Эми Ньюмарк
Куриный бульон для души. Прощение исцеляет. 101 теплая история о том, как оставить прошлое и начать двигаться вперед
Ты вправе это забыть
Лелея свою обиду, ты разрешаешь обидчику бесплатно жить в твоей голове
– Энн Лэндерс
Как-то днем, переключая каналы телевизора, я наткнулась на мою любимую актрису Риз Уизерспун и решила пару минут посмотреть фильм с ее участием. Героиня Риз пила кофе с подругами, и одна из них произнесла фразу, привлекшую мое внимание: «Оставь свои обиды в прошлом – двигайся дальше».
– Я люблю свои обиды, – ответила героиня Риз. – Они для меня как домашние питомцы, которые все время требуют внимания.
Я невольно засмеялась над этой фразой, представив воочию, как она и в самом деле кормит свои прошлые обиды и огорчения, чтобы те всегда были живы и здоровы. Картинка получилась забавная.
В тот же вечер я встречалась со своей подругой Сарой. Она много лет работала учительницей и практически всю свою жизнь посвятила детям с особенностями развития. Мы были с ней когда-то коллегами. Я тоже в течение восьми лет занималась с такими детьми, хотя вот уже более десяти лет была домохозяйкой. Сара же все еще оставалась в школе.
В своих разговорах мы то и дело возвращались к вопросу о том, как несправедливо мало ценят вклад наших коллег – намного меньше, чем труд самых обычных учителей, работа которых не требует столь серьезных душевных затрат. Зарплата учителей ведь по большей мере зависит от того, какие оценки получают их подопечные. Если средний показатель баллов высокий, то и зарплата учителя высокая. А от детей с особенностями развития разве можно ожидать наивысших показателей?
В тот вечер с Сарой мы снова затронули больную мозоль, опять заговорили о несправедливой оплате труда учителей специализированных классов.
– Помню, моя директриса чуть ли не напрямую мне дала понять, что я скорее нянька, чем серьезный учитель, поэтому и зарплата у меня как у няньки, – произнесла я. – Таким, как ты, Сара, платят на порядок меньше. Не то что начальству! Помню, я как-то случайно увидела в зарплатной ведомости, сколько получает наша директриса. У меня чуть глаза на лоб не вылезли! И я, кстати, сказала ей в тот день, что была бы не прочь, чтобы и мне так платили. И знаешь, что она мне ответила? Она рассмеялась мне в лицо и сказала, что это выглядело бы как нонсенс: все равно, что официантам придорожных забегаловок платили бы зарплату с шестью нулями. Представляешь! – в гневе воскликнула я. – Причем заявила она мне это в присутствии других учителей! Я почувствовала себя полной дурой. Даже ничего вразумительного не сумела сказать в ответ.
– Да, я помню тот случай, – покачав головой, произнесла Сара. – Неприятная история. Мне очень жаль, что все это случилось. Она в тот день была немного не в себе.
– Но мне-то от этого не легче! – возразила я с обидой в голосе. – Помню, ревела весь день. Она меня так разозлила! Мне столько всего хотелось ей сказать! Сейчас бы, если бы я ее встретила, уж я бы нашла, как поставить ее на место, – продолжала я, горячась.
– Это правда – обычно самые подходящие слова для обидчика мы находим значительно позже. Понимаю тебя, – кивнула Сара. – Я и сама не раз бывала на твоем месте. Сначала не знаешь, что ответить. А потом, когда проходит несколько дней или недель, аргументы сами находятся. Но поезд уже ушел.
– Знаешь, но даже если поезд ушел – мне все равно становится легче, если я нахожу в своей голове достойный ответ и могу поставить обидчика на место, – заметила я.
Сара помолчала некоторое время, потом спросила, внимательно посмотрев на меня:
– Сколько лет назад это было? Когда случилось?
Я пожала плечами, подсчитывая в уме годы, прошедшие с того злополучного дня.
– Точно не помню. Лет тринадцать или четырнадцать.
Сара медленно кивнула, обдумывая мой ответ, потом произнесла:
– Дайан, я знаю, она тебя и правда сильно обидела. Принизила тебя, дала тебе почувствовать себя мелкой и незначительной. Обесценила и тебя, и твою работу. Такое трудно забыть. Я и сама с подобным отношением сталкивалась не раз. – Она посмотрела на меня долгим взглядом: – Но ты подумай: это случилось четырнадцать лет назад! Четырнадцать! А ты все еще проживаешь этот день, будто все произошло вчера. Ты прокручиваешь тот разговор снова и снова, как заезженную пластинку.
– Да нет, – запротестовала я. – Ничего подобного!
– Дайан, я слышала эту история от тебя раз пятнадцать, если не больше. Каждый раз, как мы говорим о моей работе, ты вспоминаешь тот случай. Когда ты уже все это забудешь? Тебе пора ее простить и идти дальше.
– С какой стати я должна ее прощать, если она даже не осознала, что обидела меня! Она не извинилась передо мной. И ты ошибаешься, думая, что я так уж сильно дорожу этой своей обидой. А давно все забыла. И директрису я сто лет не видела – мы живем в разных городах. Мне нет до нее никакого дела.
– А ты любила свою работу? – спросила Сара.
– Конечно! – ответила я. – Я ее обожала.
– Тогда почему ты, вспоминая свою работу, всегда первым делом рассказываешь этот случай? – посмотрев на меня с теплотой, спросила Сара. – Почему ты не вспоминаешь своих учеников? Не вспоминаешь их успехи и достижения. Не вспоминаешь их родителей, которые восхищались твоей самоотдачей и ценили все то, что ты делала для их детей? Неужели из всего своего педагогического опыта ты запомнила только тот неприятный инцидент с директрисой? Никогда не поверю, что тебе больше нечего вспомнить.
Тяжело вдохнув, я опустила голову. Плечи мои поникли.
– Да, ты права… Только это я и помню.
– Ну так выброси же ее из головы. Забудь эту директрису! Вспомни своих деток. Их чудесные лица. То, как они, раскрыв рты, слушали тебя, когда ты им объясняла какую-нибудь тему. Вспомни их глаза, которые вспыхивали от счастья, если они получали похвалу. Если им удавалось овладеть каким-то трудным навыком. Ты была прекрасным учителем! Я же помню тебя. Я помню, как любили тебя твои малыши, как они ходили за тобой хвостиком…
Ком подступил к моему горлу.
– Да, я помню… – Слезы сами собой потекли из глаз. – И я их любила. И работу свою любила. Сама не знаю, почему в моей памяти застряла только эта сцена – и я помню лишь то, как от бессилия рыдала в классе.
– Ну ты же можешь все изменить, – сказала Сара. – Не позволяй одному неприятному происшествию испортить весь твой чудесный опыт работы.
Всхлипнув и вытерев слезы, я кивнула, соглашаясь. Мне тут же вспомнился фрагмент фильма, который я смотрела утром. Я словно увидела себя со стороны и поняла, что я, как и героиня Риз Уизерспун, пестовала свои обиды, взращивала их год от года, не в силах отпустить.
Да, именно так я и делала, не осознавая, что тем самым приношу себе вред. Почему-то я решила, что раз не общаюсь с директрисой, то мне не за чем ее прощать. Мне и в голову не приходило, что, проигрывая до бесконечности в своей голове тот неприятный разговор с ней и подыскивая в ответ на ее оскорбительную реплику свой собственный колкий ответ, я не получала сатисфакции, о которой мечтала. Правда заключалась в том, что, продолжая вести тот мысленный диалог, я все еще оставалась в прошлом. А значит, неосознанно соглашалась со словами директрисы, чувствуя себя обесцененной, приниженной и болезненно переживая, что моя работа и мои ученики никому не нужны. Я ведь и работу свою бросила, потому что поверила, что от нее нет никакой пользы и от меня нет никакой пользы. Мой удел быть домохозяйкой – так решила я, поверив словам директрисы. Я сама дала ей власть над собой и над своей жизнью. Я сама согласилась с ней – и обесценила себя и своих учеников.
Но теперь этому придет конец, решила я.
Составив список всех своих малышей, с которыми имела дело за время работы, я написала напротив имени каждого ребенка все, чему его научила. Я заставила себя вспомнить каждую мелочь, каждую – даже незначительную – победу. То, как Джейми произнес первое слово, когда, отгадывая загадки, я показала ему на картинку с коровой и спросила, как она говорит? А он ответил: «Му-у-у!» И слезы радости брызнули у меня из глаз. Я вспомнила, как мы учились с Шелби надевать ботинки. Для кого-то это может показаться незначительным навыком, но не для него. Для Шелби это была грандиозная победа – как и для его мамы, потратившей многие часы на то, чтобы обучить своего сына элементарным вещам.
Список у меня получился довольно внушительный. Он занял несколько страниц. И пока я вспоминала каждого ребенка, с которым работала, и каждую его победу, мое самоуважение к себе возрастало. Я осознавала свою ценность. Я осознавала, что моя забота и мой вклад имели огромное значение для этих детей. А значит, я должна сама высоко оценивать свою работу.
По мере того как ко мне приходило это осознание, я освобождалась и от старой обиды к директрисе. Я простила эту женщину. Но простила не для того, чтобы возвыситься над ней и сказать себе: «Вот я какая. Я могу быть выше этого». А простила для того, чтобы дать себе свободу. Свободу двигаться дальше. Свободу помнить хорошее. Свободу осознавать свою личную ценность и ценность своего служения людям.
Дайан Старк
Повзрослей и отпусти
Когда ты решишься отпустить то, что тебя гнетет, в твоей жизни произойдут фантастические перемены. С этого момента ты начнешь контролировать жизнь, а не она тебя.
– Стив Мараболи
Нам все время пытаются внушить, что если ты вырос в нищете, то на всю жизнь сохранишь сознание нищего. Для кого-то это, может, и так. Но я уверен, что не для всех. Если человеку удается вырваться из бедности, он может усвоить уроки богатства. Конечно, переход к изобилию чаще всего бывает долгим и нелегким. Однако, если ты не познал бедность, ты не сможешь в полной мере оценить и богатства.
Я был старшим ребенком в семье, и потому мне не приходилось донашивать старую одежду за моими братьями. Мне доставались поношенные вещи от детей наших щедрых соседей, от тех, кто жил в ближайшей округе. Вряд ли вы можете представить, как веселились соседские мальчишки, когда видели меня в их старых штанах, башмаках или куртках. Хорошего в этом было мало. Год от года моя самооценка опускалась все ниже и ниже.
Больше всего неприятностей мне создавал паренек по имени Чарли. Их семью мы считали состоятельной. Во всяком случае по меркам нашего городка они жили богато – на порядок выше остальных наших соседей.
Чарли здорово изводил меня. Порой у меня даже было чувство, что по утрам он просыпался только с одной целью – помучить меня в течение дня, поиздеваться, сделать посмешищем в глазах друзей. Только благодаря Чарли я научился ненавидеть. Я ненавидел не только его самого за то, что он превратил мою жизнь в ад. Я ненавидел себя за то, что не знал, как выбраться из ада, как преодолеть бедность, в которой росли мои братья, сестра и я сам.
Но, слава богу, я родился в Америке. А как известно, Америка – страна возможностей. У меня тоже появился шанс изменить свою жизнь. Все началось с того, как после окончания школы я поступил на службу в Военно-морской флот США. В те времена шла война во Вьетнаме. Программа для военнослужащих, принятая в США после войны, позволила мне воспользоваться льготами, и, окончив колледж, я смог перейти на другой социальный уровень. Естественно, мне пришлось много работать для этого. Я выложился по полной, чтобы моя карьера непрерывно шла в гору. Скажу честно, стать представителем среднего класса у меня получилось не за один год и не за два – но в конечном итоге я перестал нуждаться в деньгах. А удачная женитьба на любимой девушке, крепкая семья и рождение ребенка закрепили мои социальные достижения, и в один прекрасный день я обнаружил, что являюсь наглядным воплощением Большой Американской Мечты. Я получил все, о чем когда-то мечтал. Я перестал испытывать в чем-либо недостаток. Теперь я мог себе позволить очень многое.
И вот однажды в самый обычный пятничный вечер, после напряженной рабочей недели, мы заглянули с моим приятелем Галлахером в известное своей дорогой кухней заведение, в котором подавали отменные стейки. Предполагалось, что ужин будет самым ординарным. Ничто не предвещало каких-то происшествий. И я был далек от мысли, что случится что-то, что наглядно покажет мне, как далеко я продвинулся по жизни.
Но в тот вечер я первые почти за двадцать лет увидел Чарли. Причем я не только его увидел, но и разговаривал с ним. Вряд ли он узнал меня. Но я точно его узнал. Я не мог не узнать моего мучителя из детства. Чарли обслуживал наш столик, и его слова, обращенные ко мне, когда он с услужливым видом подошел уточнить насчет заказа, были краткими, но я никогда их не забуду. Он спросил:
– Сэр, какой соус предпочитаете к своему салату?
У меня на мгновение возникло чувство, будто земля перевернулась. Чарли обратился ко мне со словами «Сэр»! Мог ли я представить себе такое в детстве, когда он глумился надо мной, называя нищебродом?
– Соус блю чиз, – коротко произнес я не моргнув глазом.
Но, вероятно, Галлахер все же заметил перемену в моем лице, и когда Чарли ушел, спросил у меня:
– В чем дело?
Я коротко рассказал о том, что Чарли мой старый знакомый и какую роль он сыграл в моей жизни. А заодно признался и в том, как кардинально за двадцать лет поменялись наши позиции, и поведал пару историй, когда мой враг детства был особенно жесток ко мне.
Послушав меня, Галлахер заявил, что я просто обязан воспользоваться случаем и отыграться на старом обидчике.
Признаюсь, меня подмывало воспользоваться его советом. Мне хотелось ощутить сладкий вкус мести. Но я отказался. Соблазн был велик. Однако, вспомнив, через какие унижения мне пришлось пройти в детстве, я не захотел унижать высокомерием другого человека.
«Теперь я не ребенок, – подумал я. – Взрослому мужчине нет нужды самоутверждаться за счет других, глумиться над теми, чей статус ниже, бахвалиться высоким положением и трясти туго набитым кошельком».
Я обнаружил, что и сам не заметил, как давно оставил позади свои детские обиды и простил Чарли. Вероятно, я простил его очень давно. И только благодаря прощению смог воспользоваться новыми возможностями, которые мне предоставила жизнь.
Уходя из ресторана, я оставил Чарли щедрые чаевые и ни единым словом не намекнул, что узнал его.
Рэймонд К. Нолан
Лестница к себе
Никогда не стоит недооценивать силу прощения. Я видел, как прощение освобождает людей и снимает с них тяжелое бремя, после чего они легче начинали двигаться вперед.
– Баффи Эндрюс
С тех пор как я выпустилась из школы, прошло сорок лет, но воспоминания о последних годах обучения долго не отпускали меня. В голове особенно сильно застрял образ лестницы, по которой я каждое утро поднималась, прежде чем попасть в классы. Кому-то, возможно, покажется странным, что несколько ступенек школьного крыльца так меня заботили. Но большую часть жизни память о том, как я преодолевала их, наполняла мое сердце горькой обидой.
Я окончила школу Смайли-Билдинг в Дюранго, в штате Колорадо. Там я доучивалась в старших классах и пробегала по этой лестнице по нескольку раз за день. На широком бетонном крыльце – прямо на ступеньках – обычно сидели наши мальчишки и, провожая взглядами девчонок, выходивших из дверей школы или входивших в них, довольно бесцеремонно (а порой и зло) обсуждали каждую, оценивая ее привлекательность по шкале от одного до десяти. Попадать под их словесный обстрел и слышать глумливые шутки было ужасно неприятно. Честно скажу – даже спустя годы я помнила некоторые язвительные эпитеты. Пока я училась, мама говорила: «Не обращай внимания! Просто проходи мимо». И я, конечно же, так и делала – пробегала мимо задир с каменным лицом, стараясь пропускать мимо ушей гадости, брошенные мне вслед. Но все равно злые реплики застревали в моем сердце. И ранили меня. Обиды копились все последние классы школы. Смириться со словечками типа: «Вот же уродина!», «Что это на ней надето сегодня?»; «Ну и корова!»; «Кто на такую прыщавую позарится?» – было нелегко. Мне не удавалось выбросить их из головы – я носила в себе эти «оценки» много лет. Жила с воспоминаниями о школьной лестнице долгие годы. Эхо смеющихся голосов некоторых одноклассников звучало в моей голове, даже когда я уехала из нашего города, покинула штат, перебралась на другое побережье, получила высшее образование, построила успешную карьеру в области коммуникаций, написала несколько книг, начала преподавать, счастливо вышла замуж и вырастила двух прекрасных сыновей. Школа с ненавистной лестницей и теми мальчишками была далеко позади, а я – даже десятилетия спустя – глядя на себя в зеркало, припоминала злые шутки по поводу своей внешности.
На сороковой год после выпускного мне пришло приглашение на встречу бывших одноклассников. С одной стороны, я очень хотела поехать на это торжество и всех повидать. Но с другой – с ужасом представляла лестницу и то, как придется снова по ней подниматься и проживать неприятные эмоции, которые испытывала во время учебы.
– Что с тобой? – спросил муж. – Почему не хочешь ехать? Мне казалось, ты с удовольствием училась.
(«Учиться-то мне нравилось, – хотела ответить я. – Но подниматься по лестнице снова – веселье не из приятных».)
И все же желание приехать на празднование годовщины и показать бывшим одноклассникам, какой я стала, каких успехов достигла, не отпускало меня. В первую очередь я, конечно же, представляла себе мальчишек. Я хотела, чтобы все они воочию увидели, как ошибались на мой счет! Я хотела, чтобы они узнали, что у меня есть муж и сыновья, я живу в счастливом браке, многого добилась, пользуюсь уважением коллег и привлекаю взгляды мужчин.
Мысленно я репетировала гневную речь, обдумывая, что скажу бывшим недоброжелателям (если они снова примутся принижать мою значимость и выносить суждения насчет того, как я выгляжу) – и общий смысл моего монолога сводился к тому, что я довольна и своей внешностью, и тем, как сложилась жизнь.
В сентябре мы с мужем прилетели в Денвер, встретились с моей сестрой и поехали в город, где прошли наши школьные годы. Я накрасилась, сделала прическу, надела любимую блузку – в общем, подготовилась к вечеринке по самому высшему разряду.
Может, не зря говорят, что память – это первое, что нас подводит? Все мои страхи об этой встрече оказались надуманными. Меня приняли приветливо. Мы шутили и выпивали как добрые друзья. Комплименты сыпались на меня со всех сторон – и это льстило мне. «Ты фантастически выглядишь!», «Ты совсем не изменилась!». Я вглядывалась в фотографии на бейджах собравшихся, пытаясь вспоминать кто есть кто, – и почти никого не узнавала! Как могло случиться, что я забыла большинство имен тех, с кем когда-то училась?! Неужели я просто вычеркнула из памяти весь школьный период жизни? Или это была какая-то не та встреча выпускников? Хотя нет – некоторые бывшие одноклассницы помнили мою маму, которая руководила отрядом девочек-скаутов. Другие высказывали добрые слова о моем отце, профессоре местного колледжа. Какая-то дама (которую я совершенно не помнила!) призналась, что до сих пор благодарна мне за то, что когда-то я приняла ее в круг своих приятельниц, невзирая на то, что многие ее отвергали.
Мне не пришлось произносить мою пламенную речь, не единожды мысленно отрепетированную накануне встречи выпускников. Она просто не понадобилась! Мы непринужденно и мило болтали о том о сем: о детях, работе, мужьях. Я рассказала о двух своих взрослых сыновьях, живущих в Сиэтле, о том, что, вероятнее всего, скоро их примут на работу в «Боинг». Все было тепло и дружелюбно. Хотя я чувствовала себя так, будто была в компании незнакомцев, за исключением пары-тройки более-менее близких подруг.
На следующий день мы с сестрой прогулялись к старому зданию школы. Современный учебный корпус перенесли на новое место, но строение, в котором училась я, все еще сохранилось. Я его сразу узнала. На широком крыльце не было ни души, лестница пустовала.
– Зайдем внутрь? – предложила я сестре.
Поднимаясь по знакомым ступеням к дверям, я чувствовала волнение. Прошло сорок лет! Как же давно это было! Но вот что удивительно: эхо мальчишечьих злых голосов словно растворилось в свете жаркого утреннего солнца.
Внутри школы все изменилось. Я не узнавала прежних коридоров и классов. Мы миновали кафе «Смайлик», студию йоги, аудиторию, в которой обучались игре на фортепиано. Я бродила по этажам, заглядывала в кабинеты, где раньше велись разные предметы, и поражалась переменам. Здание было отдано местному Центру искусств, его помещения теперь арендовали художники, фотографы и скульпторы под свои мастерские, здесь преподавали всевозможные творческие дисциплины. Там, где я некогда испытывала страдания, сейчас можно было насладиться прекрасными картинами, позаниматься танцами или пилатесом, принять сеанс массажа, купить картины или керамику.
И глядя на то, как изменилось это пространство, я вдруг поняла, что не было никакого смысла столько лет таить обиды на людей, многих из которых я даже не смогла узнать. Бесконечно возвращаясь к неприятным воспоминаниям прошлого, я причиняла боль лишь самой себе. И мне пришло осознание, что я должна простить своих обидчиков.
В тот же вечер главный организатор встречи выпускников, зачитывая письма от тех, кто не смог приехать, прочитал письмо от одного нашего одноклассника. Тот писал: «Оглядываясь назад, я вспоминаю, что нередко обижал вас своими злыми шутками и издевательствами. Я вел себя как настоящий придурок. Мне очень стыдно! И если кто-то запомнил меня таким – простите меня. Я сожалею, что вел себя так».
Слушая это послание, я почему-то представила мальчишек со школьной лестницы и подумала, что все они могли бы сказать то же самое, как и автор этого письма. И в глубине моего сердца родилось прощение: «Я прощаю тебя, – произнесла я мысленно. – Прощаю вас всех. И пусть прошлое – остается в прошлом».
Домой я вернулась уже другим человеком – словно поднялась над собой прежней. Я чувствовала себя более счастливой, более уверенной и еще более привлекательной. Темная печаль покинула мою душу. Я ощутила в себе легкость и радость. И когда на следующий день пришла в наш спорт-клуб на занятия фитнесом, уже не смутилась от похвалы инструктора, когда та сказала мне: «Ты круто выглядишь в этой футболке!»
Я приняла ее слова, просто улыбнувшись в ответ. Хотя раньше мне всегда казалась, что окружающие говорят комплименты только из вежливости.
Кристин Дюбуа
