Юлия Ефимова
Ложь без срока годности
Дед как-то сник, задумался, без его улыбок и ухмылок стало видно, как он сильно постарел, как много ему лет.
– Ну да ладно, я отвлекся, это, ребята, была теория, переходим к практике. Ваша группа летит в портовый город Владивосток. Мм, завидую вам, крабов наедитесь от пуза, ну я, по крайней мере, на вашем месте так бы и поступил. Они там огромные, сочные и всегда свежие, таких вы в Москве не найдете. Дело у вас такое: в этом славном городе проживает бизнесмен по фамилии Дрозд. В наши славные девяностые он приобрел на черном рынке картину Рафаэля «Портрет молодого человека». Она по сей день считается утерянной: в 1939 году, после начала Второй мировой войны, портрет был спрятан в семейном поместье Чарторыйских в Сеняве, но вскоре был обнаружен гестапо. Его отобрали для организуемого в Линце Музея фюрера, а в 1945 году немецкий генерал-губернатор Польши Ганс Франк вывез его в неизвестном направлении. На сегодняшний момент это одна из самых дорогих пропавших картин в мире, ее оценивают в сто миллионов долларов.
– За картину? – выкрикнула Мотя. – Да вы гоните.
– Тише! – очень резко скомандовал Алексей, и она замолчала.
– Я думаю, сейчас должна была удивиться Матильда, – вдруг сказал дед с экрана, – скорее всего выкрикнуть что-то типа «вы гоните». Если это так, то поаплодируйте мне, я думаю, сидя на облаке, мне это зачтется.
Все молча поаплодировали, глядя на потолок, никто бы сейчас не удивился, если бы там проплывало облако с сидящим на нем Савелием Сергеевичем.
– Спасибо, – сказал дед с экрана, видимо даже не допустив и доли сомнения, что аплодисментов не будет.
– Так вот, о картине: в мае у хозяина дома был день рождения…
– Значит, Телец по гороскопу, – опять вставила Матильда.
– Приехали гости и во время торжества картина пропала, просто исчезла со стены, – буднично продолжал дед, словно читал очередную лекцию в институте. – Когда гости уезжали, их обыскали и ничего не нашли. По контуру здания камеры и охрана. Хозяин, как вы сами понимаете, в полицию пойти не мог, поэтому обратился ко мне. Он считает, что картина до сих пор в доме. Через три дня день рождения у его жены и соберутся те же гости, что были четыре месяца назад. Преступник, скорее всего думая, что скандал улегся, попытается достать картину и вывезти. Ваша задача – найти преступника и вернуть картину хозяину.
Слушатели испуганно переглянусь, а Мотя сказала:
– Жена – Весы, так себе знак, неизвестно, что перетянет, плохое или хорошее.
Ее глубокая мысль осталась без комментариев, потому как Савелий Сергеевич продолжал:
– Естественно, я описал вам ситуацию очень кратко, дома Зина найдет все документы и даст вам прочитать, а лучше, чтобы вы сделали это все вместе и вслух. Сейчас же задача такая: вы звоните домой и на работу и решаете все проблемы, чтобы вас не потеряли. Берете у нотариуса билеты, деньги на одежду и распределение ролей и едете по магазинам, потом к Зинке домой. Во-первых, вместе удобнее завтра добираться в аэропорт, во-вторых, прочитаете задание подробнее, ну а в-третьих, подружитесь, вы теперь команда. Зинка моя дорогая, документы и следующие флешки в сейфе, шифр – твой день рождения.
– Да знаю я, – тихо ответила Зинка. Она еще не разбирала сейф деда, постоянно оставляя на потом, слишком болезненно это было для нее.
– Удачи, мои дорогие, флешку под номером три включите только во Владивостоке.
Экран погас, и сразу всем стало очень страшно, до этого все воспринималось как приключение, и лишь сейчас пришло понимание, что все всерьез. Есть картина, которая стоит миллионы, есть преступник и его надо вычислить, но вот смогут ли четыре дилетанта это сделать? В данный момент в это не верил никто. Казалось, что на последней секунде перед выключением камеры даже у деда в глазах промелькнул ужас недоверия к людям, сидящим перед экраном.
– Только бы это не был его внезапно наступивший маразм, – опять вздохнул Алексей. – Ну что, мушкетеры, пойдемте спасать мир.
– А кто из нас д’Артаньян? – весело спросила Мотя, будто это была самая важная информация на данный момент.
– Вы, госпожа Портнягина, – устало сказал он, – исключительно только вы, и мне очень страшно от этого.
Турин, 1798 г.
Князь Адам Чарторыйский, совсем еще молодой образованный аристократ, вынужден был безвыездно скучать в Турине, столице Сардинского королевства. Виной тому была его дружба с великим русским князем Александром Павловичем. Он как-то совершенно случайно стал поверенным в душевных тайнах молодого Александра. Скорее всего, прекрасное образование, что так стремилась дать сыновьям его мать Изабелла, компенсировав свое нежелание заниматься детьми, прельстило великого князя. Но именно эта симпатия вызвала подозрение его отца Павла, который и отправил с глаз долой Адама, назначив послом в Сардинском государстве.
Выпросив небольшой отпуск, он решил прокатиться на родину, в Польшу. Бродя по улочкам Турина, Адам безуспешно пытался найти подарок для своей матери, которая испытывала особую любовь к искусству. Ничего достойного его матушки не попадалось. Она, первая светская львица Польши, меценатка и патриотка, основательница нескольких музеев, не могла обходиться малым, ей нужно было все самое лучшее. В одну из таких прогулок, не принесших, как всегда, никакого результата, когда Адам уже решил ехать домой без подарка, он попал в переделку.
– Спасите… – услышал слабый женский крик Адам и, не медля ни секунды, рванул в подворотню.
Двое негодяев схватили молодую девушку, пытаясь сотворить неслыханную гадость. Служба при русском дворе многому научила молодого Адама, в том числе и искусству боя. Он раскидал негодяев в стороны, попутно сломав кому-то нос, а кому-то челюсть, схватил молодую растерянную девушку и рванул бежать что есть сил, не дожидаясь, пока разбойники придут в себя и решат отомстить.
Девушку звали Анна-Мария, и она была дочерью богатого вельможи.
– Спасибо, – произнесло невинное создание, – вы обязательно должны зайти, папенька отблагодарит вас.
За спасение Анны-Марии Адам был осыпан дарами, в том числе картиной, принадлежавшей кисти великого Рафаэля. Это был прекрасный подарок матушке, Адам уже представлял, как небольшая картина, написанная на дереве маслом, займет достойное место в коллекции князей Чарторыйских.
– Только помните, молодой человек, – сказал отец спасенной девушки, – эту картину нельзя продавать, ее можно только дарить, – и, как показалось Адаму, облегченно вздохнул, вручая ему портрет.
Одно немного смущало Адама: молодой человек очень грустно смотрел со старого портрета, будто жалел его или что-то знал про Адама и не мог сказать. Отогнав глупые мысли, молодой князь пошел собираться в дорогу, но не выдержал и вернулся, чтобы накинуть на портрет кусок ткани, как на клетку с безостановочно болтающим попугаем, чтобы заставить его замолчать.
Глава 5. Костюм горничной
У Зинки голова шла кругом, сегодняшний день, такой долгий и странный, все никак не хотел заканчиваться. Сейчас она сидела в гостиной собственной квартиры, вокруг нее стояла куча пакетов с одеждой и ходили незнакомые ей еще несколько часов назад люди. Все смахивало на какой-то розыгрыш, который неприлично затянулся.
– Боже мой, – Алексей влетел в гостиную, выпучив глаза. Вообще, Зина поняла, что он очень рано взял на себя руководство группой на правах старшего. Как выяснилось в магазине, руководить придется ей. – Зинаида, все пропало, наши деньги под угрозой! – истерично кричал бывший руководитель.
– Что еще?
Она очень устала, и сейчас ей безмерно хотелось одного – лечь и уснуть. Но нельзя, самолет завтра с утра и еще много дел. Около трех часов было потрачено на магазины, еще два – на парикмахерскую, все бы ничего, но Матильда и Алексей постоянно ругались и препирались. Мотя периодически обижалась на него, но в силу своего характера через пять минут уже всех прощала. Алексей же был упрям в их общении и задирал ее по любому поводу. Зинка была регулировщиком в их обоюдных уколах, наносимых друг другу, и с ужасом представляла, как они будут играть супружескую пару. Но выхода не было, доктор, к которому они тоже зашли, ужаснулся, увидев состояние разбитого ногтя Моти, и вынес неутешительный вердикт – ноготь надо удалять. Сделав все неприятные и болезненные для Матильды процедуры, он обязал ходить на перевязки каждый день. Естественно, и здесь Зинка все уладила, объяснив доктору, что они улетают, и пообещала делать перевязки, учитывая все тонкости данного мероприятия. Для этого ей пришлось выслушать подробную лекцию и купить в аптеке по списку все необходимые приспособления. Как это будет происходить на самом деле, она с трудом представляла, так как с детства не переносила вида крови.
Когда всего на минуту почудилось, что все трудности позади, выяснилось, что они где-то потеряли Эндрю. В итоге они нашли свою пропажу в салоне красоты на банкетке. Молодой человек, тихий и бесконфликтный, постоянно копался в своем гаджете, сразу теряясь в пространстве. Роль ему досталась легкая, он будет изображать программиста, который устанавливает сигнализацию на собрание картин, коих в доме заказчика было много, – это было замечательно, потому что и играть-то по большому счету не придется, он будет самим собой. Алексей тоже вроде как в своей тарелке, он будет играть роль друга хозяина дома, такого же богатея, – дело знакомое и простое. Зинке же дед поручил роль его молодой жены, задача для нее вполне выполнимая. Сложности их поджидали с Мотей. По замыслу деда, она должна быть горничной, но какая горничная с разбитым в хлам пальцем и кучей бинтов и повязок на нем? Эта версия сразу выпадала, тогда Зинка решила взять ответственность на себя и приняла решение – горничной будет она, а Мотя станет играть жену Алексея. По указанному мессенджеру они сообщили заказчику об изменении ролей, ведь он должен подготовить для горничной рекомендательные письма. Все бы ничего, но, видимо, Зинка напрочь забыла, что дед запретил что-то менять в его сценарии.
– Мы провалимся, – паниковал Алексей, мельтеша по гостиной из угла в угол. Он протягивал свои руки с красивыми интеллигентными пальцами к небу, будто ища защиты и хотя бы поддержки у Бога, хотя, возможно, он обращался к виновнику всех этих событий, к деду.
– Не истери, что опять?
Она не понимала, как это все в одну минуту на нее свалилось. Смерть деда, открытие о его тайной жизни и командование целой операцией. Она не была замотивирована, как остальные, деньгами. Зинка хотела лишь одного – не опозорить деда, а для этого надо повзрослеть, стать сильнее и самостоятельней, а значит, убрать все детские эмоции.
– Давай по факту, – устало сказала она, – что опять? Мы ей купили одежду, все, что ты сказал, покрасили и постригли так, что мне до сих пор завидно, наводить макияж и болтать она обещала меньше. Что еще не так?
– Ты видела, как она ест? – с ужасом прошептал Алексей. – Нет? Так иди и посмотри.
Зинка встала и прошла в кухню, по пути домой они купили еды, все были жутко голодны. И вот теперь Мотя и Эндрю вдвоем поглощали там деликатесы. Матильда и правда выглядела совсем по-другому, красивый блонд с пшеничным оттенком плюс стрижка каре с рублеными, как сказал стилист, линиями, прямая и густая челка сделали из нее стильную штучку. Яркость, конечно, она свою потеряла, но сразу обрела привлекательность и стиль. Также стилист отказывался что-либо делать с ней, пока она не смоет свой макияж, так что теперь Мотя сидела на кухне в натуральном виде и он, честно говоря, радовал больше, чем грим на ее лице.
– Ты видишь, – услышала она за спиной шепот Алексея, – даже Гарри Поттер по сравнению с ней – леди Диана.
– Значит, так, – у Зинки кончалось терпение и сила руководителя, – теперь это твоя забота, – сказала она ошеломленному Алексею, – не умеет есть, значит, учи ее, деньги все хотят, она в том числе, значит, будет стараться.
Зинка разошлась, и у нее само собой получалось расставлять все точки над «i», почти как у деда.
– Матильда, ты хочешь деньги? – почти кричала Зина. Та испугалась такого напора и просто махнула головой. – Тогда прекрати есть руками, чавкать и слушай старшего товарища, – при этих словах она показала на Алексея.
– Ну ты же понимаешь, что невозможно за один день научить ее быть леди, – попытался спорить тот.
– Если очень захотеть, можно обезьяну научить курить, – рявкнула Зина, устав быть деликатной. – Давай учи, вилки, ножи и тарелки с бокалами – все для учебы найдете в буфете, дед же сказал, что мы особенные, значит, сможем и ты, и она, и я.
– А я? – вставил Эндрю, из-за скандала даже оторвавшись от экрана своего смартфона, ему, видимо, стало обидно, что про него снова забыли.
– И ты, – поправилась Зинка, – если мы, конечно, тебя по пути нигде не потеряем. Всех жду через полчаса в кабинете, будем разбирать бумаги, – сказала она тоном, не терпящим возражений, и вышла из кухни.
– Что, нажаловался? – прошептала Мотя Алексею. – Ябеда, даже не могу представить, кто ты по гороскопу.
– Я Лев, – гордо ответил Алексей.
– Опозорил гордое животное, – сокрушалась Мотя, – между прочим, это мой любимый знак, и я от него такого не ожидала. Давай учи уже, я способная, мне так воспитательница в детском саду говорила.
– Ну это, конечно, обнадеживает, – грустно вздохнул Алексей.
Матильда положила еду на стол и, не найдя ничего рядом похожего на полотенце, вытерла руки о свою блестящую кофточку.
– Ну, во-первых, нельзя вытирать руки о себя, – устало сказал Алексей, – и ковыряться в зубах за столом тоже.
Эндрю, который как раз занимался этим, испугался и уточнил:
– И даже мне?
– А ты кто по гороскопу? – встряла Мотя в разговор.
– Стрелец, – непонимающе ответил Эндрю.
– Никому, Эндрю, – сказал Алексей, – ни Стрельцу, ни Близнецу, ни Льву, никому и никогда.
* * *
Шел пятый час чтения документов. Матильда посапывала, свернувшись калачиком на кресле. С новой прической и обновленным имиджем, она сейчас, когда спала, выглядела сущим ангелом. Ее тиран и учитель, который полчаса кричал на нее в кухне, пока они изучали столовые приборы, оккупировав старый кожаный диван, делал вид, что слушает лежа, на самом деле видел уже десятый сон, только Эндрю, периодически поправляя очки, монотонно читал вслух.
– Хватит, Эндрю, бесполезно, – вздохнула Зинка. – Они уже час как спят.
Зинка была на три года младше Эндрю, но оба внутренне чувствовали обратное. Может быть, это из-за скромного и тихого характера Гарри Поттера, как уже успели прозвать его вынужденные друзья, а может, из-за Зинкиного особенного воспитания. Именно сейчас, в экстренной ситуации, она начала ощущать неординарное воспитание деда. Зина всегда старалась рассуждать и делать выводы, быть собранной в любых обстоятельствах и не всегда понимала, что это – скрупулезное и последовательное воспитание, над которым день ото дня трудился дед.
Только один раз она позволила себе повести себя глупо и по-детски – это в отношениях с Шуриком. Зинка первый раз за день вспомнила про возлюбленного и в ужасе достала телефон из сумочки. Десять пропущенных. Еще в нотариальной конторе она поставила телефон на беззвучный режим и забыла. А он звонил, волновался, возможно, даже извиниться хотел за вчерашнее происшествие, объясниться. Улыбка сама собой растянулась по лицу и была настолько глупой и счастливой, что Зинка, смутившись удивленного взгляда Эндрю, который искренне не понимал, чему сейчас можно так радоваться, решила перевести разговор.
– Я целый день хотела спросить, – начала она, изо всех сил пытаясь спрятать счастливое выражение лица, – почему у тебя такое имя странное?
Парень усмехнулся, видимо, этот вопрос был для него уже заезженной пластинкой и набил бедному оскомину. Нехотя, но он все же ответил:
– У меня родители ученые-математики, знаешь, из тех, которые, решая сложную задачу, могут забыть поесть. – Вынужденные соратники еще в магазине договорились перейти на ты для простоты общения. Поэтому со стороны сейчас могло показаться, что беседуют старые друзья. Настольная лампа, ночь за окном, двое спящих людей и задушевные разговоры шепотом. – Я, если честно, немного удивлен, как они еще умудрились меня родить, но, возможно, мне на руку сыграла их молодость, которая плескалась и не давала до конца утонуть в науке, – видно было, что для молодого человека тема старая и больная. – Ну вот и сделай выводы сама, в честь кого могли назвать сына два фанатика-математика – естественно, в честь великого, по их мнению, человека, того, кто все-таки доказал теорему Ферма.
К слову сказать, Зинка была абсолютный гуманитарий, вот если бы Эндрю сейчас спросил ее, в каком году Анна Ахматова написала «Реквием» или почему Пушкин дал своему главному герою фамилию Онегин, она ответила бы без запинки и еще бы могла немного подискутировать с ним на эту тему, приводя неизвестные широкой публике факты биографии авторов и истории их творений, но математика для нее была темный лес.
Эндрю все прочитал на ее растерянном лице и сказал:
– Не переживай, это не обязательно знать всем, – и, рассмеявшись, добавил: – Только моим родителям так не говори, они предадут тебя анафеме.
– Ну не то чтобы я не знала, – гордо ответила Зинка, – просто забыла.
Эндрю нравилась эта девчонка, у него никогда не было сестер и братьев, даже двоюродных, но он всегда мечтал об этом. Почему-то эта рыжая, очень испуганная всем происходящим девушка вызывала в нем какую-то братскую любовь. Скорее всего, потому, что предательство, которое недавно нанесло ему удар в спину, надолго отбило охоту смотреть на противоположный пол с другой, мужской, любовью.
– Есть такой ученый, Эндрю Джон Уайлс, – продолжил он, – на самом деле в математическом сообществе он был ничем не примечательным профессором Принстонского университета. Но в сорок один год отличился, и девятнадцатого сентября тысяча девятьсот девяносто четвертого года доказал «большую теорему Ферма», сформулированную Пьером де Ферма более трехсотпятидесяти лет назад. Для всего математического мира это приравнивалось к победе над фашизмом, к изобретению антибиотиков и другим значимым событиям, которые изменили мир к лучшему. Поэтому, когда родился я, у простой семьи математиков Шишкиных не было иных вариантов имени, если бы их не остановила бабуля, за что ей отдельное спасибо, иначе мое имя было бы Эндрю Джон Уайлс Шишкин.
– У нас с тобой много общего, – сказала Зинка, – я тоже оказалась не нужна родителям, всю свою сознательную жизнь я оправдывала их тем, что они откупались от меня деньгами. Ну, что-то типа по-другому они не могут, а сегодня дед и это оправдание их поведения отверг, мать, оказывается, не присылала мне никаких денег.
– Нет, у нас разные истории, – грустно сказал Эндрю, – у тебя был дед, а моя бабуля умерла, как только мне исполнилось десять лет. И вот с того самого времени я, еще ребенок, жил с двумя взрослыми детьми.
Зинке захотелось сменить неприятный разговор, тема родителей и их любви для нее была как кисель во рту, на вкус нормально, но общие ощущения склизкости отвратительные.
– Я же еще не примеряла вещи, мне Матильда должна была купить костюм горничной, пока мы с Алексеем ходили покупать ему одежду. Сейчас надену и приду хвастаться, скажешь, какая из меня горничная, – крикнула Зинка и побежала в спальню, где стояли ее пакеты.
Эндрю остался в кабинете и продолжил изучать документы. Сейчас перед ним лежало досье на племянницу хозяина, дочку среднего брата, Ванюшкину Василису Константиновну, двадцати пяти лет от роду. Молодая красивая девушка, одногодка Эндрю, улыбалась с фотографии искренне и очень тепло. Идеальные черты лица и уверенность, которую она излучала, говорили о многом, например о том, что это девушка-пантера, как в знаменитой песне старой рок-группы «Агата Кристи». «Она не знает слова “верность”, ибо это всего минуты предпочтения кого-то покруче», – пропел про себя Эндрю, вглядываясь в глаза красотки с фотографии, он вообще был фанатом старого русского рока и все группы типа «Наутилус Помпилиус», «Агата Кристи» и, конечно, легендарную Земфиру знал, слушал и любил.
– Молодой человек, – Алексей проснулся, потряс головой, словно стряхивая с себя остатки сна, – на каком члене семьи я задремал?
– Вы, Алексей, уснули на хозяине, – ухмыльнулся Эндрю.
– Ну, в свое оправдание скажу, – смутился аристократ, – что при стрессе у меня такое бывает. Который час?
– Одиннадцать вечера, детское время, – ответил Эндрю, продолжая читать досье.
– Я в душ.
– Зина выдала полотенца, они в коридоре на тумбочке, – крикнул Эндрю уже в спину уходящему Алексею. Буквы у него никак не складывались в слова, а красивая девушка с фотографии притягивала взгляд.
– Наверное, это мой рок, – усмехнулся он фотографии, – и погибну я от руки красавицы.
В этот момент в комнату вошла растерянная Зинка, на ней была надета униформа горничной, только какого-то странного кроя. Юбка была неприлично короткая, так что при слабом наклоне будет выглядывать филейная часть. Вырез на груди тоже был неприлично огромный, а на спине и вовсе уходил глубоко вниз.
– Это что? – все еще ошеломленно спросила Зинка, пытаясь разглядеть себя в старое зеркало, висевшее в кабинете.
– Ну, – стал тянуть Эндрю, пытаясь подобрать слова, – смело, конечно, но в целом мне как мужчине нравится.
– Еще бы, – усмехнулась Мотя, она тоже проснулась и довольно наблюдала за показом мод, – это костюм из секс-шопа, я знала, что беру, ты будешь самая красивая горничная.
– Ты сдурела! – закричала Зинка. – Я что тебе сказала купить, я где тебе сказала купить! Как я полечу без костюма?
– Почему без костюма? – удивилась правда не понимающая такой реакции Мотя. – Это самый лучший костюм. Ни один мужик мимо не пройдет.
Зинка уже набрала побольше воздуха в легкие и вспомнила все ругательные слова, какие знала, а Мотя даже зажмурилась от предчувствия беды, как прозвучал звонок в дверь, такой спасительный для обеих. Зинку он удержал от нравственного падения, а Мотю – от бури, которая была готова обрушиться на ее голову. В ярости Зинка пошла открывать дверь, совсем забыв, что на ней надето.
На пороге стоял Шурик, она сразу поняла по его ухмылке, что он пьян. После смерти деда он частенько приходил к ней подшофе, рассказывал какие-то замысловатые истории о кораблях и пиратах и засыпал в гостиной на диване. Естественно, Зинку все это радовало, во-первых, одной было очень грустно в пустом доме, а во-вторых, она любила его и все эти задушевные разговоры воспринимала как проявление его любви к себе.
– Привет, красотка, – оглядев ее с ног до головы, сказал Шурик.
У Зинки сразу побежали мурашки, только он мог так называть ее, вызывая при этом приступ нежности.
– Я очень переживал, ты не брала трубку, а ты, оказывается, мне сюрприз готовила, – взгляд у него стал масленым и каким-то туманным.
Зинка тоже расплылась, голова перестала работать, она даже на мгновение забыла, что у нее в доме куча гостей, и постаралась встать, как ей показалось, более выразительно.
В это время Алексей, приняв душ, понял, что все-таки забыл взять в коридоре приготовленные заботливой хозяйкой полотенца. Он помнил, что, если открыть дверь ванной, до них будет буквально шаг, и решил рискнуть. Старые стены дома, которые строились на века, скрыли от него присутствие в коридоре людей, и Алексей, открыв дверь, выглянул в коридор, чтобы убедиться в безопасности операции. В этот момент пьяный Шурик как раз снимал ботинки. Увидев голого мужика, выглядывающего из ванной, он от неожиданности упал, но, быстро оценив ситуацию и сложив вместе костюм на Зинке и Алексея в неглиже, начал, не успев подняться, прямо с пола извергать ругательства.
– Ты что, обалдела, дрянь?! – закричал Шурик и, запустив ботинок прямо в голову Алексею, начал последними словами оскорблять растерявшуюся от произошедшего Зинку.
В Алексее несколько секунд боролись два чувства: стыд за свой вид и злость за ботинок, след которого отпечатался на лбу. Но решили все ругательные слова Шурика в адрес Зинки, которых она, по мнению Алексея, не заслуживала. Девушка вызывала у него уважение и даже страх, по крайней мере, характер у нее был сильнее Лешиного. Если быть откровенным до конца, Алексей еще полгода назад не знал такого разнообразия ненормативной лексики, рос он в интеллигентной семье, в образцово-показательном дворе и дружил с точно такими же ребятами. Но спасибо нынешнему соседу, который снимал соседнюю с ним комнату в квартире, он в полной мере ознакомил маменькиного сынка Алешу с данным сленгом.
– Ты как с девушкой разговариваешь?! – зарычал Алексей и, схватив свою трость, которая стояла тут же у гардероба, одним ударом вырубил орущего гадости молодого человека. Затем гордо взял полотенце с тумбочки и молча удалился обратно в ванную.
Мотя и Эндрю, которые выбежали на крики из комнаты, стояли с открытыми ртами. С обожанием глядя в дверь закрывающейся ванной комнаты, Матильда сказала:
– Вот видишь, Зинаида, а тебе мой костюм не понравился, из-за тебя мужики подрались, нет, зря я поменяться согласилась, надо было мне горничной оставаться.
