Владислава Николаева
Игорь
Рьяный
Тёмная громада взметнулась вверх, вспенившись белыми кольцами на гребне, и вся масса воды снова обрушилась вниз, сливаясь с водами океана. Чёрное беззвёздное небо не давало ни ориентиров, ни надежды, ни света. По нему под напором ветра ползли тяжёлые рваные тучи, ещё чуть-чуть и небесные хляби разверзнутся, обрушив на несчастных, оказавшихся в плавании, холодный зимний дождь. Только крайность могла выгнать в эти тревожные места зимой.
Корабль с оборвавшимися парусами, скрипя и кренясь, тяжело переваливался с гребня на гребень, то ныряя в пропасть, то резко взмывая на пик очередного вала. Гремящие, рычащие, как звери, волны смывали с палубы людей, выписывая тем самым смертный приговор – утопающих некому было спасать. За грохотом команда не услышала, как треснула мачта. Её столб величественно, будто замедленно, на глазах обречённых упал, проламывая борт и унося на дно остатки парусов. В пробоину с яростью хлынула тёмная вода, и остатки мужества покинули терпящих бедствие.
Жестокая стихия дробила дерево, пережёвывала тела, глотала металл. Она не боялась ни оружия, ни силы, ни чинов, она не знала страха, не слушала молитв и никого не жалела.
В наполовину залитом водой трюме плакали дети, а палуба опустела через пару минут после падения мачты. Корабль всё глубже проседал в чёрные беспокойные воды. Вниз полетели холодные струи – пошёл дождь.
В полумиле из глубины всё же вынырнула одинокая голова. Вал за валом обрушивался на неё со спины, намереваясь если не проломить череп, то удушить своей огромной тяжестью. Пловец однако упорно двигался в одному ему известном направлении, не сбавляя темпа загребая сложенными ладонями холодную воду. Он дышал ровно, его лицо было невозмутимо, как будто мужчина в самом деле рассчитывал таким манером добраться до берега.
Вскоре удивительный пловец нагнал неуправляемый корабль. Увидев судно, он на время прекратил грести, позволив волнам швырять себя вперёд. И волны швыряли. Любой, оказавшийся на его месте, был обречён, но он почему-то совсем не беспокоился. Рассмотрев корабль, отдохнув немного, мужчина ещё быстрее погрёб к судну.
Ну вот. Сейчас его долбанёт о борт, и всё. Стихия не любит самоуверенных.
Ситуация патовая. Скользкие борта давали возможность сорвать ногти, но не взобраться на палубу. Покрутив немного мокрой головой, пловец взял немного вбок, и волна сама впечатала его в палубу, грубо приложив плечом о доски.
Всё, теперь не встанет. Волна глумливо облизала замершее тело.
Мужчина почему-то остался на борту – ловкач, успел вцепиться в пенёк мачты, на одной руке удержался. Пловец сжался, приник к мокрому дереву, пережидая очередную волну. Вот снова вскинулся – всё, на борту ни души. Последние две волны, волны-хищницы, волны-убийцы слизали с палубы последних жертв. Лицо пловца не отражало эмоций. Человек редкой суровости должен был хотя бы сощурить веки, уберегая глазные яблоки от солёной воды. Он – нет. А дальше, опять. Вместо того, чтобы воспользоваться лестницей, до которой можно добраться подвергая себя опасности, вместо того чтобы ползти по голой скользкой палубе, кулаком проломил доску под собой, не самым традиционным образом попав в трюм.
Нырнул и подскочил поплавком. Вода с плавающим в ней скарбом уже почти добралась ему до груди. Трое детей рыдали от страха и бессилия, собравшись у затопленной лестницы наверх – в люке враспорку сидел окованный железом тяжёлый ящик. Чёрное мокрое дерево – тупой тяжёлый предмет, орудие будущего тройного убийства. Двое мальчишек и девочка отчаянно боролись с ним, но всё было бесполезно, вода поднялась слишком высоко, опора уходила из-под ног, в тонких руках не было силы для хорошего толчка. Девочка вскоре уже ничем не могла помочь, вода накрыла её с головой, и руки понадобились ей, чтобы удержаться в рядах живых ещё хотя бы десять минут. Больше десяти— маловероятно.
Мужчина, до сих пор незамеченный, в два широких шага добрался до троицы. Они, не сговариваясь, обернули на него ошеломлённые лица. Уж они-то как никто знали, что помощи ждать неоткуда.
Мужчина играючи выкинул ящик недавно ушибленной рукой и, не теряя времени на разговоры, выпихнул наверх девочку.
Через секунду в трюм через новое отверстие внеслась новая порция воды. На лице мужчины появилось чувство, далёкое от спокойствия. Наверху его опасения подтвердились – девочки нигде не было видно. Он встал на палубе в полный рост, зло ударил ногой в остатки борта. Доски полетели в воду, а за ними встревоженные мальчишки, которых мужчина выкинул за борт сам, не дожидаясь, когда это сделают природные силы.
Тем временем молот волны уже был занесён над ним. Вал поднимался, чтобы ударить. Мужчина побежал, два шага и только – бульк! рыбкой, прыгнул перед самым ударом в глубину, убежал от вала.
Когда он снова появился над поверхностью, в его щёку упиралась безвольно опущенная голова девочки. Мальчишки радостно воскликнули, увидев обоих. Радостный крик проглотила буря. Никакой радости не прорваться из её рёва.
Как и надеялся мужчина, мальчишкам хватило сноровки добраться до досок.
Опасность далеко не миновала – девочка нахлебалась воды и потеряла сознание. Да и не утони они с кораблём или с волной, низкая температура доконает их за час. Мужчина хмурился, кулаком вжимая спину девочки в свою грудь. Она пришла в себя, закашлялась, закрутила головой, к горлу подкатила вода, полилась из горла обратно.
Мужчина подтянул к себе мальчишек и снова поплыл, продвигая себя вперёд с помощью всего тела, словно дельфин входя в воду головой. Упорства ему было не занимать, но тяжёлые мысли не покидали его. Дети цеплялись за него руками, которые становились всё холоднее по сравнению с его разгорячённым упражнением телом. Ещё он знал, что они давно не ели, зато наглотались холодной солёной воды. Они умрут не так скоро, как остальной экипаж, но умрут.
Лицо мужчины исказилось как от горечи. Его натура протестовала против выбора, который требовался от него.
Если не выбрать сейчас одного из них, чтобы тот мог плотно прижаться к его согревающей спине, все они продрогнут и погибнут.
Он перестал грести. Замер, тяжело дыша от злости. Три хрупких тела невольно прильнули к нему. Его взгляд зацепился за сжатые на его плече бледные пальцы. Мысли стали ещё более невыносимыми. Как, спрашивается, будет жить его избранник, зная какой ценой обошлась эта безрадостная жизнь?
Вал следовал за валом без перерыва. Дети со страхом и надеждой смотрели в построжавшее лицо спасителя. На миг в нём промелькнула ненависть, и он, приняв какое-то решение, ещё быстрее, чем прежде поплыл вперёд.
Волны, волны, волны, уже не волны – валы. Их правильно называют – валы. Они высокие, как горы, и тяжёлые, как горы. Они гремят, как сталкивающиеся горы.
Через полчаса, когда впереди из-за валов показалось что-то, за спиной мужчины были почти мертвецы. Местные воды видели немало таких – почти мертвецов. Они ещё бодрятся, они двигаются, говорят, их зрачки реагируют на свет, совсем как у живых, они даже скажут, что с ними всё в порядке, надо только отдохнуть, но заснув, им уже не проснуться…
Что там, впереди? Остров? Им это уже не поможет.
Крошечный остров, не зоркому не заметить. У островка обрывистые края.
Отвесная стена переходила в горизонталь в пяти метрах от места, в которое вбивались волны. Туда же, в голую скалу вынесло и их. Мужчина принял удар на свою спину. Дети не держались сами, безжизненно повисли на нём, не говорили, что всё в порядке, что им только нужно отдохнуть. Он всё отчаянно лез вверх, рыча, помогая себе даже зубами, которые оказались по-хищному острыми. В его распоряжении была только одна рука – ей он пришибся о палубу, в другой он держал тонкие запястья.
Наверху он, придавливая грудные клетки, заставил детей выплюнуть морскую воду, растёр им руки и ноги, вынудил стянуть холодную мокрую одежду, усадил под отвес скалы, развёл костёр, умудрившись разжечь его с помощью промокшего под дождём горючего и, исчезнув на полчаса, вернулся с семью рыбинами в мешке из собственной рубашки, цепляющей глаза белизной в этой темени. Дети дрожали, вжимались друг в друга и почти засовывали ладони и ступни в костёр.
Дождь продолжал лить. Мужчина, сурово сжав челюсти, развёл ещё один костёр и вкатил в него с десяток булыжников. Камней вокруг было в избытке, зато растений невидно никаких. Пустота. Не остров, а голый пень, торчащий посреди холодной бездны.
Мужчина выкатил камни из костра голыми руками, уложил на них рыбин, уже без чешуи, её он снял ножом, который очень кстати не потерялся в воде. Пока готовился ужин, мужчина снял штаны, крепко выжал всю одежду и разложил её по каменному полу вокруг огня под навесом из скалы. Потом он снова растёр детей пахнущими рыбой руками и в очередной раз вышел в дождь, растворившись в темноте за костром.
Его отсутствие было тревожным. Ночь проглатывала высокий силуэт без остатка, растворяла плоть в чернилах, глушила звук высоким воем мокрого ветра. Зима в просторах океана страшна не снегом. Неограниченный ничем простор насквозь продувается ветрами, влага проникает во всё. Холод лишал детей способности соображать. Всякий раз им казалось, что высокий человек ушёл навсегда, ночь не вернёт его.
В первый раз мужчина пришёл с чем-то похожим на дверь, большая довольно толстая доска из промоченного дерева, местами почерневшая. Во второй принёс того же вида ящик, в третий бочку, как оказалось, с пресной водой. Движения его были обыдены, не суетливы. Приладил дверь, загородив их приют от пронизывающего ветра, упёр в стенку скалы, нависающей над головами, завалил внизу с обеих сторон крупными камнями. В отсыревшем ящике нашлась какая-то посуда и соль. От сырости соль застыла серыми комками, разбить её можно было лишь камнем. Детям было не до этого. Рыба незаметно дошла до готовности, и трое были способны съесть что-то горячее без всяких приправ.
Мужчина отлучался ещё, пока дети с жадностью ели, всякий раз возвращался с чем-то новым, неведомо откуда взявшимся на каменистом необитаемом острове. У костра появились затхлые одеяла, большие полотнища ткани, куча ломанных досок и щеп для костра, ящики с инструментами и гвоздями и ещё много досок, всё промокшее под дождём и видавшее виды.
Должно быть, какой-то корабль разбился о берега неприветливого куска суши в свирепом океане, ополчившемся против всего живого.
Всё кончается, и дождь кончился. Звёзды не торопились выглянуть из-за грязной, как сажа, марли туч. Ветер тоскливо выл, остервенело тужась выломать сырую дверь, подпёртую крупными гладкими булыжниками. Дети завернулись в разогретые на камнях одеяла. Воздух пах рыбой, сажей, затхлостью старых вещей. Одеяла также носили тягостный терпкий запах. Где-то, не здесь и не сейчас, горький дух мог бы помешать заснуть.
Ребята провалились в тяжёлый усталый сон. Нечего было рассчитывать, что они проснутся здоровыми на следующее утро. Почти мертвецы. Местные воды видели таких много. Несмотря на все старания, от холода он их уберечь не мог. Зимой в просторах океана так холодно. В местах, далёких от домашнего тепла и комфорта, воспаление лёгких всегда было достаточным основанием для смерти.
Небо над океаном казалось равнодушным и грязным. Дул ветер. Волны ударялись о высокий берег, и грохот сталкивающихся масс заставлял спящих вздрагивать и глубже кутаться в неприятные одеяла.
Когда Клоя проснулась, полоска, там где встречались вода и воздух, посерела. Медленно поднималось неяркое зимнее солнце. Прошёл дождь и закончился шторм, но океан был неспокоен. Из укрытия, где всё ещё крепко спали её брат Лен и их друг Йор, можно было увидеть океан, уходящий до самого горизонта.
Светловолосые вымытые головы мальчишек неподвижно и умиротворённо лежали на толстом слое одеял, настеленных незнакомцем на разогретые в костре камни. Теперь они остыли, и Клоя зябко передёрнула плечами, приподнявшись. На ней была только короткая исподняя рубашка, одежда висела рядом. Прежде чем кто-то увидит её при свете дня, стоило скорее одеться.
Девочка тихонько встала, стараясь не потревожить мальчишек. Она быстро натянула длинную шерстяную юбку и замерла с платьем в руках.
Незнакомый мужчина сидел на сложенных ногах лицом к поднимающемуся жёлтому полукругу. Он не мог её видеть, и Клоя впервые могла рассмотреть его. До этого было слишком темно.
Девочка с досадой заметила, что он молод, настолько, что в стране откуда она была родом, он мог бы быть её женихом. С бьющимся сердцем она вспомнила, как несколько часов назад сидела при нём в одной нательной рубашке, и торопливо натянула платье. За всё время между ними не было произнесено и слова, наверное, для этого просто не было времени, но сейчас Клое казалось, что дело было не в этом. Незнакомец определённо был иностранцем. Его не по-местному тёмные волосы (девочке даже казалось, что чёрные) были коротко острижены, и ни одна прядь не выступала. Кожа голой спины ещё не обсохла, по ней сбегали капли, и становилось понятно, что она такого цвета не от грязи. Нянька говаривала, что далеко во льдах есть люди с такой тёмной кожей, но Клоя в эти рассказы поверить не могла.
Девочка робко переступила поближе, чтобы увидеть лицо мужчины.
Его глаза были прикрыты, поза казалась расслабленной, несмотря на прямую спину и поднятые плечи. Девочка не могла представить его моряком, кожа лица была слишком лощёной, не бывает она такой от солёной воды, сурового ветра, морского солнца и сырого холода. У него не было ни бороды, ни усов, но не из-за молодости, так как на нижней половине лица проступила короткая частая щетина. Хоть солнце уже и достаточно поднялось, Клое всё равно упорно казалось, что и брови, и ресницы, и щетина абсолютно чёрные, она плотно зажмурилась, но когда открыла глаза ничего не изменилось.
Кроме странной внешности, Клою убеждали в правильности её догадки и манеры. Самый распоследний матрос на корабле не позволил бы себе оказаться в присутствии женщины без рубашки и уже тем более без штанов. На мужчине были лишь какие-то смешные короткие подштанники. К тому же это было просто неумно – дело ли сидеть зимой мокрому и неодетому на голом камне вдали от костра? Девочка заозиралась в поисках его одежды. Она была рядом с вещами мальчишек, высохшая и тоже непривычная. Рубашка необыкновенной белизны, словно только выпавший снег, и штаны… ох, нет, кажется, опять чёрные. Одеяние было таким тонким, что могло принадлежать лишь богатому человеку, путешествующему в тепле и не утруждающему себя тяжёлой работой.
Клоя по привычке оправила платье, снова посмотрев на человека и представляя, кем он мог быть. Девочка не без оснований относила себя к воспитанному обществу, так что голых мужчин ей прежде видеть не доводилось. Мужское тело показалось ей чудным и странным. Как много, оказывается, скрывает одежда. По крайней мере, под тканью фигуры представляются гораздо плавней и грациознее. Торс их спасителя, хоть Клоя была ему очень благодарна и не хотела и в мыслях его оскорбить, был словно скручен из толстого каната и верёвок меньшей толщины. Эти верёвки под большим натяжением рельефно выступали и на его шее, и на горле и особенно на руках и ногах, казавшихся длинноватыми. У груди толстый канат горла двоился на руки с тяжёлыми плечами и большими ладонями с длинными пальцами на концах. На самой же груди выступали две почти квадратные выпуклые пластинки, которые продолжались на животе меньшими пластинками. И вся его кожа, откуда ни посмотри, была всё того же необычного оттенка.
– Вы принц? – выпалила Клоя свою догадку и сразу смутилась своей бесцеремонности.
Стоило попридержать язык, разбудить Лена и Йора, и уж потом всем вместе прежде всего поблагодарить спасителя, вместо того чтобы в одиночку задавать неучтивые вопросы. Во всех государствах не знать правителей в лицо дурной тон. Возможно, он будет так благосклонен, что притворится, что ничего не слышал?
Но мужчина, к сожалению, повернулся к ней ещё до того, как она начала говорить.
– От имени своих спутников и от своего имени благодарю вас, господин, – сложив ладони на уровне живота и замерев на полусогнутых ногах, поблагодарила девочка, волнуясь. – Если бы не ваша помощь, мы уже были бы мертвы. Хвалим силы Света за ниспосланную вам силу, смелость и сочувствие нуждающимся в помощи…
Повторяя традиционную форму благодарности, которую ни раз слышала на торжествах, Клоя с ужасом заметила, как чужестранец морщится. В растерянности она позабыла, что говорят дальше и так и замерла на полусогнутых с приоткрытым ртом.
– Надень чулки, – без церемоний велел ей незнакомец.
– Кто вы? – вдруг услышала Клоя голос брата.
Забыв о приличиях, он стоял рядом в полузастёгнутых штанах и встопорщенной нижней рубашке, в сходном виде был и Йор. Клоя их такими не видела.
– Я – Игорь, – он снова поморщился, смерив их взглядом тёмных глаз. – Оденьтесь как следует.
Клоя несколько удивилась, что он так печётся о приличиях, оставаясь при этом почти голым.
– Кто такие игори? – резко переспросил Лен.
– Игорь – моё имя, – терпеливо ответил мужчина.
– Кто вы? – снова спросил Йор.
Клое было не по себе. Она понимала, что имеет в виду Йор, но спрашивать и тем более получить ответ было страшно. Она думала, что страшное позади, что они спаслись… Они не спаслись?
Девочка с трепетом смотрела на лицо мужчины, развёрнутое к ним на канате крепкой шеи.
– Я… прихожу к некоторым на помощь.
Клоя с облегчением выдохнула, но мальчики не успокоились.
– Вы свет или тьма? – переходя рамки, выпалил Лен.
Верх бесцеремонности. После такого назвавшийся Игорем имел полное право отказаться с ними разговаривать.
– Тебе не понравится ответ, – спокойно ответил мужчина. – Спроси, зло ли я, и я отвечу, что я не зло.
Стальной обертон голоса беспрепятственно ложился на шум утреннего океана. Мальчики был также растеряны, как и Клоя.
Не выдумав ничего лучше, они выполнили требование Игоря и полностью оделись, собравшись плотной группкой у горящего с прошлой ночи костра. Второй был потушен и отдавал остатки тепла воткнутой по кругу на деревянные распорки рыбе. Сегодня рыбины, надетые ртами на щепы, вызывали иные эмоции, чем вчера. Вчера Клоя радовалась горячей еде, жадно вкладывала между стучащих зубов мягкие лепестки плоти… сегодня было не по себе смотреть в их выпученные мёртвые глаза…
Мужчина очевидно рыбачил, пока они спали, и поэтому был весь мокрый. Он наловил так много рыбы, что, должно быть, всю ночь не смыкал глаз. Ящиков, коробов, бочек и древесины вокруг тоже стало больше.
Клое было страшно до паники. Девочка сглотнула. Рыбьи глаза смотрели отовсюду. Не видя другого приюта, вернулась ближе к костру, к брату. Лен пихал ей жуткую рыбу, заставлял есть. Поела и забилась в пахнущие горечью одеяла, как лиса в нору.
То ли в еде дело, то ли в тёплых на холоде одеялах, Клоя, удивившись себе, почувствовала нежданный покой, какого не испытывала в последние годы в родном доме.
– Удивительно, что вы не заболели после вчерашнего, – мужчина всё так же сидел под тусклыми лучами солнца, не приближаясь и не одеваясь.
– Мы с ранних лет прохлаждаемся, – быстро ответила Клоя, прежде чем её остановили мальчики.
– Прохлаждаетесь? – недоумённо повторил мужчина, будто не понимая слова. – В смысле, закаляетесь?
Дети в замешательстве подняли глаза. Этот Игорь как-то перевернул слово, переиначил, ребята хотели его исправить, но всякому было ясно, что именно сказанное им слово правильное.
– Вы какой-то дух этих вод? – не выдержал Йор. – Все знают, что это тёмное место. Ваши глаза того же цвета, что воды Рьяного летом.
– Рьяный океан? – Игорь слегка улыбнулся. Странная улыбка, ни радости, ни веселья. – Нет, я не отсюда.
– Что вы собираетесь делать с нами? – сглотнув, спросил Лен.
– Доставлю туда, где можно жить.
Мальчики переглянулись. Клою ни Йор, ни Лен в свой немой диалог не пригласили, но она и так поняла, о чём они думают.
– Что вы возьмёте взамен? – сдержанно спросил Лен.
– Мне не нужно платы, – мужчина фыркнул, и последние призраки улыбки пропали с лица, стёрлись.
– Вы поможете просто так? – удивилась Клоя. – Ни за что?
– Просто так.
– Вы либо не тёмный, либо дурачите нас! – грубо заметил Йор.
– Не наступит тот день, когда я опозорю себя ложью, – отрезал Игорь.
Больше об этом не заговаривали.
По ночам Рьяный превращался в убийцу. Дорога через него занимала недели, недели борьбы, работы на износ и лишений. И это в лучшем случае.
Большинство рискнувших погибали в первую же ночь. Многие оправдывали Рьяного – у берегов, с рассвета и до последних лучей заката нрав его был сносен – он давал пропитание и заработок, но с наступлением темноты не следовало и близко подходить к его водам.
Во всём была виновата тьма, с этим никто не спорил. Выжившие в его штормах смельчаки утверждали, что над Ночным Татем не горит по ночам ни единой звезды и не всходит луна. Только солнцу было по силам разогнать тьму и морок. Днём, если ветры не благоволили, все моряки гребли, как заведённые, потому что ночью оставалось лишь выживать. Воды играли с кораблями, будто в них вселялась нечистая сила. Наутро корабль мог оказаться там, где был за сутки до этого, и всё равно такой исход не был худшим. Не было ни единого случая, чтобы упавшего за борт удавалось достать – что-то утаскивало людей на дно, и моряки верили, что всё оно устлано человеческими костями и полусъеденными телами. Оттого духовные лица никогда не ели никакой рыбы, предпочитая голодать, если придётся, чем оскверниться, отведав хоть кусочек от существ, кормящихся человеческой плотью.
Дети не могли похвастать той же святостью – они с удовольствием ели рыбу, собравшись у костра под навесом.
Игорь не ел и не пил, отчего Йор всё больше утверждался в мысли, что он какой-то дух. Весь день он провёл, поднимая с острого крутого склона каменистого острова обломки кораблекрушения и прилаживая их друг к другу. Поглядеть на него, так можно подумать, что здешнее солнце куда ярче, чем есть. Мужчина ходил повсюду в тонких чёрных штанах и без рубахи. Лен загораживал поначалу сестру, чтобы она не видела голую по самый пояс грудь и спину, но потом утомился и плюнул.
Единственным достоинством конструкции, сколоченной чужаком, была её крепость – он несколько раз испытывал её, без замаха бросая с высоты на скалу. В первый раз она перекосилась и разошлась. Большой вес на силу удара должны были привести к такому результату. Мужчина не сдался и не расстроился. Вряд ли он что-то смыслил в кораблестроении, вес нужно было уменьшать, а он увеличивал. Прилаживал толстые доски, вколачивал длинные ржавые гвозди камнем, что ему потом надоело. Он бросил камень. Дальше вкручивал гвозди руками.
– При всём уважении, господин, – Йор подошёл к нему ближе, – это не поплывёт.
– Поплывёт, – не согласился Игорь, разглядывая грубую плоскодонку с огромным коробом, занимающим почти всё место от борта до борта.
Для четверых она определённо была мала. Либо трое детей, либо один взрослый мужчина крайне высокого роста. Йор хоть и был довольно рослым для своих лет, стоя рядом, был лишь немного выше его локтя. Мальчики встревоженно переглянулись.
По-видимому довольный лодкой Игорь лёг на холодную скалу по другую сторону костра от брата с сестрой.
– Господин, – позвал Лен, – поговорив с вами, мы все пришли к выводу, что вы тьма, но разве свет не должен вредить вам?
– Свет мне абсолютно ничего не должен, – усмехнулся Игорь, оскалив острые белые зубы. Весьма неумелое подобие улыбки. Опять ни веселья, ни радости. – Просто когда нет ни света, ни тепла меня это не тяготит.
– Простите нас за расспросы, – смущённо вмешалась Клоя. – Мы вам благодарны за вашу помощь, независимо от того, кто вы есть. Просто, мы хотим понять…
– Ничего, – он без раздражения пожал плечами, – но я уже говорил. Я – Игорь. Больше мне про себя сказать нечего.
Сумерки сгущались, на небе собирались чёрные тучи. Мужчина, растянувшись в полный рост на спине, смотрел ввысь. Его волосы, брови, ресницы и глаза были темнее черноты неба. Он не был существом крови и плоти, как говорилось в старину. Даже если и была в нём и кровь и плоть, он был существом тьмы, и вглядывался холодной тьмой своих глаз в холодную тьму ночного неба над океаном. И холода в нём, несравнимом размерами с океаном, было не меньше.
– И что, если вы тьма, вы ничего не боитесь? – осмелился спросить Лен.
Чужак, казалось, не имеет привычки давать волю гневу.
Ветер едва поднимался, ещё стоял дневной штиль. Тихо произнесённые слова Лена разнеслись на многие метры – то самое роковое затишье перед страшной бурей.
– Пожалуй… боюсь, что не смогу выполнить свою работу, когда буду нужен… Остальное меня не пугает.
– Если совсем не бояться за себя, можно сгинуть! – Клоя говорила громче, чем требовалось.
Недовольное небо начинало бурчать и взрыкивать, как раздражённый зверь. Игорь перевёл взгляд с совершенно чёрного неба на детей. Отблески костра причудливо играли на его лице. Казавшиеся чёрными глаза поймали и поглотили всполох, настолько они были противоположны свету, что не терпели его малейшего присутствия. Клое показалось, что океан смотрит на неё, влажная чернота уступила, углубилась, выдала синюю искру. Игорь сказал просто:
– Мне не дано умереть, я могу лишь переходить между мирами.
– Учитель говорил, что бессмертно лишь то, что никогда не рождалось, – вставил Лен.
– Это умная мысль, – кивнул Игорь. – Но моя практика расходится с этой теорией… Если произнести моё имя, я приду, и меня ничто не остановит. Моё имя само придёт в голову тому, кому суждено призвать меня, и я явлюсь в любое время, в любой мир.
Дети невольно приоткрыли рты и, распахнув до предела глаза, слушали спокойный голос бога тьмы.
– Вы один отвечаете за все миры? – суеверно прошептала Клоя.
– Нет. Таких как я почти триста… и ещё есть дети, продолжающие дело отцов… Некоторые из них также тьма, другие – свет. Есть особый мир, в котором такие как я лишаются памяти. Мы попадаем в него по очереди. Только там мы можем иметь семью. В нём мы начинаем жизнь с начала: рождаемся, взрослеем, обзаводимся семьёй, а когда дети вырастают, покидаем этот мир. Наши дети наследуют часть нашей силы и тоже должны помогать нуждающимся.
– Вы хотите туда? – засомневался Йор.
Игорь уставил на него пристальные глаза. Йор смешался. Лен предпринял попытку заслонить друга плечом.
– Я… – Йор хватил ртом воздух, – мне показалось… в вашем голосе… вы сказали это так… словно говорите о вынужденном, а не о чём-то приятном…
Игорь отвернулся. Йор беззвучно выдохнул через рот.
– Я прощаю тебя, мальчик.
Последняя фраза была лишена красок, безжизненна. Его лицо, которое казалось Клое таким одухотворённым, даже красивым, стало печально, а глаза, тёмные и глубокие, как воды Рьяного, неподвижно остановились на одной точке.
Темнело. Вокруг дико расходился океан, готовясь породить бурю, какой ещё не видывал мир. Она рождалась в муках, брызги долетали и до их высокого убежища. Игорь натянул вокруг кусок сложенной вдвое парусины. Тяжёлая сырая ткань хлопала под порывами. Яростно дул ветер, тьма сгущалась, готовясь первой поприветствовать нарождающееся зло.
Клое было не по себе. Годами её, как всех детей, учили остерегаться тьмы – в ней были все беды, а за эти два дня девочке пришлось повидать больше тьмы, чем за всю предыдущую жизнь. Они сидели с мальчишками, плотно прижавшись друг к другу и почти засунув ноги в костёр. Дети и думать не могли о том, чтобы спать в таком месте – темнота, непроглядная чернота окружала их со всех сторон. Если бы они так не устали прошлой ночью, им и тогда не удалось бы сомкнуть глаз.
Тьма не прощает тех, кто относится к ней беспечно. Она всегда готова напасть исподтишка, ударить ножом в спину, подслушать неразумно рассказанный в ночи секрет. Она расставляет ловушки на дорогах, насылает жуткие сны, покровительствует всей нечистой силе.
Волны остервенело грохотали о скалы. Клоя заткнула уши, но от этого вовсе не стало легче. В такие холодные зимние ночи надо сидеть дома у очага с ярко зажжённой лампой и рассказывать небылицы, чтобы одурачить тьму, если та вздумает подслушивать.
Мучась от невнятных страхов и вспомнив о потерянном доме, Клоя поступила трусливо и в то же время смело. Резко встав, так что Лен и Йор вздрогнули, она обошла костёр и потянула за руку удивлённого Игоря. Лен должен был, как обычно, зашикать на неё, чтобы она не приставала ни к кому с глупостями, но промолчал. Ему тоже было страшно. Сейчас им всем нужен был кто-то старше, сильнее, а главное тот, кому не страшно.
Игорь, не сопротивляясь, без расспросов, пересел на край постели из камней и одеял. Недолго посомневавшись, мальчишки тоже подобрались поближе. Дети прижались к нему, ища опоры и защиты. Кто-то другой, человек крови и плоти, мог бы отчитать и наказать их за то, что они донимают его своими страхами, но Игорь молчал. Мужчина опустился на спину, и дети легли на его жёсткую горячую грудь, как на подушку, с одной стороны Йор, с другой – Клоя и Лен. Брат приобнимал сестру со спины, и ей стало очень тепло. Девочка задвигала пальцами, помогая рукам согреться. Игорь накрыл их одеялами. Грудь живого бога спокойно и плавно вздымалась, в ней билось сердце, как у всех добрых людей.
Солоноватое зябкое дыхание океана наносило на высокий берег тёмные волны. Они разбивались с каменным грохотом и сулили неуютному островку скорую погибель. Пенящиеся брызги, шипя, попадали в огонь. Рьяный, словно задыхающийся от ярости моряк, поливал потерпевших крушение отборной бранью. Он сквернословил по-тёмному, брызгал слюной, потрясал тяжёлыми кулаками и раскачивался, словно пьяный, не иначе перебрал человеческой кровушки.
Ненасытный, неуёмный. Проклятая прорва. Если бы не боялись тебя суеверно, не Рьяным назвали бы. Ты не заслуживаешь этого доброго, честного имени. Окаянный, вот кто ты.
Клоя проснулась от того, что Лен резко тряс её за плечо. Первой мыслью было отчитать его за грубость. Клоя подняла голову и раскрыла глаза. Брат и Йор, только что проснувшиеся, поднимались на ноги. Едва начав соображать, Клоя поняла, что не видит Игоря. Йор побежал куда-то, Клоя поспешила следом.
– Несите одеяла, – велел знакомый голос.
Йор остановился, как вкопанный, и бросился обратно. Лен неаккуратно похватал всё, на что хватало рук. Игоря не было видно. Океан ещё буйствовал, ибо солнцу требовался ещё час или два на пробуждение. Йор собрал всё, что осталось, и поспешил за Леном. Клоя придушенно ахнула – брат вдруг пропал прямо на глазах. Она поспешила за Йором – никакого колдовства, ровное, как срезанное, плато острова было стерильно и неестественно, словно когда-то подверглось бесчеловечному гневу океана. Бок, по которому Игорь втащил их наверх, был отвесной стеной, но остров не везде был таков, здесь, скалы были неоднородными по высоте, косыми и острыми. Лен тащился с одеялами, стараясь на свалиться с мокрых склонов, без рук это было тяжело сделать. Игорь недовольно следил за ним снизу. Вода захлёстывала его по самые плечи, но он словно не чувствовал. Кто-то другой на его месте уже бы утонул, а он неведомым образом стоял на ногах, не шатался и не прогибался под ударами волн. В его руках была плоскодонка, и держал он её легко, как игрушечную.
