Эми Ньюмарк
Куриный бульон для души. Прощение исцеляет. 101 теплая история о том, как оставить прошлое и начать двигаться вперед
Очищающий дождь
Чтобы жить дальше, порой нужно вскрыть болезненный нарыв и очистить старую рану.
– Хью Хоуи
На улице лило как из ведра, и когда мы с отцом вошли местную публичную библиотеку, вода с наших плащей потоками стекала на пол. Окинув хмурым взглядом неуютный конференц-зал, окруженный с четырех сторон стеклянными стенами, я подумала: «Ну и местечко он выбрал – точно в аквариуме».
Вероятно, отец уловил промелькнувшее на моем лице недовольство и смущенно пояснил:
– Здесь тихо, и нам никто не помешает. Я прихожу сюда на встречи Общества анонимных алкоголиков. Не бойся, нас никто отсюда не прогонит и платить не придется. Это лучшее место, которое я мог найти…
Оставив его реплику без ответа, я села на жесткий стул и устало вздохнула. Оценив мой угрюмый вид, отец дружелюбно произнес:
– Может, сразу перейдем к делу? Я получил твое письмо, готов обсудить.
Невольно я закрыла лицо ладонью, почувствовав внутри себя сопротивление. Да, я сама написала отцу, сама попросила о разговоре, и я была инициатором этой встречи. Сейчас же понимала, что это все бессмысленно и, скорее всего, ни к чему хорошему не приведет. Лучше бы мы вообще не виделись.
– Ты в порядке? – участливо спросил отец. – Если не хочешь говорить – не будем.
– Я в порядке, не беспокойся, – ответила я сухо.
– Ну, в общем… – замялся отец. – Вернемся к письму. – Он посмотрел на меня внимательно. – Я ознакомился со списком твоих обид… Если честно, я не знаю, что сказать. Мне очень больно.
Список обид, о котором он заговорил, я составила в порыве гнева. Претензий к отцу-алкоголику за мои девятнадцать лет у меня накопилось очень-очень много. И все их я перечислила в моем письме не щадя отца. Я выплеснула всю свою горечь, все разочарование, всю досаду, которые мне пришлось пережить, пока росла в родительском доме.
– Я не хотела тебя ранить, – произнесла я сдержанно.
Это была чистая правда – у меня не было цели обидеть отца или отомстить ему. Этим письмом, прежде всего, я хотела помочь себе. Я написал его тремя месяцами ранее, во время ретрита, который проводила недалеко от национального парка Шенандоа в Вирджинии. Я искала спокойствия в лесу. Я копалась в себе, надеясь вытряхнуть наружу все скопившиеся внутри глубоко спрятанные обиды… Я никак не могла избавиться от стресса. Мне ничто не помогало. И тогда я обратилась за помощью к священнику, который и посоветовал написать такое письмо. Это было одним из упражнений по самоанализу.
– Тебе нужно прекратить жалеть себя, – сказал мне священник. – Вскрой все свои обиды и расскажи о них отцу. Не думай о том, как он на это отреагирует – будет ли он винить тебя, разразится ли гневом. Не жди, что он станет раскаиваться. Просто расскажи, что чувствуешь, и постарайся простить его за все. И после этого – я уверяю тебя – ты сможешь двигаться дальше.
Я решила последовать совету: составила список, отправила отцу, и мы договорились встретиться и обсудить все. Но одно дело – написать претензии на бумаге. А другое дело – обсуждать их лицом к лицу. Я ненавидела отца и одновременно боялась, я презирала его, и в то же время сердце мое изнывало от разочарования. Все это я высказала ему в своем послании, перечислив по пунктам все обиды детства, вскрыв старые раны, разворошив прошлое, в котором чувствовала себя глубоко несчастной. Я призналась в письме, что мои незаживающие раны мешают мне радоваться жизни, и просила отца помочь мне исцелиться – просила помочь мне найти в нашем общем прошлом хоть что-нибудь хорошее, за что мы могли бы зацепиться, чтобы отыскать ростки любви. Я надеялась, что мы вместе сможем вспомнить хоть что-то хорошее, что перечеркнет неприятные воспоминания.
И вот теперь, сидя в библиотечном конференц-зале, мы смотрели на лежащий между нами список моих обид, и оба обдумывали, что сказать друг другу. Ливень шумел за библиотечным окном – а нас разделяло молчание, которое становилось все более напряженным. Наконец отец решил нарушить его:
– Я всегда любил тебя, Нини. Надеюсь, ты это знаешь.
«Это все бессмысленно!» – подумала я и, схватив список, пробежала по нему глазами, проверяя, что написал отец в ответ на каждую высказанную мной обиду. На большую часть моих претензий ответов не было. «Ему что же, нечего сказать?!» – возмутилась я, чувствуя внутри глубокое разочарование. Он должен был написать что-то в ответ на каждый из моих пунктов, но он проигнорировал их!
В гневе я подняла на него глаза, взглядом призывая к ответу.
– Я сделал все, что мог, Нини… – произнес отец.
– С трудом верится, что ты вообще старался, – жестко произнесла я. – Твои ответы едва ли тянут на «троечку».
– Я имею в виду другое, – поправился отец. – Я говорю про жизнь. Про то, каким я был.
Его слова привели меня в недоумение.
– Ты серьезно? Хочешь сказать, ты старался быть хорошим отцом для меня? Ты уверен, что ты вообще хоть сколько-то старался? – с возмущением воскликнула я.
– Послушай, Нини, я знаю, тебе в это трудно поверить. Но, может быть, когда ты станешь старше, ты поймешь меня. Я честно думал, что… учитывая обстоятельства… я делал для тебя все, что мог.
– Учитывая обстоятельства?! Какие обстоятельства, пап?!
– Прошу, не нужно. Я признаю, что я все испортил. Я признаю, что был плохим отцом. И твое письмо красноречиво об этом свидетельствует. Я признаю… – Он опустил голову, плечи его поникли. – Я думал, что хорошо справляюсь. Но теперь вижу, ни черта я не справлялся! – Он поднял голову и снова взглянул на меня: – Я уже говорил с тобой об этом раньше. Я рассказывал тебе, почему начал пить, как стал алкоголиком. Я пытался быть хорошим отцом. Пытался справиться со своей проблемой. Я и сейчас… пытаюсь. Я признаю, что мне самому нужна была помощь. Каждый раз, когда я пытался пройти через это в одиночестве, я чувствовал, что погружаюсь все глубже и глубже в водоворот ненависти к себе. Я был слишком сосредоточен на своем несчастье. Я был так зациклен на своих проблемах, что пропустил половину собственной жизни – я не заметил даже, как ты выросла. И я не помню большей части тех событий, которые ты перечислила в списке. Ты вправе ненавидеть меня за это. Потому что я не помню, как… – Он заплакал. Слезы внезапно полились из его глаз потоком, словно их прорвало.
Я смотрела на отца, не зная, что сказать. Он выглядел жалким, разбитым, потерянным, раздавленным. Большую часть моей жизни этот человек вызывал во мне ужас, я его боялась. Его агрессия, вспышки необоснованного гнева повергали меня в детстве в ступор. Но сейчас он внезапно предстал передо мной таким уязвимым и сломленным, что мне стало по-настоящему жаль его. Я никогда не понимала, насколько глубоки его раны. В отличие от отца, сама-то я уже пережила битву со своими внутренними демонами – а в нем эта битва все еще велась и была в самом разгаре. Он воистину выглядел истерзанным.
– Как бы я хотел вернуться в то время и все изменить, Нини! Но я не могу. И мне очень жаль. Жаль, что это невозможно. Мне приходится жить с сознанием этого каждый день. Поверь мне – это пострашнее ада, понимать, что ты облажался, и ничего не можешь исправить. Мне жаль, что за мои ошибки пришлось расплачиваться вам – тебе, твоей маме, твоим братьям. Мне жаль, что я не могу отыграть назад. И все, что я могу сказать сейчас, – это признать, что да, я не справился. И пообещать, что постараюсь измениться. Я очень надеюсь, что вы дадите мне шанс.
Мы снова погрузились в молчание, каждый думал о своем. За окном шелестел дождь. Было так странно осознавать, что за какие-то пятнадцать минут разговора вся боль, копившаяся во мне на протяжении девятнадцати лет, исчезла. Мне стало значительно легче. Но я тревожилась за отца – его уязвимость тронула меня. Всю свою жизнь я ненавидела его и боялась, но сейчас перестала видеть в нем своего мучителя и врага. Передо мной сидел глубоко одинокий и несчастный человек, нуждающийся в любви и прощении. И я могла дать ему все это прямо сейчас, находясь в этом неуютном конференц-зале. Во мне зародилась уверенность, что, если мы окажем друг другу поддержку, то каждый из нас сможет стать сильнее.
– Пап, – позвала я отца.
Он поднял голову, посмотрев мне в глаза.
– Не буду врать, все что произошло – ужасно. И это не исправить за один день. Но я хочу сказать, что ты все равно мой отец. Я тебя не брошу. Мы справимся. Ты справишься, а мы будем тебе помогать. Мы тебя поддержим. Все будет хорошо. Правда-правда. И поверь мне, мы найдем и хорошие воспоминания. В нашей жизни точно было что-то хорошее! Мы вспомним с тобой это – и составим новый список. И будем пополнять его.
– Правда? – посветлев лицом, переспросил отец.
– Да! Обещаю.
– И я обещаю! – произнес он и, поднявшись со стула, обошел длинный стол, за которым мы сидели, и обнял меня.
Я ответила на его неуклюжие объятия.
Через пару мгновений мы снова взглянули друг на друга. В глазах отца все еще блестели слезы.
– Пора идти? – спросила я.
Надев плащи, мы вышли из библиотеки. На город давно спустились сумерки. Дождь, сменивший ливень, все еще поливал улицу. Но несмотря на холодную и унылую погоду, на душе у меня было тепло. Этот весенний дождь поселил в моем сердце надежду на перемены. «Теперь все будет по-другому», – думала я, чувствуя, как вместе с потоками очищающего дождя очищается и наша жизнь.
С. Гудхарт
Глава 2
Поймите, почему они это сделали
Я больше тебя не виню
При разрушении оболочки, которая мешает пониманию, вы чувствуете боль.
– Джебран Халиль Джебран
– Нет! Зачем она это сделала! Зачем?! – обливаясь слезами, кричала я в телефон, не замечая, что мои напуганные сыновья и шокированные покупатели спортивного магазина, в котором мы находились, с любопытством смотрели на меня, не понимая, что происходит.
Сжимая в руке телефон, я присела на корточки, сотрясаясь от слез. Мне хотелось исчезнуть, стать невидимой, настолько бесполезной я себя чувствовала.
Почему она снова это сделала?! Как она могла?!
Всего полтора месяца назад мама, которой было всего шестьдесят восемь, позвонила мне, напугала сообщением:
– Я выпила пригоршню таблеток.
– Пригоршню?! – в ужасе воскликнула я, вскочив из кресла (в тот момент я была у себя дома). – Какие таблетки? Сколько точно ты выпила?!
Я пыталась добиться от мамы подробностей, но и минуты не прошло, как ее речь в трубке превратилась в неразборчивое бормотание.
Слава богу, я отреагировала быстро: вызвала «Скорую», врачи приехали к маме в течение нескольких минут, и в больнице ее откачали. Она выжила. Но несмотря на это, я все равно чувствовала гнев из-за того, что она так напугала нас.
Когда я приехала ее навестить, я все еще не могла успокоиться и злилась на ее глупую выходку. Я думала, что наброшусь на маму со словами: «Ты с ума сошла?! Ты соображаешь, что делаешь?! Как можно быть такой… дурой!»
В тот момент в своем сердце я не находила оправдания ее поступку – я была всерьез разгневана. Но, войдя в палату и увидев маму – жалкую, заплаканную, трясущуюся от страха, словно побитая собачонка, я вмиг забыла о своем негодовании.
– Прости меня, – только и смогла прошептать мама.
Она была белее больничных стен, губы пересохли, изо рта торчали многочисленные трубки, через которые выводились токсичные вещества, очищая желудок.
Присев рядом с кроватью и бережно взяв маму за руку, едва сдерживая слезы, смотрела на ее бледное лицо и подыскивала правильные слова. Я испытывала целую бурю эмоций – страх, гнев, жалость, стыд, бессилие, ужас! Но слава богу, в тот момент я нашла единственно правильные слова, которые снизошли на меня, как благодать.
– Я люблю тебя, мама, – прошептала я, чувствуя, как дрожат мои губы. Я боялась расплакаться – я не хотела ее пугать. У меня было лишь одно желание, чтобы она уловила главную мысль, которую я хотела до нее донести: «Пожалуйста, не делай этого больше!»
Следующие несколько недель, пока мама восстанавливалась, я провела в бесконечных разговорах с разными врачами и с папой, обсуждая наши дальнейшие действия, чтобы как можно эффективнее помочь маме поправить здоровье, наладить душевное равновесие и предотвратить новые попытки суицида. Мы заперли на ключ все лекарства, убрали из дома огнестрельное оружие и все ножи. Папа пообещал, что не будет спускать с мамы глаз. И на какой-то момент нам даже показалось, что угроза отступила, – маме стало лучше, и мы даже поверили, что она начала избавляться от депрессивного состояния. Папа смог вернуться к работе.
Но, как видно, мы рано расслабились.
Новость о новой маминой попытке покончить с собой оглушила меня! Я с сыновьями в этот момент находилась в спортивном магазине, где мы покупали велосипедные шлемы, и папин звонок буквально выбил почву у меня из-под ног.
– Она сделала это снова, – сказал он. – Но в этот раз все гораздо хуже…
– Я сейчас же выезжаю! – сообщила я. – К полуночи буду у тебя.
– Лучше оставайся дома. Боюсь, ты все равно не успеешь, – ответил на это папа. – Я позвоню тебе.
Я не помню, как мы покинули магазин и как доехали до дома. Помню только, что всю ночь я не находила себе места. Я не спала ни минуты. Не выпуская из рук телефон, я ждала звонка. Часы тянулись мучительно. «Зачем, зачем она это сделала? – спрашивала я себя в бессильной ярости. – Как она могла так поступить со мной! Ведь она обещала! Она обещала, что не бросит меня!»
Всю ночь в моей голове всплывали воспоминания о том, сколько раз в моей жизни в трудную для меня минуту мама оказывалась рядом. Когда мне было двенадцать и я чуть не умерла от анорексии, она положила меня в больницу и тем самым спасла мне жизнь. В тридцать три я переживала очень тяжелый развод – и мама помогла мне выйти из затяжной депрессии, пригласив нас с моим маленьким сыном пожить у них дома. Они с папой мне очень помогли тогда. В тридцать девять, когда мой второй сын только-только начал ходить, а мне предстояла тяжелая операция на обеих руках из-за синдрома запястного канала[3], мама взяла на себя заботу о моих детях. Раз за разом она спасала меня. Она всегда оказывалась рядом в трудную минуту. И вот теперь, когда пришла моя очередь помочь ей, я потерпела оглушительное поражение. И тяжесть от вины камнем давила мне на сердце.
Уже под утро, когда я только-только начала засыпать, пронзительный звонок телефона вывел меня из недолгого забытья и погрузил в самый страшный кошмар.
– Она умерла, – сообщил папа, и с этими словами весь мой прежний мир рухнул.
В течение следующих нескольких дней я готовилась к маминым похоронам – подбирала для мамы одежду, гроб, цветы, музыку. Я ужасно злилась на нее из-за того, что она заставила меня окунуться во все это. Когда кто-то умирал от рака, в результате автомобильной катастрофы или сердечного приступа – их смерть по крайней мере не была добровольной! Мама же сознательно выбрала ее! Она долго планировала свой уход, обдумывала со всех сторон – она знала, что причинит нам боль, даже совершила неудачную попытку уйти из жизни, после этого делала вид, что раскаялась, но потом все равно довела задуманное до конца! Она сознательно заставила всех нас пережить это!
Внутри у меня все болело – сердце, голова, все мое естество. Я не могла спать. Я в беспокойстве ворочалась, не в состоянии унять кипевший во мне гнев: «Как ты могла так поступить? – мысленно спрашивала я маму. – За что такая жестокость?! Где твоя любовь? Разве любящая мать может сотворить такое с единственной дочерью?!»
Не в силах побороть внутреннее возбуждение, я вставала с кровати и как сомнамбула принималась бродить по дому, словно ища ответа в тихих спящих комнатах. Во мне бушевал гнев. Я срывала со стен мамины фотографии, убирала с глаз рамки с ее портретами, с которых, как мне казалось, она смотрела на меня насмешливо и с издевкой.
Мое негодование длилось еще несколько месяцев после похорон. Я постоянно была раздражена, срывалась на домашних, вступала в пререкания с продавцами в магазинах, переругивалась с мамашами, гуляющими с детьми в парке, пока мой младший сын играл с приятелями. Меня распирало от гнева – я никак не могла найти ему выход. Даже истязания в спорт-клубе не помогали. Я не могла выплеснуть этот гнев ни через слезы, ни через агрессивные наскоки на родных и близких, ни через физическую работу до седьмого пота.
Но как-то вечером я увидела в новостях сюжет, посвященный суициду, и это заставило меня по-другому взглянуть на мамин поступок. До последнего времени я была так погружена в печаль, что могла думать лишь о том, какое эмоциональное воздействие оказала на меня мамина смерть. Но я совсем не задумывалась о ее переживаниях – о том, что заставило маму совершить этот отчаянный поступок.
Примерно в это же время я начала посещать группу психологической поддержки, где меня окружали другие люди, которые потеряли своих близких из-за суицида. Там я тоже поняла кое-что важное и со временем пришла к осознанию, что мама переживала тяжелейшую личную драму, и на ее решение покончить с собой повлияло много независящих от мамы причин. Я хотела, чтобы она держалась за жизнь – и она, действительно, держалась, пока могла. Она держалась из последних сил, но потом все же прекратила борьбу.
Внутри меня будто что-то переключилось – внезапно я увидела все произошедшее с мамой и с нами, словно с другого ракурса. На смену гневу пришло сострадание. Вместо своей боли я наконец-то смогла почувствовать мамину боль. Химический дисбаланс мозга не был ее свободным выбором. Точно так же люди, страдающие от рака, не выбирают по доброй воле свою болезнь.
Со стороны все выглядело так, будто мама решила добровольно расправиться с жизнью. На самом деле ее убила клиническая депрессия – заболевание столь же опасное и распространенное, как инфаркт или рак.
Сила прощения помогла мне обрести ясность, и со временем я тоже сумела преодолеть боль и исцелиться.
Как-то раз, еще одной бессонной ночью, когда я горевала, оплакивая маму, и мысленно разговаривала с ней, слова прощения пришли сами собой:
– Я всегда буду винить себя за то, что не сумела тебя спасти. Но я точно больше не злюсь на тебя. Ты воевала за жизнь – я верю в это – я знаю, ты оставалась с нами столько, сколько могла. Ты очень устала – тебе нужен был отдых. И наконец-то ты можешь его получить. – Не обращая внимания на то, что слезы льются у меня из глаз, я продолжала вести разговор с мамой: – Прости меня. Теперь я знаю, как тебе было тяжело и как сильно ты боролась. Прости, что обвиняла тебя и злилась. Я знаю, ты любила меня и не хотела делать мне больно. Я надеюсь, ты простишь меня за мой гнев. И я тебя простила за твою смерть…
Эта ночь была поворотной в моей жизни. В результате произошедшей со мной трансформации я перестала испытывать боль и вместо этого почувствовала благодарность за те сорок шесть лет, что провела рядом с мамой.
Кристи Хайтгер-Юинг
Видит бог, я люблю ее всем сердцем!
В течение твоей жизни люди будут злить тебя или относиться с неуважением. Предоставь Господу разбираться со всеми их поступками, прости их, иначе обида и гнев тебя разрушат.
– Уилл Смит
Порой нам достаются в жизни испытания, которые мы не всегда способны выдержать с достоинством. Таким испытанием для меня стала моя родная дочь, с детства страдающая антисоциальным расстройством личности.
После всего, чему я ее учила, после всех нотаций, которые читала, после всех попыток оправдать ее разрушительное поведение она так и не изменилась.
Я жила в постоянном кошмаре и не знала, как от него избавиться. Я бесконечно прокручивала в голове свои действия, спрашивая себя: где мы с мужем ошиблись, что сделали не так, где просчитались, что недосмотрели? В конце концов у меня опустились руки. Я больше не находила в себе сил противостоять тому, что творила дочь, – ее агрессия по отношению к людям только усиливалась. Все шло словно по нарастающей: сначала бесконечное вранье и манипуляции, потом обесцвечивание волос, попытка проколоть губу, поцелуи и обжимания в общественных местах, многочисленные неприемлемые фотографии, видеоролики и реплики в чатах, драки в школе, отстранение от занятий, неудачный учебный год, украденные и спрятанные сотовые телефоны, проявление неуважения к полицейским, судебные заседания, штраф в размере 375 долларов, общественные работы, принудительное посещение семинаров по управлению гневом. Я не знала, как со всем этим справиться. И помощи ждать было неоткуда.
В конце концов дошло до того, что я просто перестала пытаться как-то влиять на происходящее. Когда с дочерью снова что-то случалось и в дом приходили полицейские или работники социальных служб с жалобами на ее поведение, я – если обстоятельства позволяли, – ответив на все стандартные вопросы, просто поднималась к себе наверх, в свою комнату, запирала дверь, забиралась в постель и от бессилия плакала, хотя слез уже не осталось. Я пролила их слишком много и от отчаяния порой просто хотела умереть.
Я перестала удивляться, что полицейские чуть ли ни каждую неделю проводят в нашем доме обыски и, словно пчелы в улье, жужжат в наших комнатах или во дворе дома, переворачивая все вверх дном. Я уже не обращала на это внимания и по мере возможности старалась отвлечься от происходящего.
Через все это я проходила не единожды. Каждый раз, отвечая на вопросы полицейских, учителей, соседей, друзей семьи, психиатров и психологов или родителей одноклассников о том, почему моя дочь такая и почему она перестала вписываться в нормальное общество, я все глубже и глубже погружалась в пучину отчаяния, потому что не знала ответов.
Помню, несколько лет назад я впервые пожаловалась сестре, рассказав, как дочь изводит меня своим выходками. Я призналась, что мы с мужем постоянно находимся в напряжении и боимся ее. Дошло до того, что мы стали запирать на замок дверь нашей спальни, когда ложились спать. А оставаясь дома одна, я не спускала с дочери глаз, всерьез опасаясь, что она воткнет мне нож в спину. Мы жили с ощущением, что делим дом с монстром и в любой момент можем пострадать.
Дочь полностью истощила нас с мужем. Она опустошила нас умственно, физически и эмоционально. Мы испробовали все методы мирного взаимодействия с ней. Но вынуждены были признать, что потерпели поражение.
Я провела бесчисленные часы за компьютером, исследуя все симптомы социопатии и внимательно изучая каждый диагноз. Я искала ответ: что мы можем сделать? Есть ли способ изменить ситуацию?
Несколько месяцев назад, после очередного инцидента, выбившего меня из колеи, я, забившись в угол дивана и укрывшись одеялом, искала в интернете хоть какую-то передачу или фильм, которые дали бы мне хоть немного энергии. Неожиданно я увидела в соцсетях короткий ролик из «Шоу доктора Фила». Информация из ролика меня заинтересовала, и я стала искать другие эпизоды, чтобы узнать больше.
Посмотрев несколько видео, я испытала настоящий шок, когда поняла, насколько мы не одиноки! Оказалось, что детей, которым было свойственно экстремальное поведение, не так уж и мало в мире. Мы с мужем были не единственными родителями, которые проходили через это трудное испытание.
В тот вечер я впервые узнала о диагнозе «Вызывающее оппозиционное расстройство». До этого я никогда о нем не слышала.
Вызывающее оппозиционное расстройство – это повторяющаяся или постоянная модель отрицательного, враждебного и антисоциального поведения детей по отношению к старшим. Диагноз ставят на основании истории болезни и условий жизни ребенка. Лечение возможно, но это процесс трудоемкий. И родители полностью должны быть включены в излечение, проходя индивидуальную терапию вместе с ребенком. Принято считать, что вызывающее оппозиционное расстройство наблюдается только у маленьких детей. После семнадцати лет к человеку с таким диагнозом общество уже относится по-другому – такого «больного» уже не считают ребенком и переводят в разряд антисоциальных личностей и называют социопатами.
Эта информация вселила в меня уныние. Я совсем перестала верить, что нам удастся как-то исправить нашу жизнь. Казалось, все работает против нас и мы обречены провести вечность с человеком, которого начинали ненавидеть. Поверьте, я говорю о ненависти не для красного словца! Я умею любить, я быстро прощаю, и в обычное время мир для меня полон ярких красок. Но если я начинала кого-то ненавидеть – это значило, что причины для ненависти действительно нашлись, и, видит бог, причины были серьезными!
Когда мне пришли в голову мысли о Боге, я подумала: как так получилось, что я забыла о Нем?! Я не религиозный человек и всегда считала, что Бог живет в душе, – для этого его не обязательно искать в церкви. Но Бог действительно мог бы ответить на мои вопросы!
Начала ли я ходить в церковь? Нет.
Начала ли читать и заучивать наизусть главы из Библии? Нет.
Начала ли вести себя идеально, боясь ненароком нагрешить? Нет.
Начала ли делиться своими озарениями с другими людьми и читать им нравоучения? Нет.
Все, что я сделала, – я глубоко вдохнула и выдохнула. Я отпустила свой гнев, обиду, разочарование, чувство вины, свою праведность и свою гордость. Я поняла, что больше не в состоянии нести это бремя в одиночку. Но у меня были муж, родственники, друзья, мои домашние питомцы, моя работа и – конечно же, Бог!
И они помогли мне пройти через это и помогают идти дальше.
Бог не «вылечил» мою дочь от ее диссоциального поведения, однако он наполнил меня внутренним спокойствием, терпением и верой в то, что в конечном итоге все будет хорошо. Положение дел не изменилось чудесным образом за одну ночь, но постепенно все стало улучшаться.
Я стараюсь слышать свою дочь. И делаю все для того, чтобы она услышала меня. Я не давлю на нее, не лезу ей в душу, не учу жить. Я просто каждый день стараюсь налаживать с ней контакт заново, сближаясь понемногу, по чуть-чуть завоевывая ее доверие, и радуюсь, когда она приходит ко мне со своими проблемами, если они возникают. В остальное же время мы ищем – и находим! – поводы для радости. Мы дурачимся друг с другом, устраиваем розыгрыши, и при любом удобном случае я стараюсь ее обнять, прижать к себе, сказать слова поощрения, подбодрить добрым словом или веселой шуткой.
Моя дочь – все еще антисоциальная личность. Она часто сердится или начинает защищаться. Она может солгать или сманипулировать. Она может поступить безответственно, не оправдав мое доверие. Она и дальше будет совершать ошибки и жить с последствиями своих действий. Она не такая, как я. Но она моя дочь. И, видит бог, я люблю ее всем сердцем! И только это имеет значение.
Леа Уэлч
