты, от цветов внутри участка на внешние мысли. Как слаб. Учиться у Пса, учиться. Всё это болезнь собирателя хмеля. Пронеслось лето, от всхода первых хмельных щупалец до сталактитов шершавого ковра покрывающего крышу беседки изнутри. Зеленели, желтели, золотели, янтарели, чайнели, коричневели шишки. Собрал. Заболел. Надышался хмелем и успокоился до базовых настроек. А в них, там, за пределом налёта образования и этики, за ними оказалась спокойная ненависть к лишним людям. У меня болезнь, Пёс. Я по умолчанию родился чтобы не любить людей. Из меня получится идеальный агрессор, только обнулить внутренний Макондо. Ох, я бы взял высоту и провёл референдум. Ох, мне бы драккар да весло. Хорошо, что самолечение Псом помогло. Хорошо, что эффект от хмеля временный. Выспался и снова мне никому не нужно доказывать, никуда не нужно тащить знамя. Мне помогают прогулки с Псом. Я успокоился до полной осознанности. Такой, что не снилась ни одному автору книг о саморазвитии. Всего-то собрал урожай хмеля. Своего сам себе. Покой открыл мне глаза. Я люблю заборы и собаку, тишину и звёздное небо. А не люблю только людей, отбирающих у меня внимание к моему всему и приносящих мне свои людовецкие подарки: испражнения их культуры, войну их глупости и веру, что прошлое даёт им право творить безобразие сейчас. Болезнь собирателя хмеля. Это своего рода медитация, открывшая мне занавес. Да, Пёс? Всё так? Ты же меня поддерживаешь? Солнце меня поддерживает. Ворон, сорока, старые книги и музыка. Где-то, пока не знакомый со мной второй человек. Я полон помощи и поддержки. Не говоря уже о том, что меня держат мои ноги. Мои дороги. Приятно, что как бы далеко я не улетал, меня ждёт дом, кусок земли, скрытый зеленью, собака и всё благолепие жизни. Я часть каждого этого цветка и комка глины. Вместе с близкими я могу делать этот кусочек лучше. Никому за забором не делая хуже. Такой пещерный, в своей прекрасной пещере полной звёздного неба.
Вот только валериана. Она всё-таки воняет. Не даёт мне покоя. Напоминает о мире снаружи из которого можно по неосторожности принести в дом несчастье, разложение, ненависть. Стать злым. Я так легко начинаю вонять вместе с валерианой. Чтобы я ни вдыхал носом, теперь я чувствую вонь. Потому что разложение у меня в голове. Потому что мне сложно просто жить красиво и не обращать внимание на окружающих. Мне отчего-то нужно чтобы они были частью моей жизни и жили по моим правилам. Такая вонючая мысль. Куда не переставь эту траву, она уже заполнила мне пазухи и альвеолы. Она воняет внутри меня, даже если я давно выбросил декоративный сухостой. Даже если зима и нет никаких цветов и трав. Я воняю за всех них. Самое странное, что вонь эту чувствую только я. Соседи не приходят ко мне с претензиями, что им мешает моя вонь, рождённая от ужасной несовместимости меня с ними. Они не жалуются мне на их же вонь во мне… Потому что они её не различают в потоке собственной? Валериана, что ты скажешь? Надо обнять пса и занюхать вонь этой жизни запахом прекрасной собаки. Вот, что я могу себе посоветовать. Посоветовать, рассказать людям, заповедью сделать.
Сказать. Я с ними никогда не разговариваю. Сторонюсь. Если не за забором, то всё равно мы не на одной стороне. Это выглядит так, словно у меня уже есть интернет – вместилище всего моего внимания и времени, а у них ещё нет. Рядом, но не вместе. Будто у них уже изобрели религию и вся их жизнь подчинена некоему расписанию, а моя нет. Будто у меня очки прозрачные, вижу всё как есть, а у них – зелёные. Всякая стекляшка в них, все бутылки – сокровище изумрудного города. Будто…, будто у них аносмия после пандемии, а я чувствую. Я чувствую запахи. Это запахи разложения. Они подступают. Забор мой, пёс мой, ненадолго отводят дух от меня. Ветер, дуй на меня. Дождь, накрой меня. Валериана, перебей этот дух, эту вонь своей. Вернуть в центр стола, вернуть растение ближе к моему носу. Больше вони валерианы, больше защитной вони от внешнего духа. Гниёт, разлагается собрание человеков под моим забором. Ходячие вонючие. Мне мало быть глухим, мне нужно потерять ещё и обоняние. Потерять возможность чуять человека по его вони. Как много я готов потерять только бы не поддаться влиянию, только бы не прикасаться никаким образом к ним. Не стать частью. Не сваляться в ком. Не записаться в строй. Не слепиться в снеговика. Не начать вонять. Но из-а всех этих самоограничений, мир мой съёживается до размера вазы валерианы. До пятачка сосуда, защищающего место под собой от оседающей пыли. Я есть точка на столе держащая вонючую вазу ради того, чтобы на стол не вывернули самосвал навоза.
