Эдуард Лимонов
Монголия
Жалкие скафандры
В Калуге, в музее космонавтики жалкие скафандры, где два космонавта, как два Христа, или как две тёмные бабочки, в шлемах друг против друга распяты на дверях в полуметре, лицом к лицу, разглядывая как другому плохо. Висели.
Впечатление ужасное, не покорение космоса, но втискивание в него в спичечном коробке. Тараканами какими-то…
Вообще, всё там ужасно жалкое. Не о величии человека повествует, но напротив, о его ничтожности.
Чего-то мы не знаем, что бы сделало нас тотчас великими. Все эти скафандры, трубки, ремни, – как сапожные принадлежности, в детстве я видел в будке у айсоров-ассирийцев.
Вышли – зелёное роскошное лето, город пустой и запущенный. Пошли по косогорам вниз к дому Циолковского. Он даже не на холме.
Множество дверей, коридоров, сундуков, железных щипцов, подзорных труб, утюгов, кастрюль, рушников и полок на стенах. Старые сырые книги. Прогорклый запах старых печей…
Станок токарный, так я понял. Очень старой конструкции.
Экскурсоводши в сырых платьях. Охранник внизу вроде милиционера. Тоже какой-то подмокший.
Спрашиваю:
– У вас дожди были?
– Нет, не было дождей давно, можно с Вами сфотографироваться?
Сфотографировались.
Я люблю Циолковского. Ему хотелось парить над Калугой.
(А вообще, самое загадочное – это женщина). Циолковский был женат на мужеподобной, но верной особе. Интересно, что он оглох, хотя, казалось бы, должен был ослепнуть.
Овраг под чугунным старым мостом в котором до сих пор находят трупы, сказал нам Юра, наш человек в Калуге.
У дома Имама Шамиля: дом очень впечатляющий, многоэтажный. Три как минимум этажа. Шамиль тут жил в плену. За два года до смерти поехал совершать хадж, отпросился. И умер не то в Мекке, не то в Медине. Умер как следовало. Исторические личности не испытывают проблем в решениях по своей судьбе. Была задача умереть как можно более эффектно. Ну? Во время хаджа.
Когда выступив, (я выступил, встреча с читателями всего лишь), выехали из Калуги, нас на первом же посту со всеми предосторожностями («Нет, не выходите из машины! Оставайтесь на местах! Только паспорта»), задержали полицейские. «На вас дали ориентировку…» Отпустили. Через десяток километров в темноте зажглись фары. Бегут с оружием. «А что Вы натворили? На Вас ориентировка». Но им не приказали нас задерживать.
Вот, подлые! Их, – четверо оперов сидели в зале где я выступал. Судя по лицам, с удовольствием слушали. Но как же гадость не сделать! Сделали на прощанье. Пришли домой, жёнам рассказывают обо мне, что говорил, наверняка, с половиной высказанного мной соглашаются.
Калуга, вьюга, зга. Не видно ни зги…
Гатчина
Павел I построил дворец в форме солдатской шинели – два крыла дворца – как две полы.
Особенно дворец напоминал шинель в 2004 году, тогда он был не облицованный и потому серого, как шинельное сукно, цвета.
Павел I был не так прост. Став императором когда ему было за сорок, ненавистник своей немецкой мамки Екатерины, ставшей российской царицей и кем-то вроде Аллы Пугачевой, Павел назло мамке решил стать фрицем.
Фрицем он оказался отличным.
Пунктуальным, фанатичным и последовательным.
Он не так уже некрасив, этот сын Екатерины от Салтыкова, либо от остяцкого печника. Во всяком случае он не уродлив, у него ярко выраженная народная внешность. И следовательно он немец только по матери.
Ему купили Гатчинскую мызу чтобы он там что хотел бы, то и делал, но чтоб на глаза матери не появлялся. Природа там северная и почти скандинавская, говорят, что валуны в полях до сих пор встречаются. Павел там всё взрыхлил, вскопать заставил, дворец стал подымать, а поскольку не ленился и всех заставил не спать, то и получился прусский городок. Шлагбаумы, армия, косички у солдат. Екатерина, старая, похотливая, обрюзгшая в объятьях русского гвардейского мужичья, опустившаяся, к середине и тем более к концу жизни и обабилась и обрусела.
Ей смешно было смотреть на старания и потуги человечка с собачьими чертами лица, которого повитуха извлекла из неё молодой когда-то.
Павел натаскивал своих моряков на десантные операции, своих артиллеристов на стрельбу издали и навесом, заставляя своих конников совершать сложные манёвры. А ленивая мать, разложившая своей задницей и пудовыми ляжками всю Россию (и масляными щёчками чревоугодницы) называла его полки «потешными», игрушечными. При ней преуспел допотопный Суворов, который своим «пуля – дура, а штык – молодец» на долгие годы обрёк русскую армию в жертву своей старомодной доктрине.
Мамка Екатерина, толстозадая немецкая тварь, создавшая единственную в мире систему «членократии» в России, России, которая ей за так досталась, случайно, родила такого старательного, многодумного Павла Петровича, хотя не был его отцом немец Петр III, которого в Ропше.
Чтобы понять Российскую Империю и её императоров, следует всего лишь посетить два дворца: Екатерининский в Царском Селе и Гатчинский в Гатчине.
Екатерининский напоминает ванную комнату новых русских: окрашенное золотой краской дерево и бесчисленные зеркала, я же говорю, как в ванной. Банно-прачечная Екатерининская зала в которую в ВОВ угодил прямо через купол снаряд. Хорошо хоть украли янтарную комнату, ибо хуже украшения чем янтарь, проще, банальнее, скучнее, чем этот древний пластик из смолы, ничего в природе не было. Екатерининский дворец – место где ходила главная баба России, шевеля огромными ягодицами и другие чуть ниже рангом бабы России. Матриархат.
И гвардейские жеребцы ходили. То с ржанием, довольные, то печальные оттого, что их отставили.
У Павла же – военная крепость. В виде шинели (он ведь – отец родной солдатам – и ввёл в российскую армию суконную шинель, он!). И на каменную шинель эту сыпал русский безжалостный снег.
В Гатчине снега, ветер дует, околеешь, нечищеные камины, дым. Сквозь дым проступают очертания нашей небесной родины, замешанной в дыме, в снегу и на крови…
Там в Гатчине ещё есть причуда Павла – Приоратский дворец. Когда англичане взяли остров Мальту, мальтийские рыцари избрали своим гроссмейстером (так, по-моему) русского императора Павла I-го. И он хотел перевести мальтийский орден в российские снега, пока он собирает коалицию по отъёму Мальты у англичан.
Построили по самому передовому проекту того времени замок с земляными стенами. То есть в деревянную опалубку засыпалась специально утрамбованная земля. Если не ошибаюсь, этот метод был изобретен князем Львовым. А может, другим князем.
Я был в Приоратском дворце в феврале 2004-го. У замковых ворот двухметровые гренадёры в зелёных кафтанах, наколов их на штык жарили сардельки и мясо, а разрумянившиеся местные жительницы в полушубках и платках разливали в кружки глинтвейн. И у гренадёров и у девок глаза были шальные, кричащие о том, что от русского народа всего можно ожидать. В самом замке было холодно и светло. Мы сидели на лавках, и женщины и дворяне в костюмах павловской эпохи объясняли нам церемонии тех времен.
Мальтийские рыцари не прижились в Гатчине. Они привыкли, чтобы пчёлы жужжа садились круглый год на розы, выросшие из проржавевшего рыцарского шлема. Двухметровые парубки и блудливые селянки с шальными глазами рыцарей испугали. Они уехали в края, где цветут лимоны…
В Павловском дворце я был с охранником Михаилом-Мишкой и польским режиссёром Занусси. Кинофестиваль предпочёл не отрываться от дармового коньяка, просмотра фильмов и потного флирта. Лишь я и долговязый кинорежиссёр в сопровождении мрачного Михаила бродили по комнатам тогда ещё только начинавшегося музея Павла. А потом мы заехали в сожжённый и так и не восстановленный костёл. Я хотел посмотреть как молятся поляки.
У них текла крыша, но католиками они молились. Только почти все были русские.
Бабы в платочках. Ещё меня привлекала беременная поэтесса из Литинститута в ботиночках, юная как овца.
Гатчина, где с деревьев обильно слетают вороны.
В Павловском дворце есть двухсотлетний платан (я засомневался, платан ли?), пруды, мостики, подземный ход. В подземелье, рассказывают, видели привидение Павла I-го.
А чего бы ему тут и не жить, привидению. Здесь у него были счастливые дни. Не в Михайловском же замке привидению обитать, где Павла убили. Там ему было бы страшно.
После Екатерины сын нашёл не армию, но орду. Офицеры жили в своих имениях, прихватив туда изрядное количество солдат, которые там задарма и служили. Поскольку дворян записывали в офицеры ещё чуть ли не во младенчестве, то полковников в армии числилось немереное количество. Павел разогнал эту не умевшую воевать орду, одних генералов 333 уволил.
Флот у Екатерины весь сгнил. Это Павел стал строить фрегаты. Спросите, как же знаменитые екатерининские победы и завоевания? Ну да, были безбашенные военачальники Потёмкин, Орловы, которые забросав врага солдатскими трупами побеждали. Но всё равно армия была «беспорядочная толпа, нежели правильно устроенное войско» (мнение британского генерала).
Кронштадт
Кронштадтские ветра отдают битым кирпичом, штукатуркой, гарью застарелого пожара. Кронштадт прильнул к моему сердцу таким ледяным комком. Своими казарменными пустыми улицами, где ходить опасно, сверху вот-вот что-то свалится: стекло, мёртвый матрос, яблоко, кирпичи.
В Кронштадте непонятно что происходит: то ли город-казарму реставрируют, то ли город-казарма умирает и падает.
В прошлый приезд я пытался провести моих спутников к сухому доку Петра I, чудовищному египетского стиля сооружению. Мы много раз терялись в хаосе дворов, среди сонных магических рабочих и, наконец, по репейнику прошли к этой петровской дыре. Чугунные сооружения начала 18 века не были уничтожены за эти годы дождём и ветром, циклопически огромные петли петровского сооружения могли бы раздавить полововзрослого моряка как комара, вместе с бушлатом и пуговицами. Внизу копошились человеки, сносили в одну кучу деревья и хворост, словно собирались сжечь кого-то вроде Джордано Бруно. Со стороны петровский сухой док незаметен. В каталогах он почему-то не значится. Ну представьте если бы пирамида фараона Хуфу, Хефрена не значилась бы в путеводителе по Египту?
Даже неглубокой осенью в Кронштадте так студёно, как, я предполагаю, было мамонтам умирать.
Однажды с парой приятных нацболов и одним неприятным, мы последовали за какими-то чёрно-бушлатными мореплавателями и вышли к таверне. Так и называлась «Таверна», там жарко гудела простецкая печь и в меню был горячий гороховый суп. Спутники мои не пили, один за рулём, двое бросили, а ещё одному я не разрешил, но я себе заказал сто водки и выпил под гороховый суп. На второе – свиная отбивная с пюре. Стоило все это копейки, как в советской столовой. Стало жарко, как в той гостинице, где остановился Билли Бонс.
Но только мы вышли и дошли до хищно лижущего какие-то неприглядные ступени залива и сфоткались на фоне чёрных и серых военных судов, как стало дико холодно опять, опять климат при котором погибли мамонты.
На улицах там битое стекло, старая штукатурка, стены там жёлтые. Никаких живых магазинов, разве что убогая сувенирная лавочка. Но это – реальный военно-морской город, каким и должен быть, пустой и разбитый. Никто не живёт, а если живут, то пятнами кое-где. Прячутся. Может людоеды.
Представляю, как съезд партии во главе с Троцким, с наганами выискивали последних восставших матросского восстания и, скрутив их, убивали в бритые головы из наганов. Во времена, когда горе было горе и никто не умирал от «раков», но от пуль и осколков.
Как в Венеции некоторые заколоченные дома, видимо сгнили внутри, так и Кронштадт. Это с Венецией общее.
Собор отреставрировали, он приобрёл в теплоте, но потерял в суровости, в нём теперь мало смерти. Морской собор в Кронштадте чуть ли не самый большой в России. Акустика – мама родная!
И так, по битому стеклу, по штукатурке, стараясь подальше от стен чтоб не разбило голову предметом, променируем, променируем по Краснофлотским улицам.
Жители Великой Страны, которая дуракам досталась. Пётр, замахнувшись на эти места, поднял руку на чужую ментальность. Но она стала нашей.
Балтийск – это в Калининградской области, помню впечатлил. О, эти грубые и сильные печальные балтийские военные города. В Балтийске дома стоят в десятке метров от кромки прибоя. Там зелёные льды и, возможно, нацистские русалки. Девочки с двуглавым хвостом и в подводных пилотках в стиле «Das Boat». В ближних к морю домах на подоконниках кактус цветёт. Краснофлотцы равнодушно ходят в клёшах в Балтийске. Там странно пустые кафе, в которые никто не ходит. Может, ночами в них полно мёртвых эсэсовцев и они шумят и куролесят?
