Юлия Бекичева
Унесённые ветром. Жизнь до и после
«Мне не хотелось бы пугать тебя, моя дорогая, но твоя матушка… Кажется, она подхватила «испанку.» Конечно, не стоит думать о худшем. Всё непременно наладится», – писал ей отец.
В последнем, адресованном дочери письме, Мейбл настраивала свою девочку на позитивный лад, всё шутила, шутила. Её тревогу, растерянность перед приближающимся закатом жизни мог разглядеть между строк только очень проницательный человек, только тот, кто готов был взглянуть правде в глаза. Пегги к этому готова не была. Она боялась правды, не желала её, она ни за что не хотела признаться себе, что никогда более не увидит мать.
Увы. Выигравшая множество баталий, в сражении с гриппом Мейбл потерпела сокрушительное поражение.
В мгновение тщательно выстроенные некогда планы, выпестованные надежды и мечты утратили какое бы то ни было значение. Пегги нужно было жить, исходя из обстоятельств. Обстоятельства же были таковы: не имея никакого желания и далее изучать медицину, Маргарет сделала выбор – отныне она возьмёт на себя все, прежде возложенные на плечи её матушки хлопоты по дому и, конечно, заботу об отце. Когда же придёт время – это было мечтой каждой молоденькой мисс, – постарается удачно выйти замуж.
Ведь какой бы самостоятельной ни растила Мейбл дочь, даже она признавала, что семейный очаг занимает далеко не последнее место в жизни женщины.
Стиви украдкой наблюдал за сестричкой. Надо же, каким крепким орешком она оказалась!
Взвалив на себя обязанности, которые и иному взрослому человеку были не совсем под силу, Маргарет ухитрялась сохранять лёгкость, резвость, жизнерадостность. Она оставалась всё той же любознательной, приветливой, остроумной девушкой, которая, пусть и предпочитая обществу уединение, не забывала о наказе матери развлекаться и проводила свободное время в компании соседей и друзей, гостивших в их семейном доме.
Среди прочих, регулярно заглядывавших к ним на огонёк, Маргарет, как показалось её проницательному брату, выделяла двоих: Джона Марша и Берриена Киннарда Апшоу.
Джон был застенчивым, деликатным молодым человеком с весьма скромным достатком. Пройдя службу в медицинском батальоне, он какое-то время преподавал английский язык в школе, а затем устроился редактором в The Atlanta Journal.
Пожалуй, кроме хорошего воспитания, порядочности, ума, доброты и редакторского оклада Джон ничего не смог бы предложить своей будущей невесте.
Иное дело Берриен. Капризный, чертовски обаятельный, самолюбивый, он занимался бутлегерством[11], и, казалось, мог добыть для Пегги даже луну с неба. Немного денег и дело сделано.
Решив, что тягаться с Апшоу – дело безнадёжное, Джон отступил.
«Можно себе представить, как Марш чувствовал себя, когда соглашался на роль свидетеля жениха на свадьбе Маргарет и Берриена, – вспоминали позже общие друзья Пегги и Джона. – Уже тогда, пусть Джон и тщательно это скрывал, было видно, что он без памяти влюблён в невесту. Почему Маргарет дала согласие на брак с Апшоу, никто из нас не понимал. Надо думать, Берриен был слишком навязчив».
Как позже писали исследователи жизни и творчества Маргарет Митчелл, ни родные Пегги, ни её друзья не были в восторге от этой свадьбы.
Не много счастья довелось испытать Пегги в первом браке. На смену восторженной бесшабашности очень скоро пришло отрезвление, изумление, испуг, ненависть. Через несколько месяцев совместной жизни её муж сорвал с себя маску. Человек, не привыкший ни в чем себе отказывать, Киннард часто и помногу пил, имел слабость к азартным играм, а всё свободное время проводил в окружении неизвестных ей женщин. Если же Маргарет пыталась бунтовать, Апшоу вколачивал в неё смирение.
Пьяный, озлобленный, не умеющий сдерживать приступы гнева, являлся он домой среди ночи или ранним утром и жестоко избивал свою жёнушку.
Как же низко она пала – дочь гордой, бесстрашной Мейбл!
Соседи шёпотом рассказывали друг другу о том, чему явились невольными свидетелями: гоняясь за Маргарет, таская её за волосы, негодяй так и норовил побольнее ударить несчастную по изувеченной при падении с лошади ноге, отчего Маргарет стала хромать ещё сильнее.
– Бедная, бедная Пегги! Она так боится своего ненормального мужа. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понимать это.
Неизвестно, сколько ещё отравленного мёда супружеской жизни могло перепасть на долю Маргарет, если бы не несчастный-счастливый случай, о котором также рассказывали окружающие. Однажды утром на пороге дома четы Апшоу появились полицейские.
– Миссис Апшоу?
– Совершенно верно. Что-то случилось?
– Сожалеем, миссис. Понимаем, как горько вам будет услышать… Этой ночью мы нашли вашего мужа неподалёку от одной из местных гостиниц. Я хочу сказать, мы нашли тело вашего мужа, миссис.
(Время спустя эта история будет рассказана иначе и обрастёт деталями: в один из дней Апшоу бросил свою жену и отбыл из Атланты. Сбежав из города, первый супруг писательницы исчез на долгие четырнадцать лет. Когда же Маргарет стала знаменитой, когда о ней затрубила американская пресса, она получила одно, второе, третье письма от Киннарда. В них Берриен шантажировал свою супругу и угрожал ей скорой расправой.
«Надо полагать, у тебя теперь водятся денежки. Если ты не будешь регулярно делиться со мной – твоим первым и наверняка, всё еще любимым муженьком, я вернусь и сверну твою тонкую, нежную шейку. Не вздумай ничего рассказывать Джону…»
Именно после этого в спальне Пегги, на её прикроватном столике появился револьвер – только так Маргарет могла чувствовать себя относительно спокойно. Из-за угроз Киннарда любой визит всякого незнакомого человека – будь то навязчивый почитатель её таланта, соседка или почтальон – вызывал у Маргарет панику. И так до тех пор, пока она не узнала, что её бывшего мужа нет в живых.
– Мы нашли мистера Апшоу неподалёку от одной из местных гостиниц… Мы нашли тело мистера Апшоу, миссис Марш).
Ранее же, брошенная, оставшаяся в полном одиночестве, сидя в напряженной тишине, Маргарет улавливала шелест листвы деревьев, растущих у её дома. В этом шелесте ей слышался голос усопшей матушки.
«Хочешь жить, Маргарет? Хочешь быть счастливой, Маргарет? Ни на кого не надейся. Борись! Подумай, как содержать себя, как сохранить свой дом, как уберечь отца».
Спустя несколько дней Пегги вышла из дома и направилась на собеседование в редакцию журнала The Atlanta Journal.
Одно дело, когда ты пишешь сценарии для домашних спектаклей, совсем иное – работать репортёром в журнале. Коллеги Маргарет с удовольствием вспоминали знакомство с этой миниатюрной, хорошенькой девушкой.
В первый же день, когда Пегги Апшоу – а именно этим именем подписывала она свои публикации – переступила порог редакции, случилась оказия: будущей журналистке пришлось буквально подниматься на носочки, чтобы вскарабкаться на предложенный ей стул. Рабочий стол также оказался для неё высоковат.
«Ничего не оставалось делать, как только пойти на довольно необычный шаг, – рассказывал один из коллег Пегги. – Мы пригласили плотника и попросили укоротить ножки стула и стола, отпилив от них лишнее. Плотник, смеясь, выполнил нашу просьбу».
Пятиэтажное, кирпичное, с чёрными от копоти стенами здание – именно здесь начинались её репортерские будни. По воспоминаниям биографов, рядом со зданием редакции находилась железнодорожная станция. Издавая протяжные гудки, заглушающие стрёкот пишущих машинок и речь говорящих, один за другим отправлялись в путь паровозы. Как и многие её коллеги, писала Пегги о разном: о борьбе за гражданские права, о финансах, о культурных событиях, о цветах и политике. Хорошо известна фотография, на которой Маргарет берёт интервью у американского актёра Рудольфо Валентино[12].
Спустя много лет, в редакции The Atlanta Journal подсчитали, что в период с 1922 по 1925 годы Маргарет написала более трёхсот тысяч слов.
Вероятно, она не чувствовала бы себя так уверенно в первые месяцы работы, если бы не помощь её давнего друга Джона Марша. По-прежнему испытывавший к девушке глубокую нежность, в свободное от собственных дел время – а Джон теперь трудился в отделе рекламы – он помогал Пегги вычитывать и редактировать написанные материалы.
Продолжили они работать вместе и после того, как приняли решение пожениться.
Маргарет ещё не знала, что вскоре ей – пусть и с огромным сожалением – придётся расстаться с должностью корреспондента. В очередной раз повредит она и без того травмированную ногу, утратит способность резво передвигаться, как старалась передвигаться до сих пор, и не сможет часто выезжать на места происшествий.
Конец двадцатых, а затем и тридцатые годы не сулили жителям Атланты, как и американцам, проживающим в других уголках Америки, светлого будущего. Финансовый кризис погрузил страну в Великую депрессию[13].
Очередь в бесплатную столовую для безработных.
Чикаго, США, 1931 г.
Один за другим их с Джоном друзья и соседи теряли работу, жильё, близких, а затем и желание жить. Не на что было покупать продукты, нечем стало кормить семьи, не на что приобретать одежду. Тем более, не было средств на обучение и лечение. К безденежью прибавились болезни. Безысходность угнетала.
Маргарет и Джон старались в уныние не впадать. Чтобы хоть как-то занять себя и отвлечься от мрачных мыслей, Пегги принялась за написание романа. Джона она взяла в помощники – он снабжал жену всеми, какие только мог отыскать в ближайших библиотеках, книгами, газетами и журналами о гражданской войне между южанами и северянами.
«Возможно, – отмечала Пегги позже в одном из писем, – это следствие работы в газете, но во мне живёт уверенность в том, что история, характеры, о которых ты рассказываешь читателям, должны быть как можно проще. Если же это не так, лучше с такой работой не связываться. Именно поэтому я изо всех сил стараюсь, чтобы то, что я пишу, напоминало сухой, без прикрас, доклад о случившемся событии».
Когда финальная точка была, наконец, поставлена, на письменном столе Маргарет лежала внушительного размера рукопись. (Впоследствии читатели будут сравнивать уже выпущенную книгу Маргарет с кирпичом, а пожилые люди не преминут пожаловаться: если они читают роман, держа его на весу, у них мгновенно устают руки). На отделку написанного потребовалось не менее двух лет.
Как потом признавалась Пегги, ни работа над «Унесёнными ветром», ни последующее редактирование не доставили ей таких душевных мук, как поиск названия.
Каким оно должно быть?
Перебрав тысячи вариантов, вконец отчаявшись, Маргарет…
«Как-то вечером, задумавшись о чём-то своём, я взяла со стоявшего у кровати столика томик стихотворений Эрнеста Доусона[14]. Полистав книгу, задержала взгляд на строчках:
«Нет, не тот я, что в былые дни, счастливые дни. Разлетелись розы, унесённые ветром».
– «Унесённые ветром»!
Возможно, готовая рукопись так и осталась бы пылиться в ящиках письменного стола Маргарет, если бы однажды в их город не приехал он – редактор издательства «Макмиллан»[15] Гарольд Лэттем.
Уже позже Гарольд рассказывал американским журналистам: когда он принялся изучать детище Митчелл, в первые минуты брезгливо поморщился. Надо же было довести рукопись до такого состояния!
Эти истёртые, в кофейных пятнах страницы… Озорно подмигивали редактору незамеченные автором помарки и ошибки, зубоскалили многочисленные повторы. Те же «блохи», которых автору удалось выловить самостоятельно, были многократно исчёрканы, к тому же, Бог знает, каким ещё пыткам подверглись.
Но мы же с вами помним, что главное – не форма, не внешний вид, а содержание, верно?
О том, с чего началась для Лэттема эта история, он рассказал в интервью под названием «Как я нашёл «Унесённые ветром», опубликованном в 1949 году в The Atlanta Journal.
«Скажу сразу: версий того, как рукопись «Унесенных ветром» попала в мои руки, было множество. Почти столько, сколько и изданий романа Маргарет Митчелл. Некоторые из этих версий были гротескно-фантастичны, в некоторых содержалась лишь доля правды, некоторые являлись абсолютно достоверными.
Вам, вероятно, известно, что было время, когда издатели регулярно колесили по всей Америке в поисках талантливых авторов и произведений. Я не был исключением. Как-то одна из таких поездок привела меня в Атланту. Я, конечно, мог бы соврать, что специально выбрал этот город, что долго сюда собирался. Нет. Не буду врать. Дело в том, что я совершенно случайно получил приглашение на ужин от местных писателей и мне показалось, что Атланта станет неплохим началом моего путешествия.
На ужине, среди прочих, присутствовали хорошо знакомые мне редактор журнала The Atlanta Journal мистер Перкенсон и его супруга – миссис Перкенсон.
Была здесь и ещё одна гостья. Миссис Перкенсон представила мне её, как Пегги Митчелл – миссис Джон Р. Марш. Когда, сидя за столом, я озвучил цель моей поездки, услышал, что Пегги – именно та кого я ищу».
– Это просто чудесно! В таком случае, миссис Марш, ответьте мне, нет ли у вас какого-нибудь любопытного романа, который вы могли бы предоставить на рассмотрение в наше издательство? Например, что-нибудь о Юге?
– Нет. Я журналист, романов не пишу.
Сменив тему, эти двое – Лэттем и Митчелл – продолжили общение и, незаметно для себя, проболтали несколько часов кряду. Говорили обо всём: о музыке, литературе, южной кухне.
Когда ужин был завершён, Гарольд и Маргарет тепло распрощались.
Так бы и закончилась эта нехитрая история, но…
«В тот вечер, за несколько часов до моего отъезда в гостиничном номере, где я остановился, раздался телефонный звонок. К своему немалому изумлению, я услышал голос Маргарет Митчелл. Миссис смущенно сообщила мне, что сидит внизу, в холле, хочет увидеть меня и, если мне не будет сложно…
Конечно, мне не было сложно. То, что я увидел, спустившись в холл, запомню до конца своих дней: на диване сидела миниатюрная женщина, а рядом лежали две больших стопки напечатанных листов бумаги. Эти стопки заканчивались на уровне её шеи».
Запинаясь от волнения, Маргарет скороговоркой сообщила удивлённому Гарольду Лэттему, что, если ему действительно требуется, если и правда будет интересно, она с удовольствием отдаст его издательству свою рукопись. Первой главы, правда, нет, а некоторые главы и вовсе повторяются… И, вообще, писала она это для собственного удовольствия, вовсе не собираясь отдавать свою рукопись кому-либо из издателей.
– Джон! Ты не поверишь, Джон! Они хотят напечатать мой роман! Я сию же минуту должна найти какое-нибудь платье и ехать в издательство «Макмиллан». Представитель этой организации любезно приглашает меня подписать какие-то документы… Кроме того, они пообещали мне заплатить. Не знаю, много ли… Сколько это должно стоить, по-твоему, Джон?
– Даже не представляю… Как я понимаю, ты собираешься подписывать контракт или что-то вроде того?
– Что?
– Они приглашают тебя подписать контракт?
– Не знаю. Возможно, это именно так это и называется.
Для того, чтобы привлечь внимание публики к новой книге и обеспечить высокий уровень продаж, издательство заранее побеспокоилось о рекламе, истратив баснословные суммы на красочные рекламные плакаты, а также оплатив рекламные статьи и анонсы в газетах и журналах.
Когда перед глазами ежедневно мелькает одно и то же название, невольно задашься вопросом: что же это за «Унесённые ветром»? А ожидание, томление, как известно, разжигают аппетит.
– Вы слышали? Маргарет Митчелл написала какую-то книгу.
– Это та самая бедняжка, которую избивал её бывший муж? Не может быть!
– Отчего же? У неё была очень образованная мать. Она и сама работала в редакции репортером. Вы разве не знали?
Если прежде с уст их соседей не сходило имя покойной Мейбл, теперь заговорили о ней. Правда, то, что последовало далее, Маргарет совершенно не обрадовало. Она вдруг поняла: надвигается страшное. Их безмятежной, прежде скрытой от посторонних глаз, жизни с Джоном приходит конец.
Когда её книга появилась на прилавках книжных магазинов Атланты – а таких в ту пору было не сказать, чтобы много, когда люди с некоторым недоверчивым любопытством начали покупать, читать, а затем пересказывать прочитанное соседям – таким же жителям Атланты, то, что случилось потом, по словам Пегги, повергло её саму, её друзей, коллег и близких в «адову бездну».
«Если бы я только могла знать, – размышляла позже Маргарет, – что быть писателем означает следующее: раздавать автографы в книжных магазинах, принимать бесконечные приглашения от знакомых и совсем незнакомых людей, носиться по всей стране с выступлениями, быть центром пристального внимания публики, неизбежно склонной к осуждению всего и вся, и произносить торжественные речи на званых обедах. Всё это обескуражило меня. Много лет я вела тихую, незаметную, кому-то покажется, абсолютно безынтересную, постную жизнь. Но нам с моим мужем нравилось так жить. Никто не верит мне, когда я повторяю это, поэтому и повторять нет никакого смысла. Настаивать на своём я не умею, быть грубой – тем более. Поверни я время вспять, никогда не написала бы ни строчки».
Но и год спустя дотошные репортеры заполняли газетные полосы новостями и сплетнями о Маргарет Митчелл. Писали, как водится, не столько о её «Унесённых ветром», сколько о происходящем в её семье, доме, саду и даже ванной комнате.
Так, например, американская газета Evening Star сообщала:
«После того, как Маргарет Митчелл стала знаменитой писательницей, она, по её словам, потеряла какой бы то ни было покой. Мало того, что её ежеутренне, в один и тот же час, будит почтальон, который доставляет мешки писем от благодарных читателей и городских сумасшедших, теперь эти сумасшедшие начали являться к ней в дом лично».
Пегги была порядком напугана, когда однажды, совершенно не представляя, что подобное возможно, обнаружила на своей кухне незнакомого молодого человека. Видно было, что гость сильно взволнован. Утирая рукавом куртки пот со лба, он дрожащим голосом, но крайне настойчиво, потребовал сказать правду: действительно ли Эшли является отцом ребёнка Мелани. Незнакомец заявил, что не покинет дом до тех пор, пока не получит ответ.
Маргарет заверила его, что Эшли действительно отец ребёнка Мелани, после чего молодой человек успокоился и убрался восвояси.
Смиряться с подобным становилось с каждым разом всё тяжелее. Когда её, казалось, безграничное терпение лопалось, Маргарет пускалась в бега.
«Итак, мой дорогой, по адресу, указанному на этом конверте, вы можете понять, что я нахожусь далеко от дома. Ничего лучшего, чем временно исчезнуть, я пока придумать не смогла. Публика ни на минуту не оставляет меня в покое. У моего дома круглосуточно дежурят желающие получить автограф, побеседовать о жизни или же потрогать меня. Нервы мои такого напряжения не выдерживают. Создаётся впечатление, будто отдав книгу в печать, я схватилась за лопату и начала рыть себе могилу.
Когда в очередной раз в моём доме раздаётся телефонный звонок, я в ужасе подпрыгиваю до потолка.
Я начала бояться людей – знакомы они со мной или нет. Мне задают такие вопросы, которые я не осмелюсь вам повторить, ибо тут же сгорю от стыда.
Репортёры! О! Это отдельная история. Заходя в ванную комнату, я осматриваюсь и пристально изучаю углы: не спрятался ли там кто-нибудь. Я совершенно не удивлюсь, если один из этих ребят выскочит из зеркала. Они норовят поймать меня в невыгодном положении и сделать свои идиотские фотографии – чем хуже, тем лучше».
Не застав писательницу дома, её вездесущие коллеги по перу пытались подкараулить близких знаменитости и, надо отдать им должное, часто преуспевали в этом. Наивные родственники Пегги соглашались немного поболтать и выкладывали все карты на стол: Маргарет угодила в страшную аварию и дописывала свою книгу, лёжа в кровати, да к тому же скованная корсетом. Теперь же новая беда: у несчастной начались проблемы со зрением.
