Юлия Анатольевна Нифонтова
Мама, это не та больница!
Приезжай в оттепель, чтоб не замёрзла в автобусе, но не затягивай до слякоти. Не пролезешь.
Целую тебя нежно-пренежно, моя Катёночка! Очень скучаю, хотя этого не следует делать. Твой Тём-Тёмыч.
Письмо № 6 /март 20… года/
Привет, К@тёночка!
Сижу, и не знаю что написать. Скучаю очень. А кроме этого писать нечего. Почти каждое утро просыпаюсь с депрессняком от того, что снился дом. Заменяю эти мысли какими-нибудь другими, чтоб эмоционалку стабилизировать, и врываюсь в очередной день.
Щас я переехал на Дом-1. Не знаю, хуже это или лучше. Работы побольше (в смысле уборки на дежурстве, например). Но зато до бани рядом. На этой неделе два раза дежурил банщиком. Получил сначала пакетик с носками, перчатками и ручками. Перчаткам рад безумно! Я просил две пары, но хоть одни и то – счастье! Те, с которыми приехал, погибли на первой же неделе. Один раз, правда, верхонки выпросил, но недолго радовался. Свистнули. Наверное, Шурале мимо проходил. Тут чё постираешь, повесишь сушиться – считай, пропало. Возьмут, как за здрасти, без всякой задней мысли.
Да… исчо нависла тут намедни надо мной грозовая туча, не масштабная, конеш-шно, но гЫвнистая – Малыш называется. Не обольщайся милым прозвищем, помни, что среди кровожадных крокодилов, гремучих змей и других гадов тоже есть свои малыши. Этот же – такое стихийное бедствие, как снег посреди лета или сель, грязекаменный поток. Приходит всегда не вовремя и некстати.
Раньше он к нам только раз в неделю наведывался. Приедет, бывало – наши все врассыпную, кто-куда (даже волы), лишь бы от него подальше зашкериться. Кого поймает – дюлей отвесит, и айда назад, домой. Мы тогда не знали, какое же это на самом деле было счастье! А теперь он здесь безвылазно живёт. Видать из дому попёрли. Дюлей, соответственно, мы теперь огребаем регулярно.
И вот что удивительно, Малыш ненавидит всех на свете теплокровных существ, но ко мне почему-то питает злость особую, лютую. Может, я напоминаю ему мальчика из средней школы, что когда-то надавал крохе пенделей, или это жгучая зависть к моей обворожительной внешности, незаурядному уму, идеальному телосложению и непобедимому обаянию? ))) Остаётся только гадать…
Но каждый раз, как только попадаю в поле зрения монстрика, его начинают раздирать неуместные раздражающие догадки по поводу моей персоны. Поэтому общение наш малютка начинает с неизменного вопроса: «Ты чё тут самый умный что ли?!» Я понятное дело – молчу, по причине хорошего воспитания и врождённой деликатности. Горечь осознания собственной неполноценности дитятя интенсивно вымещает на моей фигуре. К слову надо заметить, что малышовые кулачки размером и увесистостью напоминают гири. К сожалению, происходят со мной такие курьёзы довольно часто.
Зато днём Борменталь принёс посылку от тебя. Как я был рад!!! Только съедобное ничего не присылай, оно изымается. Письмо твоё перечитал уже надцать раз. Начинаю читать, и пИчалька проходит. Скоро уже полсрока, которые я отбыл в этом аду. Нифигассе! Может, вторая половина легче будет, хотя… не будет. Сижу вот, глажу лысину, вспоминаю волосы.
Начал собирать перлы местного фольклора. Например: «хватит жрать в три каски, и так уже броня в пять пачек маргарина» или вот «кто мои педали отработал?» (т.е. тапки взял), ну и в таком духе.
Катёночка! Пиши почаще, например, два раза в неделю. А?! Если писать нечего – напиши хоть чё! Ведь два хороших настроения в неделю, это в два раза лучше, чем одно. А то реально состояние такое… что когда Борменталь на смену приехал, сказал, что у меня рожа сейчас в три раза хуже, чем когда он меня из города забирал. Ну, иногда я свой негатив заменяю мечтами о том, как вернусь домой, к тебе. Но любой заменитель требует постоянного повышения дозы, как наркотики.
Я вообще пишу… и уже не помню, что написал пять строчек выше. Я не готов был к этому. Что, оказывается, моя голова так сильно пострадала. Не замечал раньше.
Фонарик, который ты прислала – вещь просто незаменимая! Уже столько раз помог. Не знаю, как вообще без него в этом тёмном царстве раньше обходился. Вчера на гитару струны переставил, которые ты прислала. Может, даже удастся поиграть.
Сёдня, пока бегал на пробежке, вспоминал тебя и на дежурстве, когда дом убирал, тоже. Какая же ты у меня всё-таки умница и красавица. Так и хочется прижаться. Первые две недели такие мысли вызывали только чувство безысходности. Сразу начинал ненавидеть всё, что меня здесь окружает. Сейчас я тоже ненавижу, но как-то стабильно-ровно, а мысли о тебе отвлекают, поднимают настроение, помогают смириться…
Ты просила обязательно написать, как я себя чувствую? Дык вот, чувствую я себя отвратительно. Даже не принимая в расчёт все повылазившие от куда-то болячки. Ты же помнишь, как я всегда бравировал своим выносливым организмом…
Я хочу в психушку! Там милые добрые люди. Давеча разговаривал о том, что здесь происходит с человеком. Борменталь правильно заметил, что в ребе не столько излечиваются, сколько меняются. И я меняюсь, но, кажется, не в лучшую сторону. Даже не знаю, как тебе объяснить – ожесточаюсь что ли. Здесь жалеть нельзя никого, особенно самого себя. Если попёрла жалость к себе – всё, каюк.
Не жалеть себя – это правило № 1, особенно помогает в общении с такими отморозками, как наш «любимый» Малыш. Он давит на меня всё настырнее, заставляет всю свою домашнюю технику ремонтировать, вплоть до фена. На фига ему, спрашивается, фен? Вертолётную площадку на голове выравнивать штоле? Вчерась мне свою перегоревшую микроволновку притаранил. Но я из такой дополнительной работы сплошные плюсы выхватываю (сосредоточение, самосовершенствование), ежели, конечно, абстрагироваться, для какой омерзительной гадины всё это делается.
Щас вота тока закончилась, так называемая, соло-терапия. Полтора часа со всей дурнины всем хуралом «пели» богомерзкий шансон. Хор мартовских котиков нервно курит за углом. Непередаваемое эстетическое наслаждение!
И ещё раз о котиках. Вчера в стайки (к поросям) запустили кошек – крыс давить. Результат = 0! Зажравшиеся кошки недоумевали и смотрели на нас, как на идиотов: «Кушайте вы сами своих небритых грызунов!» Короче, здесь поможет только наша боевая подруга – Масяня. Главное, только чтобы ещё кто не попался под её горячую шотландскую лапу.
Сёдня воскресение, а значит, будет кино. Хоть какое-то разнообразие. Ну, ещё разбирать задание – тоже хорошо. Радостей очень мало. Для меня теперь самое большое счастье – это сон. Хоть не видеть всего этого кошмара. Ну не могу я к этому зверинцу приспособиться. И не смогу уже никогда. Да и ладно, как-нибудь просуществую.
Тут ещё нарки назят, прикалываются что письмо тебе пишу, орут квартетом из соседней комнаты: «Сними пилотку, командир!» Шурале пуще всех надрывается. Здесь ваще про всех влюблённых так говорят: пилотку надел. Ну, типа – дебил. Реально, я уже всё проклял, что попал сюда.
Извини за сёднешнее поганое настроение. Хотелось бы что-нибудь оптимистичное тебе написать, но нечего. Могу только гундеть, что скучаю очень. Живу только мыслями о том, что когда-нибудь мы встретимся. Как вернусь, хочу покреститься. Теперь я готов к этому. А ещё закодируюсь в краевом диспансере, чтоб – верняк.
Сколько бы тебе писем ни писал, а всё равно чаще отправлять их не могу (почту тока один раз в месяц забирают). А вот от тебя жду… жду…
Я вот всё думал, по кому или чему именно я тоскую. Просто по дому? Неа! Не настолько. Нашу с тобой комнатку могу увидеть в воображении. Благо оно яркое. А вот голос твой я почему-то в воображении услышать не могу. Как же я хочу его услышать!!! Письма твои перечитываю уже тайком, чтоб нарки не стебали: «Одной рукой держу твоё письмо, другой вспоминаю тебя… и т.д.»
Я не знаю уже, какими мотивами себя держу. Реально, моё ближайшее окружение – 20 отмороженных нарков. Кроме персонала поговорить реально не с кем. Вернусь домой, я с тобой сутки, не переставая, буду говорить. Короче, не могу я тебе позитивное письмо написать. Нует у меня позитива. Ни грамма. Я тут только ради тебя. Ради себя я бы в гробу всё это видел!
Продолжение следует… Твой.
P. S. С весной тебя, лапка!
Письмо в этом же конверте вместе с предыдущим /08.03.20… года/:
Катёночка! Сёдня 8 марта!
Праздник весны и тебя!!!
Даже моё перманентно-маниакально-депрессивное состояние не помешает мне пожелать тебе огромного счастья!!! Всего самого хорошего!!! Подарить мне тебе нечего, да и нет возможности , но хотя бы напишу.
Я, как обычно, скучаю по тебе, вспоминаю по поводу и без повода. А учитывая мою способность управлять своими снами, иногда мне удаётся тебя себе приснить. Вот недавно, например, мы с тобой в моём сне ездили в новосибирский зоопарк. Открыл глаза, а тут наяву… вокруг ослы-козлы, серпентарий и обезьяний питомник в нагрузку.
Завтра уже отдам письмо на цензуру, и в среду оно поедет к тебе, моя Сонца. Жду очень весточки. Мне тут нарки втирают, что, читая твои письма, я только хуже себе делаю. Пошли они все в зёбу. Мне хорошо от этого, будто до тебя дотронулся.
Ура! Сегодня тепло! Снял подклад с куртки. Пока это единственной плюс в моём существовании.
Извини… ручка кончилась, придётся дописывать карандашом. В связи с этим прими заказ: стержни для гелевых ручек, из расчёта три штуки в неделю.
Вощем, Катёночка, я тебя целую нежно-нежно-нежно!!! Очень хочу тебя увидеть, обнять-обцеловать, услышать твой голос! Слушай, а наговори мне на диск чего-нибудь, а? Я живу только надеждой, что мы в конце-концов увидимся.
Твой недоТёма.
P. S. Приснись мне, пожалуйста.
P. P. S. Ты просила прислать в письме мой запах, выполняю:
Место для запаха
Продолжение /конец марта 20… года/:
Привет, К@тёнка!
Как ты там, моя маленькая? Что-то долго от тебя писем не было, мама тоже про тебя не писала…
У меня всё не то чтобы ништяк, но лучше, чем в употребухе. Да вот ещё здоровье никак не восстановится.
К нам привезли новичка. Сисадмин (в бывшем) и неплохой гитарист. Пока в непонятках. Ну, типа: «Мама, это не та больница!» Периодически в отрицаловку кидается. Такой же, как я был полгода назад. Смотрю, будто на себя
Ну, а так… во всём стараюсь находить плюсы. Например:
Назначен на три дня водолеем. Не самая лёгкая работа. Зато на водокачку хожу вместе со стажёром, и всю дорогу разбираем с ним вопросы по первому шагу.
Видел косяк перелётных птиц. Летели вдоль реки, искали, где приземлиться. Но из-за затяжной зимы лёд ещё не вскрылся, и они полетели дальше. А значит всё равно зиме – конец!
Я написал новую песню (про нас), но она пока только в моей голове. Приеду спою. Загадал сделать студийную оранжировку.
А тебе, моя Катёночка, желаю не унывать и думать больше о себе. Я тебя очень люблю, хочу видеть, скучаю! Нежно-нежно обнимаю и целую.
Твой Тёма.
P.S. Пришлите мне, плииз, новые носки (мои все покоцаные) и два стандарта колёс от зубной боли (доктор разрешил!), а то меня тут зубы достали ваще!
Глава 8. Катя и апрель
В моём доме последнем, под сводами чёрных коряг
Занавески из тины взмывает подводным теченьем.
Золотою икринкой пульсирует сквозь полумрак
Негасимой любви моей вечноживое свеченье…
Катина жизнь теперь стала измеряться не «от выходных до выходных», а «от письма до письма». Но так как почта из ребы доставлялась крайне редко и нерегулярно, то большая часть существования омрачалось тоскливым ожиданием.
Зато когда, наконец, свершалось благодатное событие, и равнодушные волонтёры вручали ей сразу несколько пухлых конвертов, щедро испещрённых трогательными надписями и рисунками, радость зашкаливала. Сердце билось как сумасшедшее. От невозможности пережить волнение, под прицелом чужих насмешливых взглядов, на глаза девушки наворачивались предательские слёзы. Схватив драгоценный груз, она каждый раз спасалась бегством от недружелюбных связных, стреляющих в спину ледяными стрелами молчаливого презрения.
Затем несколько вечеров посвящалось изучению посланий: многократному перечитыванию и смакованию отдельных фраз, слов. Додумывание, «чтение между строк» и нервное накручивание: «А что он этим хотел сказать на самом деле, но не посмел из-за цензуры» – составляло следующий тревожный период.
Для хранения сокровищ эпистолярного жанра Катя пожертвовала красивой коробкой из-под белых «ни разу не надёванных» (как сказала бы бабушка) туфелек, что тайно берегла для будущей свадьбы. Она с нежностью раскладывала рассортированные по датам письма, часто перебирала их, перечитывала. Плакала и смеялась.
В такие минуты девушка получала полную чашу эмоций, что даже переставала замечать горькую утрату телевизора: «Словно обалденный фильм посмотрела!» И обида за то, что возлюбленный Тёма украдкой вынес и не смог потом внятно объяснить, куда же безвозвратно канул маленький «Panasonic», как-то сдувалась и переставала кусать сердце.
На светло-розовой коробочной крышке Катя хотела написать «Письма из Тёминого мира», но поторопилась и пропустила букву «и». Получилось ещё трагичней и загадочней «Письма из Тёмного мира». Исправлять не стала. Пусть так.
По четвергам после работы Катя вместе с Тёмкиной маман посещала занятия для родственников наркозависимых. Встречи проходили в офисном здании, все кабинеты которого арендовали различные секты, что рядятся под клубы здоровья, торговые компании, а на самом деле втюхивают лохам бесполезные биодобавки и мыльно-рыльные принадлежности.
Давно не ремонтированное помещение из трёх смежных комнат, где обезумевшим от ужаса и безысходности женщинам объясняли, что их дети неизлечимо больны, громко именовалось «Центр «СПАСЕНИЕ». Хотя то, что слово «Спасение» было взято в кавычки, показалось Кате символичным. Как можно спасти от неизлечимой болезни?
Тем не менее, так как все другие средства были, видимо, не на один раз испробованы, надежд больше ни на что не было, количество посетителей не убывало, и немалые деньги за лечение неизлечимой болезни текли в карманы руководства неиссякаемым потоком.
Дело «Спасения» было семейным бизнесом, который передавался по наследству как королевский титул. Уже несколько поколений Сытых кормилось с всё прибывающего людского горя. Глядя на это лощёное пышнотелое семейство возникал только один единственный вопрос, почему же так непобедимо процветает фамильная страсть к перееданию? Почему не работает программа?
Действительно, контраст неукротимо полнокровного жизнелюбия руководов на фоне серой измождённой паствы настолько явно бросался в глаза, что для сглаживания социальной напряжённости был изобретён ловкий приём. Всё гениальное просто: организаторов лечебного процесса никогда не было на месте.
Занятия, лекции, диагностику, анкетирование, сеансы психологической разгрузки, да Бог ещё знает что, проводили нанятые специалисты. Хотя иногда по вечерам в запертом кабинете можно было слышать нежное постукивание по кнопкам калькуляторов, это мама и бабушка клана Сытых подсчитывали барыши.
Маман Тёмы была прямой противоположностью вальяжным флегматичным бизнес-вуменшам. Издёрганная, всегда на взвинченном нерве, худая до ломкой подростковой грации Зоиванна привыкла находиться в вечном движении, поэтому с трудом высиживала двухчасовые уроки в центре. Когда однажды на вопрос «какая у тебя мама?», Тёма ответил: «Она у меня – Софи Лорен!», Катя наивно предполагала, что любимый, как обычно, шутит. Но определение было весьма точным.
Зоиванна действительно напоминала голливудскую диву, только если бы та всю жизнь впахивала в две смены учителем алгебры и геометрии в захолустной средней школе. По правде говоря, незамеченная режиссёрами постаревшая красавица давно мечтала о пенсии, но ежемесячные выплаты за «Спасение» сына не давали ей даже подумать о расставании с диким ученическим стадом, глубоко ненавидящим алгебру, геометрию, да её саму в придачу.
«Да и как она усидит на пенсии? С такой кипучей энергией, наверняка, свою дачу будет даже зимой перекапывать» – думала Катя, но вслух сочувствовала своей несостоявшейся свекрови, вздыхала, терпеливо выслушивала её гневные тирады про коллег и несносных гадов – учеников-недоумков. Пыталась помочь деньгами, на что каждый раз получала от Зоиванны категорический отказ: «Понимаешь, это ж чёрная дыра. Бесконечно сосущая. Даже не начинай туда деньги палить. Свои проблемы решай!»
А свои проблемы росли, как снежный ком. Главное, что делает жизнь невыносимой и ломается в первую очередь в годину испытаний – это здоровье. Все болести от нервов, не раз говаривала Катина бабуля, и, как всегда, оказывалась права. Началось всё с лёгкого, словно предгриппозного недомогания, с лихорадками, головной болью и бессонницей. Затем вернулись тягучие ночные страхи, ощущение, что кто-то очень страшный из чужой реальности неотступно следит. Катя стала бояться оставаться в одиночестве.
В клинику неврозов к своему давно забытому доктору пришла, когда симптомы были уже видны воочию – отнималась нога, и Катя заметно прихрамывала (по ступеням вообще ходить стало невозможно, особенно спускаться). От таблеток улучшений не наблюдалось, лишь сонная муть немного отделяла от реальности. Ночью по-прежнему мешали отдыху странные и страшные навязчивые думки, а днём, когда надо было взять себя в руки и мобилизоваться на работу – постоянно хотелось спать.
Вдобавок ко всему боевая кошка Масяня активизировала свою подрывную деятельность, дабы обратить на себя, наконец, внимание, да и просто – потому что весна. Голубая шотландка стала периодически «рыть клад» или «искать нефть», как выражался Тёма. Котяра упорно выгребала наполнитель из лотка, рыла землю в цветочных горшках, украдкой царапала обшивку кресел и рвала обои в коридоре.
После того как особых санкций, кроме призывов к совести, не последовало, вислоухая бандитка решила усилить меры воздействия и стала регулярно гадить на хозяйскую постель. Это переполнило чашу терпения, и Катя задумала избавиться от хулиганки.
История повторяется дважды:
первый раз в виде трагедии, второй – в виде фарса
немецкий философ Георг Вильгельм Фридрих Гегель
Ощутимо осложнил и без того небезмятежную Катину жизнь Дэн – друг Тёмы. Лишившись любимого Тёмки на неопределённый и видимо очень долгий срок, Катя старалась как можно ближе быть к милому. Слушала его музыку. Пересматривала на компе фильмы, которые он любил. Стала даже частенько забегать к Зоиванне, терпеливо внимая её предпенсионным школьным драмам.
Одним из пунктов, которые она посчитала обязанностью для себя – помощь другу. Поэтому, когда на освободившееся Тёмкино место в телецентре стали искать работника, она привела Дэна. Кто-то очень великий изрёк «история имеет свойство повторяться», и она повторилась.
Дэн работал безответственно, из рук вон плохо. Часто Кате приходилось подменять его или вовсе брать на себя двойную нагрузку. Только, в отличие от Тёмки, Дэн даже не старался делать вид, что ему стыдно, или что он готов исправляться. Нет. У него всегда находились отговорки, а виноватым в его просчётах оказывался кто угодно, только не он сам.
Скрежет зубов о металл в его наушниках заботил его гораздо больше, чем редактирование бегущей строки в утренней новостной программе. Поэтому однажды на карте погоды вместо: «АЛТАЙСКИЙ КРАЙ», красовалось «ТАЙСКИЙ КРАЙ». Смешная опечатка, конечно, не могла остаться незамеченной ни воодушевлёнными наступлением тропического рая зрителями, ни обделённым чувством юмора начальством.
Дэн постоянно балансировал на грани увольнения, но так как на его низкооплачиваемое место желающих было немного, то проказника журили и оставляли. Катя же находилась с Дэном в состоянии затянувшегося военного конфликта. Хотя его не трогало это вообще никак. К огромному Катиному удивлению, Дэн работал уже гораздо дольше Тёмы, совершенно не заботясь о репутации или общем деле.
Последнее время девушка стала замечать – подопечный настолько обнаглел, что стал приходить на службу обшарабаненный, о чём недвусмысленно говорили его неживые глаза-пуговицы. Катю каждый раз накрывало ледяной волной ужаса. Чего ещё ждать от сволочного гадёныша? «Эх, своё сердце не вставишь!» – подмечала в таких случаях мудрая бабуля, видно, и вправду человека на свой лад не переделать.
Действительно, со всеми этими заботами и тревогами о Тёме, о кошке, о Дэне, о работе Катя совершенно забыла о себе. Тяжкая депрессия вылезла теперь на свет и надавила с утроенной силой. Как ни странно, помогали посещения центра. Занятия, на которых измученных родителей учили любить своих детей-наркоманов, несмотря ни на что, приносили хоть и недолгое, но умиротворение.
И не был никто готов
К явлению чёрных Готов
Из сумеречных садов
В ячейки бетонных дзотов
«О людях в чёрном»
Катя надеялась посетить любимого Тёмку в его безвременной ссылке, увидеть хоть несколько минут. Она даже придумала благовидный предлог – привезти туда воинственную кошку, для пополнения армии местных мышеловок. Но приветливые психологи, что читали бодрящие лекции, не знали, как добраться до ребы, а волы и руководы, видимо, появлялись в городском штабе в другое время, и поймать их было почти невозможно. Наконец, Катя решилась на активные действия, узнав, когда команда будет в городе, отпросилась с работы и приехала в центр.
Войдя в «Спас» девушка интуитивно почувствовала, что её тут почему-то не любят, и знакомству никто не рад. В комнатках было многолюдно. Во главе стола сидел очень толстый молодой ещё человек и сердито орал в телефонную трубку, будто выплёвывая невкусные слова. Молодые мускулистые парни энергично упаковывали и уносили коробки с консервами, солью, спичками, медикаментами. Увидев единственное знакомое лицо, Катя бросилась к Борменталю:
– Борис, здравствуйте. Подскажите, пожалуйста, где точно находится эта реабилитация, и как туда можно доехать?
– А зачем, собственно?
– Ну… как… попроведовать Тёму… да и ещё, знаете, я хотела кошку туда привезти, а то замучила меня совсем…
– Кошку заберём в любой момент, звони, подъеду. А вот насчёт попроведовать… то лучше этого не делать. Если хочешь результата, то лучше вообще поменьше тревожить и напоминать о себе.
– Каак? Но ведь даже в тюрьме свидания положены. Он всего один раз звонил и то нам дали с Зоиванной трубку на три секунды, я даже голос его не узнала, мы как парализованные…
– Так, мне уговаривать некогда. Вон с нашими пообщайся.
Только когда Борменталь подозвал из толпы двух персонажей, Катя поняла, что в молодецкой команде затесались представительницы прекрасного пола. Не дожидаясь, пока девушки подойдут, Борменталь поспешно удалился, что больше напоминало бегство.
Катя удивлённо рассматривала незнакомок. Одна с ног до головы завёрнутая в чёрную кожу, скорее всего, Чёрная Лилия, вторая, кудрявая блондинка в смешном джинсовом комбинезоне, наверное, Чуня, хотя больше напоминает Карлсона.
– И чё ты? К своему рвёшься? – без лишних предисловий начала Чёрная Лилия, – он без тебя только-только начал к режиму привыкать, чуток стал в программу въезжать, а ты хочешь всё за один приезд порушить. Свести, так сказать, к абсолютному нулю.
Девушка недружелюбно скребла Катю колючками обильно чернёных глаз и больше наезжала, чем спрашивала.
– Он и так там, бедненький, всё над письмами корпит, вместо того, чтобы отдохнуть или шаги писать, а уж если увидит свою прынцессу, то и всё – прощай программа, прощай выздоровление, не жди – не встретимся, – затараторила самка Карлсона. И хоть говорила она отнюдь не приятные вещи, но её слова ранили почему-то гораздо меньше, чем отрывистые словесные пики готичного андрогина.
«Да они же меня откровенно ненавидят или… даже винят в том, что я хочу навредить Тёмке» – мелькнула в Катиной голове зловещая мысль.
– Некогда ему там письма писать, страдать попусту и душу себе свиданками рвать. Он там жизнь свою спасает, а не глупостями занимается. Всё понятно? – будто в подтверждение страшной Катиной догадки, втыкала в её сердце болезненные слова-пики безжалостная мисс Дракула.
Катя обречённо и даже рассеянно смотрела в маленький злой рот на бледном пятне лица, как бы не вполне веря, что из него вылетает столь беспощадный приговор. Затем медленно перевела затуманенный слезами взгляд на длинные шнурованные армейские ботинки собеседницы. Еле слышно буркнув в ответ: «Понятно», выбежала из центра прочь, чтобы не заплакать на виду у всех и не дать суровому братству повода для новых издёвок и смешков.
Опомнившись только дома, Катя негодовала: «Кошку свою им ни за что не отдам! А Тёмке я всё равно нужнее, чем их чёртов каземат и эти мужиковатые хамки!», но, поостыв, решила всё же намеченный визит отложить до лучших времён. После посещения центра и нелицеприятной беседы с аборигенами, Катя стала чуть лучше понимать, в каком неприятельском окружении оказался любимый.
Но растревоженное сознание подкинуло ей ещё несколько навязчивых и губительных идей. Во-первых, она почувствовала дикую ревность. Да эти грубые девки гораздо ближе к нему, чем я. Они ж и разговаривали со мной так, будто имеют на него больше прав. С кем, из этих двух мерзавок, он мог замутить?
Убедив себя, что лопоухого доверчивого малыша Тёмку приворожила к себе Чёрная ведьма, Катя решила, что та вполне могла навести страшную порчу и на неё саму, дабы извести соперницу. Как ни странно, всему этому стали находиться подтверждения. Кошка никогда себя так нагло не вела, а теперь – вот! Страх постоянный. Бессонница. Нога отнимается. Что ещё ждать?!
Если по утрам эти мысли казались сущим бредом, плодом болезненного состояния, о котором стыдно поведать даже доверенному психиатру, то когда приходила ночь… Выступали из темноты неясные пугающие силуэты, скрипы и шорохи необъяснимого происхождения казались предвестниками страшной нарастающей беды. К девушке вновь возвращались мутные думки о злодейке, посягнувшей на святую любовь, о наведённой порче с жуткими и неизлечимыми последствиями.
В наказание ветреному парню, Катя целый месяц удерживала себя от писем, зная, как жизненно необходимы её послания узнику Тёмного мира. «А ничего – пусть помается. Вот помучается и решит, кто ему дороже: я или черногубая вампирша в кожаных штанах!» – злобно мстя за тяжкое одиночество, объясняла себе свою жестокость Катя, заливая горючими слезами ситцевые цветы на подушке.
