Вячеслав Шестаков
Психология искусства Рудольфа Арнхейма

Полная версия

Биография

В течение своей очень долгой жизни Рудольф Арнхейм постоянно занимался преподаванием, публицистикой, научной деятельностью. Его отличали разносторонние знания и занятия. Он был академическим ученым, университетским преподавателем, журнальным критиком и публицистом. Его жизнь была прочно связана с социальными и политическими событиями ХХ века, в которых он принимал активное участие. Арнхейм много путешествовал, встречался и переписывался со многими выдающимися людьми своего времени, в числе которых были не только психологи, но и художники, искусствоведы, писатели, ученые. К тому же, будучи немецким евреем, он испытал все тяготы жизни в нацистской Германии, а затем в фашистской Италии. Ему пришлось бежать из обеих стран, чтобы не оказаться, как это было с некоторыми его друзьями, жертвой воинствующего антисемитизма, на котором поднялся к вершинам власти Гитлер.

Существует известная трудность в определении профессии Арнхейма. В отечественной литературе его называют киноведом и кинокритиком, психологом, эстетиком, историком живописи, теоретиком архитектуры, исследователем радио. Действительно, на все эти темы Арнхейм писал книги и теоретические статьи. Сам Арнхейм не стремился прояснить причины широты своих занятий. Он часто называл себя не ученым, а писателем. Основания для этого у него были. Его работам присущ характерный стиль: афористичность, наблюдательность, умение заинтересовать, а иногда и озадачить читателя. Он писал о себе: «Одна из причин, почему я называю себя писателем, заключается в том, что ученый пишет тогда, когда ему надо о чем-то сообщить, и часто он делает это против своей воли. Мое желание писать и удовольствие от этого процесса фундаментальны, я чувствую себя несчастным, когда не пишу. Поэтому я всегда занят исследованием идей и наблюдением, которое питает мою привычку к письму»⁸.

Жизнь Арнхейма складывалась из трех периодов в соответствии с теми странами, в которых он проживал: немецкого (1904–1932), итальянского (1932–1939) и американского (1939–2007). В первый период он получил образование, освоил метод мышления и законы молодой, зарождающейся науки гештальтпсихологии, занимался журналистикой и социальной критикой. Во втором, итальянском, периоде он занимался кинематографом и написал одну из первых книг по теории кино. Наконец, в третьем, американском периоде, он получил все возможности для академической работы и написал главные свои работы по психологии искусства. Но все его разнообразные занятия слились вместе и позволили ему стать одним из ведущих психологов ХХ века.

Детство и образование

Арнхейм родился 15 июля 1904 года в Берлине в еврейской семье. Его отец Георг Арнхейм был владельцем небольшой фабрики пианино. О своих дальних предках Арнхейм довольно кратко, чуть ли не в анкетной форме, писал в книге «В параболах солнечного света».

«Мой отец был младшим из семи детей, которые родились в период взрыва рождаемости между 1857 и 1867 годами. Их мать Джулия Мейер жила с 1883 по 1886. Ей было 25 лет, когда родился первый ребенок и 33 года, когда родился мой отец. Ее отец, мой дедушка, Джулиус Арнхейм, жил с 1825 по 1883 год. Он был владельцем писчебумажного магазина.

Из этих семи детей только двое были женаты, старший и младший. Старший, Макс (1859–1894), имел дочь, которую я смутно помню. Младший сын, Джордж, мой отец, имел четверых детей. Три сестры моего брата умерли в молодом возрасте. Брат, Пауль (1863–1909), был холостяком и дожил до 46 лет. Его младшая сестра, Маргарет, часто посещала наш дом. В 1938 году она стала жертвой фашизма.

Мой отец (1867–1943) умер в Окленде, Калифорния, в возрасте 76 лет. Моя мать, Бетти Гутерц (1879-1966), умерла от рака в Германии, где она жила у моей старшей сестры Лени. Мой первый ребенок, Анна, родилась в 1934 году от моей первой жены Аннет Сикке в Риме и умерла в 1940 году от болезни Ходжкина. Моя вторая жена, Мэри Фрейм, родилась в 1918 году, и мы поженились в 1953. Наша дочь Маргарет Реттинг родилась от первого брака моей жены в 1947 году»⁹.

У Рудольфа было три сестры. Самая старшая из них вышла замуж за известного историка искусств Курта Бадта. Последний пробудил интерес мальчика к искусству. Как вспоминает Арнхейм, Курт знакомил его с произведениями искусства, водил в музей и учил фундаментальным основам искусства, которые Арнхейм усвоил на всю жизнь. Очевидно, это определило художественные интересы юного Рудольфа, но совершенно расстроило планы его отца, который рассчитывал со временем приобщить к сына к семейному бизнесу. Продавца музыкальных инструментов из него не получилось.

У Арнхейма было счастливое детство, он имел хороших друзей, знакомился с живописью и музыкой. Ему были присущи общительность и оптимизм, которые впоследствии поддержали его занятия гештальтпсихологией. «Будучи единственным сыном и старшим ребенком в семье, я постоянно жил в окружении друзей. Немногие, кто враждовали со мной, были исключением. Поэтому главное допущение теории гештальта, что каждая динамическая целостность имеет тенденцию к оптимальной структуре, поддерживает мою веру в то, что каждый человек стремится к добру».¹⁰

Впрочем, вскоре жизнь в Германии показала, что фортепиянный бизнес не имеет большого будущего. В 1918 году, когда четырнадцатилетний Рудольф спал в своей кровати, в окно спальни влетела пуля. На улицах Берлина шла перестрелка, кайзер потерял власть, и вскоре в стране была установлена Веймарская республика. Но пуля, влетевшая в комнату, была сигналом того, что в Германии, как и во всем мире, наступили новые времена. Рудольф Арнхейм сохранил эту пулю, она всегда лежала на его письменном столе.

После окончания школы в 1923 году Рудольф Арнхейм поступает в Берлинский университет. Отец соглашается на то, что половину недели Рудольф будет заниматься в университете, а другую половину будет посвящать бизнесу. Но со временем университетские занятия целиком поглотили студента.

В начале века Берлинский университет славился своими преподавателями. Среди них были такие известные физики, как Альберт Эйнштейн и Макс Планк, а среди психологов были два основателя гештальтпсихологии Макс Вертхеймер и Вольфганг Кёлер. Оба встретились еще в 1910 году во Франкфурте-на-Майне, где работал также еще один гештальтпсихолог Курт Коффка. Это содружество было нарушено из-за Первой мировой войны. Но в 1920 году Кёлер становится директором Института психологии как отделения Берлинского университета, куда он приглашает Вертхеймера. К ним присоединяется Курт Левин, который издает журнал «Психологические исследования».

Институт находился в километре от здания Университета, в помещениях имперского дворца, украшенных скульптурами и мраморными ваннами. Это придавало занятиям психологией эстетическую форму. Здесь Арнхейм изучал психологию, которая тогда считалась частью философии. По его признанию, лекций было совсем немного, зато все студенты занимались экспериментами. Его интересовала гештальтпсихология, тем более, что он мог познакомиться с нею из первых рук ее основателей. Вскоре под руководством Вертхеймера он написал диссертацию на тему о выражении, в которой исследовал индивидуальные моменты, как они проявляются в почерке, разговоре или в произведении искусства.

К своему учителю Арнхейм сохранил самые теплые чувства. Он написал о нем статью, опубликованную в 1970 году, когда он находился уже в Америке. Она была издана в книге «Новые очерки о психологии искусства». В этой статье Арнхейм отмечает, что для Вертхеймера был свойственен постоянный протест против расчленения целостных объектов на составляющие их элементы. Он считал, что «природные объекты не являются аморфными сущностями, что они обладают внутренней структурой со свойственной ей динамикой и даже объективной красотой. Таков был закон «хорошего гештальта» в противовес доктрине субъективного объединения единиц».¹¹ Арнхейм постоянно мысленно возвращался к фигуре своего учителя.

Опыт культурного журнализма

Во время учебы в университете Арнхейм интересуется вопросами искусства и культуры. Он знакомится с театром Брехта, посещает выставку немецкого экспрессионизма, берет интервью у Сергея Эйзенштейна. Он мог бы без ложной скромности сказать, что уже в юности встречался с двумя великими людьми – Альбертом Эйнштейном и Сергеем Эйзенштейном.

Еще до завершения учебы в университете Рудольф Арнхейм начинает заниматься журналистикой Он становится сотрудником левого политического еженедельника «Ди Вельтбюне», редактором которого был Карл фон Осецкий, лауреат Нобелевской премии. Одна из первых статей Арнхейма была посвящена Баухаузу. Основанная в 1919 году в Веймаре, эта архитектурная школа переезжает в 1927 году в Бреслау, где были построены здания по проектам Вальтера Гропиуса. Арнхейм едет в Бреслау, знакомится с архитектурными проектами Баухауза. Его статья «Баухауз в Бреслау» появляется в июньском номере «Вельтбюне» в 1927 году. В этом же году он публикует еще около двадцати статей в этом журнале. Очевидно, детские посещения музеев с Куртом Бадтом дали свои результаты. Теперь он пишет о выдающихся художниках начала столетия – П.Пикассо, В.Кандинском, О.Кокошке, Э. Мане (Через 30 лет Арнхейм напишет специальную книгу «Герника» Пикассо»). Параллельно с этим Арнхейм начинает публиковаться в журнале «Психологические исследования», в котором выходят его первые статьи о психологии и его собственная диссертация «Экспериментально-психологические исследования проблемы выражения» (1928, т.11, с. 2-132).

Но главным журналом, в котором Арнхейм оттачивает мастерство журналиста и рецензента, остается журнал «Вельтбюне». С 1926 по 1933 год он публикует в этом журнале около сотни статей и рецензий. Поражает разнообразие его интересов, которые отражаются в этих публикациях. Это и проблемы литературы (Франц Кафка, Эрих Кестнер, Джон Дос Пассос), поэзии, религии, морали (статьи об эгоизме и альтруизме), философии, театре (в частности, о спектаклях еврейского театра «Хабима»), подросткового воспитания. По сути дела, в журнале «Вельтбюне» Арнхейм выступает не только как журналист, собиратель новостей, но и как культуролог.

Арнхейм был хорошо знаком с русской культурой и искусством. В его работах встречаются ссылки на книги Пастернака и Выготского («Мысль и язык»), на музыку Чайковского и Рахманинова, на скульптуры Архипенко и Эпштейна. О Кандинском и Эйзенштейне он опубликовал статьи в «Вельтбюне».

Молодой Арнхейм проявляет интерес к новым медийным средствам выражения: кинематографу, радио, фотографии. Начиная с 1925 года, он печатает в местной газете рецензии на фильмы, которые издает в 1928 году в сборнике «Голос с галерки». В предисловии к американскому изданию этого сборника Арнхейм вспоминал: «Первый фильм, который я могу вспомнить, был про любовь между землянином и марсианкой. Его сопровождало сопрано, певшее специально написанную арию. Однако даже этот китч уже обладал манящей магией нового визуального искусства: танец серых теней в темноте, сверхъестественная комбинация обманчивой близости к жизни и призрачной невещественности, немая пантомима жестов и осязаемые сцены чужих миров. Это действительно был фильм, который заставил меня писать в газеты с того времени, как я получил степень в Берлинском университете, и до конца моих лет в Германии. Все мои усилия были направлены на теорию искусства, особенно визуальных искусств, как на полигон для испытания визуального восприятия».

Интерес молодого психолога к кинематографу может показаться случайным и непоследовательным. На самом деле, в молодом и еще немом фильме Арнхейм обнаружил богатый материал для исследования психологии восприятия, анализа визуальных иллюзий, столкновения реальности и фантазий. В результате Арнхейм пишет свою первую книгу не о психологии, а о кино – «Кино как искусство». Это была одна из первых книг по теории кинематографа. Обложку для этой книги нарисовал венгерский художник и теоретик искусства Георг Кепеш. Арнхейм вспоминает, что когда его книгу показали Людвигу Мису ван дер Роэ, он, сняв очки, сказал: «Это хороший человек». Очевидно, эти слова относились к дизайнеру обложки, но, между прочим, обложка делает книгу»¹².

Книга вышла в 1932-м, незадолго до прихода Гитлера к власти. Немецкие нацисты уже давно присматривались к прогрессивному кинематографу, пытаясь нейтрализовать его влияние на общество. В 1930 году, когда в Берлинском кинотеатре демонстрировался фильм по книге Ремарка «На Западном фронте без перемен», они напустили в зал крыс, чтобы терроризировать публику. Но с приходом нацистов к власти крысы уже были не нужны. Их заменила политическая цензура, которая приняла расистский закон против евреев. В результате книга была запрещена, а журнал «Вельтбюне» был закрыт. Это случилось в марте 1933 года. Его главный редактор Осецкий был сослан в нацистский концлагерь, где заразился туберкулезом и умер в 1938 году. В том же году в Германии была запрещена книга «Кино как искусство» на основании того, что автор был евреем. Арнхейм вовремя оценил опасность нацистской политики, ведущей к геноциду еврейского населения. Поэтому он незамедлительно переезжает в Италию. На этом кончается немецкий период в биографии Арнхейма. Впоследствии он скажет: «Я покинул страну, которая сформировала мой ум». Он уехал из Германии и больше никогда не возвратился на родину.

Арнхейм не был активным антифашистом, он не боролся с нацизмом с оружием в руках. Его оружием были перо и научные знания. Он был гуманистом, который верил в культуру и человеческое достоинство. Будучи противником нацизма, он сравнивал Гитлера с эпидемиями, губящими миллионы людей. «Что общего между туберкулезом и Гитлером? Оба уничтожили миллионы людей, но болезнь остается исторически нейтральной, пока она не убивает великих художников в их юности. Но то, что сделал Гитлер, отличается от эпидемий по своему смыслу, так как он разрушал самые основы человеческого существования»¹³.

Немецкие гештальтпсихологи пытались бороться с наступлением «коричневой чумы» в стране, они требовали свободы печати и опротестовывали в суде беззаконные увольнения евреев. По этому поводу в сегодняшней Германии вышло несколько публикаций, свидетельствующих о начале сопротивления нацизму.¹⁴ В 1930-х годах из Германии и Австрии были вынуждены эмигрировать лучшие представители самых передовых направлений в искусстве и художественной теории того времени, в частности, Баухауза, Венской школы истории искусства, Франкфуртской школы социологии и др. Об этом я пишу в своей книге «Трагедия изгнания», описывая историю Венской школы истории искусства¹⁵. Арнхейм разделил судьбу многих еврейских ученых, которые вынуждены были бежать в разные страны от «коричневой чумы».

Римские каникулы (1932–1939)

Арнхейм еще в Германии был связан с Лигой Наций, под эгидой которой в Риме работал «Международный Институт образовательного кино». Покинув нацистскую Германию, где уже начинались аресты и преследования евреев, он поступает в этот институт, где работали его друзья Гвидо Аристарко, Фидель д’Амиго, Паоло Милано. Здесь Арнхейм полностью посвящает время изучению визуальной структуры кинематографа. Его книгу «Кино как искусство» переводит на итальянский язык Гвидо Аристарко.

В своей книге Арнхейм анализирует только немое кино. Причем он считает, что кино не является искусством, а только «механическим воспроизведением реальности». Сравнивая его с живописью, он отмечает, что в кино отсутствует трехмерность, в нем нет глубины, нет цвета и звука. Правда, когда Арнхейм писал о кино, он имел дело с кинематографом 1920-х годов, который делал свои первые шаги.

Арнхейм не только пишет о кино, но и читает лекции о кинематографе в «Центре экспериментального кино». Здесь студенты знакомились с работами теоретиков кино Бела Балаша, Сергея Эйзенштейна, Всеволода Пудовкина. Как выяснилось позже, Арнхейм преподавал будущим лидерам итальянского неореализма.

Наряду с этим Арнхейм пишет статьи для «Энциклопедии кино», которая должна была выйти в трех томах на пяти языках. Но когда в 1938 году работа была уже в верстке, Муссолини объявил о личной диктатуре и вышел из Лиги Наций. Поэтому никакой надежды на издание «Энциклопедии» не осталось. Только в 1950-х годах Арнхейм перевел свои несколько статей с немецкого на английский, а в 1977 году Хельмут Дидерих издает их на оригинальном немецком языке в книге «Kritiken und Aufästze zum Film», вышедшей в Мюнхене.

Параллельно с кино Арнхейм работает на радио и готовит книгу о радио «Вещание как искусство», которая была окончена в 1935 году. Однако он не мог публиковать ее на немецком языке, и книга эта осталась в рукописи, пока Герберт Рид ее не перевел и издал под названием «Радио. Искусство звука» (1936).

Покидая нацистскую Германию, Арнхейм надеялся, что в Италии он избавится от коричневой чумы. Но вместо немецких нацистов в Италии он столкнулся с итальянскими фашистами. В 1939 году в связи с принятием Муссолини расового закона против евреев Рудольф Арнхейм спешно покидает Италию. Римские каникулы оказались слишком короткими.

Лондон (1939–1940)

Поначалу Арнхейм собирался перебраться из Италии прямо в США, но коллеги отговорили его от этого, ссылаясь на трудности получения американской визы. Поэтому из Италии, в которой стал господствовать фашизм, Арнхейм в 1939 году перебирается в Англию. В это время Лондон был полон эмигрантов из Австрии и Германии. Сюда переезжает Варбургская библиотека во главе с Фрицем Закслем, Эрнстом Гомбрихом, Отто Пехтом, Отто Демусом и многими другими. Впоследствии эта библиотека становится Варбургским институтом истории искусства.

О масштабах эмиграции творческой интеллигенции свидетельствует двухтомный словарь «Биографии немецкоязычных историков искусства в изгнании», который вышел в 1999 году в Мюнхене. В ней приводятся данные о ста пятидесяти искусствоведах, которые были вынуждены покинуть Австрию и Германию. Это была интеллектуальная элита этих стран. Часть из них поселилась в Англии, другие, как, например, Эрвин Панофский и Эрнст Кассирер, которые начинали свою научную карьеру в библиотеке Варбурга, переехали в США. В этом потоке эмигрантов, спасавшихся от «коричневой чумы», был и Рудольф Арнхейм.

Финансовую поддержку для приезда в Англию Арнхейму оказал известный английский искусствовед Герберт Рид. В Англии Арнхейм застал свою сестру Лени вместе с ее мужем, историком искусства Куртом Бадтом. В ожидании американской визы Арнхейм устроился в радиокомпанию, которая готовила для передач на радио тексты, переведенные с английского языка на немецкий. Арнхейм легко справлялся с этой работой, но позднее признавался, что наибольшую трудность для него представляли переводы текстов Черчилля, потому что, как признавался Арнхейм, «чем лучше писатель, тем трудней его переводить». Нобелевский лауреат по литературе Уинстон Черчилль поражал слушателей радио блестками ораторского искусства.

Любопытно, что в тоже самое время другой эмигрант из Австрии, известный историк искусства Эрнст Гомбрих, вооружившись наушниками, слушал на ВВС передачи на немецком языке и переводил их на английский язык. Как признавался Гомбрих, он был первым, кто узнал из немецких передач о смерти Гитлера и немедленно передал это сообщение на военную квартиру Черчилля. Так осуществляли свой вклад в борьбу с фашизмом немецкоязычные историки и теоретики искусства.

Поскольку работы по специальности не было, Арнхейм помогал Курту Бадту переводить «Божественную комедию» Данте. И, конечно, оба они продолжили экскурсии по художественным музеям, на этот раз уже не в Берлине, а в Лондоне. Наконец американская виза была получена, это открывало путь из Лондона в Нью-Йорк. Англия оказалась для Арнхейма мостом в США.

Эмиграция в США (1940–2007)

В 1940 году, несмотря на риск быть потопленным немецкими подводными лодками или самолетами, пассажирский пароход переплыл океан и доставил Арнхейма в Нью-Йорк. Здесь уже были многие представители гештальтпсихологии, уже до этого эмигрировавшими из Германии. Макс Вертхеймер уже стал профессором в Нью-Йоркской школе социальных исследований, Коффка получил работу в Смит-колледже, Кёлер – в Свартморе, Левин в университете Айовы. Практически в Америку перебралась вся школа гештальтпсихологов. Через несколько лет Арнхейм тоже получил должность профессора психологии в колледже Сары Лоуренс, оставаясь visiting professor в Новой школе социальных исследований вместе со своим учителем Вертхеймером.

Америка приветливо принимала в свои университеты и колледжи ведущих европейских ученых. Сюда перебрался весь Баухауз, Франкфуртская школа социологии во главе с Адорно и Хоркхаймером. Все эти ученые внесли огромный вклад в американскую интеллектуальную культуру. Арнхейм писал: «Прекрасно жить в стране, где все эмигранты, даже воробьи». Быть может, в это время молодой Арнхейм чувствовал себя залетным воробьем. «Маленькой совой на плече Афины» он станет позже.

В американский период происходит важный период в творческой жизни Арнхейма. Он переходит от активного журнализма к академической работе – к научным исследованиям и университетскому образованию. Сразу же по приезде в Нью-Йорк Арнхейм получает грант от фонда Рокфеллера для научной работы в Колумбийском университете. Темой исследования был анализ влияния «мыльных опер» на американское радио. Арнхейм продолжил в Колумбийском университете работу Теодора Адорно, который блестяще исследовал эстетический и социальный эффект американской популярной музыки. Поскольку Ар-нхейм уже изучал популярные передачи на итальянском радио и написал книгу на эту тему, ему было сравнительно легко продолжить дело. Второй грант Арнхейм получил от фонда Гуггенхайма для изучения роли восприятия в искусстве. Эти фонды позволили Арнхейму не ограничиться преподавательской работой, а заняться также и научными исследованиями.

В конце концов, Арнхейм стал американским гражданином и не захотел возвращаться в страну, которая преследовала его, как еврея, по расовому признаку. Следует сказать, что, в отличие от других эмигрантов, Арнхейм легко адаптировался к условиям той страны, в которой он жил. Многое зависело от знания им иностранных языков. Помимо родного, немецкого языка, он свободно владел итальянским и английским языками. Причем для написания своих научных трудов он предпочитал именно английский язык. «Покидая свою родину в 30-х годах, я стоял перед выбором латинского или англосаксонского пути. Английский язык позволил мне развить ту сторону моей природы, которая имеет дело с чувственной наблюдательностью, удовольствием от материально-ощутимой жизни, от юмора ситуаций. Если бы я оказался во Франции, то это, по-видимому, привело бы к утонченности интеллекта, увлечению систематической философией, к остроумным сентенциям. Я рад, что, развивая одну сторону, я не утратил полностью другой. Но когда я читаю произведения утонченного французского автора, я чувствую такое же удовольствие, которое, по-видимому, получают от атрофии парочки крыльев»¹⁶.

Арнхейм полагает, что грамматика английского языка более свободна, чем немецкая грамматика. «В немецком языке, – говорит он, – запятая появляется автоматически, когда грамматика соединяет несколько различных выражений, в нем нет никакой свободы, где ее ставить, а где ее нет. В английском языке грамматическая структура артикулируется сама собой, поэтому запятая разделяет подразделы предложения здесь или там по желанию автора»¹⁷.

По-видимому, не случайно, что свои главные книги Арнхейм писал на английском языке, а уже потом сам переводил их на немецкий язык. Наконец, Арнхейм сравнивает английскую и итальянскую речь в ее вербальном звучании. Он не без иронии относится к манере разговора английских интеллектуалов и, тем не менее, он предпочитает английскую речь свободному излиянию эмоций, как это делают в своем разговоре итальянцы. «Существуют обычные задержки речи как в британском, так и в итальянском разговоре, и эти две манеры речи по-разному выражают ментальные способности двух наций. В британском произношении принято мямлить и спотыкаться, быть смущенным и робким, неуверенным в себе. Путь вербального общения обычно так деликатен, что не принято осмеливаться говорить категорично. Наоборот, итальянский язык движется вперед в беспечном течении и наслаждается общими выражениями, что приводит к утрате конкретных тем в разговоре. Поэтому разговор, после простого выражения намеков, испаряется в продолжительный, неописуемый шум, который предполагает, что дальнейшее обоснование мысли будет зависеть от того, насколько будет травмирована интеллектуальность слушателя».¹⁸

В Америку переехала почти вся школа гештальтпсихологии из Германии. Но Курт Коффка неожиданно умирает в возрасте 55 лет в 1941 году, а другой основатель гештальтпсихологии Макс Вертхеймер умирает через два года. Поэтому Арнхейм, как ученик Вертхеймера, становится во главе школы, продолжавшей свою работу на американской почве.

В 1943 году Арнхейм становится членом небольшого, но престижного Сара Лоуренс колледжа под Нью-Йорком. Здесь он проработает 25 лет, вплоть до 1968 года. В колледже было хорошо налажено преподавание искусства и гуманитарных дисциплин. Бесси Шёнберг преподавала танец, Джозеф Кэмпбелл читал лекции по мифологии. На основе фонда Гуггенхайма Арнхейм начинает работу над психологией искусства, стремясь развить на ее основе теорию гештальта. Первой работой в этом направлении была статья «Гештальт и искусство», которую Арнхейм опубликовал в 1943 году в только что открывшемся журнале «Эстетика и художественная критика». В последующем появились исследования и других тем, таких как теория выражения, характера визуального восприятия. В результате постепенно сложилась книга «Искусство и визуальное восприятие», вышедшая в 1974 году. Искусство в свете теории гештальта была сравнительно новой темой для гештальтпсихологии.

Этот аспект был развит им в последующей книге «Визуальное мышление», опубликованной в 1969 году. После ее публикации Арнхейм был приглашен в Гарвардский университет, который специально для него учредил первую в истории американского образования должность профессора психологии искусства. Арнхейм получил офис в Художественном центре, построенном Ле Корбюзье. Кафедра, которую он должен был возглавлять, имела целью проведение визуальных исследований окружающей среды. В Гарварде Арнхейм получил все, чего он не имел в Сара Лоуренс колледже – профессорское звание, штат сотрудников и свободу исследований. Позднее Арнхейм с удовольствием вспоминал о создании кафедры, воплощающей мечту гештальтпсихологии: объединить искусство с целостным познанием мира:

«Когда в 1974 году в Гарварде был основана кафедра визуальных исследований окружающей среды (Department of Visual and Environmental Studies), мы мечтали о том, чтобы объединить различные дисциплины и дать возможность студентам изучать визуальный аспект нашего мира в целом. Живопись, графика и скульптура должны были учить реакциям в социальной и индивидуальной жизни, и вообще понимать мир. Разрыв между изящным и прикладным искусством должны были заполнить архитектура и ландшафтное искусство. Изучение визуального аспекта знания и мысли должны были показать общность и различие между наукой и искусствами. История искусства и архитектуры должна была учить социальной, политической и культурной истории, показывая процесс визуального творения мира. Такая программа требовала привлечения преподавателей самого широкого диапазона и позволяла студентам увидеть различные аспекты их будущей профессии. Это была мечта, но она была уже описана нами». ¹⁹

В Гарварде Арнхейм проводит всего пять лет. В 1974 году он выходит на пенсию в связи с достижением семидесятилетнего возраста. Но он не бросает лекций и занятий наукой. Он переезжает в Мичиган, родной город его жены Мэри Фрейм, и поступает в качестве внештатного профессора в колледж литературы и искусства Мичиганского университета (Энн Aрбор). Здесь он работает десять лет и издает серию ценных работ по психологии искусства: «Динамика архитектурных форм» (1977), «Власть центра. Исследование композиции в визуальных искусствах» (1982), «Новые очерки по психологии искусства» (1986). Следует сказать, что работа в Мичигане была самым творческим периодом в жизни Арнхейма.

Из этих работ наибольшей значимостью для обоснования гештальтистской теории искусства обладает книга «Власть центра». В ней Арнхейм доказывает, что каждый перцептивный объект обладает стремлением к центру, которое складывается из динамического баланса визуальных сил. Этот баланс устанавливается по отношению к определенной рамке и он может меняться по мере изменения формата. Тем самым, Арнхейм обосновывал динамический характер гештальта.

Заслуга Рудольфа Арнхейма заключается прежде всего в развитии психологии искусства, в разработке нового метода подхода к художественной сфере, учитывающей не только объект, но и его психологическое восприятие. Этому посвящены главные теоретические работы ученого. Но в научном и литературном наследии Арнхейма еще много работ, пока что недоступных широкому читателю. Прежде всего, это его многочисленные журнально-критические статьи, рецензии на книги, доклады на конференциях, письма коллегам. Это наследие огромно, и оно до сих пор нуждается в изучении.

Хотя Арнхейм успешно занимался отдельными видами искусства – кино, живописью, музыкой, архитектурой, театром, фотографией – главным интересом для него была их разнообразная психологическая установка. Одна из последних его статей называется «Гештальт и компьютер», что свидетельствует о его интересе к компьютерной революции XXI века. Широта интересов и разносторонность его знаний поражают. Но центром научных занятий Арнхейма была психология. Она была методологическим ключом ко всем остальным темам и проблемам.

Книги Арнхейма не похожи на традиционные описания биографий художников или их уже известных произведений. В каждой области художественной деятельности он находил что-то новое, необычное, скрытое от ненаблюдательного глаза. К тому же Арнхейм подвергал сомнению традиционные подходы и стереотипы в восприятии искусства. Его занимало истолкование парадоксов восприятия, их, казалось бы, таинственная логика.