Эдуард Веркин
Страж водопоя
© Веркин Э., 2020
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020
Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.
***
В сумерках все предметы кажутся темнее.
Чехов А. П.
1
От Знобищева к северу
Светка высунула язык и стала рассматривать его в зеркальце.
– Любуешься жалом? – спросил я.
– Чуть не откусила, – пояснила она. – Пап, а ты мог бы так быстро не ехать?
– И так еле тащимся, – возразил я. – Куда медленнее?
– Тебя не спросила… Пап, куда мы торопимся-то? Кругом тайга, а я запасной язык дома оставила, сам знаешь…
– Без языка – это тебе только преимущества, – сказал я. – Некит не любит болтушек, он сам трепло.
Светка ткнула меня кулаком в шею.
– Трепло, – повторил я. – И хвастун. В прошлый раз встретились, как завёлся про свои подвиги рассказывать…
– Ты просто завидуешь, – перебила Светка. – А зависть – плохое чувство. Не доведёт тебя до добра…
Конечно же, Светка сказала это зловещим голосом.
– Если человек тебя во всём превосходит…
– Это Некит-то во всём меня превосходит? – не удержался я. – Да он просто долдон…
Отец резко снизил скорость.
– Прекратите ругаться, – сказал он. – От этого у меня голова болит.
– Он первый начал. – Светка захлопнула зеркальце и вернулась к планшету.
– Ну да, про великого Некита плохо не выражёвываться…
Отец поглядел на меня выразительно, я замолчал. Поехали дальше. Подумалось – не поругаться ли ещё, так, немного, для развлечения, чтоб скрасить путь. Но решил, что не стоит. А лес за окном мне тоже надоел, так что я, как и Светка, взялся за планшет. Некоторое время ехали молча, в багажнике булькал бензин в канистре и брякал совок в ведре, и громыхали подвески. Светка хмыкала, скрежетала зубами и сосредоточенно тыкала пальцами в планшетный экран.
Дорога была относительно неплохая, заплатанная по поводу лета и пустынная по поводу утра, лишь иногда мы проскакивали мимо приткнувшихся к обочине фур с занавешенными кабинами, мимо лесовозов, мимо ремонтной техники. А вообще пусто.
Так и ехали.
Светка щёлкнула зубами, я обернулся, думал, может, язык прикусила.
Не повезло.
– И всё равно. – Светка бросила планшет на сиденье. – Все равно «Кипящая стена» у меня не работает. Не «Стена», а каша огненная. Почему так?
– Ну и хорошо, что не получается, – сказал я. – «Стена» хороша крыс в амбаре травить, для настоящего дела не годится. Если на тебя кто покрепче кинется, только шерсть ему опалишь. Лучше уж «Разящий смерч» использовать.
– После «Смерча» одни ошмётки остаются, – возразила Светка. – А я хочу трофеев на стену повесить. В прошлый раз я поставила «Смерч», так даже когтей не осталось.
– Зачем тебе когти? – спросил я. – Какой толк от когтей?
– Ожерелье сделать, – объяснила Светка. – Или бусы. Или пуговицы. Не, «Разящий смерч» не дело…
– «Смерч» хорош, – возразил я. – Но лично у меня толком ни разу не получался.
– Хочешь, научу? – лениво спросила Светка.
– Не, – отмахнулся я. – Не надо. Все эти огненные штуки… Это девчачье.
– Девчачье? – Светка аж подпрыгнула.
– Ну да, девчачье, – повторил я. – Все эти фейерверки, огненные шары, молнии – всё это очень девочково. Красиво, конечно, но…
Я иронически усмехнулся.
– Я предпочитаю проверенные способы, – сказал я. – Меч, арбалет, копьё. Чтобы сталь. Чтобы соль. Чтобы по-настоящему!
– Примитивный подход! – Светка пнула меня в спину через сиденье. – Как и ты сам – примитив и варвар…
– Ну конечно, не Некит…
Светка пнула посильнее.
– Хватит спорить, – отец затормозил. – Кажется, приехали.
Дорога расходилась вилкой. Отец остановился у знака, направо через двести сорок километров было Знобищево, налево была просто стрелка, без Знобищева.
– Давайте направо, – тут же сказала Светка. – Туда дорога разъезженнее – шанс найти нормальную гостиницу выше. Я не хочу в мотеле опять ночевать и в сапогах ходить.
– А я не хочу ночевать в Знобищеве, – сказал я.
– А вдруг тебе понравится?
Знобищево. Кто эти названия придумывает? Куда ни приедь – содрогнёшься.
Отец достал путеводитель, полистал.
– В Знобищево завод по производству пластиковой упаковки, – сказал он. – Средняя школа, пекарня, грибоварный цех, углежогные ямы. Всё.
– Я же говорю, в Знобищеве тебе понравится, – хихикала Светка. – Едем в Знобищево! Осмотрим углежогные ямы!
– А налево что? – спросил я.
Не хочу в Знобищево, что я, углежогных ям не видел, что ли?
– Налево у нас… – отец опять полистал путеводитель. – Налево у нас…
– Ну конечно же, Трупылёво! – перебила Светка.
Она не выспалась, и поэтому зла и капризна. В Трупылёве мы были две недели назад, чудесный тихий городок, не имеющий ничего общего со своим названием. Мне там понравилось, я ловил карпов в прудах и осваивал квадрокоптер. Отец писал днём отчёты, а по вечерам книгу, щёлкая по клавишам машинки одним пальцем, а вот Светка страдала с первого дня – в магазине, куда Светка отправилась за апельсиновым соком, её беспричинно стукнула старушка. Это повергло Светку в странное и смятённое состояние – она то собиралась найти старушку и выяснить, что же она ей сделала, то придумывала, как ловчее испепелить Трупылёво вместе с его бессовестными обитателями. Ни на первое, ни на второе Светка так и не решилась, зато Трупылёво стало частью нашего обиходного лексикона.
Почему выбор всегда между Трупылёвом и Знобищевом?
– Направо Холмы, – прочитал отец в путеводителе. – Город основан… ого, еще в девятнадцатом веке. Основан артелью бродячих мастеров, центр лесной и пеньковой промышленности на северо-востоке, приготовляли избы, сплавляли их до Волги… Искусные плотники…
– Большой выбор гробов, – прокомментировала Светка.
– Трехэтажное здание пенькового техникума… – читал отец.
– Пеньковый техникум! – хлопнула в ладоши Светка. – Брат, тебе надо непременно туда поступить. Научишься наконец плести лапти!
– Лучше плести лапти, чем плести чушь, – ответил я.
– Лапти плетут из лыка, – поправил отец. – Из пеньки плетут верёвки. Кстати, до сих пор плетут именно из пеньки, отличные верёвки получаются.
– Могу поспорить – там проводится праздник самой крепкой в мире верёвки. День Висельника. Нет, не так, Висельник Дэй…
– Нет, – возразил отец. – Ежегодный фестиваль плотницкого искусства «В чашу». Помимо этого фестиваля Холмы известны самой толстой в мире сосной.
– Я за Холмы, – сказал я.
Не то что я уж такой поклонник самых неохватных в мире сосен, но явно интересней, чем в Знобищеве. Углежогные ямы.
– Я тоже за Холмы, – сказал отец. – Мне кажется, там будет интересно.
Мы выехали из-под знака и повернули налево. Хотя указателя в сторону непосредственно Холмов не было.
– Но почему мы едем всё-таки в эти Холмы? – спросила Светка уже без ёрничанья. – Что вам там показалось? Пеньковый техникум? Это, конечно, оригинально, кто-то же должен и пенькой заниматься. А нам-то что? Сколько, кстати, до Холмов?
– Триста тридцать, – ответил отец. – К обеду будем.
– Это если повезёт.
Триста тридцать километров меня несколько опечалили, ну да ладно. Кто-то же должен и всё такое прочее.
Хорошая дорога от отворота не продержалась долго, километров через двадцать её раскатали встречные лесовозы, и началась уже обычная трясина – с ямами, колдобинами и неровными заплатами из свежего чёрного асфальта. Отец поворачивал налево и направо, я перестал следить, куда мы ехали, иногда только сверялся с солнцем, убеждался, что едем мы всё-таки на север.
После очередного поворота дорога стала получше, правда, асфальт кончился совсем, вместо него началась бетонка, и теперь мы ехали как по рельсам и медленно. Светка переобувалась – вместо мягких розовых тапочек натягивала на ноги кеды на толстой резиновой подошве. А я и так всегда в кроссовках хожу.
Я опустил стекло и почувствовал реку.
– Река скоро, – сказал я.
– Да нет никакой реки, – возразила Светка.
– Река есть.
Поспорили немного, я выиграл, мимо реки я не проскочу, любую чую – дорога ушла книзу, остановились на берегу.
Отец изучал карту, Светка в планшете проверяла. А я смотрел на воду.
– Нам туда, – отец указал на другой берег.
Через реку был перекинут понтонный мост, уже старый, проржавевший и чуть снесённый течением в сторону.
– Понтон? – Светка посмотрела на отца.
– Бывает, – зевнул отец. – Возможно, почвы заболочены – капитальный мост ставить нельзя, а деревянные каждую весну сносит. Так что понтон – лучший здесь вариант. Не надо искать ужаса там, где его нет.
– А зимой как они ездят? – приставала Светка.
– Зимой по зимнику, – ответил уже я.
– Как у тебя всё легко, – рассердилась Светка. – Зимой – по зимнику, летом – по летнику. Красота. Меня твой примитивный взгляд на мир поражает…
– Соберитесь, – сказал отец.
А я и так собран. Да и Светка тоже, это она просто так.
– Как речка называется? – спросила Светка.
– Белая Коса, – ответил я. – На указателе так написано…
– Бела Коса, – поправил отец. – Интересное название, странно его здесь встретить. Видимо, были какие-то культурные влияния…
– Бела Коса – красиво, – сказала Светка.
– Это по-сербски, – пояснил отец. – Означает…
– Да какая разница, что оно означает, – снова перебила Светка. – Всё равно красиво.
– Красиво, – согласился я.
– Да, – кивнул отец. – Красиво. Но мы слишком долго здесь стоим, нечего застаиваться. Вы готовы?
Я поглядел на другой берег. Лес там. Когда глядишь на карту, видишь в основном города и железные дороги, а когда внутри этой карты находишься, то выясняешь, что вокруг в основном лес. Много леса. Рубят его, рубят, никак не вырубят, новый растёт и растёт.
– Готовы, – сказал я.
– Точно?
– Точно, – подтвердила Светка. – У меня уже руки чешутся даже.
Светка почесалась.
Отец поглядел на меня.
– Знаю-знаю, – сказал я. – Ты собираешь информацию для книги, буду внимателен, всё увижу, всё запомню, у меня фотографическая память. Включаю её с этой же секунды.
– Тогда вперёд.
Отец снял машину с тормоза. «Ровер» начал медленно сползать к понтонам, запуская из-под колёс галечные осыпи.
– Могу поспорить, Интернета там нет, – сказала Светка.
Она убрала планшет в футляр и достала газеты, купленные вчера на заправке.
2
Духовная сосна
– «Ученик седьмого класса двенадцатой школы города… – Светка вздохнула, – районного города Верхнее Трупылёво продал свою душу и на вырученные деньги купил себе смартфон последней модели…» – прочитала Светка из первой попавшейся газеты.
– Бывает, – сказал я.
– Враньё беззаветное, – Светка зевнула. – Как он, интересно, продал-то? Технически? Это, мягко говоря, сложное мероприятие. Если бы это было так легко, эти дураки давно всё бы попродавали. Враньё. Стыдно так неумело врать печатным словом.
Светка потрясла газетами.
– Может, не враньё, может, он вундеркинд, – предположил я.
– Да пусть хоть три раза вундеркинд. Кто ему позволит в седьмом классе душу продавать?! – возмутилась Светка. – Душу может продать только совершеннолетний. Только с восемнадцати можно покупать гладкоствольное оружие, водить машину и продавать душу. Кодекс законов о семье и мраке.
– Тёмные силы соблюдают законодательство?
– Скажу больше – юриспруденцию придумал Сатана, – поддержал Светку отец. – И тебе сестра правильно говорит – до восемнадцати лет никто у тебя ничего покупать не станет, да, сынок, тёмные силы действуют исключительно в правовом поле.
– Во-во, – сказала Светка. – Так что всё это вымыслы. Жалкий пиар.
Светка постучала меня газетами по голове, она всегда такая, не может удержаться, задирает, высмеивает.
– Думаю, сейчас можно через сайт продавать, – предположил я. – «Анима-Трейд» или «Селл Спирит», там много их. Регистрируешься под чужим именем, потом получаешь подтверждение, потом сертификат высылают.
– Какой сертификат? – не понял отец.
Отец старомоден.
– Что ты продал душу и за это можешь совершить покупки в определённых торговых сетях, причём с хорошими скидками.
– Всё равно – несовершеннолетний ничего весомого ни покупать, ни продавать не может, – упрямо сказала Светка. – Такая сделка недействительна.
– Тебе надо на юридический поступать, – заметил я. – Подумай об этом.
– А тебе на журналистику пошло бы, – огрызнулась Светка. – Сидел бы под лестницей, сочинял бы всякие небылицы.
«Ровер» замер на спуске к понтонам. Отец смотрел на реку, морщился с сомнением. Я его понимаю. Любой нормальный человек при виде ржавого понтона сильно бы посомневался.
– А тебе надо…
Я хотел сказать, что привычка огрызаться и затевать бессмысленные споры – это свидетельство многочисленных комплексов, но вмешался отец.
– И много желающих? – печально осведомился он. – Я имею в виду… развивать такую интернет-торговлю?
– Отбоя нет, – сказал я. – Предложение сильно превышает спрос, цены падают, кстати. Мошенники подтянулись. Один ловкач из Нефтеюганска умудрился в пяти разных местах продать. Так что мне кажется, теперь душу на смартфон сложно поменять будет – не те времена. Серьёзный демпинг.
– Да уж, – отец разочарованно вздохнул. – Времена, времена… Где ты, доктор Фауст?
– Доктор Фауст торгует в переходе фаустпатронами, это все знают, – сказала Светка. – А вот, кстати, ещё…
Светка откашлялась:
– «Вышедший в отставку лётчик гражданской авиации построил у себя на даче двадцатиметрового голема», – прочитала Светка.
Это смешнее, чем глупый семиклассник. Я представил, как отставной лётчик страдает тоской по небу и строит из песка, воды и палок голема. Зачем ему голем? Да еще и двадцатиметровый…
– Каждый стремится к великому, – объяснила Светка. – Маленький голем – это и не голем вовсе, так, садовый гном. А вот если двадцать метров! Это да! Это по-нашему! А вот ещё…
«Старушка задушила напавшего на неё крокодила. Аспирантка и учёный-маянист из Воронежа принесли в жертву Кетцкалькоатлю семнадцать морских свинок. Подростки выходили подстреленного охотниками ангела и выпустили его на волю». – Про подростков и ангела мне, кстати, понравилось.
– Спасли ангела – это обнадёживает, – сказал я. – Ещё что есть?
Светка просматривала газеты, шуршала бумагой.
– В основном убивают, – сказала она. – Как всегда. Жрут, убивают, строят големов.
– Но и ангелов спасают, – заметил я.
– Гораздо меньше, чем строят големов.
– С этим миром что-то происходит, – заметил отец. – Что-то происходит…
Любит он старчески побурчать. И поговорки разные любит использовать в разговоре, ну, вроде «не всё скоту масленица», но это только если он в хорошем настроении. А если в плохом, то всё ворчит. Куда катится этот мир. Глаза бы мои этого не видели. Вот в наше время. Искусство по-прежнему в большом долгу. И прочий скрежет зубовный.
– Да ничего с ним не происходит, – тут же стала спорить Светка. – Всегда все одно и то же: жрут, убивают, лепят идолов.
– Но и ангелов выхаживают, – снова напомнил я.
Светка ответила, зачитав из газеты:
– «Водитель трамвая утверждает, что его транспортом регулярно пользуются живые мертвецы…»
Смешно. А почему не посмеяться? Смешно ведь. В прошлом году некий военный пенсионер-подводник создал в клубе автокранового завода дайвинг-секцию, а как стали проверять, так выяснилось, что они там вовсю Ктулху поклонялись. Поколение такое, ничего не поделаешь. Потерянное. Все эти культисты всегда стремятся поклониться какой-то англосаксонской дряни. Не встретишь ты средь них кумиров ни Глота, ни стрыги, ни каких-нибудь завалященьких псоглавцев из Пыелдино, ни каменную девку, ни мальчиков кровавых, всем подавай баньши, да вервольфов, да вендиго колченогого, да голема из соплей и тины. Время победившего фастфуда, тут отец прав. Потерянное поколение. «Не лярва, но ксеноморф» – вот их девиз. Хотя и лярва тоже, кажется, заграничное… Нет, мало, мало еще патриотизма в этих вопросах. И, как всегда, нет, нет пророка в отечестве своём, нет.
– «Студентки Литинститута купили на птичьем рынке аксолотлей и всю ночь вызывали люциферов…»
– Дай сюда! – Отец не вытерпел, отобрал у Светки газеты, вышвырнул их в окно. – Читаете всякую дрянь, потом спать не можете.
Газеты поплыли по воде. Это преувеличение, после такой дряни я спать себе вполне могу.
– Какие печальные лебеди, – сказала Светка. – Плывите, плывите.
Бела Коса была не очень широкой, пожалуй, метров сто пятьдесят, но сразу видно, что река серьёзная: высокие берега, вода не быстрая, но сильная и однородная, движется не как вода, а как расплавленный свинец, или как ртуть, тяжёлая такая вода. И понтоны она обходила как-то жирно, как масло.
– Я искупаться хотела, – сказала печально Светка.
Я тоже, если честно. Не очень жарко, но лето ведь, летом купаться полагается, валяться на песочке, жизни радоваться. Но видно, что покупаться здесь не очень удобно, да и неохота в такой воде купаться, неприятная она.
– Потом покупаетесь, – сказал отец. – Будет ещё время. Держитесь покрепче…
Машина встала на понтон, и он плотно просел под ней, я испытал лёгкое и забавное головокружение, точно мы съехали на батут.
За мостом дорога явно пошла вверх. Хотя это было и не очень заметно, но двигатель загудел чуть натужнее.
Я взял путеводитель и принялся изучать. Действительно сосна, и действительно пеньковый техникум. А вот ещё, краеведческий музей и постоянная выставка пейзажиста Лодыжского. Про художника Лодыжского я не знал, но разве всех этих художников упомнишь? Сейчас все фотографируют, раньше все рисовали. Посмотрим пейзажиста. Отец живопись любит, вполне может быть, что он сюда как раз из-за этого отправился. Заодно прикоснуться к прекрасному.
Но прикоснуться к прекрасному удалось не скоро – мы ехали и ехали по дороге, и по сторонам никакой цивилизации не встречалось, только всякий лес и иногда поля с незнакомой зелёной культурой интенсивного цвета – наверное, пенькой. Отец иногда поглядывал в путеводитель, сверялся и морщил лоб. От Бела Косы мы преодолели уже почти сто пятьдесят километров, и я немного уже устал, хотелось выйти и размяться.
Но отец не останавливался, гнал к городу. Оно и правильно, если успеть до обеда, то можно попробовать найти ночлег. Ночлег – это важно, ночевать в машине не хочется, надоело, потом шея болит и ноги ломит…
Возле дороги стояли девушка в платье в красный горошек и мелкий пацан с корзиной. Вообще у нас правило – попутчиков не брать. Во-первых, у нас в машине места мало, всего два свободных. Во-вторых, это небезопасно, сейчас по дорогам всякой швали шастает немало.
Поэтому отец даже скорости снижать не стал, чуть сдвинулся влево, поближе к центру дороги, чтобы девушку пылью не закидало.
Девушка подняла руку.
Отец тормознул, «Ровер» остановился, вокруг взвилась пыль.
– Чего это?! – удивилась Светка. – Ты зачем остановился?
А я уже увидел зачем – под ситцевым платьем круглился вполне себе тугой животик, похожий на арбуз, – девушка была беременна. Оставлять беременную на дороге нехорошо, тут все понятно, какие тут правила.
– Поехали! – громко сказала Светка.
Но отец уже открыл дверцу и вышел на дорогу.
– Зря он это, – Светка поморщилась. – Договаривались же.
– Да ладно, – возразил я. – На дороге в ту сторону никого, что им, до вечера тут стоять?
Светка вздохнула и сдвинулась влево.
Дверца открылась, и в машину забрался мелкий пацан, а за ним беременная девушка.
Они поздоровались и расположились рядом со Светкой, отец вернулся за руль, и мы поехали дальше.
– Куда едете? – спросила Светка у девушки.
– В Черняево, – тут же ответила девушка. – Мы от бабушки идём, она в Клушине живёт. Тут двадцать километров. Мы у бабушки картошку окучивали.
Исчерпывающая информация.
– Как картошка в этом году? – спросил отец.
– Сухо в этом году, мало картошки будет. Зато вкусная. И мёд в сухие годы полезней.
– Если пчёлы опять не передохнут, – буркнул пацан.
– У вас пчёлы погибли? – обернулся отец.
Пчёлы передохли.
– Ага, – подтвердила девушка. – Пчёлы уже третий год дохнут, все пасечники бегут в соседние области. Папка уезжать хочет, в Черняеве у нас смехота…
– Слизни, – вставил пацан. – Всю клубнику съели слизни. А малину вошь малиновая. Грибы всё время червивые, он с ноготок еще, а уже гнилой…
– Да уж… – сочувственно сказала Светка. – Малиновая вошь шутить не любит.
– А у вас как? – спросила девушка в ответ.
– У нас всё паршиво, – ответил я. – Всю княженику побило молью.
– И репу, – добавила Светка. – И турнепс.
– И вязига не зацвела, – добавил я.
Хотя вязига это что-то другое, кажется, пироговое.
– Вот я и говорю, – согласился пацан. – Всё зашаталось. А вы сами откуда?
Я не успел, а Светка быстрей меня соображала:
– Трупылёвские мы. В Трупылёве живём, то есть прямо там, у бочагов.
Ну конечно.
– Да, я там был, – сказал пацан. – Хороший посёлок. Там черёмуховый кисель варят.
– Обожаю черёмуховый кисель, – поддержал я. – Однажды три литра за обедом выпил.
– Его же нельзя много пить! – удивилась беременная девушка. – Желудок же скрутит!
– У меня здоровье железное, – признался я. – Мне от киселя ничего не было.
– А меня пучило всё время, – в свою очередь признался пацан. – Так вы куда едете-то?
– А мы в Холмы едем, – сказала Светка.
Пацан присвистнул.
– В Холмы? – переспросила девушка. – Зачем в Холмы-то?
– Путешествуем, – ответила Светка. – Внутренний туризм развиваем. В Холмах растёт гигантская сосна и есть пеньковый техникум.
– Не надо туда ездить, – сказал вдруг пацан.
– Не надо? – удивилась Светка. – Почему?
– Потому…
– Потому что там одни дурни живут, – ответила вместо него девушка. – Мы туда с папкой за тёсом поехали, баню хотели переставлять, так они нам тёс продали, а потом ещё и колеса нам прокололи.
– Точно, колёса прокололи, – подтвердил пацан. – А ещё я там пиццу купил – три дня потом есть не мог. Так что вы лучше туда не ездите, обязательно там отравитесь. Они там с вывихом все. Так что мы в Холмы никогда не ездим.
– Как это – с вывихом? – продолжала расспрашивать Светка.
– Я же говорю – они нам все колёса прокололи, – повторил пацан. – Нам пришлось в машине ночевать, а они всю ночь вокруг стояли.
Я хихикнул.
– Как это – стояли?
Я обернулся назад. Пацан сидел между девушкой и Светкой. Лет десять ему, наверное. И всё, никаких больше качеств. На девушку похож, наверное, сестра его.
Девушка ткнула парня в бок.
– А что? – спросил он. – Тебя не было тогда, а я натерпелся. Мы в машине закрылись, а они стояли вокруг и смотрели.
– Зачем? – не понял я.
– А кто их знает? – пацан пожал плечами. – Стояли и смотрели, я уснуть не мог – они под каждым столбом торчали. Стояли и стояли, но так ничего и не сделали. Но всё равно неприятно. А на следующий день ни один шиномонтаж не работал, хорошо у нас камеры были, перебортовались кое-как и убрались.
– Да, они странные там, – подтвердила девушка. – Хотя и вежливые очень.
– И нет там никакой сосны и никакого техникума, – добавил пацан. – Там одни стуканутые!
– А у нас как раз бескамерные шины, – сказал я. – Если что, не заклеить. Па, может, не поедем?
Отец промолчал.
– Правильно, не ездите туда, – посоветовала девушка. – Лучше к нам в Черняево, у нас два родника с живой водой и земляничные поляны. Если дача нужна, то у нас три дома свободных, в любом можно жить.
– А я уже на пеньковый техникум настроилась, – с сожалением сказала Светка.
– Можно на обратном пути заехать, – предложил я. – Я очень люблю земляничные поляны. Но пеньковый техникум тоже безумно интересно проведать.
– Ну, как знаете, – девушка погладила себя по животу. – Но ночевать не оставайтесь, там люди действительно… не знаю. Лучше не ночевать, короче.
Мы пообещали, что будем настороже, а на обратном пути обязательно заедем в Черняево. После этого Светка и пацан полчаса беседовали о преимуществах жизни в Трупылёво, а мне скучно стало, и я смотрел на дорогу.
Мы высадили беременную девушку и её брата возле указателя на Черняево, а сами отправились дальше по грейдеру. Километров через семьдесят дорога снова вырулила к реке и пошла по берегу, вдали показался городок, восходящий от воды на пологий холм. Теперь точно понятно, почему Холмы. Дома издали напоминали насекомых, карабкающихся на круглый камень, настырных чёрно-красных букашек.
– Кажется, приехали, – сказал отец.
Дорога вернулась в лес. Я успел заметить, что Холмы сплошь деревянные, каменных зданий никаких… всё, больше ничего не успел заметить.
– Иногда мне кажется, что я их понимаю, – сказала Светка.
– Кого? – не понял я.
– Местных, – ответила Светка. – Тут очень трудно. Весной слякоть, летом жара и комары с лошадь размером, осенью грязь, зимой стужа и волки. Хочешь не хочешь, а начнёшь…
– Дурить, – закончил я. – Тут всегда дурить хочется.
– Да, дурить, – согласилась Светка.
– Я же просил собраться, – напомнил отец. – Приехали почти, возьмите себя в руки наконец.
Лес слева оборвался, и открылся простор. Огромное жёлтое поле, оно плавно опускалось вниз, в синь, в конце которой серебристо блестела река.
– Ого! – оценила Светка. – Да тут просто Шишкин и Пушишкин запнулись, смотрите, какие виды!
– Рожь, – определил отец. – Что-то рано налилась… А это кто?
По полю шагало несколько фигур, как мне показалось издали, в космических скафандрах, точно склеенных из серебристой фольги. Но почти сразу я догадался, что это не скафандры, а костюмы термической защиты.
– Пожарники, – Светка тоже догадалась. – Только непонятно, что тушить собираются.
– Может, от паразитов опрыскивают? – предположил я.
Но оказалось, что от паразитов пожарные ничего не опрыскивали, – над головой у одного из них вспыхнул воздух, и прочертилась широкая огненная дуга. Она на мгновение зависла в воздухе, затем пролилась в поле огнём. Рожь мгновенно вспыхнула. И другие пожарные ударили, и огонь расплескался по сторонам, на секунды над озером поднялся чёрный масляный дым, но огонь тут же поднялся выше и выжег дым, и остался только огонь. Жаркий и голодный. Я давно за огнём такое замечал – стоит ему лишь чуть вырваться, как он себя уже не помнит, ревёт, гудит и жрёт всё, до чего дотянется. А фигуры в блестящих марсианских комбинезонах добавили ещё огня. И ещё.
– Огнемёты… – поражённо сказал я.
– Огнемёты! – с восхищением проговорила Светка.
Она огонь ещё больше меня любит.
Отец промолчал.
Рожь разгоралась. Пламя поднялось уже стеной. Понятно, что заезжено, но по-другому не сказать – только стеной, неровной, похожей на лес, только из огня.
– Однако… – Светка стала настраивать планшет. – Провинция, как всегда, будоражит. Сюда бы Ван Гога, он бы оценил.
Началось, подумал я. Не успели ещё приехать, а ей уже Ван Гога подавай. А на всех Ван Гогов не хватит.
Мы медленно катились вдоль поля, смотрели на молодой пожар.
На дороге перед нами стояла пожарная машина, рядом с ней машина «Скорой помощи», вокруг ленились несколько человек в униформе спасателей, пили газировку, жевали что-то, поглядывали на разгорающееся поле. Из кабины пожарной машины торчали телескопические удочки с привязанными чёрными лентами, ветер тянул эти ленты в сторону поля. Пикник с огнемётами такой, да, Ван Гог бы смог. Но и Шишкин бы не спасовал, думаю. Если художник Шишкин жил бы в наши предпоследние дни, он наверняка рисовал бы такие вот картины.
Проехать можно было только по обочине, отец взял вправо и стал пробираться мимо пожарной дружины.
– Это кризис перепроизводства злаковых культур, – объяснила Светка. – Выросло слишком много, а хранить негде. Логистику не просчитали, вот и жгут. Невидимая рука рынка. Вообще весь мир состоит из невидимых рук, куда ни сверни – везде кто-то невидимыми руками орудует…
– Не мели ерунды, – оборвал отец. – Никто из-за этого жечь не будет.
Огонь сильнее подхватился ветром, над полем поднялись огненные паруса.
– Да остановись же! – потребовала Светка. – Это красиво, оставь, я хочу поснимать!
Отец остановился. Светка стала снимать горящее поле на планшет. А я смотрел. Страшно и красиво. Хорошо, ветер в сторону реки, а если обратно качнётся? Или в сторону леса?
К нам подошёл пузатый дядька в оранжевой дорожной жилетке, отец опустил стекло.
– Вы в Холмы? – спросил дядька.
– Да. С экскурсионными целями.
Я решил, что сейчас дядька начнёт требовать прекратить съёмку, но на съёмку ему плевать было.
– Прямо езжайте, – указал дядька. – Тут недалеко уже. Вы Лодыжского смотреть?
– Да…
– Ага, понятно. Если с ночёвкой решите, то «Тихая прохлада» свободна сейчас. Это гостевой дом.
– Спасибо. А что это у вас творится? – отец кивнул на поле.
– Дезинфекционные мероприятия, – пояснил дядька. – Контролируемый пал.
– Зачем?
– Спорынья, – вздохнул дядька. – Видимо, рожь заражённую посеяли, теперь утилизировать надо.
– Спорынья? – отец удивился. – Разве она ещё есть?
– Как видите, вылезает ещё. Редкостная дрянь, приходится выжигать, другого-то выхода нет.
– Понятно.
Огнемётчики продолжали расходиться веером. Они плевались огнём, поджигали рожь, и та принимала пламя, а ветер его раздувал.
– Поезжайте, – махнул рукой дядька. – Здесь небезопасно.
– Да-да…
Со стороны города, поднимая пыль, показался джип. Не как наш паркетный вездеход, а вполне себе внедорожная машина, пикап на квадратных колёсах со злыми грунтозацепами, с люстрой на крыше, с гофрированной трубой шнорхеля, выведенной на крышу. Битый, царапанный, с облупившейся по порогам краской, джип замедлил ход и остановился напротив нас. Из машины выбрался высокий и крупный человек в блестящем огнезащитном костюме, вблизи напоминавшем сильно помятую фольгу от шоколадки. Человек достал из кузова пикапа оранжевый баллон с лямками, закинул за плечи, подпрыгнул, поправляясь. Огнемёт.
Огнемёт и огнемётчик.
– Михаил Петрович, мы бы сами управились. – К огнемётчику тут же подбежал мужик в оранжевой жилетке. – Зачем? Тут дел всего-то на полчаса…
Михаил Петрович покачал головой и стал натягивать толстые перчатки.
– У нас всё под контролем, – продолжал докладывать мужик. – Первая группа, как планировалось, движется к востоку…
Михаил Петрович помотал головой.
Мэр, подумал я. Решил лично постоять над пропастью во ржи, в данном случае совершенно в буквальном смысле. В провинции всегда так, каждый, способный держать в руках оружие, выходит на передний край с огнемётом. Тем и жива.
– Но всё-таки, Михаил Петрович…
Михаил Петрович щёлкнул чем-то в своём огнемёте, и перед форсунками вспыхнул острый синий огонёк.
– Понятно. – Мужик в жилете чуть поклонился. – Всё понятно. Остаёмся на связи.
Он слился куда-то в сторону, а Михаил Петрович…
Михаил Петрович стоял напротив нас и смотрел. У него были пустые и совершенно бессонные глаза, блестящие то ли от усталости, то ли от лекарств, пластиковые какие-то. Он смотрел, и ничего в его глазах не шевелилось, только огнемёт шумел, совсем как старый примус.
