Эва Бьёрг Айисдоттир
Девушки, которые лгут
– Отличная идея, – кивнула Дагни. – Как насчёт того, чтобы съездить в город в субботу? Мы бы и украшения купили, и подарок. Может, и рубашку новую ему подберём, раз уж пойдём по магазинам, и… – она сделала паузу, а потом расхохоталась: – Да уж, надо признать, что устраивать праздники я обожаю!
– Звучит неплохо, – сказала Эльма, погружая хворост в чай. Казалось, что Дагни совсем не претит проводить время с младшей сестрой, и Эльма подумала, что, может, и правда дело исключительно в ней самой: может, это только она всё никак не избавится от старых обид? Наверняка Дагни отдаёт себе отчёт, что не сказала Эльме практически ни слова сочувствия, когда не стало Давида. А разы, когда сестра приезжала к ним с Давидом в гости в Рейкьявик, Эльма могла пересчитать по пальцам одной руки. Порой ей казалось, что Дагни просто не помнила о том, что у неё есть сестра.
Появление в кухне отца вывело Эльму из размышлений. Откусывая хворост, она обнаружила, что добрая половина печенья так и осталась плавать в чаю: она совершенно забыла, что опустила его в чашку.
* * *
Окно в спальне Хеклы было идеальным: оно закрывалось так плотно, что в комнату не проникали никакие посторонние шумы, даже когда снаружи завывала буря. В квартире, где они жили с Марианной, ветер со свистом задувал через щели в оконной раме, не позволяя Хекле сомкнуть глаз по ночам. Другим преимуществом – даже более существенным – являлось то, что здесь окно можно было открывать нараспашку, почти как дверь, и вылезать через него наружу, когда ей хотелось, не будучи никем замеченной. Единственной проблемой было закрыть его снаружи так, чтобы без всяких проблем снова открыть по возвращении. Это было непросто, но всё же некоторое время назад Хекла нашла решение: она зацепляла щеколду резинкой для волос, которую затем закрепляла с внешней стороны рамы, благодаря чему ей удавалось довольно плотно закрывать окно. Ну и пробираться назад в дом было легче лёгкого – стоило только отцепить резинку.
В тот вечер, однако, Хекла боялась, что порыв ветра распахнёт окно и резинка порвётся. Ветер был такой силы, что она растягивалась до самого предела, грозя лопнуть в любую секунду. На всякий случай Хекла нацепила на щеколду ещё две резинки и, пригибаясь, чтобы Сайюнн и Фаннар не заметили её из окна своей спальни, тихонько прокралась вдоль стены дома. Машина ждала её в конце улицы.
Опустившись на пассажирское сиденье, она улыбнулась Агнару. Тот смущённо улыбнулся в ответ и нажал на газ так резко, что мотор издал рык, способный привести в праведный гнев живших в округе людей. Машина сорвалась с места, и Хеклу буквально вдавило в сиденье.
– Это была Марианна, – проговорила она немного спустя. – Та, которую нашли. Труп, я имею в виду.
Агнар перевёл взгляд с дороги на свою спутницу. Вытянув руку, он опустил её на бедро Хеклы:
– А ты в порядке, или…
Она кивнула. Сейчас ей не хотелось говорить о Марианне, но она чувствовала, что должна сказать хотя бы что-то. Агнару явно тоже было непросто подобрать нужные слова. Запинаясь, он произнёс:
– Мне… Я могу что-то сделать?
Хекла взглянула на него, пытаясь понять ход его мыслей. Что он мог сделать теперь? Он и так уже сделал больше чем достаточно.
– У тебя есть деньги? – спросила она в полной решимости на время забыть о Марианне. – Мне безумно хочется мороженого.
Улыбнувшись, Агнар затормозил у магазинчика со сквозным проездом. Они едва успели, поскольку ларёк уже закрывался, и высунувшаяся из окошка продавщица даже не пыталась скрыть раздражения. Через пару минут Хекла уже уплетала мороженое за обе щеки, похрустывая шоколадной крошкой и пережёвывая кусочки лакрицы, пока не почувствовала, что её вот-вот стошнит.
Некоторое время они нарезали круги по городу, а потом остановились у гавани, где Агнар сунул себе под губу табачную жвачку. Хекла этого терпеть не могла – с табаком под губой Агнар выглядел сущим хомяком. Мороженое доедать она не спешила, поскольку знала, что, как только оно закончится, Агнар полезет к ней с поцелуями.
– Может, пора выбросить? – спросил он.
– Ну да. – Хекла перестала наконец скрести ложкой по дну с остатками мороженого и вручила картонку Агнару. Тот сунул её в полиэтиленовый мешок, что лежал на полу позади водительского сиденья. Потом он взял руку Хеклы и стал поглаживать её по тыльной стороне своими длинными, тонкими пальцами. По сравнению с ними её собственные пальцы выглядели в ладони Агнара как-то уж совсем по-детски – коротенькие и пухлые. Хекла чувствовала себя девчонкой-несмышлёнышем, которая непонятно как оказалась в машине с почти двадцатилетним парнем. Прильнув к ней, Агнар начал её целовать, в то время как она пыталась думать о чём-нибудь другом.
Улёгшись в тот вечер в постель, Хекла испытывала угрызения совести. Она много уже чем занималась с Агнаром и наобещала ему с три короба, хотя уверенности, что выполнит обещания у неё не было. Не то чтобы он сделал что-то не так… Просто с каждым его сообщением и взглядом в её глаза она чувствовала, что уже не питает к нему прежнего интереса. Чем больше он к ней лип, тем меньше ей хотелось с ним встречаться.
Он даже уже не казался Хекле привлекательным. Честно говоря, особо привлекательным она Агнара никогда и не находила… Ну может, только в самом начале. И вероятно, потому, что он был первым парнем, обратившим на неё внимание, а во внимании она тогда нуждалась.
Они познакомились однажды вечером в Акранесе, где Хекла оказалась со своими подругами Тинной и Дисой. Девчонки были в восторге от перспективы покататься по городу с ребятами постарше. Они дошли до самого конца улицы, чтобы скрыться от всевидящего ока родителей. Когда небольшой синий автомобиль притормозил у тротуара, они, недолго думая, залезли в него и все втроём плюхнулись на заднее сиденье.
Вышло так, что Агнар сидел бок о бок с Хеклой: высокий и худой, с прыщиками на лице и слишком большим количеством геля на волосах. Их плечи соприкасались каждый раз, когда водитель делал резкий поворот, а потом до упора выжимал газ, стоило им выехать за черту города. Кто-то закурил, и машина наполнилась дымом, а потом ледяным воздухом, когда они опустили окна, чтобы проветрить салон. На обратном пути Агнар, несмотря на подколки и смешки своих приятелей, попросил у Хеклы ее ник в мессенджере. На другой день её ожидало послание от Агнара, и в течение следующих двух недель их общение становилось всё более откровенным. Хекла рассказала Агнару многое из того, о чём никогда раньше не говорила вслух: о маме, о школе, о буллинге и о своей озлобленности. В ответ Агнар произносил только правильные вещи – он понимал её и был готов выслушать. Наконец-то появился кто-то, прочувствовавший Хеклу и желавший некоего продолжения.
Подобные ощущения были для неё в новинку. Тинна и Диса стали её первыми подружками, и Хекла до сих пор не понимала, как такое случилось. В школе в Боргарнесе её никто не замечал, да и родную мать она интересовала постольку поскольку. Время от времени Марианна спрашивала у Хеклы, как дела, но не успевала та начать отвечать, как взгляд матери перемещался куда-то в сторону. Желание Хеклы перейти в другую школу она восприняла как каприз, а когда та заикнулась о том, чтобы мать отпустила её жить к Сайюнн и Фаннару, Марианна просто вскипела от ярости. Будто Хекла была ей чем-то обязана.
Однажды мать в порыве гнева ударила её поварёшкой по голове и прошипела: Ты знаешь, скольким я ради тебя пожертвовала?
Тот день навсегда врезался в память Хеклы, потому что именно тогда она возненавидела свою мать. С тех пор она больше никогда не воспринимала её как маму, а только как Марианну.
Хекла встретилась с Агнаром снова, когда в следующий раз проводила выходные у Сайюнн и Фаннара. Агнар заехал за ней вместе со своим приятелем, поскольку тогда он сам ещё не сдал на права. Во время их первой встречи стояла темнота, поэтому Хекла не смогла толком его рассмотреть. Однако при дневном свете его бледная кожа и угри на лице были настолько явными, что Хекла испытала чуть ли не шок: в её воображении Агнар представлялся совсем иным. На фотографиях, что он присылал ей в приложении, его проблемы с кожей были незаметны, да и костлявые кисти рук не особенно бросались в глаза – теперь же они напоминали Хекле щупальца осьминога. Да и двигался он как-то несуразно – плечи зажаты, руки свисают как плети и раскачиваются взад-вперёд в такт ногам с бьющимися одно о другое коленями. Это оказался совсем не тот парень, что завладел её разумом в последние две недели.
Однако позабыла она о своих опасениях на удивление быстро. Агнару всего-то и требовалось, что делать ей комплименты и обходиться с ней так, будто она особенная. Ничего подобного с ней раньше не происходило. Так что на всё остальное Хекла просто закрывала глаза: она слушала красивые слова Агнара, а на его внешность старалась не обращать внимания. И только теперь она начала понимать, что никаких нежных чувств к нему никогда не испытывала. Агнар был важен Хекле лишь для поддержания её позитивного самоощущения, однако теперь необходимость в подобном отпала. И сейчас вопрос состоял только в том, как ей от него избавиться.
Семь месяцев
Рейкьявик всё такой же, каким я его помню: городишко, который возомнил себя мегаполисом. Большую часть года небо серое, а машины одна другой грязнее. Те, кто отваживаются высунуть нос на улицу, идут быстрым шагом, все в одинаковых утеплённых куртках с натянутыми на глаза капюшонами, – оно и понятно: на что тут любоваться, кроме серости да измороси под завывание ветра?
Как было бы хорошо, если бы не возникло необходимости перебираться сюда!
Ключи от квартиры у меня. В последние несколько месяцев я снимала угол под Рейкьявиком, так что ощущать себя собственником жилья весьма непривычно. Такое чувство, что я ещё слишком молода, чтобы владеть столькими квадратными метрами. Хотя не такие уж это и хоромы – всего-навсего маленькая, дешёвая квартирка в уродливой квадратной коробке, которой не помешал бы косметический ремонт. Позади дома большая площадка, обнесённая покосившимся забором, посередине которой поросшая травой песочница.
Квартира находится на третьем этаже. Когда я преодолеваю последний лестничный пролёт, сердце колотится с бешеной скоростью, ведь под мышкой я тащу девочку, которая совсем не пёрышко, а целая колода весом в десять килограммов.
Пока ищу ключи, я опускаю её на пол, где она и сидит не шелохнувшись в своём красном комбинезоне и таращится перед собой. Руки у неё свисают по бокам, как у куклы, а на лице привычное хмурое выражение: уголки рта опущены, будто она вот-вот заноет.
– Ну вот и наш новый дом, – говорю я, поворачивая ключ в замке. В последнее время я так часто делаю – попусту сотрясаю воздух, обращаясь и к ней, и к самой себе, хотя кто мне теперь ответит? Разве что давящая тишина.
Едва я открыла дверь, в нос мне ударил запах плесени, чего я совсем не ожидала. Занося девочку в квартиру, я оставляю мокрые следы на рассохшемся паркете. Однако не так уж всё и плохо: есть кухня, спальня, в которой нам придётся спать вместе, и гостиная. В гостиной – потрёпанный кожаный диван чёрного цвета, а в кухне – небольшой обеденный стол. Вот и весь интерьер. Разительный контраст с домом, в котором прошло моё детство: тут нет ни рояля в гостиной, ни камина, где потрескивали бы дрова, наполняя вечера уютом. Единственные звуки в квартире – это приглушённые голоса соседей, доносящиеся из-за плохо изолированной стенки, и гул машин с улицы под окном кухни.
У меня ноют плечи и спина, поэтому я вновь сажаю девочку на пол. Она озирается по сторонам, фиксируя своими серыми глазами обстановку нашего нового жилища. Она всё такая же крупная, как и когда родилась. Гораздо крупнее своих сверстников. Через несколько дней после рождения у неё на лице начали вскакивать прыщики. Акушерки говорили, что это нормально, но меня чуть ли не выворачивало наизнанку, когда мне приходилось их касаться. Теперь, слава богу, кожа у неё очистилась, но она по-прежнему не такая, как другие дети. Выражение лица у неё какое-то взрослое. Она ничего не лепечет, не агукает и не улыбается. Зато она умеет надрываться, когда ей что-нибудь не нравится. Ревёт она без слёз, но успокоить её нет никакой возможности. Остаётся только дожидаться, пока она сама не соизволит замолчать. А в перерывах между истериками сидит и пялится в пустоту, от чего я ощущаю себя законченной неудачницей. Конечно, она всего лишь ребёнок, каждый раз напоминаю я себе, но избавиться от чувства, что она с меня не спускает глаз и осуждает, я не могу.
Опустившись на диван, я закуриваю – воздух тут всё равно хуже некуда. Серый дым поднимается к потолку, и я решаю, что эта сигарета последняя. Курить мне теперь в любом случае больше не с кем. Все мои друзья сгинули. Как и мои родители. С тех пор как я переехала, никто мной даже не поинтересовался. Да и плевать. Они всего лишь кучка лузеров без будущего. Я не такая, как они.
Сделав последнюю затяжку, я открываю окно и выбрасываю окурок на улицу, наблюдая за тем, как он оставляет едва заметный след на снегу. Я не знаю ни этих улиц, ни этих домов – они мне совершенно не известны. И вообще, я впервые оказалась в этом районе, только когда приходила посмотреть квартиру. Однако подобная неизвестность меня вполне устраивает – она означает, что и меня здесь никто не узнает. А пока это так, я в безопасности.
Пока это так, мне нечего бояться.
Понедельник
Сайюнн не выносила людей, которые полагали, что возможность родить ребёнка – это нечто самой собой разумеющееся. Вероятно, именно поэтому ей никогда не нравилась Марианна. Сайюнн поднялась, выбросила остатки овсяной каши в мусор и сунула тарелку в посудомоечную машину.
Кофемашина перемалывала зёрна со своим обычным урчанием. Чашка наполнилась чёрной жидкостью, и снова воцарилась полная тишина. Волосы Сайюнн были ещё слегка влажными после душа, а благодаря утренней зарядке по телу расплывалась приятная нега. Однако её мысли вернулись к Марианне, не позволяя ей наслаждаться утренними часами как обычно. Ей вспомнились беспардонные манеры Марианны и её постоянное стремление вызвать у окружающих сочувствие. Временами Сайюнн хотелось прикрикнуть на неё, чтобы она не забывала, что мир не вращается вокруг неё. И это Сайюнн, которая искренне жалела её в день их знакомства! Снова присев у кухонного стола, Сайюнн уставилась в окно вместо того, чтобы открыть газету, что держала в руке.
День их знакомства с Марианной определили два судьбоносных телефонных звонка. Первый был из больницы, где ей сообщили, что и третья попытка ЭКО провалилась. Сайюнн даже не поверила своим ушам и, истерично хихикая, сказала, что это, видимо, какая-то ошибка. Дескать, результаты следует перепроверить. Может, их перепутали с другой пациенткой? Не зря же она чувствует в животе какие-то необычные шевеления: будто внутри неё летают, как по воздуху, крошечные мыльные пузыри. Не зря же она шептала «Здравствуй, малыш!», когда накануне гладила себя по животу. И она могла поклясться, что изнутри кто-то поприветствовал её в ответ, слегка пнув маленькой ножкой или помахав ручкой, ну или что там делают младенцы в утробе матери.
В конце концов Фаннар забрал у неё телефон и обнял. Он прижимал её к себе, а она даже не сразу заметила, что плачет. Неужели она действительно накричала на вежливого доктора на том конце провода? Она, которая никогда не выходила из себя в общении с другими людьми. И отец её говаривал, что в венах Сайюнн кровь не течёт. Жива ли она вообще? Ей казалось, что нет. По крайней мере в те мгновения, что она рыдала в объятиях Фаннара, а мыльные пузырики в её животе лопались один за другим: хлоп, хлоп, хлоп. Прощай, малыш. Прощай тот, кого не было.
Таким был первый телефонный звонок. Второй оказался гораздо позитивнее. Звонили из отдела опеки: у них оказался ребёнок, нуждавшийся в попечителях. Готовы ли они с Фаннаром взять его на воспитание? Никакой эйфории Сайюнн, конечно, не испытала, но у неё затеплилась надежда. Фаннар был настроен скептически, да и сама она задавалась вопросом, насколько велики её шансы справиться с подобной миссией. Однако просматривая онлайн-форумы, где беременные женщины жаловались на боли, усталость, кислотную отрыжку и бессонницу, Сайюнн пришла к выводу, что она сильнее их. Поэтому она согласилась, ребёнка передали им, и она ни секунды не жалела о своём решении.
Хекла. С её непослушными тёмными волосами, застенчивой улыбкой и странными вопросами. Сайюнн понимала, что девочка особенная, немного отличающаяся от других детей: несколько отрешённая и более позднего развития, что, вероятно являлось последствием воспитания, о котором Сайюнн даже не хотелось думать. Она верила, что появление в их доме Хеклы – это не случайность, а скорее Божий дар, вознаграждение за ребёнка, которого она так и не смогла родить сама. Поэтому Сайюнн испытала тяжёлый удар, когда полгода спустя раздался телефонный звонок и ей сообщили, что мать Хеклы готова забрать девочку обратно. Сайюнн плакала даже горше, чем после трёх роковых звонков из больницы, ведь на этот раз речь шла не о каком-то воображаемом существе – плоде её фантазии, а о самом настоящем ребёнке из плоти и крови, о Хекле, которую она обнимала, рядом с которой она могла прилечь, когда та спала, которую она держала за руку на бессчётных игровых площадках, которую она сотни раз целовала в ссадины и шишки и слёзы которой она вытирала и того чаще.
К счастью, Марианна согласилась на то, чтобы девочка проводила каждый второй уикенд у них с Фаннаром, – всё-таки лучше, чем ничего. Супруги брали Хеклу с собой в отпуск, а на Пасху приглашали к себе в летний дом, однако теперь расставаться с ней после каждой встречи стало ещё тяжелее. Сайюнн изо всех сил старалась поддерживать добрые отношения с Марианной в надежде, что однажды та признает, что лучше Хекле всё-таки живётся у них. Но судя по всему, Марианну это не заботило. Сайюнн предпринимала многократные попытки убедить её, по-дружески, конечно, поскольку прекрасно понимала, что рискует навсегда потерять Хеклу, стóит только Марианне отказаться от их поддержки. Однако сколько бы Сайюнн ни увещевала и сколько бы Хекла ни просила, Марианна пропускала их слова мимо ушей.
Услышав шаги в прихожей, Сайюнн допила кофе и отставила чашку. Её ждал долгий рабочий день в стоматологическом кабинете, но сначала ей предстояло собрать ланч-боксы, приготовить одежду и сделать завтрак на двоих. Она не могла сдержать улыбки. Бергюру уже исполнилось семь лет, а в их семью он попал, будучи шестимесячным малышом. Ещё несколько месяцев спустя стало ясно, что он останется у них навсегда. Наконец-то. Сайюнн потребовалась не неделя и не две, чтобы осознать этот факт, и она ходила натянутая, как струна, пока ей в конечном итоге не вручили документы об усыновлении. В отличие от Марианны, мать Бергюра поняла, что мальчику будет лучше у приёмных родителей, и подписала необходимые бумаги. Марианна же упорствовала, игнорируя желания Хеклы и тот факт, что Сайюнн и Фаннар могут предложить её дочери гораздо больше, чем она сама. Казалось, что Марианна даже не особенно любит Хеклу – свою собственную дочь. И в чём Сайюнн была уверена, так это в том, что она вообще не заслуживает Хеклы.
* * *
Вскрытие должно было начаться в девять. Эльма, Сайвар и Хёрдюр вошли в угловую постройку, что являлась частью Национальной клиники, хотя со стороны казалась самым обычным жилым домом. Никаких вывесок на здании не было, так что вряд ли многие могли догадываться, что в его цокольном этаже, в специально спроектированных холодильных камерах рядами лежат трупы. Большинство людей и не подозревало, что там трупы вскрывают и извлекают из них внутренние органы, которые кладут на стальные подносы.
Эльме уже приходилось присутствовать на вскрытиях, так что она довольно хорошо себе представляла, что эта процедура подразумевает. Однако, как только патологоанатом приступил к работе, она осознала, что никогда раньше не становилась свидетельницей вскрытия трупа в схожей стадии разложения. Пока специалист методично исследовал одежду, Эльма глядела на череп, который в свете лабораторных ламп выглядел иначе, чем в пещере. Теперь он казался более реальным, но в то же время и более сюрреалистическим. Эльма всегда находила невероятным, что под кожей каждый человек выглядит вот так, хотя внешне все люди разные. Как бы люди ни мыслили, какие бы чувства ни испытывали, каким бы темпераментом ни обладали, в конечном счёте они все – лишь плоть и кости, которые неминуемо разложатся, превратятся в прах и исчезнут.
По мере того, как патологоанатом с превеликой осторожностью разрезал одежду на трупе, обнажая плоть, Эльма почувствовала, что у неё выворачивает желудок. Кожа мёртвого тела являла собой палитру светло-коричневых и серых пятен. Врач объяснил, что следует действовать крайне аккуратно, поскольку кожа сгнила настолько, что одно неверное движение, и она просто разойдётся. На его касания кожа реагировала так, будто она вовсе и не кожа, а мягкий сыр или каша.
– Нам повезло, что условия в пещере были именно такими: лето выдалось дождливым, и солнечные лучи в пещеру практически не проникали, так что температура там оставалась стабильно низкой, – говорил патологоанатом, помещая одежду в полиэтиленовый пакет и откладывая его в сторону.
– А разве влажность не должна была ускорить разложение? – поинтересовался Сайвар.
– Хороший вопрос, – сказал врач, оживляясь. – Да, обычно влажность способствует более быстрому распаду тканей, однако в определённых условиях в тканях может сформироваться особое вещество, которое называют жировоск. Происходящая при этом химическая реакция не позволяет бактериям и насекомым питаться тканями. В условиях стоячей воды или болота, например, обычно так и случается.
– Но ведь труп находился в пещере, – заметил Сайвар.
– Вот именно, – улыбнулся специалист. – Подобная реакция может произойти и в тесных, сырых пещерах, где воздух неподвижен. Влажный и глинистый пол пещеры порос мхом, в который погрузилось тело, и кожа, можно сказать, спаялась с глиной.
Отдельные фрагменты ткани уже и кожей-то назвать было нельзя. Там, где когда-то тянулись вены и артерии, по которым бежала кровь, теперь оставались лишь прожилки цвета ржавчины. Следя за происходящим, Эльма старалась дышать ровно – ей совсем не хотелось, чтобы её стошнило, как Сайвара днём ранее.
– Однако этот процесс не затрагивает всё тело, – продолжал врач. – Менее защищённые части – такие как кисти рук и лицо, – редуцируются настолько, что мы не наблюдаем ничего, кроме оголённых костей. Правда, пока частично просматриваются сухожилия и связки, поскольку они сгнивают несколько медленнее. Мозг и глаза, естественно, разложились без остатка. А вот на брюшной полости, как вы видите, плоть сохранилась значительно лучше. Помимо того, мягкие ткани сохранились и на черепе, жилах и так далее – однако в основном на затылочной части головы и на других участках, где тело соприкасалось с землёй.
– Есть ли шанс заметить телесные повреждения? – спросила Эльма, отводя глаза от останков Марианны.
– Это мы и попробуем сделать, – кивнул патологоанатом. – Взгляните, например, сюда: невооружённым глазом видны тёмные пятна на коже в области живота и груди – возможно, это последствия пинков или ударов тупым предметом. – Рукой в перчатке он указал на грудь трупа, а затем взял фотоаппарат и сделал несколько снимков. – Повреждение черепа настолько незначительное, что я сомневаюсь, что именно оно и явилось причиной смерти. Смерть, более вероятно, наступила от потери крови в результате побоев. Повреждён лоб, так что тот, кто нанёс удар, либо стоял над Марианной, либо был ниже её ростом.
– А откуда такие выводы? – вмешался Хёрдюр.
– Ну потому что если бы нападавший был выше Марианны, то и череп был бы повреждён на более высоком участке. Это если предположить, что по голове её ударили тупым предметом. Однако, если Марианна в тот момент лежала на земле, определить рост человека, совершившего нападение, не представляется возможным. Эта гипотеза соотносится и с тем, как выглядят остальные повреждения.
– Но если её избивали, почему потеря крови была настолько обильной? – спросил Хёрдюр. – Разве не о внутреннем кровоизлиянии шла бы тогда речь? Если, конечно, не применялось режущее оружие.
– Ну, по голове её ударили тупым предметом – каким конкретно, я сказать затрудняюсь, – ответил врач. – Я не могу определить, из какого участка на теле вытекло больше всего крови. Внутреннее кровоизлияние имело место, но была и значительная потеря крови. – Сдвинув брови, он посмотрел на труп, а затем придвинул к себе стальной столик на колёсах и несколько мгновений созерцал разложенные на нём разнообразные скальпели.
– Вы полагаете, что смерть наступила в другом месте, а труп перенесли в пещеру? – спросила Эльма.
– Да, я полагаю именно так. Насколько я понимаю, там, где её нашли, крови обнаружилось незначительное количество, так что это самый логичный вывод.
– Её забили насмерть? – задал очередной вопрос Хёрдюр.
Патологоанатом отложил фотоаппарат и перевёл взгляд на стоящую перед ним троицу:
– Вероятнее всего, – кивнул он. – Безусловно, тело находится уже в такой стадии разложения, что утверждать на сто процентов, что смерть наступила в результате побоев, сложно, однако учитывая гематомы и повреждение черепа, я бы сказал, что так оно и случилось. Однако я по-прежнему не уверен, что стало точной причиной смерти. Это станет яснее после того, как мы исследуем внутренние органы, – они часто свидетельствуют о характере нанесённых ран.
Вооружившись скальпелем, он улыбнулся полицейским обнадёживающей улыбкой и приступил к работе.
– Для полной уверенности я сравню зубы с рентгеновскими снимками зубов Марианны Торсдоттир, однако полагаю, что с большой долей вероятности можно утверждать, что это именно она, – сообщил патологоанатом спустя пару часов.
Они стояли перед дверью в лабораторию, так что витавший в воздухе запах был более сносным, и перед глазами не было препарированного трупа, но Эльму всё ещё мутило.
В дыхательном горле у Марианны обнаружились следы крови, и хотя кожа на лице не сохранилась, врач почти не сомневался, что ей нанесли в него прямой удар, сломав нос, что и стало основной причиной кровопотери. Кровь заполонила гортань, вызвав проблемы с дыханием. И всё же врач не мог с достоверностью установить, что конкретно привело к смерти: потеря крови, внутреннее кровоизлияние или удушье. Однако практически не подлежало сомнению, что Марианна была жесточайше избита и в результате побоев скончалась за относительно короткое время.
– Хорошо, будем на связи. – Хёрдюр уже поднялся до середины лестницы.
– Ещё один вопрос, – сказала Эльма. – У вас нет каких-либо предположений насчёт того, почему преступник не предпринял меры для того, чтобы спрятать тело? В мусорный мешок, например?
Патологоанатом пожал плечами:
– Ну, тут я не могу сказать. Однако если труп поместить в плотный полиэтиленовый мешок, то всё сохранится гораздо лучше: и волосы, и физиологические жидкости, и ДНК. Возможно, тот, кто оставил её в пещере, понадеялся на природу, которая со временем уничтожит все улики. Вполне логичное решение. Однако у меня большие сомнения, что преступник предвидел химическую реакцию, обусловленную микроклиматом в пещере.
– А её могли перенести в пещеру в мешке?
– Теоретически да, но утверждать этого я бы не стал.
Эльма кивнула. Она размышляла по поводу того, насколько было бы реально пронести труп через лавовое поле в то время года и остаться незамеченным, ведь в начале мая солнце садится чуть ли не в полночь, и вряд ли бы кто отважился разгуливать по каменистой пустоши в поисках подходящего потайного места, да ещё и с ношей в виде покойника. Единственная гипотеза состояла в том, что спрятавший тело прекрасно ориентировался в той местности и, вероятно, заранее знал о пещере. А ещё Эльма была почти уверена, что перенести тело Марианны в пещеру было возможным при условии, что действовали двое.
– Я вышлю вам снимки и предварительное заключение в течение дня, – сказал патологоанатом, прощаясь.
Оказавшись на улице, Эльма с удовольствием набрала полные лёгкие студёного воздуха, и ей сразу же стало легче. Она так и не научилась бесстрастно наблюдать за вскрытием трупов. А уж как можно профессионально заниматься исследованием бренных останков, было вообще выше её понимания. Однако человек, видимо, ко всему привыкает: патологоанатом работал сосредоточенно и невозмутимо, без единого намёка на то, что труп вызывает у него хоть какую-то эмоциональную реакцию. А вот побледневшие лица Сайвара и Хёрдюра свидетельствовали о том, что они с Эльмой в одной лодке. После того как они сели в машину, прошло некоторое время, прежде чем Сайвар наконец нарушил тишину:
– Нам, видимо, стоит перекусить?
– Я, честно говоря, сейчас на еду и смотреть-то не смогу, – покачал головой Хёрдюр, но всё же согласился остановиться на заправке, где продавали сэндвичи.
Проглотив кусочек шоколада и запив его газировкой, Эльма почувствовала, как потихоньку возрождается к жизни, однако съесть чего-то ещё она не могла.
– Нам придётся вновь пройтись по всем деталям, – сказала она, когда они двинулись дальше по дороге в Акранес. – Это дело предстаёт теперь совсем в ином свете, чем весной.
– Ну, весной никто ничего подобного не подозревал – поэтому теперь нам это и кажется таким невероятным. – Сайвар скомкал обёртку из-под сэндвича с креветками. – Я о том, что Марианна оставила дочери записку, в которой будто бы с ней прощалась. Учитывая содержание записки, мы решили, что она села за руль и по доброй воле поехала в Бифрёст, – всё указывало на то, что Марианна собралась свести счёты с жизнью.
– Знаю, – кивнула Эльма. – Поиски усложнялись тем, что машину обнаружили в Бифрёсте возле остановки, где останавливаются в том числе и междугородние автобусы, а это значит, что теоретически Марианна могла отправиться в любую точку страны. Правда, ни один водитель автобуса не смог её вспомнить. Но поскольку собаки никакого следа поблизости от машины не взяли, эта гипотеза имела право на существование.
– А ещё её мобильник, – напомнил Сайвар.
– Мобильник? – взглянула на него Эльма.
– Мы отследили его перемещения и выяснили, что в последний раз он передавал сигнал из Акранеса. Поэтому сперва мы и сосредоточили поиски именно там. Но, конечно, когда её машина вдруг возникла в Бифрёсте, фокус внимания сместился. Всё происходило несколько сумбурно.
