Эльвира Барякина
Белый Шанхай
Официальный сайт Эльвиры Барякиной – http://baryakina.com
Copyright © 2008–2017 Elvira Baryakina
ISBN-10: 0983847770
ISBN-13: 978–0983847779
СЕРИЯ «ГРОЗОВАЯ ЭПОХА»
КНИГА 1. Аргентинец
КНИГА 2. Белый Шанхай
КНИГА 3. Князь советский
Глава 1. Эмигранты
1
1922 год
Нина Купина мерила шагами проржавевшую палубу беженского корабля и зубрила английские глаголы: to come – приходить; to see – увидеть; to win – победить.
Ледяной ветер насквозь продувал её вылинявшее пальто, но Нина не возвращалась к себе в «каюту» – в отгороженный одеялами подъемник, некогда перевозивший грузы в трюм и обратно. Там Нинины соседки принимали роды у какой-то несчастной девочки.
Вот уже несколько недель две тысячи белогвардейцев томились на кораблях в двенадцати милях от Шанхая – местные власти запретили беженцам приближаться к городу. Представители китайского губернатора, Французской концессии и Международного поселения выразили им соболезнования по поводу проигранной гражданской войны и вынужденного бегства из России… и на всякий случай прислали военный корабль, который взял русских под прицел. Весьма разумная мера предосторожности: а то кто знает, вдруг они с отчаяния пойдут в атаку на мирный Шанхай? В трюмах у русских было полно оружия, и его вполне хватало для небольшой войны.
– Нина Васильевна, вот вы где! – раздался гулкий бас. – А я везде вас ищу.
Отец Серафим – огромный, со спутанной светлой бородой – спешил к Нине, придерживая на ходу ворот фуфайки, не сходившейся на его мощной шее.
– Нам надо нарисовать рождественскую елку на стене у кают-компании. Сможете? Пусть у детей будет хоть какое-то подобие праздника.
Отец Серафим дал Нине кусок угля, и она поднялась по обледенелому трапу на верхнюю палубу, запруженную народом. Мужчины мололи рис на самодельных ручных мельницах; женщины стирали. Ветер трепал штаны и пелёки, сохнущие на зачехлённых стволах орудий. С кормы доносилось глухое пение священников – там готовили к погребёнию женщину, умершую от пневмонии.
Нина оглядела рыбачьи лодки у стен древней сторожевой крепости и низкие берега, присыпанные снегом, розовым в свете закатного солнца. Вдали поблёскивали огни города, куда могли зайти все, кроме русских.
Внезапно из приоткрытого иллюминатора донёсся голос Клима Рогова, Нининого мужа. В юности он недолго жил в Шанхае и теперь собирал беженцев в кают-компании и делился с ними тем, что знал о Китае.
Нина из гордости делала вид, что её не интересуют эти собрания. Всё-таки неудобно сначала послать мужа к черту, а потом прибегать к его услугам.
– По бумагам Китай – независимая страна, – рассказывал Клим, – а на деле – почти колония Великих Держав: Великобритании, Франции, Италии, Соединённых Штатов и Японии. Китайцы потерпели поражение во всех войнах с колонизаторами, и те заставили их подписать неравноправные договоры. В результате белые получили неслыханные привилегии и низвели местных жителей до положения «не вполне людей». Китайских слуг, даже пожилых, называют «боями» – «мальчиками» – и дают им номера: бой номер один, номер два, номер три и так далее.
Нина украдкой заглянула в иллюминатор. Люди слушали Клима, боясь пропустить хоть слово. Они хоть и мечтали о Шанхае, но до стылого ужаса боялись его. Мало кто из них знал иностранные языки; большинство мужчин не владели никакими профессиями, кроме военных, а женщинам и вовсе непонятно было, на что рассчитывать: их-то готовили только к супружеству и материнству.
Клим выглядел усталым: тёмные густые брови были нахмурены, широкие плечи странно горбились. Но он, как всегда, пытался шутить над обстоятельствами:
– Сомневаюсь, что братья-христиане позволят нам умереть у них на глазах. Они же не хотят, чтобы к ним по ночам являлась целая армия призраков, жаждущих мести? Так что рано или поздно нас впустят в город.
Нина отступила от иллюминатора. Здесь, на корабле, она, по крайней мере, могла рассчитывать на еду. А что с ней будет, когда им позволят сойти на берег?
Нина уверяла себя, что без труда найдёт другого мужчину, но с недавних пор её стали одолевать сомнения. Кому нужна вечно голодная двадцатипятилетняя дамочка в обносках? Это в прошлой жизни, до революции, с нее можно было рисовать Царевну Лебедь, а сейчас – разве что Гадкого Утенка.
Единственной ценной вещью, оставшейся у Нины, был револьвер, который она забрала у Клима, чтобы он, не дай Бог, не пустил себе пулю в лоб.
Хмурясь и дуя на озябшие пальцы, Нина принялась рисовать елку, но вместо праздничной картинки у нее получилось нелепое чудище, похожее на гарпун с заостренными зубцами. За что бы она ни бралась в последнее время, у нее все валилось из рук.
Незадолго до отплытия из Владивостока Нина подхватила тиф, и в бреду ей постоянно мерещилось, что они с Климом живут под мостом и роются по помойкам в поисках еды. Они оба знали, что ему не найти хорошую работу: кому в Китае нужен журналист, который умеет писать только по-русски и по-испански? В английском у Клима было слишком много ошибок, а на шанхайском диалекте он мог разве что торговаться на базаре.
– Что-нибудь придумаем! – уверял Клим Нину. – Я уже однажды начинал с нуля в Аргентине…
Но Нина не слушала.
– Я не могу ждать, пока ты встанешь на ноги!
Однако чем дольше беженцы сидели на кораблях, тем чаще Нина жалела о своем решении. На кого она могла променять Клима? Кто мог сравниться с ним? Он был умен, предприимчив и талантлив; на него всегда можно было положиться…
«Неужели я действительно сошла с ума из-за тифа?» – думала Нина. Ей доводилось слышать, что после сыпняка у многих расшатываются нервы. В России половина людей переболела тифом – и, верно, это была одна из причин их безумной жестокости друг к другу.
Нина вновь заглянула в иллюминатор. Клим нарисовал карту Шанхая на куске оберточной бумаги и объяснял слушателям, где находятся рынки, вокзал и русская православная церковь, единственная на весь город.
«Нам надо помириться, – решила Нина. – Я подожду, пока они закончат, и поговорю с Климом».
Но примет ли он её? Сама Нина никогда бы не простила мужа, если бы он бросил её в беде. А ведь тогда, во Владивостоке, ему было ещё труднее, чем ей: он вынужден был не только кормить себя и её, но и выхаживать Нину, когда она заболела. О, Господи, как она могла быть такой неблагодарной?
Наконец собрание окончилось, и слушатели вышли на палубу.
Нина хотела подойти к Климу, но он стремительно прошел мимо, делая вид, что смотрит в другую сторону. К её ногам упала карта города, которую он нарисовал.
Нина подняла её и долго разглядывала. Клим сделал это нарочно? Он ведь знал, что ей больше некому помочь.
2
Спустились сумерки, и на лодках у пристани зажглись круглые бумажные фонари. Китайские рыбаки жили прямо на сампанах: тут же спали в шалашах, сооруженных из досок и тростника, тут же готовили в маленьких закопченных котелках.
Постепенно палуба русского парохода опустела – беженцы отправились спать, а Нина все стояла у борта, поеживаясь на ветру. К ней подошел Иржи Лабуда – невысокий сероглазый паренек с ярко-рыжими волосами и множеством конопушек на носу. На правой руке у него не хватало трех пальцев.
– Мадам, хотите, я вам зажигалкой посвечу, а то в коридорах темно, упасть можно.
Нину смешило стремление Лабуды услужить ей. Она спасла его от разъяренных казаков, когда те обвинили Иржи в воровстве хлеба. Они решили повесить его в назидание остальным, но Нина показала им на дырки в мешке, сделанные крысами, и маленького чеха отпустили.
Иржи ощущал себя чужаком среди русских – непонятным и никому не нужным – и был страшно рад, что Нина взяла его под крыло. Он рассказал ей, что когда-то ему прочили блестящую карьеру виолончелиста и он готовился поступить в Венский филармонический оркестр. Но началась Мировая война, его призвали в армию, и после ранения Иржи попал в лагерь для военнопленных под Самарой. Там он выучил русский язык; каким-то ветром его прибило к флотилии белогвардейцев, но теперь Иржи сам не знал, куда и зачем он ехал.
– Пойдемте спать, – позвала его Нина, но он не двигался с места, напряженно вглядываясь в темноту.
Нина повернулась и вздрогнула: к пароходу приблизилась большая джонка с резным драконом на носу. На её палубе, освещённой красными фонарями, суетились матросы.
– Мисси, пушки! – крикнул один из них, наряженный в шляпу-котелок и китайскую фуфайку.
– Что ему надо? – в недоумении спросила Нина.
Иржи двинул плечом.
– Вроде по-английски говорит, но ничего не понятно.
Китаец сделал вид, будто стреляет из пальца, а потом вытащил из кармана купюру и помахал ею в воздухе.
– Кажется, он хочет купить оружие, – догадалась Нина. – Спросите, револьвер подойдёт?
Было бы не худо продать его и обзавестись хоть какими-то деньгами.
Китаец растопырил пальцы на обеих руках.
– Ему надо больше, чем один револьвер, – сказал Иржи.
– А сколько именно? Десять?
– Больше, больше! – закричал китаец.
На палубу вышел капитан в сопровождении вахтенных матросов.
– Что тут происходит?
– Этот человек хочет купить револьверы, – взволнованно произнесла Нина. – Давайте продадим ему кое-что из нашего арсенала и заработаем денег?
Капитан посмотрел на нее как на сумасшедшую.
– В Китае эмбарго на ввоз оружия. Если нас поймают на нелегальной торговле, нас тут же депортируют.
– Сколько у вас наличности? – тихо спросила Нина. – Не русских фантиков, а валюты? Я слышала, адмирал Старк хочет продать суда нашей эскадры, а выручку разделить между героями гражданской войны. Вы герой? Если нет, то у вас не будет ни корабля, ни денег.
Капитан нахмурился.
– Я не имею права торговать оружием, оно мне не принадлежит.
– Но вы имеете право списать то, что пришло в негодность, – отозвалась Нина.
Помедлив, капитан все же пригласил китайцев подняться на борт:
– Перебирайтесь сюда, только не шумите особо, а то у нас уже все спят.
Первым через борт перевалил толстый субъект в модной шляпе и кожаном плаще нараспашку.
– Вечер добрый! – сказал он по-французски.
Нина обрадовалась: она неплохо знала этот язык и могла объясниться с гостями.
Толстяк смачно поцеловал её руку.
– Ого, какие персики водятся на этой посудине! Дон Фернандо Хосе Бурбано к вашим услугам.
Следом появились китайцы: тот, что вел переговоры, и ещё один – огромный, страшный, с обожженным лицом и вытекшим глазом.
Нина предложила им услуги переводчицы, но Дон Фернандо сказал, что женщине не стоит вмешиваться в серьезные деловые разговоры.
– Английский тут кто-нибудь знает? – спросил он.
Иржи, как ученик на уроке, поднял руку, и Дон Фернандо радостно хлопнул его по плечу:
– Ну, пойдем, рыжик, посмотрим, что тут у вас имеется.
Капитан велел Нине идти к себе в каюту, но она отправилась вслед за мужчинами в трюм.
Матросы по очереди крутили ручку электрического фонаря, а капитан показывал Дону Фернандо свои запасы.
– Здесь у нас винтовки российского производства, ручные гранаты типа Mills Bombs, наганы, прицелы для пушек, военные перископы… – перечислял Иржи, и Нина удивлялась, что она, оказывается, кое-что понимает по-английски.
Торговались до глубокой ночи.
– Что вы мне зубы заговариваете?! – сердился Фернандо. – Берите, что дают, и дело с концом!
Одноглазый подал ему маленькие счеты, и Дон быстро защелкал костяшками:
– Патроны – двадцать ящиков, винтовки Мосина – старое дерьмо, наверняка наполовину сломанное, – десять ящиков… Плюсуем гранаты… Шестнадцать сотен долларов – больше не дам, хоть лопните!
Иржи перевёл:
– Он даёт только шестьсот долларов.
Нина хотела поправить его: шестнадцать сотен – это тысяча шестьсот, – но капитан уже протянул Дону ладонь.
– Ладно, чёрт с вами! Только забирайте всё побыстрее и проваливайте отсюда.
У Нины отчаянно забилось сердце.
– Шестьсот долларов вы заплатите капитану, – сказала она Дону по-французски, – а остальные деньги получу я. Только не надо, чтобы кто-нибудь это видел.
Дон Фернандо в удивлении посмотрел на нее, и понимающая улыбка осветила его щекастое лицо.
– Как скажете, мадам! Поднимайтесь ко мне на судно.
Нина нервно ёжилась, глядя на матросов, перетаскивающих ящики с корабля на корабль. Если остальные беженцы узнают, что она затеяла, её будут судить по закону военного времени. Но если дело выгорит, то у нее появятся деньги на обустройство в Шанхае. Она попросит прощения у Клима, скажет ему, что он был прав насчет её расшатавшихся нервов, и они помирятся.
Когда последний ящик с оружием был перенесен на джонку, Нина быстро поднялась на трап, перекинутый с борта на борт.
Капитан схватил её за локоть.
– Вы куда?
Нина вымученно улыбнулась.
– Мне надо продать Дону Фернандо мой револьвер, а то у меня совсем нет денег.
Помедлив, капитан отпустил её руку.
– Не задерживайтесь там, ясно?
Но не успела Нина спрыгнуть на палубу, как в темноте вспыхнул далекий прожектор сторожевого катера, и над рекой загремел голос, что-то кричавший по-английски.
Матросы торопливо скинули трап, загремели якорные цепи, и джонка, накренясь, двинулась прочь.
– Стойте! – крикнула Нина, но её никто не слушал.
Мимо нее проносились люди, высоко над головой ворочался парус, а она стояла, прижавшись спиной к борту, ни жива ни мертва.
– Мадам! – позвал её испуганный голос.
Нина оглянулась и увидела Иржи, сидевшего на палубе в обнимку с вещмешком.
– А вы что тут делаете?
– Дон Фернандо пообещал отвезти меня в Шанхай, – проговорил Иржи. – Я не хочу больше торчать на этом пароходе!
Раздался выстрел, и луч прожектора скользнул по палубе джонки.
– Вот дьявол! – заревел из темноты Дон Фернандо. – Бросаем якорь! Это капитан Эггерс приехал нас арестовывать. Сейчас я с ним поговорю.
3
Дон Фернандо отправился с визитом на сторожевой катер и вернулся оттуда только на рассвете – довольный и пьяный.
– Поехали домой! – велел он матросам. – Мы потолковали с Эггерсом, он на нас не в обиде.
Нина сидела рядом с Иржи на связке канатов и поглядывала по сторонам. От страха и холода её трясло; ноги в балетных пуантах совсем застыли.
Что же теперь будет? Назад на беженский корабль ей не вернуться. А тут её изнасилуют и убьют – ведь это джонка контрабандистов. Ну и поделом будет дурочке, сама напросилась.
На высокой расписной корме стоял невозмутимый китаец и с усилием двигал тяжёлую рулевую балку. Над головой скрипели мачты; влажный воздух пах водорослями и дымом.
– Хорошо, что мы с вами попадем в Шанхай раньше всех, – тихо сказал Иржи. – Представляете, что будет, когда все эти беженцы сойдут на берег? Шанхайцы возненавидят нас. Нам надо устроиться в городе до того, как это случится.
– А что вы намерены делать в Шанхае? – спросила Нина.
– Не знаю… Можно поискать место в какой-нибудь ночлежке.
Пошатываясь от качки, Дон Фернандо ходил вокруг ящиков с оружием.
– Идите сюда! – позвал он Нину и достал из внутреннего кармана стопку банкнот. – Вот вам тысяча долларов; ни одной фальшивой купюры.
Нина в изумлении смотрела на него. Она и не рассчитывала, что Дон её не обманет.
– Сам не знаю, чего это я таким рыцарем стал? – с деланым вздохом сказал Фернандо. – Уж больно вы мне понравились. Глазки у вас блестят, как звездочки. Эй, Одноглазый! – крикнул он помощнику. – Я пойду вздремну. Разбуди меня, как прибудем на место.
Нина спрятала деньги в карман. Подумать только: ни за что ни про что ей досталась тысяча долларов!
Ладно, не все так плохо: с такими деньгами она откроет какое-нибудь дело, а Клима можно будет разыскать через русское консульство или местную православную церковь.
Нина перешла на нос джонки, над которым возвышалась голова резного дракона. Свежий ветер бил в лицо, корабль то и дело подпрыгивал над волнами, и каждый раз Нинино сердце сжималось в комочек то ли от страха, то ли от радости.
Чем ближе джонка подплывала к городу, тем чаще попадались пристани и пакгаузы. Над черепичными крышами виднелись плакаты на английском: «Покупайте сигареты „Великая стена“!», «Лучшее средство от всех недугов – „Тигровый бальзам“!»
Заводские трубы, цеха, строительные краны… Вскоре река от берега до берега заполнилась лодками всех видов и размеров. Рядом с Ниной встал Одноглазый и принялся что-то кричать в рупор: видно, требовал, чтобы джонке дали дорогу.
Мимо прошла огромная баржа; речная мелочь расступилась перед ней и тут же сомкнула строй. Промчался на моторке полицейский в странной коричневой форме. Беззубый старик, проплывая мимо, показал Нине окровавленные свиные ноги:
– Купи, мисси!
Заметив Нинин испуг, Одноглазый рассмеялся.
– Вы что, крови боитесь? – спросил он на ломаном французском. – Вы же только что приехали с войны. Кстати, кто сейчас у русских император?
– Лев Толстой, – отозвалась Нина. Но Одноглазый не понял её сарказма и долго повторял чудное имя, чтобы получше запомнить.
Справа показался железный мост и многоэтажные здания с куполами, башнями и колоннами. Фонари на набережной всё ещё горели, и их огни отражались в бесчисленных окнах.
Нина растерянно оглянулась на Одноглазого.
– Это правда Китай?
Тот ухмыльнулся.
– Это Банд, главная набережная Международного поселения. А Китай чуть подальше будет.
Наконец джонка причалила к одной из пристаней. Из каюты выбрался всклокоченный Дон Фернандо и, почесывая пузо, направился к Нине.
– Вам бы надо паспорт выправить, – сказал он добродушно. – Дамочке с вашими наклонностями обязательно нужны документы.
– Сколько это стоит? – спросила Нина.
– Триста долларов.
– Это за фальшивку? Не валяйте дурака!
Дон Фернандо пожал плечами:
– Ну как знаете. Разрешите ручку поцеловать на прощание?
Нина спрятала руки в карманы.
– Лучше скажите, как называется самая хорошая гостиница в Шанхае.
– «Астор-Хаус». А вам зачем?
– Для общего развития.
* * *
Поднявшись на набережную, Нина и Иржи остановились, ошеломленно глядя на ряды глянцевых автомобилей, застывших вдоль тротуара.
– Я никогда не видела столько авто за раз! – прошептала Нина.
Из печных труб поднимался бурый дымок, по заиндевелой мостовой катили автобусы и одноместные коляски, запряженные людьми. Рикши – в ватных куртках, стеганых штанах и тапочках – подхватывали тонкие оглобли и неслись рысцой, ловко обгоняя «ломовиков» – тяжело нагруженные одноколесные тачки.
Несмотря на ранний час, тротуары были запружены толпой. Белые господа в дорогих пальто с меховыми воротниками покупали газеты у мальчишек, которые вопили по-английски:
– Последние известия! Советская Россия отныне называется «Советский Союз»!
Китайские служащие в почти одинаковых синих кафтанах и черных атласных шапочках спешили в конторы и лавки. Рабочие снимали с фонарных столбов еловые венки, перевязанные красными лентами, – католическое Рождество уже прошло.
Мимо проскакал отряд чернобородых конников в синих мундирах и красных тюрбанах.
– Это полицейские сикхи, – объяснил Нине начитанный Иржи. – Англичане завозят их в колонии из Индии, чтобы они охраняли правопорядок.
Послышался звон колокольчика: торговец вез на тележке передвижную кухню – дымящуюся плиту, баки, плошки и чайники.
Иржи бросил на Нину смущенный взгляд: верно, ему страшно хотелось есть.
– Даже не думайте! – строго сказала она. – Сегодня мы будем завтракать в ресторане «Астор-Хауса».
– Вы с ума сошли? – испугался Иржи. – Мы же нелегальные иммигранты! Нас сразу арестуют!
– Ерунда! Дорогой отель – это последнее место, где нас будут искать.
Нина решительно направилась к стоянке рикш.
– «Астор-Хаус»! – крикнула она.
К ней сразу подбежали несколько человек.
– Сюда, мисси! Сюда, пожалуйста!
Делая вид, что ничуть не смущается, Нина забралась в коляску. Рикша, молодой парень в драном ватнике, накрыл её колени кожаной полостью.
Нина повернулась к Иржи.
– Вы со мной?
Тот стоял в нерешительности.
– Я не могу ехать на человеке!
– Только-только прибыли в Шанхай? – спросил его рикша на ломаном английском. – Ездить на людях – это хорошо! Людям надо кушать. Я приношу деньги моей семье.
Иржи махнул рукой, уселся в коляску, и они покатили по нарядной набережной.
Шанхай был залит утренним солнцем. Звенели трамваи, ревели клаксоны, стучали подковы лошадей; от уличного гама у Нины гудело в ушах.
Внезапно она заметила девушку-китаянку, которая шла странной вывороченной походкой. Потом ещё одну, и ещё… Бог ты мой, у всех у них вместо ступней были крошечные копытца, обутые в вышитые башмачки!
Нина долго думала, как правильно составить фразу по-английски, и, когда рикша остановился на перекрестке, спросила:
– Что случилось с этими женщинами? Почему у них такие маленькие ступни?
– В Китае девочкам бинтуют ноги, – отозвался рикша, утирая пот. – Нельзя, чтобы ступни росли, это некрасиво.
– Да как же «некрасиво»?! – возмутилась Нина. – Ведь ваши женщины не могут ходить по-нормальному! А бегать – тем более!
– Не надо бегать. А то жены будут от мужей сбегать.
Нина нахмурилась, вспомнив о Климе. Она собиралась поселиться в лучшей гостинице в Шанхае, а он так и остался на вонючем прогнившем корабле.
Ладно, что сделано, то сделано. Главное – самой не трусить и вести себя королевой.
Швейцар, стоявший у дверей «Астор-Хауса», крайне изумился при виде потрепанных белых господ.
– Скажите ему, что мы вернулись с охоты, – велела Нина Иржи.
Тот покосился на её истертые пуанты:
– О, да… с лебединого озера.
Помявшись, швейцар всё-таки пустил их в ярко освещённый вестибюль.
– Я уже забыла, что такое бывает! – выдохнула Нина, оглядывая мраморные полы и величественные люстры.
Не обращая внимание на онемевших носильщиков, она подошла к стойке портье.
– Вы говорите по-французски? Нам нужен номер на двоих. На месяц.
Тот растерянно хлопал глазами.
– Но это будет стоить сто пятьдесят долларов, и вы, наверное, не в состоянии…
– Вы хотите задаток?
Нина вытащила из кармана деньги, и портье окончательно растерялся.
– Нет-нет, мадам, задаток не нужен; в Шанхае все расплачиваются расписками. Мы выставим счет позже. А вы, простите, откуда прибыли?
– Из Лукоморья, – с достоинством отозвалась Нина. – Слышали про такую страну?
– Да, конечно… Приятного отдыха! Надеюсь, вам у нас понравится.
– А паспортов так и не спросили, – недоуменно проговорил Лабуда, когда они вошли в лифт.
– Белая кожа – вот наш паспорт, – сказала Нина. – Мне Клим говорил, что тут даже кредит дают под честное слово белого человека. Но, боюсь, все это скоро закончится.
Окна с витражами, ковры на полу, стены, обшитые красным деревом… Коридорный повел Нину и Иржи по галерее, обрамляющей внутренний двор. Внизу, под громадной стеклянной крышей, стояли столы с белыми скатертями и играл оркестр.
Нина остановилась, чтобы посмотреть на танцующие пары. Ого! Половина дам была с короткими прическами, а пояса на их платьях были завязаны не на талии, а на бедрах.
– Что это за музыка? – спросила Нина у Иржи.
Тот покачал головой.
– Не знаю. Я раньше такой не слышал.
– А ещё артист! – развеселилась она. – Эх, мы с вами безнадежно отстали от жизни!
Коридорный сказал, что музыка называется «джаз», а внизу ежедневно проходят «тиффины» – завтраки с коктейлями и танцами.
Он открыл замок на одной из полированных дверей:
– Месье, мадам, прошу!
В номере было слегка прохладно и пахло лавандовым мылом. Кинув шляпу на аккуратно застеленную кровать, Нина раздернула занавески на окне и расхохоталась:
– Иржи, я люблю этот город!
