Эрли Моури
Ваше Сиятельство 13 (+ иллюстрации)
Глава 4. Грибная прогулка
К ужину я опоздал. Возвращался с гор, когда уже стемнело – пришлось пустить светляка, который подсвечивал тропу. Когда я добрался до дворца Артемиды и поднялся на террасу, меня встретила только Стрельцова, шепнула, что переживала за меня и сказала, что я должен обязательно услышать историю Майкла. Должен, так должен. Я не сомневался, что история будет интересной и сам хотел получить ответы на многие накопившиеся вопросы, проверить свои догадки. Все-таки Майкл Милтон из малозаметного молодого человека как-то неожиданно для меня превратился в человека очень видного, интерес к которому проявляют боги.
Я прошел в конец террасы, где мы собирались в последнее время в гостеприимном дворце богини. Афины за столом не было, а вот Артемида и госпожа штабс-капитана сидели у дальнего края, о чем-то говорили и даже не смотрели в мою сторону. Надо понимать, я в немилости. С Охотницей все понятно: я задел ее самолюбие – надулась. А Бондарева-то чего? Не обратил должного внимания, как она виляет бедрами и не пошел за ней? Дуйтесь, милые дамы, дальше. Я молча положил себе в тарелку два куска остывшего мяса, немного салата, отойдя от стола подальше, сел прямо на балюстраду. Там и принялся утолять голод, созерцая восходящую из-за леса луну и потянувшиеся за ней облака. Тут же ко мне присоединился барон Милтон и принялся рассыпаться в благодарностях, за то, что мы для него сделали.
– Майкл, ладно, успокойся с этим. Сделали то, что должны были, – сказал я, пожевывая кусочек жестковатой и пряной оленины. – Давай лучше свою историю по порядку, но не затягивая лишними подробностями. Вот мне особо интересно, как ты сбежал от людей Уэйна. И как жилось тебе в Уайтчепеле. Ты там с местной бандой связался что ли? Мафиози, – я усмехнулся, видя, что барон не понимает смысл последнего слова, но пояснять его не стал.
– Все по порядку, ваше сиятельство! Надолго не задержу! – Майкл, устроился удобнее на широких перилах, придвинулся ко мне ближе и начал вещать.
Стрельцова присела на балюстраду с другой стороны и положила голову мне на плечо. Интересно было бы сейчас видеть лицо Артемиды, но я сидел к богине спиной. Слышал лишь, что она вскоре ушла, и ментальная волна ее острого недовольства меня весьма проняла.
Не скрою, рассказ Майкла меня очень удивил. Я скурил три сигареты, пока его слушал. Часто перебивал, расспрашивая об интересных деталях, например, о том, как барон побеждал свой страх и об убийстве некого Джозефа Тайрона. Когда Майкл закончил свою длинную и непростую историю, наступила тишина. Мы остались втроем – рядом на террасе не было никого. Разве что откуда-то издали доносился голос Бабского и смех служанок Артемиды.
– Ты большой молодец, – произнес я, понимая, что Майкл и Элиз, ждут от меня реакции. – Я убеждался много раз: в земной жизни труднее всего победить не сильного врага, а самого себя. Собственные страхи, губительные привычки и коварный эгоизм – вот они самые стойкие наши противники. Я восхищен тобой, мой друг! Думаю, твоя сестра тоже восхищена и теперь гордится тобой.
– Ваше сиятельство, вы сказали очень приятные, громкие слова, но, наверное, у вас обо мне сложилось слишком хорошее мнение. Страхи по-прежнему бродят вокруг меня. Вот сегодня добавился новый, – Майкл замолчал, подбирая слова. – Как меня примет Елена Викторовна и примет ли теперь вообще? Сейчас это самый главный страх. Я не представляю, что будет, когда она узнает о Синди и о… Гере. Здесь невозможно оправдаться.
– Она не узнает. Не надо ей об этом говорить. Чего греха таить, моя матушка – женщина своенравная и весьма ревнивая. Зачем ее беспокоить столь необязательными сведеньями? – я снова достал коробочку «Никольских» – сигарет, увы, осталось мало. – Ни я, ни тем более Элизабет ей об этом не скажем. Главное не проболтайся сам. Мы, барон, живем в счастливом мире, где мужчинам позволено, чуть больше, чем женщинам. Посему не вижу в этом «больше» особого греха. Однако следует понимать, какая женщина может принять наши вольности, а какая испытает при этом горькую обиду. Я хочу, чтобы ты очень постарался не обижать Елену Викторовну; проявил усердие, чтобы сделать ее жизнь счастливой, насколько это возможно. Если ты любишь ее, то такое усердие будет приятно тебе самому.
– Спасибо вам, Александр Петрович! – барон Милтон с жаром вцепился в мою руку, сжал ладонь так, что я почувствовал – в этом интеллигенте и недавнем хлюпкие вполне имеется физическая сила. – Есть еще кое-что, – сказал он, морщась от табачного дыма, который тянулся к нему от моей сигареты. – Гера хотела сделать из меня бога с помощью тех камней, о которых вы говорили. Поначалу я думал, что это шутка, и такое невозможно, но потом начал понимать, что Величайшая говорит об этом серьезно. Я много размышлял над этим. Бессмертие – это так соблазнительно!
– Да, это очень соблазнительно. Большинство из людей готовы заложить за бессмертие душу. Только они не понимают главного: бессмертна именно душа. Смерть отбирает у людей не только тело, но и память: у кого больше, у кого меньше, чаще всего она отбирает всю память. Вот где кроется истинный ключ к бессмертию и настоящей свободе, если суметь разобраться с этой людской проблемой. Гера мне тоже предлагала стать богом. Нетрудно догадаться, что я ей ответил, – я стряхнул пепел с кончика сигареты. – Так что тебя мучает, Майкл? То, что ты лишился божественных прелестей, которые сулила Величайшая?
– Простите, Александр Петрович, но для меня все слишком сложно. Я заблудился в своих мыслях и желания. Стыдно признать… – он вздохнул, словно взвешивая, стоит ли говорить это. Все-таки сказал: – Если бы вы не выдернули меня из дворца Величайшей так решительно и сразу; если бы не обстоятельства нашего безумного бегства, то я, возможно, еще бы размышлял, уйти мне с вами от Геры или нет. Вот, что очень скверно. Сам себя осуждаю за малодушие, за сомнения, которых еще много. Ведь быть богом – это огромный соблазн. Просто невероятный соблазн жить рядом с такой богиней как Гера. Ведь я практически сдался ей.
– Майкл! – Стрельцова схватила его за рукав. – И ты был готов забыть меня?!
– Я думал, Элизабет. Думал, как получить все! Как сделать так, чтобы не терять все, что для меня есть дорогое в прошлом, и в то же время не упускать, предложенного Герой! Это так тяжело, – лицо барона выражало истинное страдание. – Правда, мучительно. Я думал, что если бы я остался там, то все равно мог бы видеться с тобой. Гера даже говорила, что устроит мне это. Еще я вспоминал слова Александра Петровича, что земная любовь и небесная – они существуют раздельно, потому как относятся к разным мирам. Держал в голове эти слова, и думал, что мог бы не расставаться с Еленой Викторовной, потому как не хотел бы менять ее пусть даже на бессмертие. И я когда пытался совместить в голове все это и многое другое, то получался такой хаос в мыслях, желаниях, что я до сих пор не понимаю себя. Но одно могу сказать точно, я очень благодарен, что вы забрали меня. Как бы не было хорошо с Герой, мне нужно вернуться к тому, что мне было и осталось дорогим.
– Бывают случаи, Майкл, когда все получить невозможно, и приходится выбирать. Выбор такой становится очень трудным, проходит через серьезные размышления и страдания. Они тем сильнее, чем больше в нас эгоизма. Не обижайся, что я в данном случае намекаю на твой эгоизм. Ведь эта штука свойственна совершено всем нам. Кому-то больше, кому-то меньше, но все равно она – одна из основ каждого из нас. А ты молодец, – еще раз подчеркнул я, – Молодец, что даже сейчас нашел в себе смелость честно говорить об этом, признал то, как непрост оказался выбор. Я успокою тебя так: если бы ты остался с Герой, то вместе с вечной жизнью ты бы получил вечные мучения. Вечную зависимость и вечное унижение, потому как никогда не смог бы стать равным ей в ее глазах. Ты был бы ее игрушкой, которую она вскоре бы поменяла на другую. И тебе всегда бы не хватало того, что ты потерял.
– Ваше сиятельство! – перебил меня барон Милтон. – Ровно об этом я и размышлял. Все, что вы сейчас сказали, было в моей голове!
– Кстати, теоретически я могу устроить тебе эту самую «вечную жизнь» и даже двумя способами, – я прищурился, выпуская длинную струйку дыма в сторону луны.
– Демон, скажи! – настояла Стрельцова, видя, что я не спешу продолжить сказанное.
– Способ второй: это пройти значительную часть того пути, которым прошел я в прежней жизни, – я не стал говорить, что имею в виду самую первую свою жизнь, хотя оба они знали, что моя сила мага существует лишь потому, что я помню себя прежнего. – Это непростой путь, и вряд ли кто-то из вас пожелает одолеть, при чем без уверенности в результате. Поэтому такой способ я не назвал первым. А первый в том, чтобы не отдать Величайшей один или даже два «Камня Новых Богов». Несмотря на мое обещание Гере добыть их, вопрос решается просто: если Камни есть в древнем Хранилище Знаний, то руки Элизабет оказываются быстрее моих, и она забирает их. Активировать такой камень могла бы Артемида, но нужно ли кому-то из вас это?
– Соблазнительно, – англичанка поцеловала меня в щеку, поскольку не дотянулась до губ. – Только кроме нас у тебя есть еще Ольга и другие близкие люди. Не хотелось бы, чтобы мы вступали в соперничество из-за такой слишком уж привлекательной возможности.
– То-то и одно, дорогая. Мне бы тоже не хотелось. Такой подарок лишь одному из вас мог бы слишком изменить наши отношения и поменять нашу жизнь. Не уверен, что он нужен. Думаю, самым разумным будет отдать древний артефакт на хранение Артемиде. Или Афине, поскольку она уже пустила слух, что обладает подобным. Вообще, это разговор преждевременный. Этих Камней там может попросту не быть, – я затушил сигарету. – Пойдемте спать. Возможно, завтра нам предстоит вернуться в Москву.
– Не хочешь со мной? – Стрельцова прижалась ко мне. – Если у тебя так с Артемидой, то мы можем поместиться на одной кровати.
– Нет, Элиз. Это будет некрасиво с моей стороны. Не хочу обижать Арти, – я чмокнул ее в губы и направился к столу у дальнего края террасы, чтобы забрать газеты – их отставил для меня Бабский.
Давно я не спал так хорошо. Я просто провалился в теплую темноту и очнулся, когда до моей подушки добрались солнечные лучи. Встать не спешил: лежал, раскинув руки, один на огромной кровати, не открывая глаз и вспоминая события вчерашнего дня. Несмотря на ссору с Артемидой, дня великолепного, который решил очень важный вопрос и примирил меня с Герой. Не могу сказать, что мой мир с Величайшей стал полным и сколь-нибудь прочным, но все же я был удовлетворен.
Открыв глаза, я повернулся на бок и увидел на крайней подушке листок. Взял его, развернул и прочитал: «Хайре! До полудня меня не будет – отправилась ко Дворцу Славы. Артемида», а ниже теми же пурпурными чернилами так же на древнегреческом было написано: «Ты меня мучаешь. Я плохо спала из-за тебя».
Вот так… И чем я ее мучаю? С Артемидой сложно. И раньше так было, тысячи лет назад. Правда, тогда мы не были любовниками. Что поделаешь, нам нужно принять друг друга такими, какие мы есть. Нас сложно переделать – века укрепляют привычки. Кстати, если говорить не о прожитых веках, но об абсолютном возрасте с даты моего первого рождения, то я старше Артемиды этак раз в пять. В общем, она для меня девочка, маленькая капризная девочка, которую хочется по-доброму отшлепать. Нужно будет сообщить ей об этом.
Хотелось еще поваляться, но я встал, направился, чтобы умыться и привести себя в порядок. С минуту разглядывал свое отражение в огромном зеркале с золотой оправой, отмечая, что мне следовало бы побриться. С другой стороны… я провел ладонью по подбородку – эта колючая щетина придавала юному лицу графа Елецкого больше мужественности. Ладно, побуду в таком образе до тех пор, пока Артемида не соблаговолит нас отпустить.
Здесь нам всем было хорошо, и думаю любой из нас, включая даже Бондареву, которая часто чем-нибудь недовольна, с радостью остался бы в божественных владениях на неделю, месяц… А может на всю жизнь. Но меня ждали в Москве. Без сомнений, весть о случившемся в замке Увядшей Розы дошла до Багряного дворца, и до князя Ковалевского, и до Ольги. Дошла, конечно, с огромными британскими искажениями. Никто в России правдивой версии произошедшего знать не мог. Все они там переживали, пытались понять, где мы теперь и каковы причины нашего исчезновения. Да и слишком много неотложных дел в России почти у каждого из нас. По крайней мере, у меня точно много: я не могу позволить себе длительный отдых, как бы не было хорошо здесь. Поэтому решил, что буду просить Артемиду отправить нас на землю сегодня или хотя бы завтра.
К завтраку я немного опоздал, но вся моя группа, в которая вчера пополнилась бароном Милтоном, пока оставалась за столом. И я, дожидаясь, пока служанка принесет кофе и горячие булочки, известил всех о намерении вернуться в Москву сегодня к вечеру или завтра утром. Первый выразил недовольство Бабский:
– Ваша милость, за что?! Сжальтесь, ну за что?! – в притворном страдании он заломил руки. – Когда мы еще в таких местах сможем побывать?! Лично я уже никогда! Это у вас боги в друзьях, а я простой несчастный виконт и немного поручик! Давайте еще хотя бы пару дней!
– Печально, – сказала Бондарева и отвернулась.
Элизабет промолчала, но я видел, что она тоже не поддерживает такую поспешность с возвращением. Не против был только Майкл.
– Ладно, тогда сделаем так, – я отправил в рот крупную маслину. – Прежде всего, нужно известить наших. Известить, что цели операции достигнуты и все мы в полном порядке. Иначе нас будут старательно искать – без причин могут пострадать наши люди в Лондоне, рискует подставиться агентура. Известить наших можно только одним способом: просить Артемиду или Афину. Если богини решат этот вопрос, задержимся еще на два дня. Два дня и не больше!
Бабский тут же произнес тост в мою честь, воспользовавшись чайной чашкой.
– А ты не такой уж безнадежный, – хмыкнула Бондарева. – Можно даже сказать, что это похоже на заботу о доверенных тебе людях.
Я оставил без внимания ее слова и, зная, что Арти задержится не менее как до полудня у Перуна, спросил:
– Никто не знает, где Афина?
– Наверное, снова полетела за газетами, – Бабский захохотал и чуть не подавился чаем.
– Как появится, дайте мне знать, – сказал я и приступил к запоздалому завтраку.
– Может уделишь мне все-таки внимания? – тихо произнесла штабс-капитан, когда Элизабет и Майкл вышли из-за стола.
– Да, Наташ. Есть какие-то вопросы? – надкусив сладкую булочку, я придвинул ближе чашку кофе.
– Вопросы есть… – она помолчала недолго. – Мне обидно, что в Лондоне ты все время вертелся возле меня, а теперь будто меня не замечаешь.
– Наташ, вопрос вообще надуманный. Позавчера была основная часть нашей операции – резвились в замке, а потом уже здесь зализывали раны – согласись было не до этого. А вчера был визит к Гере со всем вытекающим, – я глотнул кофе и положил руку Бондаревой на колено. – Сама понимаешь, времени не было.
– Было у тебя время. Тем более вчера, времени было хоть отбавляй. Весь вечер где-то прогуливался, мог бы и меня взять, – она не стала убирать мою руку, даже погладила ее.
– Пойдем прогуляемся сейчас. Согласна? – я задрал ей юбку с вожделением ощущая гладкую, нежную кожу ее бедра.
– Попроси хорошо. Так, чтобы я почувствовала, что ты этого на самом деле хочешь, – она усмехнулась, утреннее солнце играло в ее глазах зеленоватым отблеском.
– Прошу хорошо. Очень прошу, пойдем? – моя рука полезла выше и проявила такую наглость, которую пока еще не допускала в отношении Натальи Петровны.
– Так сильно меня хочешь, да? – баронесса не сопротивлялась, даже придвинулась ко мне.
– Да! – не выдержал я, и понял, что кофе точно не смогу допить.
Встал, схватил Наташу за руку и потянул за собой.
– Скромнее, корнет! – возмутилась она, но все же пошла за мной к ближайшему выходу с террасы.
– О, граф Гилфорд с супругой? – рассмеялся Бабский, встретив нас на лестнице. – Это куда вы собрались? Никак в лес по грибы?
Я ему не ответил, Бондарева одарила поручика колючим взглядом.
– Да не волнуйтесь так, Наталья Петровна! Рыкову я ни слова не скажу! – бросил Бабский нам в след.
По пути от дворца Наташа сначала пыталась вернуться к разговору о наших странных отношениях, но я от него увиливал – не хотелось снова столкнуться с ее капризами и странными суждениями. Когда же дворец Небесной Охотницы скрылся за деревьями и тропа свернула к старому святилищу с источником, я подхватил Бондареву на руки и понес туда. Там, возле темного от времени алтаря опустил ее на мягкую траву.
– Остановись, пока не поздно! – прошептала баронесса. – Ты понимаешь, чем это может кончиться? Я не буду ничего скрывать от Рыкова!
Вместо ответа я поцеловал ее в губы и принялся торопливо расстегивать платье. Пальцы никак не могли справиться с хитрой застежкой. Наконец, кое-что получилось и передо мной сначала предстало голое плечо баронессы.
– У тебя от нетерпения руки дрожат, – усмехнулась Бондарева, оказывая мне слабое сопротивление.
Не расстегивая платье дальше, я повалил баронессу в траву, сунул руку ей между ножек быстро добравшись до самого сокровенного.
– У тебя от нетерпения там все мокрое, – вернул я Наташе ее подковырку. – Так сильно хочешь?
В самом деле, там, куда протиснулись мои пальцы, было много влаги.
Я оттянул ее трусики и медленно провел по ложбинке. Госпожа недотрога порозовела, отвернулась, но развела бедра шире. Неужели она сдалась?
Глава 5. Песнь Чаш Агапы
Мой вопрос остался без ответа. И если в первые минуты Бондарева была права – я в самом деле спешил, переполненный нетерпением – то сейчас я хотел насладиться нашим долгожданным сближением сполна. Хотел сделать его таким, чтобы сполна почувствовать вкус каждого сладкого мгновения. Я повернул ее личико к себе, румянец на щеках баронессы стал для меня великолепным дополнением к удовольствию, как и ее глаза, волшебно-зеленые, почему-то не желавшие встречаться с моими. Это было трогательно и странно: ведь Наталью Петровну никак нельзя назвать робкой – она умела смотреть прямо и смело, так, что ее взгляд пробирал до позвоночника. Умела, но не сейчас.
Я опустил второе плечико ее платья, потянул завязку на декольте, выпуская на свободу молодую грудь, приятно-полную, с розовыми сосками, которые успели раздразнить мои прикосновения. Подушечкой пальца я провел по ореолу соска, давая возможность ему затвердеть. Одновременно мой боец, наполнился воинственным жаром и напрягся так, что едва не послышался треск рвущейся ткани. Наташа прикрыла глаза, затем положила ладони на мой затылок и прижала к своей груди мою голову. Я поцеловал ее, поначалу нежно и долго. Лаская сосок языком, снова нашел пальцами влажную ложбинку между ног баронессы провел по ней, вдавливая взмокшие трусики. Они до сих пор были на ней. Это не дело – их требовалось поскорее снять! Я схватился за резинку, но тут Бондарева прошептала:
– Саш… – потом произнесла громче: – Саш! Сюда кто-то идет! – она оттолкнула меня, пытаясь спрятать грудь в приспущенное платье.
Я повернулся, по привычке перевел часть внимания на тонкий план, хотя в этом не было смысла: все стало ясно в следующий миг – сюда шла Афина. Через несколько частых ударов моего сердца Воительница появилась из-за кустов. Без брони, в легкой одежде из белого, полупрозрачного шелка с золотым пояском, охватывавшим ее талию.
– Астерий, вижу, ты занят важным делом, – еще издали насмешливо сказала богиня. – Может, будешь так мил, уделишь время мне?
– Да, дорогая, – я встал, успев выразить Бондаревой сожаление взглядом.
– Как я понимаю, наша грибная прогулка на этом закончена? – Наташа все-таки спрятала свою великолепную грудь и, надув губы, занялась застежками.
– Минутку, Арета. Признаться, не ожидал, – редко мне доводилось бывать в таком глупейшем положении, как сейчас. Мои джаны были растянуты наполовину и предательски оттопырились. В душе было смятение и маленькое возмущение. Правда, непонятно на кого. Светлоокая вряд ли намеренно выбрала именно такой момент для появления. Все же хорошо, что пришла именно она, а не Артемида.
– Так, граф? – переспросила Бондарева, не получив ответа свой вопрос, заданный минуту назад.
– Что «так»? – не понял я, сделав было шаг к Афине, обернулся к баронессе.
– Ясно. Ты даже не соизволил услышать меня, – штабс-капитан обиженно отвернулась. – Я спросила: наша прогулка на сегодня закончена? Скажи прямо, чтобы я не строило иллюзий относительно тебя.
– Наташ, ну прости, – я наклонился к баронессе, хотел было поцеловать ее в губы, но она отвернулась. – Пожалуйста, не сердись. Очень неприятно вышло, мне жаль. Вернись пока во дворец, позже найду тебя.
– Спасибо за заботу, граф. Не стоит себя утруждать вниманием к какой-то баронессе. Иди, у тебя же есть богини, – она встала, слегка оттолкнув меня.
И когда я от нее уходил, до меня донеслось сердитое:
– Богиня еще, блять!..
Пожалуй, это был второй случай, когда Бондарева выражала эмоции вовсе не дворянской речью. Увы, Наталья Петровна обиделась. Обиделась всерьез, и в эту минуту я ничего не мог изменить. Не объясняться же с ней сейчас припав на колено, в то время как меня ждет дочь Зевса.
– Астерий, какой же ты неугомонный, – улыбнулась мне Афина. – Только не подумай, будто я пришла специально, чтобы тебе все испортить. Тот, который виконт Бабский, сказал, что ты ищешь меня по очень важному делу. Настолько важному, что от этого зависит, как долго вы задержитесь в гостях у Арти. Меня этот вопрос тоже волнует. Я поспешила и вот я здесь.
– Спасибо, Арета. Действительно искал, говорил Бабскому, – согласился я, пытаясь украдкой справиться с застежкой на джанах и стараясь погасить волны жуткой неловкости, поднимавшиеся во мне. – Дело такое… Понимаешь… Очень важно сообщить кому-нибудь ответственному в Москве, что наша операция успешно завершена и все мы живы, здоровы. Есть опасения, что нашим людям в Лондоне могут поставить задачу искать нас, а это очень рискованно. Для них рискованно – британцы наверняка будут такое ожидать от нашей агентуры. В общем, нужно поскорее сообщить. Лучше, если князю Ковалевскому, графу Варшавскому или самому цесаревичу.
– Я это уже сделала, Астерий. После похорон императора, навестила цесаревича. Он молится теперь Артемиде и мне. Скажу по секрету, мне даже чаще. Я немножко тщеславная – ты же знаешь, – она рассмеялась. – А внимание будущего императора мне приятно. И еще по моей просьбе Гермес сообщил князю Ковалевскому, что Ключ у тебя и ты в безопасности. Да, застегнись ты спокойно, – Афина рассмеялась, видя мои неловкие попытки незаметно для нее застегнуть брюки. – Прогуляемся? Артемиды нет. До полудня точно не будет. А раз так, то ты сейчас полностью мой, если не возражаешь, – голубые глаза богини, игриво покосились на меня.
– Как я могу тебе возразить! О прогулке с небесной красавицей маг-Астерий может только мечтать, – я взял дочь Зевса под руку. Сказав это, я ни капли не кривил душой: Арета всегда привлекала меня особо. Она восхищала не только красотой, но и приятным для меня характером, умом и необычной проницательностью. Допустим, я только сегодня утром подумал, что о результатах нашей лондонской миссии нужно известить Варшавского или кого-нибудь повыше, а Светлоокая уже сделала это. Хотя ей не должно быть дела до наших проблем, пока кто-то не начнет усердно просить ее перед алтарем.
– А мечтал ли ты, чтобы Артемида отбыла во Дворец Славы… – Воительница остановилась, повернулась ко мне и как-то особо, с придыханием произнесла: – При этом оставив тебя мне?
– Арета, вот сейчас на что ты намекаешь? – я смотрел на нее, борясь с искушением обнять свою давнюю подругу и столь же давнюю искусительницу.
Наверное, так нельзя, и кто-то меня не поймет, осудит. Мол, тело еще помнит дразнящие прикосновения к Наталье Петровне, а он уже весь полон желаниями и мыслями о другой женщине. Но я вам отвечу так: что вы знаете о душе, которая пережила сотни рождений? Что знаете о душе, которая по-прежнему хранит в себе и страсть, и самую настоящую любовь ко многим женщинам? Я сполна понимаю людей, которые ограничены памятью лишь об одной жизни. Их сердце способно трепетать от любви, следуя лишь одной ноте, наиболее важной в данный момент, мое же способно вместить сразу огромную симфонию чувств. Вы не сможете понять меня, пока сами не проживете такое. Можете осуждать, считать меня фальшивым сластолюбцем – это ваше право, но мне все равно, что вы обо мне думаете.
– Зачем ты притворишься? Астерий, мы раньше всегда понимали друг друга с полуслова. Мы понимали, даже не говоря никаких слов, – ответила дочь Зевса.
– Было так, что понимали, но мучились этим пониманием, потому что и ты, и я были несвободны, – продолжил я ее мысль. – Дорогая, только с тех пор не так много изменилось.
Я взял ее обе руки и притянул к себе.
– Изменилось. Теперь я свободна. Еще я помню ошибки прошлого. Помню, что была неправа, – из голубых глаз Афины исчезла ее обычная насмешка, которая прячется в них почти всегда.
– Верно, ты свободна, а я… Я помню, как ты вместе с Арти дразнила меня, – я погладил ее ладони.
– Дело в том, что и ты сейчас свободен. Я же не зря говорила тебе кое-что раньше. Ты свободен на небесах для меня, когда рядом нет Артемиды. Арти бывает очень добра, если ее правильно попросить, – Светлоокая подалась вперед, так что ее грудь прижалась к моей. – И еще: десять минут назад я кое-что испортила своим появлением. Хочу это исправить.
– Арета! – я заглянул в ее глаза, ожидая увидеть там смех, но увидел лишь невыразимо приятную улыбку.
– Да, Астерий. Пусть наша прогулка станет особо приятной и запомнится нам навсегда. Идем к Чашам Агапы, мне там нравится. Нравится их звучание, нравится их смысл и нравится трава вокруг них, – она потянула меня вверх по склону по уходящей вправо тропе.
«Агапе» – на древнегреческом означало «божественную любовь». Это не эрос, а чувство более возвышенное, не связанное с телом. Я не знаю, насколько смысл Чаш Агапы подходил тому, что происходило сейчас между нами, но если мудрая богиня так решила, то почему бы не довериться ей.
– Знаю, что ты подумал, – сказала Афина, сворачивая на поляну, у дальнего края которой виднелся каскад из больших мраморных чаш. – Но разве это чувство не связанно с тем, от которого рождаются дети? Как вода перетекает из одной чаши в другую, так и эрос становится агапой, если при этом открыты сердца и нет в них страха от глубоких метаморфоз.
– Ты меня восхищаешь, Мудрейшая! – я подхватил ее на руки и рассмеялся, так что задрожала моя грудь. – Остается молиться богам, чтобы никто не нарушил наше уединение! Молиться прежде всего тебе!
С каждым шагом, приближавшим нас к Чашам, я все яснее слышал их пение. Розовый мрамор, из которого они были созданы, издавал приятные звуки, сплетавшиеся в особую мелодию, похожую на журчание воды, тонкий голос камня и нежное пение флейты. Наверное, причиной тому был источник, поток которого перетекал из одной чаши в другую, и звук его резонировал между мраморных стенок особой формы.
Вместе с Афиной я опустился в траву. В самом деле здесь она была особо мягкой, душистой. Ее зеленый ковер украшали маленькие бело-розовые цветы.
– Я сожалею, что прежде мы так и не смогли сблизиться, – произнес я, гладя ее руки. – А с другой стороны, я рад, что не смогли.
– Рад почему? – Арета прикрыла глаза, слушая музыку любовных Чаш и блаженствуя от моих прикосновений.
– Потому, что делаем это сейчас, и все самое свежее, самое приятное и сильное для нас двоих не в прошлом, а в настоящем и впереди, – пояснил я, целуя ее голое плечо.
– Мне нравится течение твоих мыслей. Очень нравится. Они похожи на не пение этих Чаш, – ответила Афина, не открывая глаз и позволяя, освобождать тело от одежды. – Даже похоть от тебя, Астерий, мне приятна. Она не такая, как у других. Твой эрос чист, как вода в святом источнике, – она положила ладонь на мою шею, притягивая меня ближе и прошептала: – Хочу тебя. И хочу, чтобы ты не спешил. Правда, это сложно совместить?
– Да. Боюсь, что во мне победит первое, – ответил я, освобождая ее грудь от тонкого шелка.
– Расскажи, как ты хотел меня раньше? Очень хотел при Одиссее? – дочь Зевса приподняла мой подбородок.
Я молчал, глядя в ее небесные глаза. Мне хотелось смеяться. От радости, которой было так много, что она не помещалась во мне.
– Я все знаю, Астерий. Знаю, что я была в твоих снах, и что ты там делал со мной, – она поцеловала меня в губы, и когда отпустила, я смог освободить Воительницу от остатков одежды. Сейчас Афина была передо мной такой, как недавно в бассейне с Небесной Охотницей, с той лишь разницей, что рядом не было строгой Артемиды, наши тела омывала не теплая вода, но воздух и пение Чаш Любви.
Мои губы ущипнули ее сосок, ладонь коснулась ее живота. Коснулась нежно так, как к нашим телам прикасалась мягкая трава под нами. Я почувствовал, что грудь богини часто вздрагивает, приподнял голову, и Афина, встретившись со мной взглядом, пояснила:
– Мне хочется смеяться! Просто приятно и радостно.
Я не стал говорить, что точно такое же чувство испытывал я сам. Поглаживая живот дочери Зевса, моя рука опустилась между ее бедер. Палец продолжил путь между влажных губок, медленно, едва касательно, дразня так, что Воительница не выдержала и прошептала:
– Астерий, бессовестный истязатель… Наверное, не надо так медленно! – ее ладонь нашла моего воина, сжала его, разжигая в моем теле и еще больше нестерпимого пламени.
Я смог сдержаться еще: ласкал ее щелочку, заставляя Афину выгибаться и трепетать, пока богиня не притянула меня к себе. Я возлег. От нетерпения мы оба дрожали точно от холода, хотя нам двоим было столь жарко, что казалось сейчас превратимся в пламя. Мой воин не сразу нашел ее мокрую пещерку, но, когда нашел, Афина вскрикнула и вцепилась в меня.
Я погружался в нее сильными толчками, словно наказывая за все то приятное мучение, которое она доставила мне сегодня, в последние дни и тысячи лет назад.
Очень быстро лоно богини стало горячим и запульсировало от первого оргазма. Воительница выгнулась, ударяя меня пятками по ягодицам, шепча бессвязные слова, похожие на огненные заклинания. Я же был еще полон сил. Еще и еще входил в нее. Взорвался вулканом, когда Арета снова была близка к тому, чтобы затрепетать подо мной от божественного наслаждения.
Долго приходя в себя, мы лежали рядом на шелковистой траве. Ласкали друг друга, кое-что вспоминали из прошлого. Не знаю, сколько прошло времени – оно для меня остановилось.
