Ю. Н. Рерих
По тропам Срединной Азии
Базарная площадь в Кашгаре
Между тем толпа на базарных улицах прибывает. Здесь и киргизские кочевники, прибывшие из-за границы, и андижанские негоцианты в разноцветных полосатых халатах, и китайцы в темных робах, и городские торговцы в длинных темно-голубых чапанах. В базарные дни толпа бывает настолько плотной, что невозможно проехать верхом, а воздух оглашается беспрерывными криками и свистом кнутов.
Кашгар небогат памятниками старины. Немногочисленные места и ступы посещались и описывались сэром Аурелом Стейном и немецкой экспедицией доктора Лекока.
15 февраля мы нанесли официальный визит местному таоиню, веселому толстяку, который проявил неподдельный интерес к нашим затруднениям в Хотане. Несмотря на предложение британского консула, оружие нам не вернули, а оставили его опечатанным в ящике и… передали под нашу опеку.
Разрешение на раскопки и занятие живописью правитель так и не дал, однако таоинь намекнул, что мы можем продолжать работу и лишь в случае требования местных властей должны будем приостановить ее. Наши паспорта оказались правильными, и мистер Тао, министр иностранных дел таоиня, в дополнительном письме рекомендовал нас местным властям в северной части маршрута.
19 февраля пришел долгожданный ответ от генерал-губернатора. Его превосходительство выразил искреннее желание познакомиться с нами лично и сердечно приглашал к себе в столицу. Однако о каких-либо возможностях продолжения художественной и научной работы экспедиции даже не упоминалось. Несмотря на все наши усилия, караван сформировать не удалось из-за нехватки вьючных лошадей. Оставалось нанять несколько китайских двухколесных повозок, в которые впрягают четырех лошадей: трех в ряд и одну впереди, что обычно требует большого количества животных. Путь от Кашгара до Урумчи такая колесница одолевает примерно за семьдесят четыре дня, преодолевая в день от восемнадцати до двадцати миль. Кашгарцы взялись доставить наши грузы в Кучу, а там мы должны были нанять повозки до Урумчи. Кроме того, следовало обменять индийские рупии на урумчинские ланы, или лианги, курс которых составлял одну треть кашгарских cap, так как в оазисах, или пей-лу, на северном пути имеют хождение только урумчинские ланы. При обмене надо следить, чтобы вам не подсунули фальшивок. Иногда деньги так потрепаны, что местные менялы наклеивают на них кусочки от новых купюр, невзирая на номера серий.
После Кашгара пришлось оставить Цая, который не бросал курить опиум и так ослаб, что едва держался на ногах. Мы дали переводчику денег на оплату повозки, если он решит вернуться в свою родную китайскую провинцию Сычуань, и распрощались с ним. Оставлять его в экспедиции не имело смысла, так как он постоянно ссорился со всеми и не мог держать себя в руках. Нам удалось нанять десять вьючных пони, принадлежавших двум ладакцам, для доставки лагерного снаряжения из Кашгара в Карашар – крупный центр по продаже лошадей, где мы надеялись нанять новых караванных лошадей или мулов. Персонал экспедиции теперь состоял из представителей различных национальностей: одного оренбургского казака, одного монгола, одного балта, одного китайца, четырех ладакцев и трех тюрок, один из которых оказался исключительно добросовестным работником и сопровождал экспедицию до границ Сибири.
26 февраля вся европейская колония Кашгара собралась на проводы экспедиции. Наши повозки уже отбыли ранним утром, охраняемые тремя вооруженными всадниками из местного гарнизона, которые сопровождали нас до следующего военного городка – Файзабада.
V. Великий северный путь в Урумчи
Великий северный путь в Синьцзян часто описывался путешественниками. В два легких перехода мы достигли Файзабада – маленького городка с китайским управлением и небольшим военным гарнизоном. Путь был однообразен: повсюду песок, покрытый соляной коркой, песчаные дюны, заросли, кое-где ивовые рощи и пыльные грязные деревушки. Файзабад – последнее крупное поселение Кашгарского оазиса, дальше простираются пески.
Расстояние от Файзабада до Марал-баши мы покрыли в четыре перехода. Путь пролегал через песчаную местность, местами покрытую зарослями, изобилующими дичью. Должно быть, в прошлом здесь шумели леса, а теперь заросли отступают к северу, медленно вытесняемые песками. Продвижению мешали многочисленные сухие пни и корни деревьев, полностью засыпанные песком. О них все время спотыкались лошади, а одна из наших повозок со снаряжением экспедиции едва не перевернулась, налетев с ходу на огромный ствол дерева, занесенный песком. В это время года часть Китайского Туркестана абсолютно пустынна, а высохшие стволы деревьев только усиливали впечатление полной заброшенности. Встречавшиеся на пути грязные деревушки и множество развалившихся лачуг ясно указывали на сокращение сельского населения.
3 марта мы вошли в большой оазис Марал-баши, связанный двумя важными путями с Кашгаром и Яркендом. Сам оазис небольшой, но хорошо орошается, имеет огромные запасы грунтовых вод и несколько озер. С юга к нему подходит Яркенд-дарья, а на северо-западе и севере поднимаются невысокие скалистые горные хребты – южные отроги внешнего Тянь-Шаня. Наши караванщики хотели задержаться в Марал-баши на сутки, но мы убедили их продолжить переход, а здесь лишь переночевали.
Следующая остановка была в Ак-тумшуке, или просто в Тумшуке. Покинув зеленую зону Марал-баши и Чарбаг-базара, маленькой деревушки в пятнадцати милях к северо-востоку от Марал-баши, мы вышли на широкую песчаную равнину, покрытую кустарником. Этот отрезок пути оказался довольно длинным, примерно в тридцать миль, и в деревню Тумшук мы пришли около одиннадцати часов вечера. Неподалеку от деревни находится китайская надпись, относящаяся ко времени покорения нового доминиона в 1877 г. На севере и юго-востоке Тумшука находятся развалины древних памятников, представляющие интерес. Раскопки в этом древнем районе производил известный французский востоковед профессор Поль Пелльо во время своей экспедиции в 1906–1908 гг.
От Тумшука нам пришлось сделать четыре длинных перехода, чтобы достигнуть Аксу. Дорога пролегала в основном по пескам, поросшим тамариском. Местами ее покрывал толстый слой лессовой пыли, прилипавшей к коже и разъедавшей глаза людей и животных. Оазис Аксу расположен у слияния двух больших рек – Тушкана и Кум-арык-дарьи. Весной и в начале лета реки, питающиеся тающими снегами ледников главной цепи Тянь-Шаня, несут массу воды, орошая обширную возделываемую зону.
Пещеры с остатками буддистских фресок в Таграк-донге
Мы разбили лагерь в мусульманской части города Аксу, в саду бывшего андижанского аксакала. Владелец умер несколько лет тому назад, и дом выглядел заброшенным. Местные власти разрешают останавливаться здесь лишь некоторым иностранным путешественникам. Назойливая толпа тунган, или китайских мусульман, пыталась проникнуть во двор, чтобы поглазеть на нас. В Аксу обосновалась большая колония тунган, и все путешественники единодушны в своих оценках их нахального поведения. Местные хулиганы избили одного из наших погонщиков, но были схвачены и отправлены в магистрат для наказания.
Погонщики требовали дать лошадям однодневную передышку. Мы согласились. Нам доставила удовольствие встреча с господином Пэном – симпатичным членом магистрата, нанесшим нам визит. Он хорошо говорил по-английски и горько сетовал на одинокую жизнь в Аксу. Пэн, испытывая беспокойство за будущее провинции, понимал необходимость обновления старой административной системы.
11 марта мы покинули Аксу и после утомительного перехода достигли небольшой деревушки Кара-кудук уже в полной темноте. Вьючные же лошади с лагерным снаряжением достигли деревушки только после полуночи. В два часа ночи мы забрались в палатки, а в семь утра надо было снова отправляться в путь.
Из Кара-кудука, или Кара-юлгуна, мы направились в Тограк-донг – пустынное местечко у подножия хребта. Весь день шли по обширной каменистой равнине, пересеченной невысокими песчаниковыми гребнями. Тограк-донг интересен несколькими пещерными храмами, вырубленными в песчаниковом утесе неподалеку от почтовой станции. Штукатурка, некогда покрывавшая стены и потолок кельи, и фрески были сбиты мусульманскими фанатиками. Некоторые пещеры осыпались. Возможно, что здесь когда-то была небольшая буддийская вихара. Как из большинства древних разрушенных монастырей и храмов, расположенных на южных склонах Тянь-Шаня, из пещер Тограк-донга открывается великолепный вид на суровую гряду гор, простирающихся в глубь пустыни.
В сторону Куштими, или Куштама, дорога проходила по горной пустынной местности. В Яка-арыке вдоль реки Музарт мы обратили внимание на возделанную землю. В это время года русло реки пересыхает, но летом Музарт несет большое количество воды, орошая большие оазисы Бай и Куча. Лагерь мы разбили в тограковой роще поблизости от лянгара, или почтовой станции, так как в местной гостинице обосновалась шайка профессиональных картежников – этого подлинного бедствия Синьцзяна. Все главные города с базарами на караванных путях изобилуют игорными домами, причем некоторые из них даже выпускают собственные деньги в виде маленьких бамбуковых палочек с указанием дома. Такая валюта принимается всюду и имеет определенный номинал. Компания картежников на постоялом дворе Куштими пополнилась группой кара-киргизских бандитов, известной своими разбойничьими нападениями на соседей. Китайский конвой из Аксу забаррикадировался в одной из комнат постоялого двора и отказался охранять нас ночью. Утром мы обнаружили, что наш конвой охранял преступника в кандалах, который во время перехода шел с нашими повозками. Мы были против этого, и тогда солдаты отправили его одного в Бай. К нашему удивлению, он добрался туда сам и сдался местным властям.
Путь из Куштими в Бай пролегал по левому берегу реки Музарт, занятому плантациями. Небольшой городок Бай с несколькими грязными и пыльными базарами был далеко не идеальным местом для стоянки, и нам пришлось переправиться на противоположный берег реки, где находилась почтовая станция.
В свое время в окрестностях Бая профессор Поль Пелльо обнаружил тохарские рукописи на кученском диалекте и нашел обрывки дорожных пропусков, которые были тщательно исследованы М. Сильвеном Леви, профессором санскрита в колледже Франции и в высшей школе Парижа.
Нашим следующим пунктом был Кизил-ортанг. К юго-востоку от Кизила находятся интересные мингойи, или пещерные храмы с фресками, датируемые V и VIII веками. Профессор П. Пелльо бывал в этих пещерах, а доктор Лекок подробно обследовал их во время своей экспедиции 1905 г.
Выйдя из Кизила, мы прошли каменистую пустыню, пересеченную голыми песчаниковыми хребтами, и прибыли в Кизил-карга, известный разрушенными храмами, расположенными к северу от дороги. Многие фрески в храмах уничтожили мусульмане, часть была вывезена немецкой экспедицией под руководством доктора Лекока. В 1916 г. пещеры пострадали от сильного землетрясения, которое и уничтожило оставшиеся фрески. К моменту нашего посещения пещерных храмов Кизил-карги здесь сохранились лишь незначительные фрагменты настенной живописи. На них был изображен Будда в позе медитации, лицо которого было изуродовано мусульманскими вандалами, фрагменты человеческих фигур с краткими наклонными надписями в центральноазиатском стиле, а также уйгурские цветочные орнаменты на дверных сводах. В этих пещерах в 1902–1903 гг. побывала японская экспедиция Кунта Отани. Возможно, что они являются современниками больших пещерных храмов на юго-востоке Кизил-ортанга.
Посещение пещер задержало экспедицию, и мы достигли Куча только к вечеру. Найти подходящее место для лагеря было не так-то просто, но нам помог какой-то незнакомец, владеющий многими языками, указав на летний дом с тенистым садом, принадлежавший богатому землевладельцу. В доме, однако, было слишком сыро, и мы раскинули палатки в просторном саду.
Оазис Куча и сам город с широкими аллеями из тополей и оживленными толпами местных жителей производили более благоприятное впечатление, чем другие районы оазиса Синьцзяна к югу от Небесных гор. Благодаря своему географическому положению Куча еще в древности стал важным экономическим и политическим центром. Он расположен в том самом месте, где из гор Тянь-Шаня вытекают реки Музарт и Куча, направляясь к Таримскому бассейну.
Кроме того, оазис Куча – самый важный торговый центр на караванном пути из Кашгара в Урумчи. Благодаря обилию ледниковых вод, питающих две реки, и множеству подземных ручьев, оазис является идеальным местом для занятия земледелием и крупным центром по выращиванию фруктов во всей провинции. С древних времен Куча известен как центр торговли китайцев с кочевниками высокогорных пастбищ Текес и Кунгес Центрального Тянь-Шаня и джунгарских степей. В настоящее время оазис ведет оживленную торговлю с калмыками, торгутами и олотами – племенами, обитающими в высокогорных долинах Тянь-Шаня и в степном районе вблизи Карашара. Куча соединен с Хотаном дорогой, проходящей по пустыне и ведущей к истокам реки Керья, благодаря чему тоже участвует в хотанской торговле.
Древности Куча уже изучались европейскими и японскими экспедициями: сначала русскими под руководством доктора Клеменца и Березовского по заданию Российской академии наук, затем японской, возглавляемой Кунте Отани, несколькими немецкими под руководством профессора А. Грюнведеля и доктора Лекока, двумя английскими экспедициями сэра Аурела Стейна и одной французской под руководством профессора Пелльо. Древние памятники культуры оазиса сосредоточены в трех местах: Кизиле, Кумтуре и Кирише. Чтобы более подробно изучить настенную живопись пещерных храмов, следует обратиться к монументальным трудам доктора Лекока, из которых видно, что стиль фресок разрушенных пещерных храмов оазиса Куча и Турфана (Кходжо, Туйока, Сангима, Базаклика и Чиккан-гола) представляют несколько художественных стилей:
1. Ранний стиль, обнаруживающий четко прослеживающееся влияние греко-буддийской или гандхарской школы Северо-Западной Индии.
2. «Стиль рыцарей с длинными мечами». По мнению доктора Лекока, первый и второй стили характерны для индо-скифского периода и тесно связаны между собой. Второй стиль, возможно, сформировался в период сильного иранского и западного влияния на этот район.
Следующие три стиля обнаруживают преобладающее влияние Востока, характерное для конца VIII столетия. Это период господства уйгуров, на чью культуру сильно повлияла дальневосточная цивилизация.
3. Древний тюркский стиль носит смешанный характер и отмечен сильным влиянием искусства Китая.
4 Новый тюркский, или собственно уйгурский, стиль, где китайские элементы ослаблены тенденциями местного искусства.
5. Пятый стиль, названный доктором Лекоком тибетским, встречается только в Турфане и имеет позднее происхождение. Изучение ламаистского стиля актуально для истории тибетского изобразительного искусства и для определения его влияния за пределами этнографических границ Тибета. Китайские исторические анналы содержат массу сведений о передвижениях тибетских приграничных племен. Мы знаем о их союзе с могущественными хюнну – древнеазиатским племенем, занимавшим степи современной Монголии, и об их периодических набегах на китайскую территорию.
На протяжении VII и VIII веков тибетские орды всадников неоднократно переходили границы Западного Китая, Туркестана и Южной Монголии и даже завоевали тогдашнюю столицу Китая – Чаньань. В конце VII века Китай лишился Китайского Туркестана, а тибетские племена, объединившись с арабами, двигались по направлению к далекой долине Оксус. Мы слышали о тибетских военных правителях Хотанского оазиса и об их фортах на южном торговом пути Китайского Туркестана. Знаменитая военная экспедиция 747 г. под командованием китайского генерала Као Хсин-чи сдерживала тибетские военные силы в районе Гиндукуша. В 750 г. тибетцы захватили Тунь-хуан, где не так давно сэр Аурел Стейн и профессор Поль Пелльо прославили свои имена открытием древних рукописей. Турфанские фрагменты тибетских письмен, привезенные профессором Грюнведелем и доктором Лекоком, доктор Франке относит к VIII веку. Наличие в Турфане подобных фрагментов рукописей свидетельствует о тибетской экспансии и, вероятно, о захвате земель северных нагорий, чем и объясняется причина появления ламаистских фресок в разрушенных храмах Турфанского оазиса.
Три дня, проведенные нами в Куча, были заполнены посещениями и переговорами с владельцами повозок. Местные жители рассказали нам, что старинные вещи и рукописи встречаются теперь редко и единственное место, откуда еще продолжают поступать находки, – это район Лоб, к западу от озера Лоб-нор. За несколько недель до нашего прибытия в Куча какой-то торговец привез в раскрашенном деревянном сундучке свертки рукописей, а также монеты и разные древние вещицы. Мы очень заинтересовались этой коллекцией, но найти торговца так и не удалось.
Местный представитель американской фирмы братьев Бреннер в Тьеннцине очень помог нам в покупке повозок для багажа. Новые повозки должны были везти снаряжение экспедиции в Урумчи. Мы также купили трех лошадей: одну верховую и двух вьючных в дополнение к нашим 10 лошадям, принадлежащим двум ладакцам.
Быстро приближалась весна, в садах зазеленела молодая трава. Становилось все теплее, и надо было попасть в Урумчи прежде, чем начнется паводок.
20 марта мы вышли из Куча, рассчитывая за день дойти до небольшой деревушки Яка-арык, расположенной на самом востоке оазиса Куча. Вскоре после того, как позади остался город и его окрестности, дорога пересекла каменистую равнину, полого спускающуюся к пустыне, расположенной южнее. Небо внезапно затянулось тучами, и сильный северо-западный ветер поднял в воздух клубы песчаной пыли. В период ранней весны песчаные бури здесь не редкость, а ветры являются предвестниками скорой смены температур.
На ночь мы расположились в саду на окраине Яка-арыка. К востоку от оазиса обширные каменистые пространства были окутаны пылевой завесой, оставленной пронесшейся здесь бурей. Ночью она бушевала в близлежащей пустыне, грозно сотрясая наши палатки.
Следующим был переход в крошечную деревушку Янги-абад, сады которой произрастали на глинистой почве степей. Дорога тянулась по голой каменистой пустыне, кое-где пересеченной узкими полосами лесса, покрытого скудным кустарником и оголенными участками глины. На севере возвышались горные хребты – самые южные отроги великого Тянь-Шаня.
Следующий этап пути привел нас в Бугур-базар. До самого оазиса Бугур дорога проходила по каменистой, глинистой местности. В Бугур-базар мы въехали по пыльным переулкам, вдоль которых тянулись бесконечные кирпичные стены, огораживающие поля и сады.
На следующий день после долгого, пятидесятимильного перехода мы оказались в небольшом оазисе Чадир, к востоку от Янги-гисара. Большую часть дня шли по пескам, поросшим зарослями кустарника, и только поздним вечером разбили лагерь.
Из Чадира экспедиция двигалась по торговому пути с остановками в Чарчи и Тиме. Мы ехали главным образом по пескам, покрытым скудным кустарником и кое-где перемежавшимся участками каменистой пустыни. На севере все лучше просматривались горы, распростершие свои морщинистые отроги в глубь пустынной равнины. В пути между Чарчи и Тимой мы повстречали интересного молодого тюрка, который оказался лекарем, придерживающимся древних шаманистских традиций, сохранившихся среди фанатичного мусульманского населения. Таких людей в народе называют «бакша», или «учитель». Молодой человек ехал верхом на лошади и, ритмично ударяя в большой барабан, иногда напевал заклинания по-тюркски.
26 марта мы прошли вдоль северной окраины оазиса Корла и свернули на северо-восток по течению Конче-дарьи. Тропа пролегала по равнине, усеянной разноцветной галькой, и постепенно поднималась к горам. Здесь мы встретили первых торгутов. Из-за невысокого отрога неожиданно показались три всадника, которые быстро приближались к нам. Все они были одеты в синие халаты, у двоих на голове красовались черные платки. Сидя на великолепных лошадях, они внимательно рассматривали наш караван. Они приветствовали нас словами «Та саин банти», и мы выразили желание посетить резиденцию их правителя. «Дза, дза, дза», – кивнули одобрительно всадники и мгновенно исчезли, подняв тучи пыли. У монгольских кочевников хороший наездник всегда пришпоривает лошадь, чтобы продемонстрировать ее ход.
Вскоре тропа вошла в узкое ущелье, у входа в которое стояла китайская застава, и нам пришлось предъявить пропуска для дальнейшего путешествия в Карашар. По некоторой причине торгутский район находился под тщательным наблюдением китайцев.
Экспедиция стала лагерем на берегу реки, неподалеку от рощи. Воздух здесь был удивительно прохладным и чистым, и мы отдохнули от пыльной пустыни. Ранним утром сняли лагерь и направились к Карашару, до которого отсюда оставалось двадцать миль. Недалеко от стоянки река Конче-дарья поворачивает на восток, а за низким холмом начинается спуск в бассейн озера Баграш. Весь этот отрезок пути мы шли по песчаному тракту, поросшему тамариском. Нас сопровождали два торгутских всадника, направлявшиеся в горное селение, к северу от дороги. Оба были безнадежно пьяны, но, несмотря на это, продолжали тянуть спиртное из бурдюка, сделанного из желудка овцы. Пьянство – подлинный бич торгутов Карашара и ведет к ухудшению жизни племени.
Из достопримечательностей на этом отрезке пути в Карашар можно отметить развалины у деревни Шорчук, исследованные немецкой и английской экспедициями. После пятичасового перехода мы достигли Карашар-дарьи. Дожидаясь парома, вместе с нами стояли несколько торговых караванов. Паромом управляли торгуты – грубоватые парни в шубах и с длинными косичками. В толпе мы заметили несколько киргизов из города Пржевальска на озере Иссык-Куль, которые пасли свои стада овец в горах к северу от Карашара.
За городскими воротами нас встретил представитель фирмы братьев Бреннер, который проводил нас в отведенный для отдыха дом с садом. Наш лагерь разместился недалеко от городского дворца регента ламы торгутов, удобно расположенного по дороге в Хотон-сумбул, в штаб-квартиру Тоин-ламы, являющегося ламой-регентом карашарских торгутов и одним из влиятельных лиц Синьцзяна.
Карашар со своим базаром в некоторой степени отличается от остальных базаров оазиса Китайского Туркестана. Очевидно, это происходит из-за множества торгутских кочевников, приезжающих в город из нагорных долин Тянь-Шаня и соседнего Баграш-Кола.
Промывка шерсти в Карашаре
В районе Карашара кочуют два калмыцких племени: торгуты и кхошуты. Торгуты занимают пространство у подножия гор и летние пастбища, или юлдузы, в самом сердце Тянь-Шаня. Зимой кочевники спускаются с высокогорных пастбищ и селятся в степи у подножия гор. Они подчиняются наследному хану, который живет в Хотон-сумбуле, а последние несколько лет Тоин ламе, дяде молодого хана. Кхошутские племена населяют район вокруг озера Баграш, к юго-востоку от Карашара и горные области вблизи Ушакталы, деревни, находящейся на пути Карашар – Турфан. Правят ими наследные князья. Оба племени разводят огромные стада лошадей, верблюдов и рогатого скота. Их лошади ценятся во всей Центральной Азии и в Китае. Карашарская лошадь – сильное животное, от ста двадцати до ста тридцати сантиметров в холке, с хорошо развитой грудной клеткой, мощной шеей, слегка изогнутым носом и стройными ногами. Это превосходное животное имеет быстрый ход, и в прежние времена таких лошадей регулярно поставляли в Пекин к императорскому двору в качестве дани от калмыцких племен. В китайской кавалерии в Синьцзяне много лошадей карашарской породы. Некоторые из них являются живыми потомками прототипов знаменитых глиняных статуэток, созданных скульпторами эпохи Тан и ныне украшающих стеклянные витрины наших музеев.
Мы собирались побывать в калмыцких селениях и в большом монастыре Балгантай-шара-суме, расположенных в горах у городка Хотон-сумбул, и уже оттуда через Сумунта-дабан идти в Урумчи. Становилось жарко, мы опасались чрезмерной духоты в Турфанской впадине и волновались за здоровье г-жи Рерих, которая всегда тяжело переносила зной. Еще находясь в Кашгаре, мы известили генерал-губернатора Урумчи о своем намерении, и местные власти заверили, что провинциальное правительство, конечно же, даст нам разрешение.
Когда прибыли в Карашар, местные власти, казалось, благоприятно отнеслись к нашему намерению посетить Хотон-сумбул. Пожилой таоинь Карашара был болен, однако его личный секретарь заверил от его имени, что никто не будет чинить нам препятствий и мы можем выступать в Хотон-сумбул немедленно. Он посоветовал нам обратиться к члену местного магистрата. Чиновник был в отъезде, и нас принял его секретарь. Выразив готовность всемерно содействовать экспедиции, он, однако, добавил, что в магистрате обеспокоены снежными заносами на перевалах. Было очевидно, что наш план идти в Хотон-сумбул и оттуда в Урумчи через горные перевалы был предметом обсуждения в яменях Карашара.
Мы вернулись в свой лагерь под впечатлением, что власти не имеют ничего против нашего посещения Хотон-сумбула и Урумчи. Из опыта наших предшественников было известно, что китайские власти не любят, когда в горах ведутся научные исследования, даже далеко от границы в безлюдной местности. Поздно вечером к нам неожиданно приехали начальник местной почты и секретарь магистрата. Сносно говоря по-английски, почтмейстер сообщил, что, к большому сожалению магистрата, у него имеется приказ из Урумчи, запрещающий нам идти через горы. Бесполезно было обсуждать с ними этот вопрос, и мы решили послать телеграмму генерал-губернатору, прося у него разрешения идти в Урумчи через Сумунта-дабан. Мы сообщили в магистрат о своем намерении отправиться на следующий день в Хотон-сумбул и ждать там ответа. Утром мы перенесли лагерь в Хотон-сумбул, зимнюю резиденцию торгутского правителя.
Хотон-сумбул разместился в степи к северо-западу от Карашара.
Накатанная повозками дорога привела нас в местность, густо заселенную кочевниками. Повсюду белели войлочные юрты, паслись большие табуны лошадей и стада рогатого скота. Хотон-сумбул – небольшой городок с белеными кирпичными домами, широкими чистыми улочками и базаром. Дворец ламы, выстроенный в европейском стиле, и ряд других построек полуевропейской архитектуры свидетельствовали о прогрессивных взглядах правителя
По прибытии во дворец нас провели в большую комнату, где стояли китайские столы и стулья из черного дерева и лежали медвежьи шкуры. Едва мы вошли, как комнату заполнили советники ламы в черных халатах и тут же начали задавать бесконечное количество вопросов, откуда мы пришли и куда направляемся. Чиновники разошлись только к вечеру, но их немедленно сменили седобородые старики и женщины с детьми. Все они курили сигареты и трубки. Трехлетний мальчик на руках у курящей матери держал сигарету и с явным удовольствием вдыхал дым, моргая глазами. Нас оставили в покое только поздним вечером, разрешив поставить палатки около дворца.
Утром экспедицию навестил личный секретарь правителя и сообщил, что правитель ждет нас во дворце. Мы встретились с Тоин ламой, как его называют жители Восточного Туркестана и Джунгарии, в комнате, обставленной по-европейски, с большим столом посередине. На камине красовались две банки консервов, поставленных в качестве украшения.
Тоин лама – интересная личность среди политиков Центральной Азии. Несколько лет назад его называли «сильным человеком торгутов», который взял в свои руки власть после смерти младшего брата, торгутского хана. С самого начала в его политике проявились националистические тенденции, и он сумел искоренить мощное китайское влияние при дворе последнего торгутского хана.
В 1920–1922 гг. Тоин лама, приступая к реорганизации войска, пригласил к себе русского инструктора, бывшего офицера царской армии, который обучил четыре эскадрона торгутской кавалерии. Китайцы следили за его деятельностью с опаской.
В 1924 г., во время беспорядков в Кашгаре, правительство Урумчи потребовало, чтобы Тоин лама послал свою кавалерию против Ма титая и поставил верблюдов китайским войскам. Однако Тоин лама категорически отказался посылать своих всадников, и с тех пор китайцы слегка усилили давление на его народ. В начале 1925 г. Тоин ламе было приказано отправить в Урумчи кавалерию для отражения наступления армии маршала Фэн Юй-сяна. Торгуты всегда были в составе военного резерва Синьцзяна, и власти не замедлили этим воспользоваться: русского инструктора арестовали во время его поездки в Урумчи и выслали из Синьцзяна, а командиром эскадронов назначили китайского офицера.
В тот раз регент подчинился требованиям китайцев и послал в столицу провинции три своих эскадрона. Два эскадрона были оставлены в Урумчи для охраны генерал-губернатора, а третий китайцы загнали в далекий Чарклык, лежащий на южном пути в Тунь-хуан, для наблюдения за тайной торгутской дорогой в Лхасу в Тибете. Спустя некоторое время эта дорога была закрыта, и генерал-губернатор запретил карашарским паломникам покидать родные селенья.
Во время нашего пребывания в Хотон-сумбуле Тоин лама ожидал новых военных действий от китайских властей. Мы получили от него приглашение посетить Урумчи и пожить некоторое время во дворце, подаренном ему генерал-губернатором.
Позднее в Урумчи мы услышали о том, что китайцы решили передать государственную печать, или тамгу, юному хану, тринадцатилетнему мальчику, и в этом случае Тоин лама вынужден был бы оставить свой пост и уйти в монастырь.
Последователи Тоин ламы считают его воплощением известного ламы Сэнчэна Дорджэчана, одного из просвещенных иерархов Шигацзе. Трагическая кончина этого почтенного ламы подробно описана японским путешественником Экайем Кавагучи. Он был арестован лхасскими властями по обвинению в содействии исследованиям известного индийского путешественника-тибетолога Бабу Сарат Чандра Даса. После длительного заключения ламу утопили в реке Конг-по в июне 1887 г. Рассказывают, что святой, будучи наставником Таши ламы, предсказал свою печальную участь в рисунках, выполненных на стенах его личных покоев.
Тибетское правительство распорядилось о том, что душа ламы не подлежит перевоплощению (это самое страшное наказание в Тибете), и тем не менее он воплотился в далеком Туркестане в семье хана карашарских торгутов. Сэнчэн Дорджэчан прорицал перед смертью, что родится снова в стране войлочных палаток и стад рогатого скота. И действительно, у новорожденного была замечена такая же слабая деформация колена, как и у покойного ламы. Весть о перевоплощении Сэнчэна вызвала негодование в Лхасе, и, когда мать привезла мальчика в столицу Тибета, чтобы посвятить в монахи, его не допустили в знаменитый монастырь.
