Кто-то из передвижников говорил, что картины, свои, как собственных детей, надо не перелюбить, не гладить их бесконечно по головке, не любоваться одними их достоинствами и не держать постоянно под теплым покрывалом. Чересчур любвеобильное сердце родителя не увидит недостатков своего детища, которые всплывут на свет, когда уже будет поздно их исправлять.
Пожалуй, так и случилось у Шильдера. Он чересчур любил свои произведения, любовно гладил их и заглаживал до олеографии.
Мы знаем и другое отношение к своим работам, когда художник из десятка своих картин оставляет одну, а остальные уничтожает, как не выражающие его идеи или не удовлетворяющие по форме. И оставшуюся картину он переделывает много раз.
Необходимость заработка, сбыта картин не позволяла Шильдеру выдерживать свои картины, долго над ними работать и отказываться от неудачных.
У него из-за заказной работы не было времени и для продолжения прежнего изучения натуры, для писания этюдов.
Он и зарабатывал много, но не знал счета деньгам, был весьма непрактичным в жизни, постоянно нуждался и делал долги.
Волков говорил о нем: «Шильдер? То есть, как вам сказать – милейшая личность, скромности, что красная девица, причем, во-первых (тут Волков загибал пальцы на руке), не пьет – раз, не курит – два, в карты не играет. Но позвольте, как так? Почему у него никогда ничего не остается от заработка? Благодарю покорно – куда все девается?»
И действительно, никто не знал, на что у него уходят деньги, и, кажется, менее всего знал об этом сам Шильдер. Волков давал ему совет:
– Ты, Андрей, вот что, голубчик, – брось! Знаешь, как заработал – неси в банк на текущий счет, чтоб никто и не знал. А потом, в случае чего, ну, значит, и того!..
Андрей Николаевич ему отвечал:
– Что же в банк нести, когда у меня, кроме долгов, ничего нет?
Волков недоуменно разводит руками:
– Ну тогда, действительно, как тебе сказать, – нести в банк нечего.