Юлия Булгакова
Разреши себе чувствовать всё. Воркбук
Чувствовать все
Ежеминутно мы окунаемся в море чувств и эмоций, проживаем веер ощущений, большую часть из которых не замечаем или стараемся не замечать. Незамеченное никуда не исчезает, оно или упорно продолжает заявлять о себе, или залегает на дно и дает о себе знать глубинными толчками, то мягкими и нежными, то сильными, переходящими в шторм, причем тогда, когда мы совершенно к ним не готовы.
Недавно я застряла в лифте: он вдруг резко остановился, кондиционер выключился, кабина погрузилась во тьму. Независимо от того, что я умею создавать оазис спокойствия в любой ситуации и совершенно не страдаю никакими признаками клаустрофобии, несмотря на то, что диспетчер сразу отреагировала и была на связи со мной, несмотря на то, что у меня был включен телефон, тело выдало совершенно непредсказуемую для меня реакцию. Учащенное дыхание и вспотевшие ладони меня удивили, а еще удивили смутные воспоминания из детства, когда я боялась темноты и боялась оставаться одна.
Мне вдруг показалось, будто я маленькая одна в квартире зябким сибирским вечером, забытая заработавшимися родителями, переживающая вселенское холоднючее одиночество.
Страх, ненужность и покинутость – все это я калейдоскопом испытала в застрявшем лифте за какие-то там считаные секунды. 10 минут заточения показались часами, и когда включился свет, я обнаружила, что по моему лицу текут слезы.
Что бы я сделала еще пару-тройку лет назад?
Отряхнулась бы и пошла – много дел, много дел.
Но пока я писала свою первую книгу, мне пришлось сильно измениться.
Я стала более бережно к себе относиться, слышать себя и не подавлять внутренний голос. Изменились у меня и приоритеты восприятия. Сначала чувства – потом ум, сначала сердце и душа – потом голова… сначала отклики внутри – потом действия вовне.
Я дала телу время, «обняла себя», незримо погладила, похвалила и заверила, что Бог на моей стороне.
Ум пытался меня приструнить:
– Ну ты маленькая, что ли? – спросил он презрительно.
– Маленькая! – рявкнула я. И… заплакала.
Он замолчал, сраженный моей искренностью и свободой проявления чувств.
Сделав три глубоких вдоха и выдоха, отжавшись несколько раз от асфальта, я могла идти дальше с пережитым стрессом, завершенным опытом и перевернутой страницей этой истории.
Это заняло 15 минут: дольше, чем я сидела в лифте, но оно того стоило – внутри было спокойствие, легкость и тишина. Никакого стрессового эха.
Как важно дать себе прожить реабилитацию, прочувствовать, отреагировать, «обнять себя», простить, отпустить ненужное и поблагодарить необходимое – в зависимости от прожитого. А для этого придется заметить это все, не подавить, не закрыть на замок, испугавшись куда-то уплывающего контроля и силы собственных переживаний.
И, конечно, важно уметь «читать» свои чувства, узнавать их, как близких и родных существ, давать им место в сердце и время в реальности. Только тогда мы вырастаем душой, начинаем себе доверять и можем приблизиться с любопытством и интересом к себе настоящим. По-другому себя не узнать.
Через чувства мы понимаем, что происходит с нами и вокруг нас.
Ум в этом вопросе бессилен, хотя он так, конечно, не считает и, мечтая ощущать себя главным, участвует в этой бесконечной психологической драме «Подави ненужные чувства, нам сейчас не до этого».
А мы ведь слушаемся его зачем-то.
Откуда берется стратегия подавления?
Бесчувственность к тому, что внутри, – это результат приспособления ребенка к толчкам и интервенциям этого мира, а любое приспособление, как сказал Фрейд, – это маленькая смерть.
Нас адаптируют, мы адаптируемся – от этого никуда не деться. И, к сожалению, мы часто жертвуем в этом процессе самым ценным – собственной уязвимостью и возможностью открываться миру. Конечно же, мы делаем это не специально, все происходит неосознанно, мы просто, как можем, эмоционально выживаем в сложных обстоятельствах.
Ну а как еще ребенку вписаться в социум, чтобы им были довольны, любили и признавали? Вот он и смотрит: «Ага, я громко смеюсь – мама хмурится; я расстраиваюсь – мама тревожится, ей кажется, со мной что-то не так; я сопротивляюсь – родители повышают голос; я боюсь – им не нравится; я не показываю сильных чувств – они улыбаются, им спокойно».
Я хорошо помню, как в детстве мама начинала суетиться и беспокоиться, если я переживала над мультиком или книжкой дольше, чем обычно. Помните мультик «Верните Рекса»? Несколько дней после просмотра я не могла успокоиться: вспоминала и плакала, вспоминала и плакала. Мама искренне переживала, трогала мой лоб, хмурилась и вздыхала, а потом я услышала их с папой разговор на кухне:
– Слушай, может быть, нам ее показать кому-нибудь из врачей? Как-то она ненормально реагирует на простые мультики. Четыре дня прошло, любой ребенок бы уже забыл. Как она дальше-то жить будет?
Папа что-то бубнил в ответ, но я уже не слушала: мне стало стыдно и неловко, я убежала в свою комнату, и слезы на этом как-то сами собой прекратились.
Как будто кто-то выключил кран – и все, больше ни одной слезинки на эту тему я не пролила.
А ведь я просто была чувствительным ребенком, не попадающим в уровень принятой эмоциональной нормы, что, конечно, весьма сложно было понять и признать моим родителям.
Я, собственно, такой и осталась, но плакать в моменты, когда мне это было нужно, я смогла уже сильно позже. Когда потом моя дочь точно так же несколько дней плакала после просмотра «Мамонтенка», я, слава богу, знала, что делать. Я тихонечко рассказывала, что с ней происходит, обнимала и гладила, терпеливо ждала, пока она проживет это маленькое детское горе.
