Эрих Фромм
Да победит разум!
3. Укрепление и реорганизация Организации Объединенных Наций таким образом, чтобы эта организация стала обладать реальной возможностью контролировать международное разоружение и организовывать масштабную экономическую помощь отсталым странам.
В тесной связи с этой альтернативной внешней политикой находится еще одна, не менее важная проблема. В борьбе с нищетой, создавая богатства, Соединенные Штаты, так же как остальные страны Запада (и Советский Союз), усвоили дух материализма, в условиях господства которого производство и потребление стали самодовлеющими целями, а не средствами создания достойной человека творческой жизни. Эти и другие институциональные вторичные цели и ценности для большинства людей стали неотличимыми от первичных целей жизни. Даже если отвлечься от всех внешних опасностей, наша внутренняя пустота и укоренившееся отсутствие надежды в конце концов приведут к падению западной цивилизации, если истинное возрождение западного духа не займет место нынешнего самодовольства, покорности и растерянности. Это возрождение должно быть таким же, каким было Возрождение XV–XVII веков, – живительным восстановлением связи с гуманистическими принципами и вдохновленностью западной культуры.
Подытоживая, можно сказать: мы сегодня являемся свидетелями настоящей, стремительно развивающейся революции; революции, которая началась на Западе четыреста лет назад. Она привела к созданию новой системы производства, которая сделала Европу и Америку мировыми лидерами. Она сделала трудящиеся массы Европы бенефициарами системы и поэтому революция масс в Европе (за исключением России) и в Северной Америке была мирной. Ныне разворачивается новая стадия мировой революции – революция отсталых стран Азии, Африки и Латинской Америки. Вопрос заключается в том, будет ли эта революция мирной, что представляется возможным, если великие промышленно развитые державы смогут уловить и принять исторические тенденции и предпримут адекватные упреждающие шаги. Если же они этого не сделают, то не остановят колониальную революцию, хотя, вероятно, смогут на короткий исторический миг подавить ее силой. Однако попытка сдержать колониальную революцию приведет к нарастанию напряженности между двумя блоками, угрожающими друг другу ядерным оружием, что оставит мало надежды на мир и сохранение демократии.
3. Здоровое и патологическое мышление в политике
Идея о том, что Советский Союз – это консервативное, а вовсе не революционное государство, а также идея о том, что Соединенным Штатам следует не воевать с демократическим социалистическим развитием отсталых стран, а приветствовать его, вступают в противоречие с представлениями, которых придерживается большинство американцев. Это противоречие не только интеллектуальное, но и эмоциональное, при этом сами идеи представляются еретическими, вздорными или подрывными, в зависимости от индивидуального отношения читателей. По этой причине я считаю полезным познакомить читателей с некоторыми замечаниями по поводу психологических механизмов, лежащих в основе такой непримиримой реакции, для того чтобы подготовить почву к лучшему пониманию того, о чем я буду говорить в следующих главах.
Понимание собственного общества и культуры, так же как понимание самого себя, – это задача разума. Однако препятствия, которые приходится преодолевать разуму для понимания собственного общества, являются столь же трудными, как и чудовищные препятствия, лежащие на пути понимания самого себя, как это удалось показать Фрейду Эти препятствия (Фрейд называл их «сопротивлением») никоим образом не являются феноменами, обусловленными недостатками интеллекта или отсутствием информации. Они находятся в области эмоциональных факторов, которые притупляют или искажают способность к мышлению до такой степени, что мышление становится бесполезным инструментом в познании реальности. Большинство людей в каждом данном обществе живут в полном неведении относительно самой возможности таких искажений. Деформацию они замечают только тогда, когда она проявляется в виде отклонения от отношений большинства, но остаются в полном убеждении, что мнения большинства являются правильными и «здоровыми»[6]. Однако это не всегда так. Так же как существует folie à deux[7], индуцированное бредовое расстройство, поражающее двоих или нескольких человек, существует и бред, поражающий миллионы людей, и согласие этих миллионов с ошибочными суждениями не превращает их в истину. Последующим поколениям, через много лет после вспышки массового безумия, становится ясен патологический характер былого мышления, несмотря на то, что его разделяли тогда практически все; так, например, наиболее отвратительные психические реакции на черную смерть в Средние века, охота на ведьм в эпоху Контрреформации, религиозная нетерпимость в Англии XVII века, ненависть к «гуннам» во время Первой мировой войны стали считаться патологическими лишь спустя длительный промежуток времени. Однако в тот момент, когда данный стиль мышления имеет место, он не воспринимается как патологический и сходит за нормальное «мышление». Ниже я очерчу некоторые самые важные формы патологического мышления в политике и международных отношениях, так как это очень важно для правильного, незамутненного понимания современных политических событий.
Я начну с описания одной из самых крайних форм патологического мышления, с параноидного мышления. В случаях индивидуального заболевания, когда человек страдает от паранойи, диагноз, как правило, ясен не только психиатрам, но и всем окружающим. Человек, который рассказывает, что на него «ополчились все», что его коллеги, его друзья и даже его собственная жена плетут заговор с целью его убийства, представляется нам совершенно безумным. Но на каком основании мы делаем этот вывод? Отнюдь не потому, что его обвинения являются логически невозможными. Может случиться так, что его враги, знакомые и даже родственники объединились для того, чтобы убить его; действительно, такие вещи происходят в реальности. Мы не можем искренне сказать несчастному больному, что его подозрения необоснованны, невозможны. Мы можем лишь говорить, что это маловероятно, так как такое происходит, вообще, редко и едва ли возможно, если учесть характер его жены и отношение друзей.
Но наши доводы не убедят пациента. Для него реальность основана на логической возможности, а не на вероятности. Основой болезни является его отношение. Его контакт с реальностью ограничивается узким совпадением отношения с законами логического мышления и не требует исследования реальной вероятности. Не требует, потому что параноик не способен на такое исследование. Так же, как у любого больного, страдающего психозом, его реальность очень тонкая и хрупкая. Его реальность существует только внутри него – это его эмоции, страхи и желания. Внешний мир для него лишь зеркало или символическое представление его внутреннего мира.
Но в отличие от больных, страдающих шизофренией, у многих параноиков извращен лишь один аспект здорового мышления: требование логической возможности. Они отказываются от другого аспекта – аспекта реалистичной вероятности. Если в качестве условия истинности требуется только возможность, то эта возможность легко превращается в определенность. Если же востребована вероятность, то лишь очень немногие вещи соответствуют критерию определенности. Именно это на самом деле делает параноидное мышление таким «привлекательным», невзирая на страдания, которые оно причиняет. Паранойя спасает человека от сомнений. Она гарантирует ощущение определенности, что делает ненужным знание, к которому может привести здоровое мышление.
Люди легко распознают параноидное мышление у индивидов в случаях параноидного психоза. Но распознать параноидное мышление, когда его разделяют миллионы людей и когда оно поощряется властью, намного труднее. В качестве примера можно привести обыденное мышление о России. Для большинства американцев в наше время характерно параноидное мышление об этой стране; а именно, американцы, думая о России, задают вопрос: «Что возможно?», а не «Что вероятно?». В самом деле, возможно, что Хрущев хочет покорить нас силой. Возможно, что он делает мирные предложения только для того, чтобы мы оставались в неведении о грозящей нам опасности. Возможно также, что весь его спор с китайскими коммунистами о сосуществовании есть не что иное, как ловкий трюк, призванный заставить нас поверить в его миролюбие, в то время как на самом деле он просто хочет застать нас врасплох. Если мы будем думать только о возможностях, то в самом деле у нас нет никаких надежд на разумные политические действия.
Здоровое мышление означает мышление не только о возможностях, которые всегда легко распознать и усвоить, но и мышление о вероятностях. Это последнее предусматривает исследование реалистичных ситуаций и в какой-то степени предсказание действий оппонента посредством анализа всех факторов и мотиваций, которые оказывают влияние на его поведение. Для того чтобы прояснить этот пункт, я хочу подчеркнуть, что мой акцент на противопоставлении здорового и параноидного мышления не подразумевает суждения, согласно которому Россия не может иметь коварных и лживых планов, он подразумевает необходимость тщательного и беспристрастного исследования фактов и понимание того, что логическая возможность как таковая ничего не доказывает и имеет мало значения.
Другим патологическим механизмом, угрожающим реалистичному и эффективному политическому мышлению, является проекция. Каждый знаком с этим механизмом в его более грубой форме, когда он касается отдельного индивида. Каждый сможет назвать деструктивного человека, который обвиняет окружающих во враждебности, а себя выставляет в роли невинной жертвы. Можно привести в пример тысячи браков, которые продолжают существовать благодаря такому проективному механизму. Каждый партнер обвиняет другого в том, что на самом деле составляет его собственную проблему, и вследствие этого постоянно занят проблемами партнера, а не своими собственными. И опять то, что мы легко различаем на примерах индивидов, мы не замечаем, когда речь идет о миллионах граждан, использующих тот же проективный механизм, особенно если этот механизм поддерживается властью. Например, во время Первой мировой войны народы союзных стран верили, что немцы были злобными гуннами, убивающими невинных детей; немцы стали персонификацией абсолютного зла до такой степени, что даже музыка Баха и Бетховена объявлялась дьявольской. С другой стороны, противники гуннов сражались за благороднейшие цели – за свободу, мир, демократию и т. п. Странно, но немцы точно так же думали о союзниках.
Что получается в результате? Врага представляют воплощением абсолютного зла, потому что все свои негативные чувства проецируют на него. Кажется совершенно логичным, что после того, как это происходит, я начинаю считать себя воплощением абсолютного добра, потому что все зло перенесено на противную сторону. Результатом является негодование и ненависть в отношении врага и некритичное, нарциссическое прославление себя. Это может породить индуцированную манию и всеобщее чувство ненависти. Такое патологическое мышление опасно в тех случаях, когда оно ведет к войне, и смертоносно, когда ведет к разрушению.
Наше отношение к коммунизму, Советскому Союзу и коммунистическому Китаю в значительной степени обусловлено проективным мышлением. Действительно, сталинская система террора была бесчеловечной, жестокой и отвратительной, хотя она была не более омерзительной, чем террор в ряде других стран, которые мы называем свободными, скажем, режимы Трухильо или Батисты.
Я не говорю о некоммунистических жестокостях и бессердечии как о смягчающих обстоятельствах в суждении о сталинском режиме, потому что очевидно, жестокости и бесчеловечность не могут компенсировать друг друга. Я говорю об этом, чтобы показать, что негодование многих людей в отношении Сталина не столь уж искренне и истинно, как они сами об этом думают. Если бы это было так, то они испытывали бы негодование и по поводу других случаев жестокости и бессердечия, независимо от того, проявляют их политические противники или союзники. Мало того, сталинского режима уже нет. Россия сегодня представляет собой консервативный полицейский режим, который ни в коем случае нельзя назвать желательным, если вы являетесь поборником свободы и индивидуальности, но этот режим не должен возбуждать такого глубокого негодования, какого заслуживала сталинская система террора и подавления. Это счастье, что русский режим изменился и перешел от методов жестокого терроризма к методам консервативного полицейского государства. Это обстоятельство демонстрирует отсутствие искренности у тех любителей свободы, которые громогласно клянутся в своей ненависти к Советскому Союзу, как будто не знают о значительном изменении, произошедшем с системой.
Многие до сих пор продолжают считать коммунизм воплощением зла, а себя, людей свободного мира, включая таких наших союзников, как Франко, – персонификацией абсолютного добра. В результате получается нарциссическая и нереальная картина, представляющая Запад как борца за добро, свободу и гуманизм и рисующая коммунизм как врага всего гуманного и достойного. Коммунистический Китай, особенно в своем отношении к Западу, следует тому же патологическому механизму.
Если проекция смешивается с параноидным мышлением, как это было во время войны, а также во время «холодной войны», то мы получаем взрывоопасную психологическую смесь, исключающую здоровое упреждающее мышление.
Обсуждение патологического мышления будет неполным, если не рассмотреть еще один тип патологии, играющий большую роль в политическом мышлении, – фанатизм. Кто является фанатиком? Как можно его распознать? Сегодня, когда истинные убеждения встречаются исключительно редко, существует тенденция называть «фанатиком» любого, кто обладает искренней религиозной верой или имеет научные убеждения, которые радикально отличаются от веры или убеждений других людей, но пока еще не доказаны. Если бы это было так, то мы могли бы отнести к числу «фанатиков» таких людей, как Будда, Исайя, Сократ, Иисус, Галилей, Дарвин, Маркс, Фрейд, Эйнштейн.
На вопрос о том, кто является фанатиком, часто невозможно ответить, если судить по содержанию утверждения. Например, вера в человека и его возможности не может быть доказана интеллектуально, но она может быть глубоко укоренена в подлинном опыте верующего. То же самое касается и научного мышления, где часто имеет место значительная дистанция между высказанной гипотезой и твердо доказанным научным фактом, и поэтому ученый должен обладать верой в свое мышление до того момента, когда ему удастся представить доказательства. Однако существует множество утверждений, которые находятся в полном противоречии с законами рационального мышления, и всякий, кто придерживается веры в немыслимое, может быть справедливо назван фанатиком. В то же время часто бывает нелегко решить, что иррационально, а что – нет, и ни «доказательство», ни общее согласие не могут служить достаточными критериями.
На самом деле легче распознать фанатика по некоторым свойствам его личности, а не по содержанию его убеждений. Самое важное личностное качество фанатика и обычно легче всего поддающееся наблюдению – это своего рода «холодный огонь», страсть, лишенная тепла. Фанатик оторван от окружающего мира, его не интересует никто и ничто, несмотря на то, что он может провозглашать свою заботу как важную часть своей «веры». Холодный блеск в глазах человека часто говорит нам больше о фанатизме его идей, чем «безрассудность» самих идей.
Рассуждая в теоретическом ключе, можно сказать, что фанатик – это человек, страдающий выраженным нарциссизмом и оторванный от окружающего мира. В самом деле, он полностью лишен чувств, так как подлинные чувства всегда рождаются в результате взаимодействия самости и мира. Патология, обусловленная фанатизмом, сродни патологии, вызванной депрессией, когда больной страдает не от печали (она была бы облегчением), а от неспособности что-либо чувствовать. Фанатик отличается от больного депрессией (и в какой-то степени близок к больному манией) тем, что самостоятельно находит выход из острой депрессии. Он строит себе идола, создает абсолют, которому полностью отдается, но одновременно делает себя его частью. После этого он начинает действовать, мыслить и чувствовать во имя этого идола или, лучше сказать, усваивает иллюзию «чувства», внутреннего возбуждения, в то время как подлинные чувства у него напрочь отсутствуют. Он живет в состоянии нарциссического возбуждения, так как полностью топит ощущение своей изоляции и пустоты в тотальном подчинении идолу и в одновременном обожествлении своего эго, которое сделал частью идола. Он проявляет страсть в подчинении идолу и в иллюзии своего величия, но остается холодным в своей неспособности к истинным отношениям и чувствам. Символически его отношение можно описать как «горящий лед». Он легко обманывает других, если содержанием его идола являются любовь и братство, Бог, спасение, страна, раса, честь и пр., а не откровенная страсть к разрушению, враждебности или завоеванию. Однако в том, что касается человеческой реальности, практически безразлична конкретная природа идола. Фанатизм – это всегда результат неспособности к подлинным отношениям. Фанатик очень соблазнителен и поэтому очень опасен в политике, так как представляется искренне и глубоко чувствующим, а главное, истинно убежденным в правоте своих чувств. Так как все мы стремимся к определенности и переживанию страстей, то странно ли, что фанатик успешно привлекает на свою сторону очень многих своими фальшивыми чувствами и верованиями?
Параноидное, проективное и фанатичное политическое мышление поистине являются патологическими формами мыслительного процесса, которые отличаются от обычной патологии тем, что политическое мышление разделяют намного более многочисленные группы людей, а не один-два человека, как в случае привычной нам патологии. Патологические формы мышления блокируют путь к подлинному пониманию политической реальности, но не только они. Есть и другие формы мышления, которые, в строгом смысле, нельзя назвать патологическими, но они так же опасны, вероятно, в силу своей большой распространенности. Прежде всего я имею в виду ложное автоматическое мышление. Механизм его очень прост. Я верю, что нечто истинно, не потому, что я пришел к этому выводу после собственных размышлений, основанных на наблюдениях и опыте, но потому, что мне это «внушили». При автоматическом мышлении я могу испытывать иллюзию, будто мои мысли являются моими собственными, но на самом деле я усвоил их, потому что они были представлены мне источниками, авторитетными для меня в том или ином отношении.
Все современные методы манипуляции мышлением, будь то в коммерческой рекламе или в политической пропаганде, используют техники гипнотического внушения, которые вызывают у людей мысли и чувства, при этом сами люди не осознают, что эти мысли и чувства им не принадлежат. Способ промывания мозгов, который китайцы довели до определенного уровня совершенства, является лишь крайним выражением гипнотического внушения. При усовершенствовании суггестивных техник аутентичное мышление все в большей степени заменяется мышлением автоматическим, причем сохраняется иллюзия произвольного и спонтанного характера наших мыслей.
Примечательно, что группы испытуемых легко замечают автоматическое мышление у оппонентов, но не замечают его у самих себя. Например, американцы, возвращающиеся из поездок по Советскому Союзу, рассказывают о своих впечатлениях от единообразия политического мышления в России. Кажется, все задают один и тот же вопрос о линчевании негров на Юге, а также о том, зачем американцы окружают Советский Союз военными базами, если у них (американцев) мирные намерения.
При этом люди, посетившие Советский Союз и рассказывающие о единообразном советском мышлении, совершенно не осознают, что в Соединенных Штатах мышление едва ли менее единообразно, чем в СССР. Большинство американцев без рассуждений принимают целый рад клише: например, что русские хотят завоевать весь мир и установить везде революционные коммунистические порядки, что у них нет моральных принципов, потому что они не верят в Бога, и так далее. Более того, в Соединенных Штатах клишированные мнения характерны не только для низших слоев общества (в какой степени это верно для Советского Союза, я даже не возьмусь предполагать). Таких клише придерживаются многие из практикующих политиков, интеллектуалов, теле- и радиокомментаторов и т. д., тех, кто определяет политику и общественное мнение.
Неадекватное автоматическое мышление такого типа приводит к логичному для тоталитарного мышления «двоемыслию», которое блестяще описал Джордж Оруэлл. «Двоемыслие, – пишет Оруэлл в своей книге „1984“, – означает способность придерживаться двух взаимоисключающих убеждений, принимая их оба». Мы знакомы с русским «двоемыслием». Такие страны, как Венгрия или Восточная Германия, где власть правит вопреки воле подавляющего большинства населения, называют странами «народной демократии». Иерархическое классовое общество, построенное на жестком экономическом, социальном и политическом неравенстве, называют «бесклассовым обществом». Систему, при которой роль государственной власти повышалась на протяжении последних сорока лет, называют системой, в которой происходит «отмирание государства». Но «двоемыслие» – это не только советский феномен. Мы, на Западе, называем диктатуры «частью свободного мира», если они проводят антисоветскую политику. Такие диктаторы, как Ли Сын Ман, Чан Кайши, Франко, Салазар, Батиста и многие, многие другие, были объявлены борцами за свободу и демократию, а истинная суть их режимов либо замалчивалась, либо искажалась. Более того, мы позволили таким людям, как Чан Кайши, Ли Сын Ман и Аденауэр, влиять на внешнюю политику Америки, а иногда и менять ее. Американской публике подают неверную информацию о Корее, Тайване, Лаосе, Конго и Германии, неверную до такой степени, что она находится в вопиющем противоречии с тем, что мы воображаем о свободе нашей прессы и о качестве получаемой нами информации[8]. Когда русские ведут антиамериканскую пропаганду, мы называем это подрывной деятельностью, но ни за что не назовем подрывными передачи радио «Свободная Европа», нацеленные на восточноевропейские страны. Мы провозглашаем уважение независимости всех малых стран, но поддерживаем свержение законных правительств в Гватемале и на Кубе. Мы приходим в ужас от русского террора в Венгрии, но закрываем глаза на французский террор в Алжире.
Патологическое мышление и «двоемыслие» являются не просто болезненными и бесчеловечными явлениями, они угрожают самому нашему существованию. В ситуации, когда ошибка суждения может привести к катастрофическим последствиям, мы не можем позволить себе снисходительное отношение к патологическому мышлению или мышлению, основанному на клише. Отчетливое и реалистическое мышление о ситуации в мире, особенно в условиях конфликта между советским блоком и западным блоком, приобретает жизненную важность. Сегодня определенные мнения принимаются за «реалистичные», хотя они столь же фантастичны и иллюзорны, как фантазии Поллианны[9], и эти мнения говорят о том, что на нас нападут. В этом проявляется особый недостаток человеческой реакции – многие склонны верить в то, что циничная, «суровая» перспектива более вероятна и «реалистична», чем более объективная, сложная и конструктивная. Очевидно, что многие люди думают, будто сильный мужественный человек смотрит на вещи просто и без особых затей и не моргнув глазом может пойти на смертельный риск[10]. Такие люди забывают, что часто путают фанатичных, уверенных в собственной праведности невежественных людей с людьми, которых Миллс[11] совершенно справедливо назвал «эксцентричными реалистами», которые вполне рационально оценивают реальность.
Параноидное, проективное, фанатичное и автоматическое мышление – это различные формы мыслительных процессов, которые коренятся в одном и том же базовом феномене – в том факте, что род человеческий еще не достиг уровня развития, провозглашенного великими гуманистическими религиями и философиями, возникавшими в Индии, Китае, Палестине, Персии и Греции в период с XV века до н. э. вплоть до новой эры, до Рождества Христова. Хотя большинство людей мыслят в понятиях этих религиозных систем и вышедших из них светских философских систем, то же самое большинство эмоционально до сих пор находится на архаичном иррациональном уровне, который не отличается от уровня, на котором находилось человечество до появления идей, провозглашенных буддизмом, иудаизмом и христианством. Мы до сих пор поклоняемся идолам. Мы не называем их Ваалом или Астартой[12], но мы поклоняемся нашим идолам под другими именами.
Технически и интеллектуально мы живем в атомную эпоху; эмоционально же мы до сих пор находимся в каменном веке. Мы считаем себя выше ацтеков, которые отмечали свои праздники массовыми – до 20 тысяч – человеческими жертвоприношениями богам, полагая, что это позволит поддерживать правильное развитие вселенной. Мы приносим в жертву миллионы людей ради самых разнообразных «благородных» целей и этим оправдываем любую бойню. Факты остаются теми же, меняется лишь их рационализация. Человек, невзирая на весь интеллектуальный и технический прогресс, все еще привержен идолопоклонничеству в отношении кровных уз, собственности и учреждений. Разумом человека до сих пор управляют иррациональные страсти. Человек до сих пор не прочувствовал и не осознал, что значит быть по-настоящему человеком. Мы до сих пор пользуемся двойными стандартами ценностей для суждений о себе и о представителях других групп. Нет ничего удивительного и тем более обескураживающего в том, что мы до сих пор не достигли зрелости. Тем, кто верит в способность человека стать таким, каким он должен быть, не было бы нужды тревожиться, если бы этот разрыв между эмоциональным и интеллектуальным не имел места на фоне такого технического развития, которое угрожает нам вымиранием или впадением в новое варварство. На этот раз спасти нас может лишь фундаментальное и адекватное изменение.
Однако мы до сих пор очень мало знаем о том, как добиться такого изменения, а время не ждет. Один подход – это говорить правду. Мы должны преодолеть путы рационализации, самообмана и двоемыслия. Мы должны быть объективными и смотреть на себя и на наш мир реалистично, взглядом, не замутненным нарциссизмом и ксенофобией. Свобода существует только там, где есть место разуму и правде. Архаический трайбализм[13] и идолопоклонничество процветают там, где умолк голос разума. Разве из этого не следует, что знание правды о фактах внешней политики жизненно важно для сохранения свободы и мира?
