Эль Кеннеди
Эффект Грэхема
Глава седьмая
Райдер
Пошли законы физики к черту – и ты тоже
– Не бывает путешествий во времени без ограничений. Должны же быть правила. Ведь в конечном счете парадокс дедушки никому не решить, – уверяет Беккетт с другого конца дивана. – Не решить, и все.
Шейн переводит взгляд с телевизора на Бека.
– Это когда отправляешься в прошлое трахнуть собственного деда?
– Нет, тупица, когда убиваешь его. А значит, твой отец не родится, а ты никогда не будешь зачат. А раз ты никогда не рождался, то как можешь стоять над трупом деда? Нельзя существовать и не существовать одновременно. Это парадокс. Так что правила нужны, чтобы увязать…
– Чувак. Взгляни в лицо фактам. Путешествий во времени не существует. Законы физики не позволяют.
– Пошли законы физики к черту – и ты тоже. – Беккетт, заговорив на эту тему, вечно увлекается. – Райдер, хоть ты меня поддержи.
– А? – Поднимаю голову и замечаю, что Шейн на меня смотрит. Я морщусь. – О чем вы теперь болтаете?
– Что за муха тебя сегодня укусила? – Бека мое состояние, судя по всему, забавляет. – Ты киснешь уже час, наверное.
– Дуешься из-за Гаррета Грэхема? – смеется Шейн.
– Да, – бормочу я. – Потому что я облажался.
Прошел целый день с тех пор, как Грэхем заявился к нам на тренировку и, фигурально выражаясь, мне всыпал, и я до сих пор не могу об этом забыть. Место тренера в хоккейном лагере дает бесценный опыт. Будь у меня такой шанс, я являлся бы каждый день ни свет ни заря и как губка впитывал каждую каплю знаний, которую могут дать эти две легенды.
– Ты не облажался, – заверяет меня Беккетт.
– Он сказал, что мне не хватает лидерских качеств. То есть практически заявил, что для своего лагеря меня не выберет. Следовательно, я облажался.
И все из-за девчонки.
Видите? Вот почему я ни с кем не встречаюсь.
Ладно, справедливости ради, дело не только в этом. Все эти годы у меня не было цели специально избегать любых отношений из страха, что однажды женщина, с которой я переспал безо всяких обязательств, намеренно отключит мой будильник, когда я засну, чтобы мы могли поспать подольше, а мой кумир в мире хоккея застанет нас целующимися в машине, как раз когда я опаздываю на тренировку…
– Тебя выбрали одним из капитанов, за тебя проголосовали, – указывает Шейн, прерывая безумный поток моих мыслей. – Если ему нужны лидерские качества, сказать, что у тебя их нет, не получится.
– Я один из двух капитанов в команде, где одна половина игроков ненавидит другую. И, надо заметить, отлично справляюсь со своей работой, – огрызаюсь я. На утренней тренировке Рэнд и Трагер снова чуть не вцепились друг другу в глотку.
– У тебя телефон разрывается, – сообщает Беккетт, мельком взглянув на журнальный столик, где наши телефоны валяются вперемешку с их с Шейном пивными бутылками.
– Знаю. Это Каррма. Она весь день мне пишет, чтобы извиниться, – в ответ я отправил одно сообщение, сказал, что вчера вечером хорошо провел время, но после сегодняшнего утра мне стало ясно, что графики у нас не совпадают, а мне хотелось бы сосредоточиться на хоккее. Спасибо, до свидания. Она, судя по всему, решила, что, если продолжит извиняться, мое отношение как-то изменится.
Шейн знающе ухмыляется.
– Ни единого шанса на повтор, да?
Клянусь, иногда этот парень просто мысли мои читает. Впрочем, тут он исходит из здравого смысла. Нельзя сбивать хоккеисту график. Точка.
Я глубоко вздыхаю, чувствуя, как опять во мне разгорается раздражение.
– Видишь, приятель, вот почему моя теория о путешествиях во времени лучше, – встревает Беккетт. – Согласно моей модели, ты бы вернулся в прошлое и велел себе не подниматься с ней наверх. Как я всегда говорю, карма закрывает дверь, а судьба распахивает окно.
– Да хватит уже, – умоляет Шейн. – У нее даже имя по-другому пишется.
– Правописание переоценивают. Так вот, если допустить, что время и пространство линейны…
Шейн тыкает в него пальцем.
– Еще одно слово на эту тему, и я в прямом смысле опрокину пиво тебе на голову.
– Дружище, с тобой никакого веселья.
Шейн поворачивается ко мне.
– Кстати, я тут понял, что решение твоей проблемы с Гарретом Грэхемом прямо перед тобой.
Хоть одна хорошая новость.
– Да?
Он широко и довольно улыбается.
– Джиджи Грэхем.
Я свожу брови, не понимая, к чему он ведет.
– И что с ней?
– Приятель, дочка этого человека учится с тобой в колледже. Ты без проблем можешь наладить контакт. Поговори с ней.
– И что я скажу?
Друг пожимает плечами.
– Попроси замолвить за тебя словечко.
– Ну, это вряд ли.
Шейн тут же подозрительно сощуривается.
– Почему? Что ты ей сделал?
Беккетт в ответ фыркает в свое пиво.
– Да ничего я не сделал.
– Тогда просто будь собой.
Теперь Бек уже открыто хохочет.
– Как скажешь. – Я встаю с дивана. – Буду наверху.
Оставляю их в гостиной и поднимаюсь к себе, где тут же бросаюсь на кровать и хватаю ноутбук.
Как и вчера, после возвращения домой с катка, я ищу более подробную информацию о молодежном лагере Грэхема и Коннелли. Вот только эту тему я уже успел полностью изучить, так что пришло время другого поискового запроса. Благодаря Шейну теперь у меня в голове засела идея с Джиджи.
Мне удается наскрести кое-какую информацию о ее главных достижениях, но информации мало и она чрезвычайно разрозненная. Студенческий хоккей куда меньше освещают по телевидению, чем НХЛ, а уж найти хоть что-то о женском студенческом хоккее практически невозможно. Получается отыскать видео одной игры с прошлого сезона, матча в плей-офф между Брайаром и Йелем. Его полностью показывали по одному из местных спортивных телеканалов, и, к счастью, кто-то додумался загрузить его в Сеть.
В какой-то момент в кадре появляется Джиджи, сидящая на скамейке. Наблюдая, как ее сокомандницы успешно отбиваются в меньшинстве, она всем телом подается вперед, и в серых глазах пылает такой огонь, что чувствуется даже через экран. У меня закипает кровь. Не могу удержаться, начинаю гадать, какова она в постели. Такая же огненная или нет.
В ней есть какая-то яростная сексуальность. Есть что-то манящее в том, что она выбрала тот вид спорта, где нужна максимальная физическая сила. Силовые приемы в женском хоккее запрещены, но это не отменяет того, что для такого спорта нужна мощь. Кроме того, в итоге все сводится к битве мозгов. Все дело в тактике. Я думаю о том, как нейтрализовать оппонента, не контактируя с ним, как сделать так, чтобы он потерял шайбу, и соображаю, как надлежащим образом изменить собственную манеру игры.
Это совершенно особая игра, даже если отбросить в сторону ее суровость и тот факт, что игроков периодически швыряют о бортик катка. И Джиджи хорошо играет. Техника у нее потрясающая. В ее движениях ощущается грация. А клюшкой она владеет просто божественно.
К третьему периоду «Брайар» опережает соперников на три гола, и для линии Джиджи задача на этот вечер выполнена. Камера показывает скамейку «Брайара». Она сняла шлем, темные волосы, собранные в хвост, стали влажными от пота. Не подозревая, что ее снимают, она стягивает резинку, цепляет ее на запястье, и волосы длинными свободными волнами падают на плечи.
И тут я понимаю, что у меня встал.
К счастью, раздается стук в дверь, а то я бы впервые в жизни занялся дрочкой под игру женской хоккейной команды.
– Приветик! – Шейн проскальзывает в комнату, не дождавшись разрешения войти.
Я закрываю ноутбук и убираю его в сторону.
– Что?
– Сегодня вечером у женской команды товарищеский матч. «Брайар» против «Провиденса»[18]. Играют в Ньютоне.
Он называет площадку примерно в часе езды от нас, к западу от делового центра Бостона.
– И?
– И ты должен туда поехать.
– Зачем?
– Чтобы поговорить с Джиджи Грэхем, приятель.
Не успеваю я возразить, как он кидает мне ключи.
Ловлю я их чисто машинально, умудряясь избежать царапины от брелка в форме единорога, который в апреле подарила Шейну на день рождения младшая сестренка. Он во всем потворствует малышке. Просто очаровательно. Разумеется, это не помешало Беккетту купить летом розового плюшевого единорога и оставить на подушке Шейна в тот самый вечер, когда тот собирался привести домой девчонку.
– Я даже разрешаю тебе взять мой «мерседес».
– Мне не нужен твой «мерседес», богатенький Ричи, это проявление жалости.
– Отлично. Тогда вызовем эвакуатор, и твой джип будут тянуть от гаража до нужного места, а ты сядешь за руль и будешь его понарошку крутить.
– Иди ты.
Вообще вся эта ситуация с джипом действительно проблематична. Этим утром мне написал механик, сообщив, что надо менять коробку передач. Понятия не имею, где наскрести денег на такие расходы. У меня нет богатых родителей, оплачивающих все мои счета, как у Шейна, и я ненавижу запускать руку в свои жалкие накопления. У друзей занимать я тоже ненавижу.
Впрочем, думаю, позаимствовать машину на вечер можно – не буду притворяться, что я выше этого.
Шейн, глядя, как я прикарманиваю его ключи, начинает хохотать.
– Не забывай ей льстить. Можно даже встать на колени, – напутствует он. – Девчонки любят, когда парень встает на колени.
Мне остается только закатить глаза.
– Я туда еду не куни ей делать.
– А может, стоило бы. Она горячая штучка.
Он, конечно, не ошибается, но раз уж мне предстоит проделать такой путь ради встречи с Джиджи, то не ради секса.
Посмеиваясь, Шейн хлопает меня по плечу и провожает до двери.
– Давай, покажи ей, чемпион.
Глава восьмая
Джиджи
Давай словами
Буквально через три секунды после вбрасывания шайбы я осознаю, что команда колледжа Провиденс явилась сюда нас угробить.
Предполагалось, что матч будет товарищеским. Да, мы играем на обычных условиях. Мы в полном снаряжении, играем теми же составами, что и во время сезона. Вот только существует негласное правило: не выкладываться на таких «показательных выступлениях» на сто процентов. Зачем рисковать травмой ради игры, которая нигде не засчитывается? Достаточно устроить яркое шоу для зрителей. Деньги, вырученные за билеты, пойдут в благотворительный фонд, спонсирующий лечение рака у детей, и в перерывах детишек, чьи родители купили билеты на самые дорогие места, вывозят на маленьких санках на лед. Все должно быть мило и весело.
Вместо этого я буквально вынуждена вести борьбу за жизнь.
Девушки из «Провиденса» сразу начинают давить. Мимо синей линии они проносятся как гиены. Шеннон, наш вратарь, уже дохляк. Ну то есть она, конечно, еще жива, но уже ранена, и противники чувствуют кровь. Они как заведенные швыряют в ее сторону шайбу, пока наши защитники носятся туда-сюда, пытаясь ее освободить.
Наконец моим сокомандницам удается выйти из нашей зоны, но их тут же штрафуют за проброс[19]. Черт. Теперь вбрасывать шайбу будут слева от нашей сетки.
Прошло всего пять минут первого периода, а я вспотела так, будто вышла из сауны при спортзале.
Одна из соперниц ухмыляется мне и подначивает:
– Ну как, весело?
– Это, блин, благотворительная игра, Бетани, – ворчу я, подбираясь. – Остынь уже.
Она тихонько цокает языком, наблюдая, как судья занимает свое место.
– Ладно тебе, Грэхем. Всегда надо играть на максимуме, неважно, по какому случаю.
Чушь. Они что-то пытаются доказать, вот только никак не пойму что. У нас даже нет особого соперничества, какое было между «Иствудом» и «Брайаром». Сегодняшний вечер должен был стать веселым мероприятием для всех. А они все портят.
Когда Бетани выигрывает вбрасывание, толпа взрывается криками. Она резко пасует правому нападающему, и та мгновенно забивает гол.
Первое очко – в пользу «Провиденса».
Только вернувшись на скамейку, я наконец соображаю, что к чему, – будто головоломка складывается.
Ками смотрит на меня и яростно шепчет:
– Здесь тренеры сборной США.
Я замираю.
– Что? Серьезно?
– Да, Нила только что услышала, как об этом говорил один из судей.
Я уже было поворачиваюсь к Ниле, чтобы та подтвердила эту информацию, и только потом соображаю, что она там, на льду, бьется за свою жизнь. «Провиденс» нам спуску не дает.
Вместо этого я принимаюсь изучать трибуны в поисках Алана Мерфи, главного тренера сборной США. Бессмысленное занятие. В кино меня вечно раздражает, когда при огромной аудитории, среди тысяч человек на трибунах, герой или героиня умудряются заметить конкретного человека, и вся толпа вокруг будто растворяется, пока они неотрывно смотрят друг другу в глаза.
Вранье. Никого тут нельзя заметить. Сплошное море неразличимых лиц.
– Зачем они здесь? – Мне отчаянно нужен ответ.
– Не знаю. Может, связаны с благотворительной организацией?
Может быть. А может, присматривают себе игроков.
А мы так дерьмово играем. Вот черт.
У меня прямо пригорает от такого поворота. Эдли кричит, что у нас смена игроков, и я жду, пока мои сокомандницы доберутся до бортика, после чего вырываюсь на лед.
Не успевают мои коньки коснуться льда, как Уитни уже пасует мне шайбу. У «Провиденса» тоже замена. Момент для них ужасно неподходящий, потому что у меня появляется идеальная возможность вести игру. В хоккее не вовремя проведенная замена может сыграть решающую роль в матче, и это первая ошибка наших противников с начала игры.
Впрочем, у меня нет времени обдумывать их ошибки и те преимущества, которые можно из них извлечь. Я лечу к сетке на противоположном конце катка с такой скоростью, что в ушах свистит. Один из защитников пытается меня перехватить, но ничего не получается. Я обгоняю ее, потом обманным маневром обхожу второго защитника, замахиваюсь и бью по шайбе.
Гол.
Я слышу восторженный рев толпы. Громкий стук клюшек о бортики, одобрительные крики моих сокомандниц, эхом разлетающиеся по битком набитой арене. Мимо проносится Камила и хлопает меня по руке.
– Так-то, детка! – вопит она. У нас снова смена позиций, и в бой вступает вторая линия.
Когда звучит сигнал, знаменующий окончание первого периода, у нас ничья – 1:1.
Второй период проходит так же напряженно, как и первый. Вся игра строится на защите, нападающих обеих команд быстро забивают. Я успеваю несколько раз оказаться среди игроков, столпившихся за сеткой «Провиденса», а положения хуже не придумаешь. Ростом я меньше большинства игроков, так что одержать верх за воротами мне крайне трудно. Я для этого недостаточно плечистая. Папа вечно посмеивается, что у меня слишком изящные плечи.
К счастью, я быстро двигаюсь, а потому обычно оперативно выбираюсь из такой «пробки». Вместо того чтобы сражаться в неудобной позиции, пасую Ками, но шайбу перехватывают. И теперь нам снова приходится догонять «Провиденс». Так проходит весь третий период. При колоссальном напряжении. На высоких скоростях.
«Провиденс» обходит нас – 2:1 – почти до конца матча, и только на последних сорока секундах Нила умудряется провести красивый маневр за воротами. В отличие от меня она в этом положении просто королева. Отвлекает вратаря, а потом умудряется провести шайбу прямо перед воротами и передать Уитни, которая в одно касание забивает гол.
Организаторы мероприятия шепчут тренеру Эдли, что им не хотелось бы завершать игру вничью, так что мы начинаем серию буллитов, чтобы определить победителя, и, разумеется, «Брайар» побеждает, потому что лучше меня не забивает никто. Никто.
Так мы выигрываем благотворительный матч – он же Матч Смерти.
Я со стоном вваливаюсь в раздевалку.
– Боже правый, какая нелепость.
Мои сокомандницы истощены не меньше моего.
– А я-то думала, что я в хорошей форме! – негодует Нила. – Я в межсезонье штангу поднимала, а сейчас у меня руки как желе! – Словно в подтверждение она поднимает их, а потом опускает. Руки у нее и правда как лапша.
Тренер влетает в раздевалку еще до того, как мы начинаем переодеваться.
– Вот это я понимаю – хоккей! – восклицает он, с восхищением оглядывая команду. Потом слегка кривится. – Правда, я не понимаю, что именно непонятного было во фразе «поберегите энергию для открытия сезона». – Это он про ту речь, которую произнес как раз перед началом игры.
– Вы же нас знаете, мы всегда рады растоптать соперника, – бодро заявляет Уитни.
Он вздыхает.
– Я так понимаю, вам кто-то сказал, что на трибунах Брэд Фэрли?
– Ага, – кивает она, и все начинают смеяться.
Все, кроме меня. У меня кровь застывает в жилах. Брэд Фэрли?
Меня скручивает тревога.
– А что случилось с Аланом Мерфи? – выпаливаю я.
– Он выбыл из игры. Начальство говорит, по состоянию здоровья. Они все держат в тайне, но, думаю, у него сердечный приступ был, а то и несколько.
– Ничего себе! А сейчас он как? – спрашивает Уитни.
– Думаю, еще в больнице, но больше мне ничего не известно. USA Hockey[20] назначили на его место Брэда Фэрли, их координатора нападения. Он хорош. И заслужил повышение. – Эдли поворачивается к двери. – Ладно, одевайтесь. Увидимся в автобусе.
Девочки направляются в душ и снова начинают переговариваться. А вот я, смыв пот и усталость, ощущаю очередной прилив нервной энергии. Голову я не мою, просто завязываю влажные волосы в узел на макушке, одеваюсь и выскакиваю из раздевалки.
Мне надо найти Брэда Фэрли, но я не знаю точно, что ему сказать. Мы несколько лет не разговаривали. Наверное, можно было бы притвориться, что мне интересно, как дела у его дочери, Эммы, но он вполне может распознать притворство – все зависит от того, сколько она ему рассказала. Правда в том, что мне попросту наплевать, как там дела у Эммы Фэрли.
Тем не менее нельзя выпустить главного тренера сборной страны из здания, не попытавшись как минимум выяснить, что у него на уме. Я уже давно должна была получить хоть какие-то вести. Впрочем, нет, не так: я давно должна была получить хоть какие-то вести, если они подумывают взять меня в команду. У меня есть знакомая из Висконсина – ее уже пригласили тренироваться с командой, а значит, они, наверное, заканчивают отбор. Иначе и быть не может, скоро состоятся все крупные игры: в ноябре – Кубок четырех наций[21], в феврале – принципиальный матч между США и Канадой. А в феврале следующего года состоится важнейшая игра. На Олимпиаде.
Господи. Как я хочу туда попасть.
Я мало чего прошу в жизни. Никогда не принадлежала к числу избалованных девчонок, которые просят папочку купить им пони, а потом требуют закатить грандиозную вечеринку по случаю шестнадцатилетия. Да, мы с Уайаттом в свой шестнадцатый день рождения наблюдали, как наш папа выигрывает седьмую игру в решающей серии плей-офф. И пусть его команда в тот год не взяла кубок, все равно было круто сидеть в день рождения в хозяйской ложе ТД-Гарден[22].
Но это. Этого я правда хочу. Хочу так, что чувствую вкус желания на кончике языка.
К моему удивлению, выслеживать Фэрли с собаками не приходится. Он сам окликает меня, едва я вхожу в холл.
– Здравствуйте, мистер Фэрли! – кричу я в ответ, пытаясь унять свой энтузиазм. – Давно не виделись.
– И правда, – кивает он. – Сколько уже прошло, года три?
– Около того.
Я поправляю хоккейную сумку на плече и подхожу ближе.
Мистер Фэрли не самого высокого роста, но у него телосложение танка – грудь колесом, мясистая шея. В хоккей он играл в молодости, но большого успеха в профессиональном спорте не добился – в основном из-за роста. В конечном счете он пошел в тренеры, и вот там-то к нему пришел успех. А теперь, судя по всему, он вышел на новый уровень.
– Поздравляю с победой.
– Я не ожидала, что будет такое противостояние, – с сожалением признаюсь я.
Он кивает.
– Отлично проявила себя в буллитах.
– Спасибо. Я слышала, вас тоже можно поздравить. Тренер Эдли сказал, вас назначили главным тренером сборной США.
Глаза его сияют от гордости.
– Да, спасибо. Жду не дождусь, когда смогу возглавить команду. Пора уже медали завоевывать.
– Здорово звучит… – Я делаю паузу, надеясь, что он ее как-то заполнит. Молюсь, чтобы он хоть что-то мне сказал, хоть как-то намекнул, на каком этапе создания команды он находится.
Но он молчит.
Мне приходится неловко продолжить.
– Я имею в виду… то есть это, конечно, само собой разумеется, но я бы очень хотела стать одним из кандидатов для отбора.
Еще кивок.
– Разумеется. Мы сейчас присматриваемся к нескольким игрокам. В этом году в студенческом хоккее есть очень динамичная группа игроков.
Вранье.
Стискиваю зубы, стараясь не показать своего негодования. Я ни в коем случае не высокомерна, но знаю абсолютно всех хоккеистов в студенческой ассоциации, в том числе первокурсников, которых отобрали только в этом году. Кое-кто из новичков и правда обладает потенциалом, но по большей части среди всех программ Д1 есть лишь несколько выдающихся игроков. И я определенно вхожу в десятку, если не в пятерку, лучших.
– Что ж, отрадно слышать. Не знаю, сколько игроков из колледжа обычно входят в состав, но…
– Процентов тридцать-сорок, – любезно сообщает он, и меня это быстро затыкает.
Черт. Суровый показатель. Учитывая размер состава, там, наверное, совсем немного свободных мест, а значит, он выберет двух, может быть, трех девчонок из колледжа.
– Как я и говорил, – продолжает он, заметив мое выражение лица, – сейчас мы присматриваемся к нескольким игрокам, но ты, разумеется, одна из них, Джиджи. У тебя, конечно, есть проблемы, над которыми надо поработать, но они у всех есть.
– И какие проблемы? – тут же спрашиваю я, слишком поздно сообразив, что звучит это так, будто его критика меня обижает, так что поспешно добавляю: – Я буду признательна за любой совет. Я только рада усовершенствовать свою манеру игры.
Он поджимает губы.
– Проблема та же, что и всегда. Ты совершенно неэффективна за воротами.
Вот теперь я точно встаю на дыбы, потому что он ведет себя так, будто эта «проблема» – какая-то ахиллесова пята, которая мешает мне уже не один год и не дает добиться успеха. Просто чушь. У любого игрока есть сильные и слабые стороны.
– Хорошо, что вы об этом сказали, спасибо. Надо будет обсудить этот момент с тренером Эдли, – киваю я, после чего заставляю себя спросить: – Как дела у Эммы, кстати? Она же в Калифорнийском[23], верно? – знаю, что, если не спросила бы, он бы заподозрил неладное.
– У нее все хорошо. На Западном побережье она просто процветает. Получила небольшую роль в пилотной серии сериала.
– Круто, – вру я.
Мне не по себе, что у нее все так здорово, и я ненавижу себя за малодушие. Не хочу быть малодушным человеком.
– Я передам, что ты про нее спрашивала.
Пожалуйста, не надо, – мысленно умоляю я.
Впрочем, учитывая некоторую напряженность в его голосе, подозреваю, он в любом случае не собирался передавать от меня привет. Да… эти отношения она для меня точно отравила.
– Что ж, рад был повидаться, Джиджи. Я вижу еще кое-кого, с кем мне надо поговорить.
Он похлопывает меня по руке, а затем, к моему вящему ужасу, отправляется навстречу Бетани Кларк, капитану команды «Провиденса».
Это что – шутка? Может, сегодня Бетани и правда хорошо сыграла, но она и близко недотягивает до моего уровня. Мне будто пощечину дали. Горло сдавливает зависть и обида, и я бросаюсь на улицу. Даже выйдя на теплый влажный воздух, не могу стряхнуть ощущение холода.
На середины лестницы снова слышу, как меня окликают.
– Джиджи, подожди.
Оглядываюсь и вижу, что у подножья лестницы, слева от меня, маячит фигура Люка Райдера. Выцветшие джинсы подчеркивают длинные ноги, на нем черная футболка и кепка «Бостон Брюинз»[24], натянутая так низко, что даже глаз не видно.
Я спускаюсь на тротуар, он идет мне навстречу. Невольно хмурюсь.
– Что ты тут делаешь?
Он пожимает плечами.
– Давай словами, Райдер.
Я не в настроении для разговоров в стиле пещерных людей. Отказ Брэда Фэрли до сих пор жжет, как кислота.
Райдер снимает кепку, проводит рукой по волосам, приглаживая их, снова натягивает кепку… я наблюдаю за ним и подмечаю браслет на запястье правой руки. Сплетен он из черных и серых нитей и напоминает браслеты дружбы вроде тех, которые тебе вечно впаривают местные, когда отдыхаешь на островах, – лишь бы ты купил бесполезную безделушку. Браслет старый и потрепанный, он его, наверное, сто лет уже носит.
– Хотел оценить, как ты играешь.
– Хорошо. – Странный, но до чего забавный. Окидываю его долгим взглядом. – Ну как, понравилось?
Он вроде как снова пытается пожать плечами, но замечает выражение моего лица и замирает.
– Было куда более драматично, чем я ожидал, – посмеивается он. – И буллиты вам были не нужны.
– Думаешь, надо было закончить вничью?
– Нет, я имею в виду ровно то, что сказал: буллиты вам были не нужны. Вы могли бы выиграть в третьем периоде.
– Знаешь, другой сделал бы комплимент тому, как я принесла команде победу в серии буллитов, – замечаю я.
– Так тебе это нужно от окружающих? Чтобы тебе говорили, какая ты хорошая девочка?
От его насмешливых слов у меня между ног поднимается горячая волна. Ого.
Вот как.
Не ожидала, что мое тело так отреагирует, и мне это совсем не нравится, особенно учитывая, что прямо сейчас мне полагается рассердиться на Райдера. Он практически сказал, что из-за меня мы в принципе вышли на буллиты.
– Может, ты не заметил, – сухо откликаюсь я, – но они давили на нас как ненормальные.
Райдер не отвечает.
– Что? – ворчу я.
Снова никакого ответа.
Я бросаю хоккейную сумку на асфальт, и она приземляется с глухим звуком. Скрещиваю руки на груди и мрачно глазею на него.
– Давай. Расскажи, что ты там думаешь.
Он встречается со мной взглядом.
– Я имел в виду твою панику за воротами.
Его слова – как удар тупым ножом.
В обычной ситуации я бы спокойно выслушала его, обдумала критику и сочла конструктивной, не проявила такую чувствительность. Но Райдер будто эхом повторяет слова Фэрли, и прямо сейчас мне это нужно в последнюю очередь.
Что, уже двое мужчин говорят, что за сеткой – просто отстой?
– Когда находишься под давлением на их территории и других вариантов нет, надо сразу же переместить шайбу в заднюю часть сетки, – продолжает Райдер, когда я не отвечаю. – Вместо этого ты паникуешь и пытаешься кое-как пасовать, а противник перехватывает шайбу. Именно это и произошло у вас в третьем периоде.
Пожалуй, он куда больше мне нравится, когда молчит.
Я сжимаю челюсть так сильно, что начинают болеть зубы. Игнорируя то, как прямолинейно он оценил всю отстойность моей игры, выдавливаю:
– Так зачем ты здесь на самом деле?
В синих глазах на мгновение мелькает новое выражение, что-то сродни неловкости. Я ожидаю, что он будет тянуть время или ничего не ответит, но он, к моему удивлению, отвечает прямо.
– Вчера к нам на тренировку приходил твой отец.
– И?
Райдер снова поправляет кепку.
– Он сказал, что каждый год руководит лагерем «Короли хоккея». Я надеялся…
– Да ради всего святого! – Я точно знаю, к чему он ведет, и это страшно бесит. – Серьезно? И ты тоже?
– Что?
Я поднимаю сумку, закидываю на плечо.
– Знаешь, сколько парней каждый год приходит ко мне, чтобы подобраться поближе к моему отцу? Я все это уже проходила.
Качаю головой, пытаясь подавить злость. Что ж, по крайней мере, Райдер откровенен. Не пытается пригласить меня на ужин, а то ведь другие так и делают: держат за ручку, шепчут всякие ласковые слова, а потом просят об услуге.
Как я ни стараюсь, горечь так и поднимается. Я и без того была в скверном настроении, а теперь мне в тысячу раз хуже.
– Я знала, что ты придурок, но это совершенно другой уровень. Являешься сюда, оскорбляешь мою манеру игры, а потом хочешь использовать меня, чтобы добраться до моего папы?
Он в ответ снова пожимает плечами.
– Что?
– Как будто ты его не используешь.
Я замираю.
– Это еще что значит?
– Мы тренируемся в здании Центра Грэхема, – смеется он, впрочем, непохоже, что ему весело. – Если это не кумовство, то я даже не знаю.
Щеки у меня вспыхивают. Я знаю, что с каждой минутой краснею все больше.
– Хочешь сказать, что я не смогла бы попасть в Брайар за свои собственные заслуги?
– Я хочу сказать, что ты хороша, но, уверен, фамилия не вредит.
Я пытаюсь успокоиться. Глубоко дышу.
– Да пошел ты!
На этом я отворачиваюсь и ухожу, потому что с меня хватит разговоров с ним. Навсегда.
Он за мной не идет, и минуту спустя я, кипя от гнева, влезаю в автобус.
Райдер ошибается. Брайар – и еще полдюжины колледжей с крупными хоккейными программами – умоляли меня поступать к ним не из-за фамилии. Они хотели заполучить меня, потому что я хорошо играю. Нет, потому что я отлично играю.
Я это знаю.
И все же плотина прорвана. Меня заполняет неуверенность, а поток сомнения так и просачивается в кровь.
