Влас Дорошевич
Детоубийство
Вернувшись домой, он вышвырнул Марью из своей «горницы».
Напрасно она умоляла его:
– Дай хоть отлежаться после родов. Отлежусь, поправлюсь, хоть шитьём что-нибудь заработаю и уйду.
– Вон!
Гомиловскому надо было действовать энергично: тут нельзя мямлить. Дай ей несколько деньков полежать, потом уж не выгонишь, придётся, пожалуй, кормить, тратить деньги. «Твой, – скажет, – ребёнок, сам же не гнал меня, когда родила». Надо было гнать сейчас же, «чтоб духом её не пахло».
Гомиловский обратился с требованием к квартирным хозяевам:
– Сегодня же, чтоб её в квартире не было. Она теперь с ребёнком, заработать ничего не может, – чем она заплатит? А я, имейте ввиду, платить за неё не буду.
Но и этого было мало:
– У неё и паспорту срок. Как вы её можете держать? Вы за это отвечать будете! Сейчас же вон гоните!
Квартирная хозяйка исполнила бы требование «хорошего жильца», но ей жаль стало больной женщины, и она приютила её на кухне в углу.
– Поесть что-нибудь, по книжке взять пошлите! – просила Марья.
Но Гомиловский распорядился уж, чтоб по книжке Марье ничего не отпускали.
Чтоб потом «не каяться», женщину необходимо было добивать.
– С голоду уйдёт!
Квартирная хозяйка «от жалости» давала ей объедки; семь дней лежала Марья в кухне, в углу, питаясь этими объедками.
По истечении семи дней, больная, не вылежавшись как следует, не оправившись после родов, Марья с ребёнком пошла ходить искать себе места.
Любила ли эта девятнадцатилетняя мать своего ребёнка?
До безумия.
Она не спускала его с рук, целовала, сшила ему из последнего одеяльце, рубашонку, чепчик, наряжала его в тряпочки, какие только находились; у неё был старый шёлковый платок, единственная роскошь; она повязывала им голову ребёнка, любовалась, какой он славный да хороший…
– С ребёнком?
– С ребёнком.
– Куда ж мы тебя, матушка, возьмём с ребёнком?
С ребёнком Марью никуда не брали.
Больная, измученная, усталая, истомлённая, она «без ног» возвращалась вечером домой, подъедала объедки, которые ей давала хозяйка, и ложилась спать, чтоб назавтра снова без всякой пользы начать колесить по Петербургу.
– Да ты б ребёнка в воспитательный дом!
Марья ходила в воспитательный. Там сказали:
– Записан законным! Надо внести двадцать пять рублей.
Марья обратилась к Гомиловскому:
– Дай хоть Клавдию-то отдать. С голода ведь мы умрём с нею.
Гомиловский отвечал:
– Таких Клавдий да Аннушек у меня десять штук будет. Если на каждую по двадцать пять рублей давать, – двести пятьдесят рублей выйдет. А это уж целый капитал!
Марья свалилась.
У неё началась какая-то послеродовая болезнь. Молоко пропало. Голодный ребёнок умирал около голодной матери.
