Юлия Цыпленкова
Тонкий лёд
Глава 1
За окном шел дождь. Мелкий, противный дождь, от которого душа наполнялась тоской. Хотелось закутаться в теплую шаль, свернуться клубком в любимом кресле и смотреть на огонь в камине. Или же порезвиться с близнецами, которые сейчас, конечно, веселятся, играя в салочки в галерее в другом крыле особняка. А можно было бы и вовсе посидеть рядом с братом, обсудить с ним недавно прочитанную книгу, но я стояла в бордовой гостиной, от сочного цвета которой осталось одно воспоминание, и усердно прятала взор, избегая смотреть на нежданного посетителя.
В потертом кресле, знавшем лучшие времена, вольготно расположился незнакомый мне мужчина. Судя по одежде, он не был стеснен в средствах так, как наше семейство. Мой взгляд украдкой скользил по носам его начищенных до блеска сапог и тут же бежал прочь, чтобы спрятаться под ресницами. Мужчина сидел, закинув ногу на ногу, постукивая по колену сжатыми в правой руке перчатками. В отличие от меня, визитер взгляда не прятал, и это удручало.
Я позволила себе на мгновение поднять голову, взглянула на надменное лицо мужчины и снова потупилась, отчаянно краснея. Его серые глаза смотрели равнодушно, и мне вдруг показалось, что наш гость скажет: «Покажите весь товар», – но он, разумеется, этого не произнес. Я снова стрельнула глазами, заметила поджатые губы, затем квадратный волевой подбородок, и поспешила опустить взор на его черные перчатки из тонкой мягкой кожи. Вскоре я уже зачарованно следила за движением перчаток. Чуть вверх, снова вниз, чуть вверх, снова вниз. Шлеп-шлеп, шлеп-шлеп по колену, затянутому в светлые бриджи для верховой езды. Шлеп-шлеп…
– Очарован, – неожиданно произнес мужчина и поднялся с кресла.
Я подняла на него удивленный взор. Лицо его по-прежнему было бесстрастно, взор равнодушен. Визитер подошел ко мне, протянул руку и, взяв за подбородок, приподнял голову. Теперь я была вынуждена смотреть на него. Сердце от испуга замерло, когда холодные серые глаза заглянули, казалось, в самую душу. Я непроизвольно дернулась, и мужчина убрал руку от моего лица. Даже тень улыбки не тронула губ незнакомца.
Он посмотрел на моего папеньку, застывшего подобострастным изваянием у рассохшегося клавесина.
– Завтра жду в своем поместье, – сказал наш гость, развернулся и покинул гостиную, уже не замечая папенькиных кивков.
Я проследила взглядом за родителем, он сорвался с места и теперь спешил проводить странного и пугающего визитера. И когда дверь за обоими мужчинами закрылась, провела рукой по вмиг взмокшему лбу и протяжно выдохнула:
– У-уф
После поспешила к окну, выходившему на парадную лестницу. Вскоре появился незнакомец, и мне только пришло в голову, что представлены мы были друг другу как-то односторонне:
«А вот и моя старшая дочь», – пропел папенька, когда я вошла в гостиную по его повелению. «Фло, приветствуйте нашего гостя». Вот и все.
Визитеру подвели мощного темно-рыжего жеребца, он легко запрыгнул в седло и поднял взгляд вверх, я тут же поспешила спрятаться за тяжелую гардину. А когда выглянула снова, всадник уже мчал прочь, а папенька смотрел ему вслед. Величавой осанки незнакомца я не могла не отметить. Впрочем, на этом все мое любование им и закончилось. В остальном, я чувствовала невероятное облегчение, что он покинул нашу усадьбу.
В гостиной меня более ничего не удерживало, и я поспешила покинуть ее, чтобы воплотить свои недавние мечты в жизнь. Однако не успела сделать и десяти шагов прочь от двери, как услышала оклик родителя:
– Дочь, задержись. У меня для тебя радостное известие.
Покорно склонив голову, я вернулась назад. Подошла к креслу, в котором совсем недавно сидел незнакомец, и присела на его краешек, смиренно сложив руки на коленях. Мой взгляд не отрывался от лица папеньки, довольно потиравшего руки. Родитель подошел ко мне вплотную, сжал плечи, звонко поцеловал в щеку и воскликнул, распрямляясь:
– Сокровище мое! – после упал в соседнее кресло и удовлетворенно вздохнул. Я ждала, когда он пояснит мне свою радость и мою к ней причастность. Но на устах родителя блуждала мечтательная улыбка, и продолжать разговор он не спешил. Я вежливо кашлянула, напоминая о своем присутствии. Агнар Динор Берлуэн поднял на меня взор светло-зеленых глаз и провозгласил: – Дочь моя, вы выходите замуж.
Жениха у меня отродясь не было, если не считать детской влюбленности сына нашего прежнего дворецкого, покинувшего приходящее в упадок поместье еще год назад. Впрочем, к тому времени его отпрыск уже благополучно сбежал с бродячими актерами, влюбившись в милую девушку из их труппы. Что же до детской влюбленности в меня, то она благополучно миновала еще десять лет назад, а иных поклонников и заинтересованных во мне мужчин рядом не имелось. И причиной тому стало наше бедственное положение. Бесприданница, не обладающая ни яркой красотой, ни древним знатным родом, оказалась никому не нужна, и я благополучно перешла из девиц на выданье в разряд старых дев.
– Да разве же я нужна кому-то, папенька? – спросила я, не скрывая изумления.
– Ты имела честь познакомиться с ним не более четверти часа назад, – улыбнулся родитель.
Я тут же вспомнила равнодушный взгляд холодных глаз недавнего визитера и изумилась еще больше. Да разве же может понадобиться в жены богатому аристократу столь бедная дворяночка, как я? Если бы Мать Покровительница одарила мое лицо живыми красками, сделав красавицей, я бы могла еще предположить, что это прихоть обеспеченного человека, который может позволить себе не беспокоиться приданым невесты. Но мои блеклые черты не позволяли возомнить о себе столь высоко.
– Это, должно быть, какая-то жестокая шутка, папенька, – осмелилась я усомниться вслух.
– Никаких шуток, дитя мое, – просиял агнар Берлуэн. – Это настоящая удача! И ты должна сейчас пасть на колени и благодарить Мать Покровительницу за то счастье, что она послала нам. Такой жених, такой жених!
Родитель вновь замолчал, упиваясь своей радостью. Я же, напротив, нахмурилась. За кого же мне благодарить Высшие силы, если я даже не знаю имени напугавшего меня мужчины? Об этом я не замедлила сообщить агнару Берлуэну. Он вернулся с небес на землю и одарил меня возмущенным взглядом.
– Как это ты не знаешь, кто посетил нас?! – воскликнул родитель.
– Вы забыли представить мне вашего гостя, – напомнила я, и глаза его увеличились еще больше, напугав мыслью, что они сейчас вовсе вылезут из орбит.
– Таких людей нужно знать, Флоретта, – наконец отчеканил папенька.
Весьма странное утверждение. Откуда же мне знать всех наших соседей в лицо, если я никуда не выбираюсь? Подруг у меня не было, а та единственная, с кем мы делили детские шалости, уже растила двух очаровательных малышей, и до меня ей не было никакого дела. Так что в гости я не выбиралась, да нас и не спешили куда-то звать, а если бы и позвали, то папенька первым дал отказ. Потрепанный вид нашего обнищавшего семейства вызывал насмешки и сочувствие. Терпеть и первое, и второе – было до невероятности тяжко. На ярмарки и празднества мы также не выбирались, без денег на них делать нечего. Потому папенькино негодование было несправедливо.
– Да будет вам известно, агнара Берлуэн, что вы удостоились чести лицезреть хозяина всего этого, – родитель обвел широким жестом пространство вокруг себя, и я поняла, что он говорит о землях. – Вашей руки попросил сам д’агнар Аристан Альдис, диар Данбьерга! Фло, это же дар Покровительницы, истинный дар! Вы станете д’агнарой Альдис, супругой властителя всего Данбьерга, это ли не удача, дитя мое?!
Папенька вновь впал в восторженное состояние, а я застыла на месте, кусая губы. Такого просто не могло быть, и все это сон или же чей-то глупый и жестокий розыгрыш. Сам диар Данбьергских земель решил жениться на агнаре из бесславного обнищавшего рода? Но это же чушь! Полнейшая чушь и никак иначе. Однако агнар Берлуэн продолжал пребывать в поднебесных высях, и я осмелилась спросить:
– Что за нужда д’агнару Альдису в переспелой девице, не имеющей ни приданого, ни очаровательной внешности? Не может ли тут быть ошибки, папенька?
Родитель сердито посмотрел на меня, а после поднялся на ноги.
– Завтра я отправляюсь в поместье диара, там мы обговорим все, что касается вашей свадьбы, таково было его желание. Надеюсь, это уверит тебя в твоем счастье.
Агнар Берлуэн вышел, оставив меня в смятении чувств и мыслей. Известие оказалось невероятным, ошеломляющим, но отчего-то больше пугающим. И более всего страшило непонимание выбора сиятельного диара. Безусловно, как и любой девице, мне грезилось, что мой избранник будет непременно любить меня, но в случае с д’агнаром Альдисом речи о чувствах идти не могло. Он увидел меня впервые, как и я его. И, судя по его отрешенному взгляду, мой облик оставил мужчину равнодушным, и тут обманывать себя я не желала.
Вздохнув, я поднялась с кресла и подошла к напольному зеркалу, поверхность которого подернулась пылью. Прислуги было слишком мало, чтобы успевать следить за всеми комнатами в доме. Я замерла перед зеркалом, рассматривая себя придирчивым взглядом. Отражение не явило мне ничего нового. Излишне бледная кожа, невыразительные черты лица, почти лишенные здорового румянца, светло-зеленые глаза, как у папеньки. Брови, приподнятые в вечном удивлении, нос уточкой, пухлые губы, не имеющие четкой линии, острый подбородок. Русые волосы стянуты в простой строгий пучок. В ушах маменькины сережки без единого драгоценного камня – вот и все мои украшения. Серое, как и я сама, платье скрывало широкие бедра, которых я отчаянно стыдилась, потому что они напоминали мне формы крестьянки. Когда-то моя нянюшка говаривала, что с моим сложением рожать будет легко, но меня это мало утешало. Хотелось изящную аристократическую фигуру, но всякого изящества я была лишена вовсе.
«Очарован», – сказал диар. Какая бессовестная ложь! В его глазах не мелькнуло и искры хоть малейшей заинтересованности. Он рассматривал меня так, словно приобретал новую коляску. И это было унизительно… Ох, Великая Мать всего сущего, как бы мне хотелось заглянуть в голову человека, который берет в жены безвестную бесприданницу из обнищавшего рода. Зачем тому, кто может выбрать себе невесту среди блистательных дочерей высокородных семейств, понадобилась девица, на которую диар смотрит, словно на безделушку? Какие цели преследует?
От этих мыслей стало вдруг еще страшней. Разом вспомнились рассказы нашей кухарки Лирии, приносившей в усадьбу множество сплетен о соседях, заменяя иной раз выезд в общество своей болтовней. О д’агнаре Альдисе ходило множество слухов. Кухарка говорила, что он суров и непримирим, и с этим я была склонна согласиться. Так же поговаривали, что наш диар бывает излишне жестким с неугодившими ему агнарами и простолюдинами. Он не раздумывал долго, принимая решение. Так же Лирия говорила, что его сиятельство собственноручно высек крестьян, пойманных в его лесу с топорами.
Что еще мне было известно о моем неожиданном женихе? Он не так давно перебрался из столицы в собственный диарат, долгое время прожив при дворе Его Величества. Решение д’агнара Альдиса стало неожиданным для всех и всколыхнуло весь диарат. Особенно оживились наиболее знатные дворяне, где имелись дочери на выданье, это я отлично помню. В ту пору было множество разговоров о том, что наш диар, несмотря на свои тридцать четыре года, все еще оставался не женат, и в его огромном поместье нужна женская рука. Кухарка в те дни приносила нам множество сплетен, и мы с братом, а порой и наш папенька, с интересом слушали словоохотливую женщину.
Кажется, прием, устроенный диаром в честь своего возвращения был самым ярким празднеством, которое видел наш диарат за многие годы затишья. Самые лучшие портные тогда сбились с ног, готовя наряды для юных агнар. Как говорила наша кухарка, сам д’агнар ослеп от блеска драгоценностей, которыми увешали своих дочерей родовитые отцы. Молодые вдовы также не оставляли надежд на новый выгодный брак. Диара очаровывали, соблазняли, пытались вскружить голову, но он так и не ответил на чаяния своих гостей. Никто из юных агнар после празднества не получил от Аристана Альдиса желанного предложения. Зато получила я. Та, о существовании которой он даже не должен был подозревать.
Как я уже говорила, мы не могли похвастаться достатком. Мой дед был игроком. Он проиграл все, что смог, включая бабушкино приданое, и застрелился, оставив свои долги жене и сыну, моему папеньке, не достигшему тогда еще и шестнадцати лет. Бабушке пришлось продать все свои драгоценности и часть земель, чтобы расплатиться с кредиторами и не оказаться на улице. Умерла она рано, еще до моего рождения. Здоровье бедной женщины было сильно подкошено несчастьями, обрушившимися на ее голову. Папеньке, из всего, чем владели наши предки, досталось лишь это поместье, сильно уменьшившееся после расплаты с кредиторами. Доход получать стало не с чего.
Не поправила дело и женитьба папеньки на дочери коммерсанта, соблазнившегося дворянским титулом для своей дочери, моей маменьки. И как агнар Берлуэн ни пытался быть экономным, но средства, полученные им за маменьку, подходили к концу. Из прислуги у нас остались кухарка, она же прачка, немолодая горничная, которой некуда было идти, ей помогала девочка-сирота. Днем она работала по дому, вечерами играла с моими сестрами-близнецами. Границы неравенства между тремя подругами были сильно размыты, и только старшая горничная заставляла свою маленькую помощницу называть девочек агнарами. Когда же они оставались наедине, общение сильно упрощалось.
Был еще сторож, он же дворник и помощник на кухне – старик Эггер. Он всегда был ворчуном, сколько я его помнила. У Эггера имелся один несомненный талант – он умел красиво вырезать из дерева. У меня до сих пор хранилась собачка, когда-то выструганная для меня ворчуном-дворником. Собачка сидела на задних лапах, сложив на груди передние, и была точной копией дворняжки, жившей в дворницкой. Пустобрёха была жуткой попрошайкой, это как раз и запечатлел Эггер.
Мы все любили добродушную собачонку. И когда она умерла, сильно горевали. Особенно мой брат – агнар Артиан Берлуэн. Артиан младше меня на два года, и смерть Пустобрёхи потрясла его. Помню, как успокаивала его, говоря, что теперь наша собака ест с рук самой Матери Покровительницы. Мы долго фантазировали, представляя, как Пустобрёшка стоит перед Богиней на задних лапках, и та дает ей со своего стола лучшие кусочки собственных яств. Брату так это понравилось, что плакать он перестал, радуясь за любимую собаку.
А теперь Артиан стал совсем взрослым, и уже он успокаивал меня и наших сестер, когда мы были чем-то огорчены. При мысли о брате сердце болезненно сжалось. Он был в том возрасте, когда молодые люди увлекаются, делают глупости, влюбляются, наслаждаются прелестями жизни, женятся. Артиан же почти нигде не бывал, стыдясь нашей бедности. Выбирался из поместья только по надобности и спешил назад, как только дела были завершены. Даже одежду он носил папенькину, потому что пошить молодому агнару новых костюмов было не на что. Насмешки и злые ухмылки злили Артиана до невозможности, но он был вынужден держаться, чтобы не стать еще большим посмешищем.
Что до моих сестер, то они пока были слишком малы, чтобы до конца понять свое плачевное будущее. Когда папенька смотрел на близнецов, на его лице было написано уныние. Девочки росли, донашивали мои платья, беззаботно играли и веселились, но что ждет их, когда придет пора выходить замуж? Ничего хорошего. Еще две бесприданницы, которые никому не будут нужны. Впрочем, если я оставалась рядом с папенькой, исполняя по дому обязанности маменьки, почившей от сильной простуды еще пять лет назад, то мои сестры смогут наняться компаньонками в более обеспеченные семьи, или же пойти преподавать в школу для дочерей бедняков. И возможно, судьба подарит им супругов и более счастливую жизнь. Впрочем, теперь у нашей семьи появилась надежда в лице диара Данбьергского. Коли папенька так радуется, должно быть, у него есть определенные надежды. И раз уж я могу помочь своему семейству выгодным замужеством, то не стоит раздумывать, нужно покорно принять свой жребий и выйти замуж за человека, для которого навсегда останусь всего лишь купленной им вещью.
– Как же все это досадно и унизительно, – скривилась я.
Однако совсем безропотно принять свою участь никак не выходило. Меня пугал этот брак и больше всего непониманием, что движет выбором диара. Но я могла предположить, что он желает иметь скромную послушную супругу, которая будет чувствовать себя благодарной уже за то, что ее выбрал сам хозяин диарата. Что же, если это так, то я могу поклясться, что буду до конца жизни благодарной ему, если наш брак, действительно, поможет моим родным выбраться из той ямы, в которой мы находимся по вине моего деда. Если диар пожелает, чтобы ценой благодарности стало мое малое участие в его жизни, то я приму и это. Мать Покровительница, да я с превеликим удовольствием сведу наши встречи с супругом к минимуму и постараюсь не тревожить его покоя. Если диар искал неприхотливую жену, то и тут я не подведу его. Мне ли иметь капризы, о чем-то просить или укорять? Я стану маленькой мышкой, лишь бы не видеть надменного лица и не чувствовать на себе равнодушный взгляд Аристана Альдиса.
Передернув плечами, я поспешила к своему брату, чтобы рассказать ему новости. Разумеется, Артиан не станет меня отговаривать. Как бы младший агнар Берлуэн ни любил меня, он слишком разумен и слишком устал от постоянных насмешек глупых и заносчивых сверстников, не упускающих случая уколоть бедствующего дворянина. Порой мне даже хотелось, чтобы Богиня наказала острословов, послав им те же испытания, через какие приходится проходить моему брату.
Моя душа кипела от гнева, когда я думала о злых людях, лишенных сочувствия к ближнему. И ведь семьи тех, кто смеет издеваться над нами, известны, как добропорядочные воспитанные люди. Так неужели их души настолько черны, что ради того, чтобы снискать чье-то уважение, они будут дарить старую одежду беднякам, жертвовать деньги приютам, но не смогут удержаться, чтобы просто не заметить менее удачливых собратьев? Отчего бы им не отвернуться, когда Артиан или мой отец проходят мимо? Зачем смотреть им вслед, осыпая градом низких острот? К чему их яд?
От этих мыслей исчез страх перед будущим супружеством, и я почувствовала себя уверенней, подумав, что даже если диар просто отделается некоторой суммой, которую даст старшему агнару Берлуэну, то я сама попрошу у него вместо свадебного подарка жениха невесте, чтобы д’агнар Альдис пристроил моего брата на хорошую должность. И это станет моей единственной просьбой за всю нашу совместную жизнь.
Постепенно я окончательно успокоилась, найдя несомненные плюсы в выборе диара, а о странности этого выбора решила, что думать не буду. Как не буду вспоминать о холодном взгляде. Пусть он будет равнодушен, лишь бы не стал брезглив. Пожалуй, это выдержать было бы сложно. Равнодушие – это покой, брезгливость – унижение. Я и так чувствовала себя купленным товаром, к тому же меня не оставляла мысль, что стала выбором без выбора.
В Данбьергском диарате жили благополучно. Среди дворянских семей, конечно, были среди них не слишком богатые, но из нищенствующих только мы. Впрочем, реши диар взять супругу из любого родовитого семейства, она была бы счастлива, и вряд ли бы благородная девица стала перечить своему супругу. Но он пришел к тем, кто оказался на самом дне. Так, может, я не разгадала намерений д’агнара Альдиса? И его нужда в такой жене, как я, имеет иное основание?
– Флоретта, прекрати, – одернула я себя. – Так ты можешь надумать и вовсе, что диар питается девственницами.
Усмехнувшись собственным словам, я нашла их даже в чем-то разумными. Такими ледышками живые люди не бывают. Бр-р.
– Ну это уж и вовсе крайности! – воскликнула я, сердито топнув на саму себя ногой.
– Что за крайности, сестрица? – Артиан вышел из своей комнаты. – Что-то случилось? Я видел, что приезжал диар, но отец дал понять, что мое присутствие при встрече высокородного гостя излишне.
– Он уже уехал, – ответила я, подходя к брату. – Позволишь?
Артиан посторонился, пропуская меня в свою комнату. Я увидела тазик с водой и тряпку, брат наводил чистоту. Да, этому мы тоже уже научились, иначе бы давно заросли грязью, требуя от престарелой женщины успевать делать больше того, что было в ее силах. В эту минуту я даже испытала нечто вроде радости от скорого замужества.
– Д’агнар Альдис просил моей руки, – ответила я, присаживаясь на краешек кресла, заваленного книгами, агнар Берлуэн протирал книжный шкаф.
Брат, вернувшийся к своему занятию и теперь отжимавший тряпку, выронил ее обратно в таз и, обернувшись, с недоверием поглядел на меня. Я испытала смесь гордости и обиды, слишком много было скептицизма во взгляде Артиана, осмотревшего меня с ног до головы.
– Тебя? – переспросил он, и я кивнула. – Замуж?
– Что тебя смущает, братец, – чуть раздраженно спросила я. – Разве ты не видишь моей красоты и не считаешь завидной невестой?
– Ты миленькая, – улыбнулся младший агнар Берлуэн. – И, разумеется, столичному хлыщу повезло, что он отхватил столь лакомый кусочек. Я просто удивлен, откуда он прознал о том, что такое чудо скрывается в нашем поместье, затерявшемся среди лесов.
– Должно быть, ему нашептали белки, – совершенно серьезно ответила. – А может, олень, когда диар прицелился в него из ружья, обменял свою жизнь на тайну моего существования в чащобе Данбьергского леса.
– Какие, однако, болтливые животные в нашем лесу, – рассмеялся брат, и я не удержалась от улыбки – смех Артиана был до невозможности заразительным. Отсмеявшись, братец снова взглянул на меня. – И все же странный выбор у нашего диара.
– Не могу не согласиться, – усмехнулась я уже невесело. – Не пойму, зачем я ему понадобилась. Но наш папенька невероятно счастлив. Должно быть, диар обещал ему некую сумму за дочь. Как видишь, не такая уж я и пропащая, мне тоже нашлась цена.
Артиан поджал губы, испытующе глядя на меня.
– Это большая удача, не правда ли, братец? – спросила я, но голос вдруг дрогнул, и слезы навернулись на глаза.
Глупая и ненужная слабость. Мне сейчас полагается прыгать от радости, а не лить слезы. Перезрелую девицу без приданого берет в жены родовитый аристократ. Дар небес, верно сказал папенька, а я, как глупейшее создание, вдруг решила разреветься. Брат тут же оказался подле меня. Он присел на корточки, взял мои руки в свои ладони и заглянул в глаза.
– Диар хорош собой, разве он тебе совсем не понравился? – спросил Артиан. – К тому же невозможно богат. Ты выберешься из нашей нищеты. Неужели тебе вовсе не лестно, что ты станешь диарой Данбьергской?
– Ах, что ты, братец, – улыбнулась я и, освободив одну руку, вытерла непрошеные слезы. – Меня радует, что это замужество поможет нашему семейству. Надеюсь на это. Просто… Просто д’агнар Альдис напугал меня своей холодностью. Я даже не заметила, что он хорош собой. Разве красота может быть надменной? Она согревает душу, а не замораживает ее.
Брат удивленно округлил глаза.
– Фло, Богиня с тобой! – воскликнул он. – Да знаешь ли ты, как увиваются вокруг него дамы, желая получить благосклонность диара? Проклятье… – Артиан вдруг помрачнел. – Когда станет известно, что он женится, и, главное, на ком женится, ряженые клуши тебя заклюют. Впрочем, он мужчина серьезный и здравомыслящий, потому непременно оградит свою супругу от нападок, иначе зачем бы ему жениться? И все же… Как все странно.
Брат поднялся на ноги, выпустил из захвата вторую мою руку и прошелся по комнате, о чем-то размышляя. После обернулся ко мне и произнес:
– Поговорю-ка я с отцом. Возможно, что-то и прояснится.
– Непременно потом расскажи мне, что ответит папенька, – попросила я, поднимаясь с кресла.
Артиан кивнул, и мы покинули его комнату. Я отправилась искать близнецов, а младший агнар Берлуэн поспешил к Берлуэну-старшему.
