bannerbannerbanner
Послушарики

Эдит Несбит
Послушарики

Полная версия

Глава вторая. Послушарики

Когда нас послали в деревню учиться послушанию, нам показалось, что мы еще легко отделались. Мы понимали, что нас отсылают только для того, чтобы мы некоторое время не путались под ногами. И мы не считали эту поездку наказанием, хотя миссис Блейк и говорила, что она еще какое наказание, ведь нам по-страшному влетело за то, что мы вытащили из дома чучела и устроили на лужайке джунгли с участием их и садового шланга. А дважды за одно и то же преступление не наказывают, таков английский закон. По крайней мере, я так думаю. Уж трижды-то точно не наказывают, а нас уже отхлестали индийской тростью и отправили под замок. Дядя любезно объяснил, что все обиды забыты, заглажены тремя днями на хлебе и воде. А поскольку мы уже посидели на хлебе и воде в заточении, где не смогли приручить ни единой мыши, мы достаточно настрадались и могли начать жизнь с чистого листа.

Обычно описания в книгах кажутся мне скучными, но иногда я думаю – это потому, что авторы не рассказывают о том, что вам больше всего хочется узнать. В общем, скучное или нет, сейчас пойдет описание, ведь если я не расскажу, в какое место мы приехали, дальше вы ничего не поймете.

Дом у Рва – вот где мы остановились. Дом у Рва – так называется поместье, а в поместье всегда есть дом, и тамошний дом построили еще во времена саксов. Один или два раза в стародавние времена (не помню, когда именно), он горел, но на его месте всегда ставили новый. Солдаты Кромвеля разрушили его, но потом его отстроили заново.

Сам дом очень странный: парадная дверь открывается прямо в столовую, на окнах висят красные занавески, в комнатах похожие на шахматную доску черно-белые мраморные полы, а еще там есть шаткая потайная лестница (хотя теперь уже не потайная). Здание не очень большое, но его окружает ров с водой, и мост, перекинутый через ров, ведет прямо к входной двери. По другую сторону рва есть ферма с амбарами, овчарнями, конюшнями и всякими другими постройками. С дальней стороны дома садовая лужайка тянется до самого кладбища, которое отделено от сада только небольшой насыпью, поросшей травой. Перед домом есть еще другой сад, а на задах – большая фруктовая роща.

Хозяин поместья любит новшества, поэтому он построил себе другое, с оранжереями и конюшней, над которой поставил башенку с часами, а Дом у Рва сдал в аренду, и дядя Альберта его снял. Наш отец должен был жить тут наездами, с субботы до понедельника, а дядя Альберта – все время. Он пишет книгу, и мы не должны его беспокоить, но он будет за нами присматривать. Надеюсь, я понятно объяснил. Я постарался описать всё как можно короче.

Мы приехали довольно поздно, но было еще достаточно светло, чтобы разглядеть большой колокол на крыше дома. Веревка от него спускалась прямо в дом, в нашу спальню, а потом шла в столовую. Эйч-Оу, умываясь перед ужином, увидел веревку, потянул за нее (мы с Диком ему позволили), и колокол торжественно зазвонил. Отец крикнул, чтобы Эйч-Оу прекратил звонить, и мы пошли ужинать.

Но вскоре послышался топот ног на гравийных дорожках, и отец вышел посмотреть, в чем дело. Вернувшись, он сказал:

– Вся деревня или, по крайней мере, ее половина явилась посмотреть, почему звонил колокол. В него звонят только если начался пожар или напали грабители. Почему вам, детям, обязательно надо все трогать?

– Укладывание в постель следует за ужином так же неизменно, как плод следует за цветением, – заметил дядя Альберта. – Сегодня они больше ничего не натворят, сэр. А завтра я перечислю им несколько вещей, которых следует избегать в этом буколическом уединении.

Итак, сразу после ужина мы легли спать и поэтому в ту ночь почти ничего не видели.

Но назавтра мы встали рано и, казалось, проснулись в новом мире, богатом сюрпризами, о которых мы раньше и мечтать не могли.

Утром мы побывали везде, где только можно, но до завтрака не осмотрели и половины того, что было в поместье, да что там половины – даже четверти. Завтракали мы в комнате, которая как будто явилась из сказки: черные дубовые панели, зеленые занавески, фарфор в угловых шкафах со стеклянными запертыми дверцами. На завтрак были медовые соты. После завтрака отец вернулся в город, и дядя Альберта уехал с ним, чтобы повидаться с издателями. Мы проводили их на станцию, и отец вручил нам длинный список того, что нельзя делать. Список начинался так: «Не дергайте за веревки, если не знаете точно, к чему прикреплен другой их конец», а заканчивался пунктом: «Ради бога, постарайтесь ничего не натворить до моего приезда в субботу». Между первым и последним пунктом было много разных других.

Мы пообещали, что будем вести себя по списку.

Проводив этих двоих, мы махали вслед поезду, пока он не скрылся из виду, а потом отправились домой. Дейзи устала, и Освальд понес ее на спине. Когда мы добрались до дома, Дейзи сказала:

– Ты мне очень нравишься, Освальд.

Она неплохая малышка, и Освальд считал своим долгом быть с ней вежливым, она ведь гостья.

Потом мы осмотрели все поместье. Великолепное место, просто не знаешь, с чего начать!

Мы слегка устали, прежде чем добрались до сеновала, но все же собрались с силами и построили крепость из соломенных тюков – таких больших, квадратных. Мы веселились до упаду, как вдруг открылся люк и из дырки высунулась голова с соломинкой во рту. Мы тогда еще ничего не знали о деревне, и голова нас немного испугала, хотя, конечно, вскоре выяснилось, что ноги этой головы стоят на перегородке денника внизу. Голова сказала:

– Лучше бы хозяину не видеть, как вы портите сено, так-то вот.

Человек говорил невнятно из-за соломинки во рту.

Странно вспомнить, какими невеждами мы раньше были. Трудно поверить, но когда-то мы не знали, что если играть с сеном, оно портится и лошади не любят его есть. Кстати, и вы возьмите это на заметку.

Еще чуток объяснив нам, что к чему, голова исчезла, а мы стали крутить ручку машины для резки мякины. Никто не пострадал, хотя голова сказала, что мы отрежем себе пальцы, если до нее дотронемся.

Потом мы сели грязный на пол (грязь здесь была хорошая, чистая, перемешанная с нарубленным сеном), а те, кому не нашлось другого местечка, свесили ноги из двери чердака. Внизу был скотный двор – очень слякотный, но на свете мало мест интереснее его.

Вдруг Элис сказала:

– Теперь, когда мы собрались все вместе, а мальчишки так устали, что могут минутку посидеть спокойно, я хочу созвать совет.

Мы спросили:

– По какому поводу?

– Сейчас я расскажу… Эйч-Оу, не надо так ерзать! Если соломинки щекочут тебе ноги, сядь на мой подол.

Понимаете, Эйч-Оу ходит в коротких штанах и носках, поэтому ему никогда не бывает так удобно сидеть на сене, как всем остальным.

– Пообещайте, что не будете смеяться, – попросила Элис, сильно покраснела и посмотрела на Дору, которая тоже порозовела.

Мы дали слово, и Элис сказала:

– Мы тут с Дорой все обсудили, и с Дейзи тоже, и записали свои мысли, потому что прочитать по бумажке легче, чем просто сказать. Мне прочесть? Или ты прочитаешь, Дора?

Дора сказала, что это неважно, пусть читает Элис. Хотя Элис слегка запинались, ее можно было понять, и после я переписал то, что она зачитала:

– Новое Общество Послушных. Я, Дора Бэстейбл и Элис Бэстейбл, моя сестра, будучи в здравом уме и теле, когда нас заперли на хлебе и воде в день джунглей, много думали о нашем непослушании. Мы решили навсегда стать хорошими, поговорили об этом с Дейзи, и у нее появилась идея. Поэтому мы хотим создать общество для того, чтобы быть хорошими. Это идея Дейзи, но мы тоже так думаем.

– Понимаете, – перебила Дора, – когда люди хотят сделать что-то хорошее, они всегда создают общество. Есть тысячи разных обществ… Например, миссионерское.

– Да, – сказала Элис, – а еще общества по предотвращению того или другого, и Общество взаимного улучшения молодых людей, и О.Р.Е.[5]

– Что такое О.Р.Е.? – спросил Освальд.

– Общество распространения езуитов, конечно, – сказал Ноэль, который не всегда правильно выговаривает слова.

– Нет, это другое общество… Но лучше я почитаю дальше.

И Элис продолжала:

– Мы предлагаем создать общество с председателем, казначеем и секретарем и вести дневник, в котором будем записывать, что совершили. Если мы все-таки не станем хорошими, я не виновата. Итак! Цель общества – благородство и великодушие, великие и бескорыстные дела. Мы хотим не мешать взрослым людям и совершать чудеса истинной доброты. Мы хотим расправить крылья…

Дальше Элис начала тараторить. После она сказала мне, что эту часть помогла ей написать Дейзи, и, дочитав до «крыльев», Элис почувствовала себя очень глупо.

– …Расправить крылья и стать выше тех интересных дел, которые лучше не делать, зато мы будем добрыми ко всем, каким бы низкими и подлыми они ни были.

Денни, который внимательно слушал, несколько раз кивнул и сказал:

 
– Если слово доброты
Подкрепить делами,
Станет этот мир орлом,
Как вон тот, над нами.
 

Стишок был каким-то странным, но мы не стали придираться, потому что у орла есть крылья, значит, он и вправду может быть над нами, к тому же нам хотелось услышать, что еще сочинили девочки. Но «еще» не было.

– Я уже все прочитала, – сказала Элис.

– Хорошо придумано, правда? – спросила Дейзи.

– Зависит от того, кто будет председателем общества, – заявил Освальд. – И от того, что вы подразумеваете под словом «хороший».

Освальда не очень увлекла эта затея. Он считал, что не стоит говорить вслух о том, чтобы стать хорошими, особенно при посторонних. Но девочкам и Денни, похоже, понравилась задумка, поэтому Освальд не стал ее ругать, тем более что идею подала Дейзи. Вот что значит настоящая вежливость.

 

– А что, неплохо будет превратить это в игру, – предложил Ноэль. – Давайте поиграем в «Путешествие пилигрима»[6].

Мы обсудили его идею, но так ни к чему и не пришли, потому что все хотели быть мистером Великодушным, кроме Эйч-Оу – он хотел изображать льва, а львы не могут состоять в добродетельном обществе.

Дикки сказал, что не вступит в общество, если придется читать книги об умирающих детях. Позже он сказал мне, что его одолевали те же сомнения, что и Освальда. Но девочки выглядели, как на занятии в воскресной школе, и нам не хотелось их обижать.

Наконец Освальд сказал:

– Что ж, давайте составим правила общества, выберем председателя и определимся с названием.

Дора сказала, что председателем должен стать Освальд, и он скромно согласился. Сама Дора стала секретарем, а Денни – казначеем. Казначей пригодится, если у нас появятся деньги.

На составление правил ушел весь день. Вот какие правила мы придумали:

1. Каждый член общества должен вести себя как можно лучше.

2. Не надо болтать больше необходимого о том, чтобы быть хорошим. (Это правило ввели Освальд и Дикки).

3. Не должно пройти ни дня без того, чтобы мы не сделали доброго дела страждущему ближнему.

4. Общество устраивает встречи каждый день или по желанию.

5. Мы должны как можно чаще делать добро людям, которые нам не нравятся.

6. Никто не должен выходить из Общества без согласия всех остальных.

7. Общество должно храниться втайне от всего мира, кроме нас.

8. Общество будет называться…

Когда дело дошли до названия, все заговорили разом. Дора хотела назвать это Обществом Совершенствования Человека, Денни – Обществом Для Исправления Пропащих Детей, но Дикки возразил:

– Ну, не такие уж мы пропащие.

– Общество Тех, Кто Хорошо Себя Ведет? – предложила Дейзи.

– Или Общество Хороших? – сказал Ноэль.

– Звучит хвастливо, – забраковал Освальд, – к тому же мы не знаем, будем ли такими уж хорошими и послушными.

– Мы просто сказали, что будем послушными, если сможем, – объяснила Элис.

– Так назовите это Обществом Послушариков, и дело с концом! – буркнул Дикки, поднявшись и отряхивая с одежды сено.

Освальд подумал, что Дикки до смерти надоели разговоры о послушании, и он решил сказать гадость. Если так и было, Освальду пришлось испытать разочарование, потому что все захлопали в ладоши и закричали:

– Как раз то, что нужно!

Потом девочки отправились записывать правила общества, захватив с собой Эйч-Оу, а Ноэль пошел сочинять стихи, чтобы занести их в поминутник. Поминутником называется тетрадь, куда секретарь общества записывает что попало. Денни ушел с Ноэлем, чтобы ему помогать. Денни знает много стихов – небось, ходил в женскую школу, где ничему не учат, кроме стишков. Он немного нас стеснялся, но прикипел к Ноэлю, понятия не имею, почему.

Гуляя по саду, Дикки и Освальд обменивались впечатлениями о новом обществе.

– По-моему, нам стоило задушить дурацкую идею в зародыше, – сказал Дикки. – Ничего путного из нее не выйдет.

– Девочкам это нравится, – сказал Освальд, потому что он добрый брат.

– Но нам не выдержать болтовни о «своевременных советах» и «любящих сестринских предостережениях»! Знаешь что, Освальд, мы должны взять дело в свои руки, иначе все закончится очень плохо.

Освальд и сам это прекрасно понимал.

– Надо что-то придумать. Хотя найти Послушарикам подходящее занятие будет непросто, – сказал Дикки. – Но ведь есть же какие-нибудь правильные и все-таки интересные дела?

– Может, и есть. Но обычно быть хорошим все равно что быть хлюпиком. Я не собираюсь поправлять подушки больным, читать пожилым беднякам или заниматься другой чушью, какой занимаются в книжке «Служение детей».

– И я не собираюсь, – сказал Дикки. Он жевал соломинку, как та голова на чердаке конюшни. – Но, наверное, надо играть честно. Давай для начала придумаем какое-нибудь полезное дело – например, что-нибудь починим или почистим вместо того, чтобы просто бахвалиться, какие мы стали хорошие.

– В книжках мальчики рубят дрова и копят пенни, чтобы купить чаю и душеспасительных брошюрок.

– Вот же маленькие твари! – воскликнул Дик. – Слушай, давай о чем-нибудь другом.

Освальд был только рад сменить тему, потому что ему стало как-то не по себе.

За чаем все молчали, потом Освальд начал играть с Дейзи в шашки, а остальные зевали. Не знаю, когда еще у нас был такой печальный вечер. И все вели себя ужасно вежливо и говорили «пожалуйста» и «спасибо» гораздо чаще, чем требовалось.

После чая домой вернулся дядя Альберта. Он был в веселом настроении и начал рассказывать нам всякие истории, но заметил, что мы какие-то скучные, и спросил, какое бедствие постигло нашу молодую жизнь. Освальд мог бы выпалить: «Общество Послушариков – вот что такое настоящее бедствие!». Конечно, он этого не сделал, и дядя Альберта больше ничего не сказал, но, когда зашел к девочкам поцеловать их на ночь, спросил, не случилось ли чего. Они дали честное слово, что ничего не случилось.

На следующее утро Освальд проснулся рано. Бодрящие лучи утреннего солнца освещали его узкую белую кровать, спящих любимых младших братьев и Денни, который накрылся подушкой и храпел, как закипающий чайник. Освальд сначала не мог вспомнить, что не так, а потом вспомнил о Послушариках – и пожалел, что проснулся. Поначалу ему казалось, что он по уши влип. Он даже не решился кинуть в Денни подушкой, но вскоре понял, что удержаться нет сил, и швырнул в Денни ботинком. Ботинок угодил Денни прямо в живот, и день начался веселее, чем ожидал Освальд.

Вчера Освальд не совершил никаких особенно хороших поступков, если не считать того, что начистил медный подсвечник в спальне девочек своим носком, когда никто не смотрел. С тем же успехом он мог бы и не трогать подсвечник, потому что утром служанки почистили его снова вместе с другими металлическими штуками, а Освальд потом так и не смог найти свой носок.

Служанок в доме было две. Одну из них следовало называть миссис Петтигрю, а не по имени – она была кухаркой и экономкой.

После завтрака дядя Альберта сказал:

– Теперь я удалюсь в уединение своего рабочего кабинета. Вторгаться в мою частную жизнь до половины второго можно только на ваш страх и риск. Ничто, кроме кровопролития, не оправдает такого вторжения, и отмщением за него может стать лишь пролитая кровь мужчин… Вернее, мальчиков.

Мы поняли, что надо вести себя тихо, и девочки решили, что лучше поиграть на улице, чтобы не беспокоить дядю Альберта. В такой прекрасный день мы все равно играли бы на улице.

Но перед тем как выйти из дома, Дикки шепнул Освальду:

– Можно тебя на минутку?

Дикки отвел Освальда в другую комнату и закрыл дверь.

– Ну и чего там стряслось? – спросил Освальд.

Он знает, что так говорить невоспитанно, и не сказал бы такое никому, кроме родного брата.

– Да понимаешь, стряслась одна неприятность, – ответил Дикки. – А я тебе говорил, что так будет!

– В чем дело? – спросил терпеливый Освальд. – Не тяни кота за хвост.

Дикки попереминался с ноги на ногу и сказал:

– Ну я ведь обещал поискать полезное дело – и нашел. Помнишь окошко, у которого ставят молоко? Оно не открывается полностью, только чуть-чуть. Так вот, я починил его с помощью проволоки и бечевки, сделал так, чтобы оно открывалось во всю ширь.

– А взрослым, наверное, окно нравилось сломанным, – догадался Освальд.

Он слишком хорошо знал, что иногда взрослым нравятся вещи совсем не в том виде, в каком понравились бы нам. Попробуйте исправить какую-нибудь вещицу взрослых – и сами в этом убедитесь.

– Я бы на их месте не возражал против починенного окна, – сказал Дикки. – Ведь если бы мне велели вернуть все, как было, я легко мог бы убрать и проволоку, и бечевку. Но эти глупцы просто пришли и прислонили к окошку бидон с молоком. Они даже не потрудились взглянуть на окно, иначе заметили бы, что я его починил! Несчастный бидон распахнул окно и полетел в ров, служанки рвут и мечут. Все мужчины в поле, а у них, видите ли, нет лишних молочных бидонов. На месте фермера я завел бы пару-другую запасных – мало ли что может случиться? Ну просто невезуха, вот что я скажу.

По тону Дикки было ясно, как он зол. Но Освальд не слишком расстроился: во-первых, в случившемся был виноват не он, а во-вторых, он дальновидный мальчик.

– Не обращай внимания, – добродушно сказал он. – Держи хвост пистолетом. Мы достанем мерзкий молочный бидон. Пошли.

Он выскочил в сад и негромко свистнул – остальные прекрасно знали, что такой свист означает: что-то случилось. Когда все сбежались, Освальд объявил:

– Дорогие сограждане, нас ждут великие дела!

– Мы же не будем делать ничего нехорошего, правда? – спросила Дейзи. – Как в прошлый раз, когда мы натворили великие дела?

Элис шикнула на нее, а Освальд, сделав вид, что ничего не слышал, продолжал:

– Из-за неосторожности одного из нас в глубоком рву лежит бесценное сокровище.

– Проклятая штуковина сама туда свалилась, – проворчал Дикки.

Освальд отмахнулся и сказал:

– В любом случае она там, и наш долг – вернуть ее скорбящим владельцам. Внимайте! Мы собираемся обшарить ров.

При этих словах все оживились. Вытащить бидон было нашим долгом, но к тому же интересным делом, а такое нечасто бывает, чтобы одно совпало с другим.

Мы пошли в сад и перебрались на другую сторону рва. Там рос крыжовник и другие ягоды, но мы ничего не рвали, пока не спросили разрешения. За разрешением сходила Элис.

– Ха! Рвите себе на здоровье, – ответила миссис Петтигрю. – Вы же все равно все там объедите, с разрешением или без.

Она мало знала о благородстве, присущем дому Бэстейблов, но ей еще многое предстояло узнать.

Фруктовый сад спускался к темным водам рва. Мы сидели на солнышке и болтали о том, как будем обшаривать ров, как вдруг Денни спросил:

– А как вы обычно это делаете?

И мы лишились дара речи, ведь хотя много раз читали о том, как рвы «обшаривают» в поисках пропавших наследников или потерянных завещаний, никогда не задумывались о том, как именно это делается.

– Наверное, самое подходящее для такого – абордажные крюки, – сказал Денни, – но вряд ли на ферме они найдутся.

Мы сходили на ферму и спросили, есть ли у них абордажные крюки. Оказалось, что никто тут и слыхом не слыхивал о таких штуках. Может, Денни неправильно произнес название? Но он был железно уверен, что не ошибся.

Тогда мы взяли простыню с кровати Освальда, сняли ботинки и чулки и проверили, нельзя ли сделать так, чтобы простыня волочилась по дну рва (в том месте он был неглубоким). Но простыня пузырилась на поверхности воды, а когда мы попытались привязать к одному ее концу камни, она зацепилась за что-то на дне. Мы все-таки сумели ее вытащить и увидели, что она вся порвалась. На нее было страшно смотреть, и мы очень сожалели о случившемся, но девочки сказали, что наверняка сумеют ее постирать в тазике в своей комнате. И мы решили: раз уж простыня порвалась, можно пользоваться ею и дальше, ведь стирка никуда не уйдет.

– Никто не ведает даже о половине сокровищ, сокрытых в глубинах этого темного озера, – сказал Ноэль.

Мы договорились пошарить еще немного с этого конца рва, а потом двинуться к месту под окном, у которого поставили молочный бидон. Мы не могли как следует разглядеть ту часть рва, потому что на склоне над ним между трещинами камней разрослись густые кусты. С другой стороны ко рву спускался какой-то амбар. Прямо как на картинках с изображением Венеции!

Нам никак не удавалось подобраться к месту под окном молочной. Мы завязали веревкой дыру в простыне, снова ее утопили, и Освальд сказал:

– А теперь, милые, тянем разом, изо всех сил – раз, два, три!

И вдруг Дора с пронзительным криком уронила свой угол простыни.

– Ай, на дне кишат черви! – завопила она. – Я чувствую, как они извиваются!

Продолжая кричать, она выскочила на берег, и остальные девчонки последовали за ней. Они так поспешно бросили простыню, что мы не успели приготовиться, и один из нас упал, а остальные, качнувшись, промокли до пояса. Упал всего-навсего Эйч-Оу, но Дора подняла из-за этого страшный шум и сказала, что мы во всем виноваты. Мы высказали ей все, что думаем, и девочки повели Эйч-Оу в дом переодеться.

 

В ожидании их возвращения мы съели еще немного крыжовника.

Уходя, Дора ужасно дулась, но вернулась подобревшей. Увидев, что она уже не злится, мы спросили:

– Ну, что теперь будем делать?

– По-моему, хватит обшаривать ров, – сказала Элис. – В нем полно червей. Не только Дора почувствовала, как они извиваются, я тоже. Кроме того, молочный бидон не полностью затонул – я увидела его верх в окошко молочной.

– А не получится ли выудить его с помощью рыболовных крючков? – спросил Ноэль.

Но Элис объяснила, что молочная теперь заперта и ключ забрали.

Тогда Освальд сказал:

– Значит, так: сделаем плот. Все равно когда-нибудь пришлось бы его сделать, так почему не сейчас? В угловой конюшне, которой никто не пользуется – ну той, где рубят дрова, – я видел старую дверь.

И мы приволокли эту дверь ко рву.

Раньше никто из нас не сколачивал плотов, но в книгах отлично описано, как их мастерить, поэтому мы знали, что делать.

Мы нашли несколько симпатичных маленьких деревянных горшков, торчащих на садовой изгороди; похоже, сейчас они были никому не нужны, поэтому мы их взяли. Денни привез с собой ящик с инструментами, подаренными ему на прошлый день рождения. Инструменты были плохонькими, но бурав работал прекрасно, и нам удалось просверлить отверстия в краях горшков и закрепить их веревкой под четырьмя углами старой двери. На это ушло много времени.

За обедом дядя Альберта спросил, во что мы играли, а мы ответили, что это секрет и что мы не делали ничего плохого. Понимаете, мы хотели исправить ошибку Дикки, прежде чем рассказать о случившемся. В доме нет окон, выходящих в сад, поэтому дядя Альберта ни о чем не подозревал.

Лучи послеполуденного солнца озарили садовую траву, когда мы наконец-то спустили плот на воду. Последний толчок – и он уплыл за пределы досягаемости. Но Освальд прошлепал к нему вброд и притащил обратно; Освальд червей не боится. Знай он, что таится на дне рва кроме червяков, он не снял бы ботинки. И остальные тоже не сняли бы, особенно Дора – скоро поймете, почему.

И вот доблестное судно поплыло по волнам. Мы залезли на него, хотя и не все разом, ведь если на плоту оказывалось больше четырех человек, вода подступала слишком близко к нашим коленям. Мы боялись, что судно затонет, если слишком его нагрузить.

Дейзи и Денни не хотели садиться на плот – для таких робких белых мышек это простительно. А поскольку Эйч-Оу сегодня уже промокал, он тоже не очень-то туда рвался. Элис пообещала подарить Ноэлю свою лучшую рисовальную кисточку, если он уступит ее уговорам и не отправится в плавание. Мы хорошо знали: путешествие чревато серьезными опасностями, хотя об опасности, поджидавшей нас под окном молочной, никто и не подозревал.

Итак, мы, четверо старших, очень осторожно забрались на плот. И, хотя нас было всего четверо, все равно при каждом движении вода с плеском заливала плот и наши ноги. А в остальном судно получилось очень даже приличным.

Капитаном стал Дикки, потому что приключение случилось из-за него. Мы плыли, отталкиваясь шестами, которыми подпирают хмель (они нашлись в саду за домом). Девочек мы заставили встать посередине плота и держаться друг за друга, чтобы не упасть.

Потом мы дали нашему доблестному судну имя. Мы назвали его «Ричард» в честь Дикки, а также в честь великолепного адмирала, который умел разгрызать бокалы с вином и умер после битвы «Мести»; о нем рассказывается в поэме Теннисона[7].

Оставшиеся на берегу помахали нам на прощание влажными носовыми платками (нам пришлось перед обедом вытирать этими платками ноги, чтобы натянуть чулки), и добрый корабль медленно и величаво пустился в путь, покачиваясь на волнах, словно попал в родную морскую стихию.

Мы продолжали гнать плот шестами и с помощью этих же шестов помогали ему сохранять равновесие. Но не всегда удавалось как следует его сохранить и не всегда удавалось держаться по ветру… Я имею в виду – плот не всегда шел туда, куда нам хотелось. Один раз он ударился углом о стену сарая, и всей команде пришлось быстро сесть, чтобы не свалиться за борт, в водяную могилу. Конечно, волны захлестнули палубу, а когда мы снова встали, поняли, что перед чаем придется полностью переодеться.

Но мы неустрашимо продвигались вперед, и наконец дерзкое суденышко вошло в порт под окном молочной. Вот он, бидон, ради которого мы вынесли столько трудностей и лишений – преспокойно торчит из воды с краю рва!

Девочки, вместо того чтобы дождаться приказов капитана, с криком:

– О, вот и он! – обе потянулись за бидоном.

Любой, кто сделал карьеру моряка, поймет, что после такого плот просто не мог не перевернуться. На мгновение я почувствовал себя так, будто стою на коньке крыши, а потом плот поднялся на дыбы и сбросил всю команду в темные воды.

Мы, мальчики, хорошо плаваем. Освальд трижды пересекал на мелководье пруд в Ледивелле, и Дикки плавал немногим хуже. Но в тот миг мы об этом не подумали, хотя, конечно, если бы там было глубоко, мы бы поплыли.

Как только Освальду удалось вытереть с лица мутную воду, он открыл глаза и увидел ужасную картину.

Дикки стоял по плечи в чернильной воде; выровнявшийся плот плавно удалялся в сторону моста; Дора и Элис поднимались из глубин с лицами, облепленными волосами, смахивая на Венеру из латинских стихов, которая родилась из пены морской.

Сперва было слышно только, как плещутся потерпевшие кораблекрушение, потом женский голос над нами прокричал:

– Господи помилуй и спаси, дети!

Это миссис Петтигрю высунулась из окна молочной. Она тут же исчезла, и мы пожалели, что застряли во рву: теперь она доберется до дяди Альберта раньше нас. Потом мы уже не слишком жалели, что до него не добрались.

Не успели мы обсудить наше отчаянное положение, как Дора покачнулась и закричала:

– Ой, нога! Меня схватила акула! Я знаю, что там акула… Или крокодил!

Оставшиеся на берегу услышали ее крики, но толком нас не видели и не понимали, что происходит. Потом Ноэль сказал, что ему никогда не нравилась рисовальная кисточка, которую пообещала ему Элис.

Конечно, мы знали, что во рву не могут плавать акулы, но я подумал о щуках – они ведь большие и очень злые – и схватил Дору. Она кричала без передышки. Я толкнул ее к выступу кирпичной кладки, подсадил, помог на него сесть, и она вытащила ногу из воды, не переставая вопить.

Нога ее и вправду выглядела ужасно. То, что она приняла за акулу, показалось из воды вместе с ее ступней – кошмарная, зазубренная, старая жестяная банка из-под тушенки. Дора наступила прямо на нее. Освальд отцепил банку, и из ранок сразу хлынула кровь: острые края порезали ногу в нескольких местах. На мокрой ноге размытая кровь выглядела необычно светлой.

Дора перестала кричать и позеленела. Я уж думал, она сейчас упадет в обморок, как упала Дейзи в день джунглей.

Освальд, как мог, поддерживал сестру, но то был один из самых мерзких моментов в его жизни. Плот уплыл, Дора не смогла бы вернуться на берег вброд, и мы не знали, какая глубина в других местах рва.

Хорошо, что миссис Петтигрю не стала медлить. Вообще-то экономка не такая уж плохая женщина.

Как раз в тот миг, когда Освальд размышлял, сможет ли он доплыть до плота и отбуксировать его обратно, из-под темной арки под домом показался нос лодки. Под аркой был лодочный сарай, и дядя Альберта взял оттуда плоскодонку. Он отвез нас к арке, а оттуда мы все поднялись по подвальной лестнице – все, кроме Доры, которую пришлось нести.

В тот день с нами почти не разговаривали, нас просто отправили спать. Тех, кого не было на плоту, тоже наказали, потому что они сознались в соучастии, а дядя Альберта – сама справедливость.

Через день наступила суббота, и отец задал нам словесную взбучку… Не только словесную.

Хуже всего было то, что Дора не могла надеть туфлю. Послали за доктором, и он прописал Доре постельный режим на много дней. Вот уж действительно невезуха!

После ухода доктора Элис сказала:

– Доре пришлось нелегко, но она очень довольна. Дейзи объяснила, что теперь все мы должны приходить к больной и делиться с ней маленькими радостями, горестями и тому подобным. Еще она объяснила, что во всем доме ощущается благотворное влияние больного, как в книжке «Что сделала Кити». Дора надеется стать благословением для нас всех, пока лежит в постели.

Освальд ответил, что тоже на это надеется. По правде говоря, он в отличие от Доры вовсе не был доволен, ведь именно такого нравоучительного трепа он и Дикки мечтали избежать.

Больше всего нам влетело за маленькие горшки, снятые с садовой ограды. Оказалось, это были горшки для масла, которые выставили проветриться, «чтобы масло стало слаще». Но, как сказал Денни, даже все благовония мира не сделают пригодными для хранения масла горшки, побывавшие в грязном рву.

В общем, все пошло наперекосяк. Но ведь мы сделали все это не ради собственного удовольствия, а из чувства долга, что ничуть не помешало отцу нас наказать. Что ж, нам и раньше случалось страдать безвинно.

5О.Р.Е. – Объединенное общество распространения Евангелия.
6«Путешествие пилигрима» – книга английского писателя и проповедника Джона Баньяна, изданная в XVII веке.
7Имеется в виду Ричард Гренвилл, английский морской офицер, мореплаватель и корсар, живший в XVI веке и наводивший страх на испанцев. Гренвилл был смертельно ранен, когда его корабль «Месть» («Revenge») дал бой испанской флотилии. Согласно легенде, однажды, чтобы устрашить пленных испанцев, обедавших за его столом, он разжевал и проглотил стеклянную рюмку.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15 
Рейтинг@Mail.ru