Эльнар Хажиев
Темный писатель
Плохая рукопись
Дэус. Подземный мир.
Н-ый месяц 1736 год.
Три года прошло с того мгновения, когда я умер. И вот, словно в плену собственного бессилия, я так и не смог создать ни строчки. Ушедший из жизни в столь юном возрасте, я оставил лишь два десятка страниц своего романа. Двадцать шесть лет жизни в никуда, и даже после смерти, здесь, в Подземном мире, я умудряюсь жаловаться и мучить себя за это.
Бесконечность, казалось бы, должна дарить шанс, время, возможности. Но здесь, по ту сторону, время – лишь эхо былого. Я ощущаю его не как течение, как тягучий, вязкий мед, в котором застряли мои мысли. Иронично, не правда ли? При жизни я жаловался на нехватку времени, а теперь оно у меня есть в избытке, но использовать его я не могу.
Здесь, в Хайлаке, казалось бы, место умиротворения и вечного покоя, а я все никак не могу найти себе места. Тени великих писателей прошлого скользят мимо, погруженные в свои мысли, словно все еще творят, даже за пределами смертного мира. Я же ощущаю себя лишь жалкой тенью их таланта, навеки обреченной на наблюдение. Пытаюсь уловить обрывки их бесед, в надежде почерпнуть хоть искру вдохновения, но слова пролетают мимо, не находя отклика в моей душе.
Воспоминания, словно раскаленные угли, жгут изнутри. Каждая недописанная страница, каждый упущенный шанс, каждый нереализованный замысел – все это с неумолимой силой давит на меня, заставляя вновь и вновь проживать моменты сожаления. Зачем мне вечность, если я не могу использовать ее для того, что всегда любил больше всего на свете? Зачем мне покой, если я терзаюсь от нереализованных амбиций?
Я пытался. Пытался вновь обрести хватку, вновь почувствовать, как слова сами собой складываются в предложения, как истории рождаются из ничего. Но тщетно. Перо не слушается моей руки, чернила кажутся безжизненными, а бумага остается девственно чистой, словно насмехаясь над моим бессилием. Кажется, сама смерть отняла у меня дар, оставив лишь пустоту и вечное осознание собственной несостоятельности.
Возможно, это и есть моя кара. Не за грехи, совершенные при жизни, а за таланты, которыми не сумел распорядиться. Или, быть может, это и есть те самые тяжкие муки, что ожидают душу после ухода из бренного мира. Множество незавершенных дел, грандиозные замыслы и…
Я больше не могу.
Не могу терпеть этот вычурный мир, где все окутано мраком, а небо алое, как кровь. Этот мир, излучающий спокойствие лишь для мертвых, в котором почти ничего не происходит. Меня окружают лишь покойники.
Но спешить некуда, пройдет еще три года, и, возможно, я запишу еще пару строк.
Для кого? Для мертвых?
А может, для себя, чтобы не забыть, что когда-то билось сердце. Что когда-то я чувствовал гнев, страх, любовь. Здесь, среди этих безмолвных теней, легко потерять связь с самим собой, стать лишь эхом эха, отражением отражения. И тогда уже будет неважно, какого цвета небо, потому что не останется глаз, чтобы его видеть.
Я стараюсь цепляться за мелочи. За воспоминания о дожде, о вкусе хлеба, о смехе матери. Эти крохи, как искры в бесконечной ночи, не дают пламени окончательно угаснуть. Иначе я ничем не буду отличаться от них, от этих неподвижных фигур, растворенных в алом тумане.
Три года. Это долго. Или коротко? Здесь, где время словно остановилось, сложно судить. Но у меня есть больше чем три года, чтобы попытаться найти хоть какой-то смысл, хоть какую-то причину писать, чувствовать, быть. Чтобы попытаться выбраться из этой могилы разума, прежде чем она станет моей вечной обителью.
Я мечтал стать известным автором для живых! Для тех, кто дышит и чувствует. Мне хотелось бы быть как один старец, переживший более четырех столетий. За это время он создал тысячи произведений. Я представляю себя тем старцем, чьи произведения пережили века. Его мудрость и опыт передаются из поколения в поколение, его слова вдохновляют и утешают. Я понимаю, что до него мне далеко, но я не теряю надежды. Каждая строчка, каждая страница – это шаг к моей мечте, к бессмертию в памяти потомков.
Несомненно, если мне суждено было бы стать верным помощником и соратником бога Селя, защитника человечества, я мог бы провести долгие годы, наполненные смыслом. Такие встречи с захватывающими приключениями вдохновляли бы меня безмерно. Однако, увы, я не сумел дожить и до тридцати лет. И теперь, даже после своей смерти, я все еще испытываю горечь от утраты и печали, охваченный воспоминаниями о своих бедах.
Гуляя по городу Хайлак, в царстве подземном, я все чаще начинаю замечать, как новые покойники, словно призраки, прибывают сюда с определенной периодичностью. И эта частота уменьшается, словно в нормальном мире разгорается нечто тревожное.
– Там что, война? – спросил я сам себя и в тот момент услышал голос за спиной, словно пробуждающийся из глубин моей души.
– Война, не война, – ответил голос томным и низким женским тоном. – Люди всегда умирают, иногда напрасно и иногда рискуя, а иногда и вовсе по прихоти судьбы.
Это была богиня Оделиан. Я встречал ее множество раз, когда ее сестра Селерия стремилась создать для меня звериную голову, но я решительно отказался. Оделиан щедро позволила мне сохранить человеческое обличие, за что я был ей признателен, просто утверждая, что я писатель.
Однако, если честно, писатель из меня плохой. Я порой не в силах связать и пары слов.
Оделиан всегда относилась ко мне с добротой и нежностью, несмотря на то что ее облик сильно отличался как от людей, так и от богов. Ее сестра была безусловно красивее и более человечной. Оделиан не носила одежду. Ее ноги элегантно изгибались, словно у животного, в двух местах, а руки украшали острые когти. Нежное покрытие ее тела напоминало чешуйки, и лишь малые детали мягкие изгибы и округлые формы указывали на ее женственность. Рост ее был внушительным, создавая ощущение, что она вечно возвышается надо мной. Лицо же ее внушало ужас: шлем и рога сливались воедино, как неразрывные составляющие головы. Жесткие костяные скулы, стремящиеся от висков, и кровожадный взгляд лишь подчеркивали это зловещее впечатление. Но вид ее обманчив и она добра ко мне.
Я не знал, почему Оделиан выделила меня среди прочих покойных. Возможно, ей просто было скучно наблюдать за бесконечными интригами и войнами между богами. А может, в моих бессвязных попытках складывать слова в истории она видела что-то, что ускользало от понимания остальных. Что-то, что отражало хаос, бушующий в ее собственной душе, хаос, который она так тщательно скрывала за маской невозмутимости.
Когда Селерия в очередной раз предлагала мне голову волка или медведя, Оделиан лишь печально качала головой. «Оставь его, Селерия. Ему не нужна твоя помощь. Он сам выберет свою форму, пусть и медленно». Ее слова были одновременно защитой и укором. Защитой от навязчивой «заботы» сестры и укором за мою творческий ступор. Я чувствовал себя виноватым, как ребенок, не оправдавший надежд матери.
Однажды я осмелился спросить, почему она ко мне так добра. Она лишь улыбнулась, и этот улыбка, при всем ужасе ее облика, была на удивление теплой.
– Ты видишь мир иначе, чем большинство. Ты не боишься смотреть правде в глаза, даже если она тебе не нравится. Это редкое качество, особенно среди тех, кто считает себя богами, – потом она надолго замолчала, глядя куда-то вдаль, за пределы моего понимания. – К тому же. – Добавила она тихо, словно говоря сама себе. – Мне нравится, как ты запинаешься, пытаясь объяснить то, что не можешь объяснить.
И я продолжал запинаться, продолжал пытаться складывать слова в истории, зная, что Оделиан наблюдает за мной, ища в моих неуклюжих фразах отблеск истины, которая была скрыта от всех остальных. Возможно, именно в этом и заключалась моя истинная роль: быть кривым зеркалом, отражающим божественный хаос.
У людей обычно нет крыльев, хотя я четко помню, как у некоторых они были, когда я еще жил. У Оделиан же они присутствовали, прекрасно гармонируя с ее чешуйчатой кожей, словно доспехи. Не знаю, почему, но я доверяю ей за ее заботу и внимание. Иногда мне кажется, что ее заботы слишком много для меня, и она словно не все говорит. Пытаясь завоевать мое доверие. Может быть, Оделиан задумала что-то грандиозное и приготовила новый путь искупления для меня. А возможно, это всего лишь мой сон, и ее костяные рога в конце концов вопьются мне в грудь.
Тихий шелест ее крыльев, когда она приближалась, был одновременно успокаивающим и тревожным. Звук, обычно ассоциируемый со свободой, в ее исполнении приобретал оттенок неизбежности. Я почти чувствовал, как эти чешуйчатые паруса обдувают мое лицо, невидимая волна воздуха, пронизанная каким-то запахом, странного и потустороннего. Запаха старых камней, снов, переживших века, и крови, пролитой во имя непостижимых богов.
Оделиан держала в руках кубок, наполненный дымящейся жидкостью. В воздухе витал тонкий аромат трав и специй, знакомый и в то же время неуловимый. Она протянула его мне, ее глаза мерцали в полумраке.
– Выпей, писатель. Это успокоит твои терзания и прояснит путь, – голос ее был низким, бархатистым, способным как убаюкать, так и запугать.
Я взял кубок, ощущая странное покалывание в кончиках пальцев. Доверие и сомнение боролись во мне, как два зверя, сражающиеся за свою добычу. Я сделал глоток. Жидкость обожгла мой язык, оставив после себя привкус горького меда и прокаленного металла. Мир вокруг меня поплыл, краски стали ярче, звуки громче. В уголках моего зрения заплясали тени, обретая формы, о которых я даже не подозревал. Я видел сквозь стены, сквозь время, в самые глубины своего подсознания. И там, в этом хаосе образов и ощущений, я увидел ее истинную цель. Не искупление. Не спасение.
В ужасе я выронил кубок. Разлетевшись на осколки, он рассыпал свою отравленную драгоценность по полу. Оделиан не изменилась в лице. Наоборот, в ее глазах вспыхнула довольная искра, словно она только и ждала этого момента. Порхнув сильно крыльями она исчезла.
Хайлак – город не лишенный своих очарований, если лишь не учитывать тот мрачный факт, что все его обитатели уже оставили этот мир. Это обитель посмертия, место, куда души приходят после завершения своих земных жизней. Город кажется бесконечным, так же как и вечные муки его жителей. Тем, чья смерть была особенно трагичной, даруется звериная голова, и они обречены испытывать бесконечную агонию, страдая от незавершенных дел и замыслов, оставшихся в их былом существовании.
Архитектура и культура этого места поражают своим неистовым колоритом. Здания – могучие, высокие, широкие, обладающие несуразной и грубой формой – все они черного цвета. Красное небо и черные конструкции великолепно сочетаются друг с другом. Здесь преобладает черное: большинство продуктов, предметов обихода, даже мое перо для письма. Никаких паровых установок, лишь бесконечная тьма и гнетущая тишина.
Бродя по этим улицам, чувствуешь себя песчинкой в бушующем океане скорби. Каждый камень мостовой, каждая кованая решетка хранят отпечаток невысказанной боли, непрожитой жизни. Здесь нет привычной нам последовательности, нет логики, к которой привык разум. Время течет по-другому, растягиваясь в бесконечность, а затем сжимаясь до болезненного укола воспоминаний. Воздух тяжелый, пропитан запахом тлена и разочарования, словно вечный погребальный костер, никогда не догорающий до конца.
Встречающиеся существа – лишь тени, отголоски былого. Их звериные морды искажены гримасой вечного страдания, а глаза, некогда полные жизни, теперь светятся лишь отблеском былой трагедии. Они бродят бесцельно, обреченные повторять одни и те же движения, зацикленные в бесконечном круговороте сожалений. Иногда кажется, что они пытаются что-то сказать, донести какую-то важную истину, но их слова – лишь невнятный шепот, теряющийся в гулкой тишине Хайлака.
Вместо песен – лишь тихий плач, вместо танцев – судорожные движения отчаяния. Искусство Хайлака – это искусство тьмы и мрака, отражающее безысходность существования в этом мертвом городе. Картины, высеченные на черных стенах, изображают сцены жестокости и несправедливости, а скульптуры, выполненные из окаменевшей боли, заставляют содрогнуться от ужаса.
И все же, несмотря на всю свою зловещую красоту, Хайлак – это место, которое заставляет задуматься о ценности жизни, о важности каждого мгновения. Здесь, в царстве вечной скорби, начинаешь ценить то, что имел, и осознавать, как много было не сделано, не сказано. Хайлак – это горький урок, напоминание о том, что жизнь – это хрупкий дар, который нужно беречь и ценить, пока он еще есть.
Покойные расплачиваются здесь остатками своей крови. Например, стакан воды стоит пару капель крови, а сама вода пропитана слезами и столь солена, как ничто другое. И сколько было пролито слез по тебе, столько же ощущается соленой влагой на губах. К этому можно привыкнуть, но вот постоянный алый цвет неба вызывает множество вопросов.
Этот город бесконечен, но в нем сокрыто начало. Каждому, кто покинул этот мир, даруется шанс. Быть забытым и навсегда исчезнуть, прыгнув в «Пропасть бесконечности». Это край света, о котором лишь шепчут легенды. Оделиан сообщала мне, что внизу нет ничего, кроме пустоты и тьмы. Лишь одному существу удалось вырваться оттуда. Его воскресили, наделив божественной силой. Это был Ложный бог, принесший падение Эксилионской империи пятьсот лет назад. Но сейчас я не хочу думать о врагах. Мне бы тоже хотелось получить шанс воскреснуть, чтобы завершить свою книгу, или хотя бы написать еще пару страниц.
Наблюдая за очередным пустым листком в месте, напоминающем таверну, я ловлю себя на мыслях, что идеи никак не доходят до моего ума. Это место называется «Темный угол». Даже самый мимолетный сюжет или образ не обретают формы. Может быть, корень этой творческой неуверенности кроется в том, что я оказался в мире мертвых? Ни одна мысль не возникает в голове. В жизни и в смерти я нещадно караю себя этими мучительными метаниями.
И вдруг, как вспышка в этом мертвом мраке, в таверне появилась богиня Оделиан. Что могла бы она здесь потерять? Оделиан – одна из редких темных богинь, охотно блуждающих по заведениям черного города. Ее высокомерная и поразительно красивая сестра Селерия время от времени идет по улицам, в надежде выудить из толпы несчастного, дабы насытить свои прихоти пытками ради забавы.
– Все мучаешь ты эти несчастные листки бумаги? – спросила меня Оделиан, приближаясь к моему столу с легкостью своей высокой фигуры. Она склонилась над ним, и ее массивная тень поглотила меня целиком. – Ты был жив мучаешься, ты мертв мучаешься.
– Я пытаюсь написать книгу, – с некоторой долей неуверенности произнес я.
– Мда… Трудно назвать это книгой, – с насмешкой заметила она, окидывая взглядом мои исписанные листы.
– Вот и в этом вся проблема, – ответил я, наблюдая за ее чешуйками на массивном теле, вдумчиво оглядывая ее снизу вверх. – Мои мысли словно растворились. Я буквально утратил связь с умом.
Оделиан выпрямилась, и тень отступила, позволяя тусклому свету таверны вновь коснуться моего лица. В ее темных глазах мелькнуло что-то похожее на сочувствие, но быстро сменилось привычной насмешкой.
– Потеря связи с умом – это распространенная болезнь среди писак, особенно в этом месте. Здесь эхо чужих невысказанных слов, непрожитых жизней и похороненных мечтаний заглушает собственное творчество. Ты пытаешься писать в вакууме, питаясь лишь отголосками чужой боли. Но ты мертв и когда ты это осознаешь, то отстанешь от тех мыслей, которые остались у тебя при жизни.
– А в этом, что-то есть, – сказал я. – Будешь воду? Она не соленая.
– Хм, – задумалась она. – Ты настолько одинок, что по тебе не лили слезы? – Она взяла бокал и сделала несколько глотков. – Действительно не соленая. Ты так одинок, что даже вода после смерти по вкусу совсем обычная.
– Есть ли шанс исправить свои незавершенные дела на земле? Я даже не помню о ней ничего. Кем я был и что делал? Может, я вовсе не писатель?
– А ты этого хочешь? – жадно допивая воду, спросила она.
– Да! – воскликнул я, поднявшись с места.
– Ну что ж, я могу дать тебе второй шанс на жизнь. Ты воскреснешь в своем прошлом теле. Селерия позаботится о его восстановлении. Но плата будет велика. Ты готов пойти на такой шаг? В Подземном мире у многих вода соленая. Ты один из тех избранников, кто способен наслаждаться ее вкусом.
Заманчивое предложение. С одной стороны, я могу продолжать наслаждаться в мире мертвых чистой водой. С другой – начать почти все с начала и завершить начатое. Я замер, оглушенный внезапно обрушившейся надеждой. Второй шанс…возможность вырваться из этого безвременья, где мысли других, как плесень, разъедают мою суть.
– Какова цена? – спросил я, стараясь сохранить голос ровным, несмотря на волнение, бушующее внутри.
Она усмехнулась, этот жест, казалось, пропитал все ее существо, от кончиков пальцев до глубины пронзительных глаз.
– Цена, мой дорогой, – это память. Ты вернешься, но воспоминания о тебе, о том, кто ты был, возможно даже о нашей встрече…все это исчезнет. Твое прошлое станет чистым холстом, на который тебе придется наносить новые краски. И ты не будешь знать, что тебя ждет, не сможешь избежать ошибок, которые совершил прежде.
Слова ее эхом отдавались в пустом пространстве. Забыть? Забыть даже ее, эту странную, проницательную сущность, которая предложила мне спасение? Но разве у меня есть выбор? Я глубоко вздохнул, ощущая, как решимость, подобно холодному клинку, пронзает мою нерешительность. А что если у меня снова ничего не получится? Вдруг я снова оплошаю? Не смогу дописать книгу.
– Можно мне еще немного времени на раздумья? – произнес я.
– Чего тут думать? Ты странный. Другие уже давно бросились бы на меня с готовностью. Ты ведь хочешь закончить свою книгу? – взглянула она на меня с загадкой.
– Да, хочу, очень! Но сомневаюсь, что это так просто. На следующей нашей встрече я дам тебе точный ответ.
Оделиан не произнесла ни слова. Она повернула свое когтистое тело к двери, не сводя с меня взгляда. В нем я уловил нечто тревожное. Или она всегда смотрела на меня так?
В любом случае, у нее на уме что-то, что мне не слишком по душе. Она покинула таверну, и я решил не задерживаться, направляясь в сторону дома. С чего это ей вдруг захотелось мне помогать? Она желает насытиться моей водицей? А может это все бред?
Разглядывая архитектуру домов, столь похожих друг на друга, невольно задумался я: может, действительно стоит попробовать вернуться к жизни? Шанс подобной возможности столь редок. Но какова цена этого воскрешения? Не задумывает ли Оделиан что-то темное и зловещее? Все-таки она темная богиня. Ноги сами несли меня по знакомым улицам, каждый камень помнил мои шаги, каждый дом хранил отголоски прошлого. И это прошлое, казалось, преследовало меня, дышало в затылок, напоминая о незавершенном деле, о книге, что так и не увидела свет. Оделиан. Темная богиня, предлагающая помощь. Звучит как сделка, обертка, скрывающая ядовитое содержимое. Но разве я не готов на все, чтобы вдохнуть жизнь в эту историю, в этот мир, что годами жил лишь в моей голове?
Дома меня ждала привычная тишина, лишь скрип половиц нарушал ее. В кабинете, словно призрак, возвышался мой письменный стол, заваленный черновиками, исписанными листами, полу-законченными главами. Каждая строчка – укор, каждая страница – напоминание о моей несостоятельности. Я опустился в кресло, чувствуя, как волнение сковывает тело. Взял в руки один из листов, перечитал абзац, другой. Слова казались мертвыми, лишенными искры, той магии, что раньше заставляла меня забывать обо всем на свете.
Решение
Н-ый месяц 1736 год.
Я больше не желаю терпеть. Не хочу и не могу. Когда Оделиан поведала мне о шансах на воскрешение, я не смог больше отвести мысли от этого. Что мне теперь делать? Она оставила меня с осадком надежды, а мир… Он продолжается, и я теряю каждую секунду его рассвета. Моего рассвета…
Мне необходимо закончить книгу, чтобы навсегда остаться в памяти, чтобы те, кто родится позже, постигли, что такое проза. Хотя, пока я мертв, возможно, и без меня уже появилось множество писателей.
Я долго размышлял об этом. И долго думал, о чем же я писал при жизни. Я ведь не просто покинул этот мир с этой мыслью. В голове смутно мерещатся отголоски воспоминаний, как будто они принадлежат кому-то чужому. Очень трудно контролировать мысли в этой пустоте, а воспоминания исчезают с каждой секундой.
Невольно задумался, что же стало причиной моей гибели? Был ли это несчастный случай или, возможно, кто-то сомнительно намеревался меня убить?
Как я умер?
Вопросы роились в голове, словно стая обезумевших пчел. Как остановить этот хаос? Как вычленить из него хоть что-то ценное, реальное? Клубок сомнений и смутных образов не давал покоя, он жег душу, хотя, казалось бы, чего гореть у того, у кого души уже нет? Но это не так. Я чувствую, чувствую эту ноющую боль, это щемящее сожаление об упущенных возможностях, о несказанных словах, о недописанной книге. Книге, которая должна была стать моим наследием.
Я пытался зацепиться хоть за что-то. Имя? Лицо? Место? Ничего. Лишь ощущение холода и пустоты, окружающее со всех сторон. Воспоминания ускользали, как песок сквозь пальцы, оставляя после себя лишь легкий привкус горечи. Богиня Оделиан… ее имя звучало как далекий колокол, отголосок чего-то важного, дающего надежду. Воскрешение… Возможно ли это? Стоит ли стремиться к этому?
Но разве у меня есть выбор? Если я останусь здесь, в этой беспросветной мгле, я окончательно растворюсь, исчезну, будто меня никогда и не существовало. И тогда моя книга, моя проза, моя жизнь – все это окажется бессмысленным. Нет, я должен попытаться.
За три года, проведенных в Подземном мире, я навсегда утратил прежние мысли, как рыба, выпущенная из сети, ускользает в бескрайний океан. Стремление к движению вперед покинуло меня, как покидает человека светлая надежда. К счастью, никто не пролил по мне слез, иначе я бы сошел с ума от этой постоянной соленой воды. Единственное утешение после смерти – чистая вода.
А если я вдруг воскресну, я напишу роман. Стану успешным автором и кумиром тысяч людей. Все будут скорбеть о моей следующей погибели. Моя вода станет соленой до немыслимых пределов.
Нужно обдумать это еще сто раз. Смерть – вещь интересная, она может настигнуть тебя в любой момент. А если умрешь, никто и не заметит, что тебя не стало.
Просидев в доме без особой пользы, я вернулся в таверну «Темный угол». Души, собравшиеся здесь, выглядят совершенно удрученными. Они считают, что навеки обречены на смерть. Но только не я. Убежден, что воспользуюсь этим шансом на воскрешение.
Да! Я сделаю это. Еще один шанс прожить жизнь. Надеюсь не заново. Эх, я совсем не ценил окружающих меня людей. Не ценил свою работу. Не ценил свое стремление достичь чего-то, пока был жив.
Не ценил свою жизнь.
Задумавшись, я встал и покинул «Темный угол». Я мог бы оставаться здесь бесконечно, терзая себя своими каракулями на листках бумаги.
Блуждая по улицам мрачного города, я уставился на величественный дворец, который возвышался над этой бескрайней пустошью мертвых. Его силуэт просматривался из любой точки, словно тень, затмевающая багровое небо, где вечно ссорятся темные грозовые тучи. Гром не слышен, но красные молнии блеском полосуют горизонт каждые несколько минут. В этом дворце живет самый главный бог Подземного мира – Атропиус. Его дочери, как раз управляют остальными делами, связанные с мертвыми. Дойти до дворца не составляло труда, хотя путь пролегал через извилистые переулки, наполненные блуждающими тенями и слабыми отголосками прошлых жизней. Безмолвные фигуры скользили мимо, не обращая на меня внимания, словно я был таким же призраком, как и они. Я чувствовал их отчаяние, их сожаления, их потерянность. И в каждом из них я видел отражение себя.
Я хотел направиться к дворцу, где обитали все темные боги, но нечто удерживало меня. Мои ноги перестали слушаться, словно подчиняясь невидимой силе. Какое-то предчувствие овладевало мной, сжимая в тисках.
Совесть? Мораль? Этика?
Наконец, когда ноги вновь обрели свободу, я развернулся и направился в противоположную сторону. Мне хотелось сказать, что пришло время немного развеяться и наполнить легкие свежим воздухом. Но я давно забыл, что это такое. Подземный мир следует совсем иным законам. Умирая, человек попадает сюда, и тем не менее, и здесь он может столкнуться со смертью вновь. Если ты умрешь второй раз в этом царстве теней, ты исчезаешь в бездне небытия, или, как мне нравится называть это, в забвении. Ты навсегда вычеркиваешься из памяти живущих в обычном мире.
И все же, страх забвения, страх полного и окончательного исчезновения оказался сильнее жажды мести, сильнее желания увидеть поверженных богов, корчившихся в грязи у моих ног. Ведь месть, даже самая сладкая, кратковременна. А забвение – вечно.
Я брел по извилистым туннелям, освещенным лишь тусклым светом, исходящим от грибов, растущих на стенах. Каждый шаг отдавался эхом, напоминая о моей одиночестве.
Но вторая смерть – это не единственное что отличает мир покойных, от мира живых. Здесь нет валюты.
Нет ни золота, ни монет, ни иных драгоценных средств обмена. Только кровь, и все измеряется лишь в их каплях. Даже стакан воды. Лишь самые алчные смогут истратить всю свою кровь на чревоугодие, отправляясь затем в то самое забвение.
Что бы ты ни делал, все приведет к тому, где душа твоя будет утрачена навсегда. Видимо, это и есть истинная смерть. Если бы я воскрес, о чем бы мне написать? Ах… очень трудно сосредоточиться, когда все мысли остались в мире живых.
Над городом парила богиня Оделиан, размахивая своими когтистыми крыльями. Она наблюдала, искала, охраняла. Интересно, многим ли она предоставила второй шанс на жизнь? Или только мне? Я так близко сблизился и подружился с этой богиней, что могу ей смело доверять. Но в душе все равно возникало сомнение. Ее облик отталкивает. В любом случае, выбор мой невелик, и воскрешение после столь долгого пребывания здесь даст мне возможность написать свою книгу.
Я рванул через широкую улицу, вероятно, главную. Мой путь лежал к Оделиан, парящей над темными высотками мрачных зданий. Ее силуэт то нырял вглубь улицы, то вновь вырисовывался над крышами. Она не приближалась, словно я бежал на месте. Или, быть может, улицы становились бесконечными. Затем я остановился.
Это же Подземный мир! Здесь нет ни времени, ни законов!
Не долго размышляя, я пошел привычным шагом. И действительно, это сработало. Широкая улица продолжалась. Вот я уже перешел мост, вознесшийся над бурлящей черной рекой. И вскоре мне оставалось пройти лишь пару зданий.
Я знал, что Оделиан ждет меня. Чувствовал ее пристальный взгляд, прожигающий меня насквозь. Этот взгляд был одновременно и защищающим, и оценивающим. Оценивающим не меня, а, скорее, мои намерения. То, что я собираюсь сделать с этим даром – вторым шансом. С каждой секундой предвкушение становилось все сильнее, смешиваясь со страхом провалиться, не оправдать ее надежд. Ведь она наверняка видит во мне что-то, чего не вижу я сам.
Вот и последнее здание. Оно было выше и мрачнее остальных, словно создано из сгустившейся ночи. Подняв голову, я увидел, что Оделиан спустилась ниже, почти касаясь крыши. Ее темные глаза встретились с моими. В них не было ни сочувствия, ни жалости, лишь холодное, все понимающее величие. Она ждала. Мне показалось, что она специально, маняще порхала над домами. Она что, умеет читать мысли? Я их не могу услышать, но как она это чувствует?
Когда я подошел слишком близко, она парила над землей в обширном дворе. Увидев меня, она, еле шевеля крыльями, обогнула весь двор и, приземлившись, подняла облако пыли вокруг меня.
– Ну что, ты принял решение? – спросила она, пристально смотря на меня.
– Да, но я не верен.
– И чем же мешает тебе твоя неуверенность?
– А я и сам не знаю. Нужен ли мне вообще путь обратно в мир живых? Я никогда не ценил ни свою жизнь, ни жизни окружающих.
Оделиан задумалась, прислонив руку к подбородку, и произнесла:
– В самом деле, ты никого не щадил, в смысле… никого не ценил. Но я могу тебя научить.
– Правда? – спросил я, подняв на нее взгляд.
– Однако это будет жестокий урок, – ответила она с ухмылкой. – Люди потеряли способность ценить хоть что-то, кроме своего обогащения. Им все мало и мало. Они постоянно жаждут нового.
Оделиан внезапно замолчала, ее чешуйчатое тело зашуршало, когда она наклонилась вперед.
– Ты такой же был? – спросила она меня, приподняв бровь.
Я на мгновение замер, углубившись в изучение ее лица, уставившись в ее звериные, кровожадные глаза. Она легонько толкнула меня рукой, заставляя отвлечься от ее необычного облика. Наверняка, ей не впервой сталкиваться с остолбеневшими покойными.
– Я? Что ты. Я совсем не был жадным. Наверное. Хотя приходилось иногда врать и не делиться. Но в целом, воровать я себе не позволял. Ведь я же больше творческий человек и мне это было не интересно.
Темная богиня смотрела на меня, ее глаза молчали, но зрачки движением исследовали мое лицо, словно искали что-то сокровенное.
– Значит так, – наконец нарушила она тишину. – Ты хочешь…?
Не дождавшись окончания мысли, она приподнялась, обретая величие, и встала передо мной во весь рост.
– Дописать книгу, – продолжил я ее фразу, склонив голову в почтении.
– Насколько сильно ты этого хочешь?
– Больше всего в жизни!
– Но у тебя сейчас нет жизни, – ухмыльнулась она, и в ее словах прозвучала ирония. – Ты и остальные обитатели Хайлака – всего лишь тени покойников.
– Я понимаю, богиня Оделиан.
– Хм. Я помогу тебе издать твою книгу.
– Да? Правда? – поднял я голову, охваченный радостью.
– Но, как ты догадываешься, не просто так. Я научу тебя ценить не только время, но и сам процесс творчества, и жизнь в целом. Я разгоню твои сомнения и усилю в тебе стремление создавать. Ты прав, в этом мире всем покойным нелегко собраться с мыслями.
– И что же ты придумала?
– Я воссоздам частичку того тебя, который жил прежде, и добавлю немного нового. Ты не был хорошим человеком, как тебе кажется. Ты не заслуживаешь второго шанса, но я дам его тебе.
– Ради второй жизни я готов на все!
– Правда? Прекрасно. Приходи к дворцу через двенадцать сверканий молнии. Не прозевай момент.
