Юлия Резник
Все по-настоящему
Глава 5
Клим
Просыпаюсь от того, что где-то за дверью, в глубине коридора, начинает жужжать пылесос. Переворачиваюсь с боку на бок, кряхтя, встаю. Дерьмо. Я опять уснул в офисе! От неудобной позы все тело затекло, а шею напрочь заклинило. Ну, вот и какого черта я не разложил проклятый диван? Или хотя бы туфли не скинул…
Иду в ванную, умываюсь. Упираюсь ладонями в мраморную столешницу и поднимаю взгляд к собственному отражению в зеркале. Не то, чтобы я слишком парился по поводу своей внешности, но… С этим точно надо что-нибудь делать. Например, больше отдыхать, спать хотя бы по шесть часов в сутки и нормально питаться. Растираю руками лицо – жаль, что вот так запросто не разглядишь усталость, и выхожу прочь из ванной. В офисе никого. Не спит разве что служба клининга, рабочий день которой начинается за пару часов до всех остальных. Киваю девочкам в униформе и, зевая на ходу, шаркаю к лифтам. Гришу я давно отпустил, поэтому за руль сажусь сам. Домой… Может быть, даже попробую сделать себе выходной. Потому что устал просто нечеловечески.
А город, как назло, стоит в пробках. За ночь намело снега, и снегоуборщики не справляются. Колеса буксуют в вязкой снежной каше, нетерпеливо гудят клаксоны, а я изо всех сил стараюсь не уснуть прямо посреди этого февральского Армагеддона. По радио совсем не по-утреннему бодрый диктор поздравляет страну с Днем влюбленных. Никогда не понимал этого праздника. Да и не праздновал его никогда. Хотя… нет. Однажды было. С моей бывшей… Ужин в пафосном ресторане, изысканное белье… Секс, который должен был стать особенным, но не стал. Трахался я в то время по большей части с работой. Хотя, почему в то время? Сейчас в этом плане ничего не поменялось. Зажмуриваюсь, в попытке припомнить, когда у меня в последний раз был секс, и… не могу. А самое удивительное, что даже не хочется… Вообще ничего не хочется. А впрочем, вру! Имеется за мной один грешок. Снова притормаживаю на светофоре и мысленно возвращаюсь в ночь накануне Сашкиной свадьбы.
Я не сплю, зачем-то прислушиваюсь к звукам притихшего дома. Сначала в гостевой ванной шумит вода, потом все смолкает. В тишине квартиры шаги Таткиных босых ног звучат ненормально громко. Она пьяная, а значит, не представляет для меня интереса. Клянусь, сначала я вообще не думаю ни о чем таком. Ну, или загоняю эти мысли подальше, не знаю… Но все меняется, стоит ей открыть дверь в мою спальню и скинуть с себя полотенце. В противоположную от кровати стену вмонтирован огромный аквариум. И его подсветки вполне хватает, чтобы разглядеть Татку в деталях. А смотреть там действительно есть на что. Она безупречна. Маленькая, ладная, красивая… С длинными ногами, покатыми бедрами и самой шикарной грудью из всех, что я когда-либо видел. Татка пересекает комнату, забирается под одеяло и прижимается ко мне со спины. Клянусь, острые пики ее сосков оставляют на моей коже ожоги.
– Я люблю тебя, – шепчет, прокладывая дорожку вниз по лунке позвоночника. У меня крепко стоит – стыдиться нечего, но когда ее проворная ладошка скользит вниз, я отвожу Таткину руку, не давая себя коснуться. Потому что… ну, она же пьяная, господи! И наверняка меня с кем-то спутала. С тем, кому сейчас признается в любви. Выбираюсь из постели, бормочу что-то наигранно бодро о том, какая она пьянь, и тихонько ретируюсь из собственной же комнаты. Ага… она – пьянь. А я – гребаный извращенец. Никак иначе я свой стояк объяснить не могу.
Возвращая меня в реальность, наконец, загорается зеленый, я проезжаю еще пару кварталов, чудом проскакивая светофоры, и сворачиваю к своему дому. По случаю утра на въезде в паркинг – ни одной машины. А вот на выезде – целая очередь. Паркуюсь. Ставлю машину на сигнализацию и топаю к лифтам, когда замечаю прелюбопытнейшую картину.
– Лорд… Ло-о-о-орд! Кыс-кыс, мой хороший…
Взгляд залипает на выпяченной вверх Таткиной попке.
– Ах ты ж маленький мохнатый засранец! – пыхтит она, в безрезультатной попытке выловить из-под машины спрятавшегося кота.
– Нужна помощь? – подхожу ближе.
Тата оборачивается, сдувает упавшие на глаза пряди и неуверенно пожимает плечами:
– Там мой кот. И если, – она подносит к лицу телефон, – через пять минут мы не выедем, то плакала наша кастрация.
Последнее слово заставляет меня передернуться. Сажусь на корточки рядом с Таткой, полы пальто укрывают асфальт, но мне плевать. Заглядываю под машину:
– Эй, парень! Сиди там и не высовывайся. Мой тебе совет.
– Ха-ха! Очень смешно, – обиженно сопит Татка. – Он же не в твои ботинки нагадил!
– И только за это ты готова лишить мужика самого драгоценного? Очень по-женски! Да еще какой день выбрала – это ж надо…
– Какой? – сузившиеся в щелочку глаза Татки не сулят мне ничего хорошего, но мне почему-то нравится ее дразнить.
– Так День всех влюбленных. Как ты ему после этого будешь в глаза смотреть?
Татка закусывает губу и хлопает желтыми, как у сидящего под машиной кота, глазами. Разница лишь в том, что у нее они не светятся в темноте. А я снова залипаю на ней и пропускаю момент, когда кот выбирается из своего укрытия. Возвращаюсь в реальность, лишь когда он с громким обиженным «Мя!» сигает мне на руки. В последнюю секунду успеваю его подхватить, неуклюже заваливаясь на задницу.
– Стасян? – открываю рот, с трудом узнавая в подстриженном едва ли не под ноль коте, свою, когда-то пушистую, потеряшку.
– Мя! – жалуется тот и бросает через плечо на Татку полный осуждения взгляд.
– Стасян! Нашелся! Ну, надо же… Я уже решил – все! Потерял тебя…
Говоря откровенно, я никогда не думал, что вот так прикиплю к животинке. Ну, может быть, к собаке… Лабрадору там, или ротвейлеру. Но к коту… Нет, такого я не мог и представить. Так что, когда в закутке у входной двери обнаружился не пойми откуда там взявшийся маленький, едва открывший глазки котенок, думал, накормлю его и отправлю в люди. Ну, знаете, в какой-нибудь приют для животных. Но Стасян задержался на день, потом на два, потом на неделю, а спустя месяц я вынужден был признать, что он прописался в моей квартире навечно.
– Так это твой кот?!
– Угу. А ты мало того, что сделала ему совершенно идиотскую стрижку, с которой он в глаза другим котам не сможет смотреть, так еще и хотела кастрировать… – шиплю, поднимаясь с асфальта.
– Мя!
– Никогда ее не простим. Ты прав.
– Да не подстригала я его! Он уже был такой, когда я нашла его на помойке. А то, что кастрировать хотела, так это… это потому, что он не оставил мне выбора!
– Мя! – возмутился Стасян, презрительно косясь на Татку.
– Ах ты ж… Ах ты ж… врун! Гадкий шерстяной мешок с костями! Я тебя спасла от голодной смерти, и вот, значит, какая благодарность?! – взъелась Татка, уперев руки в бока. И это, наверное, выглядит смешно… Но она так горяча в гневе, что лично мне становится совсем не до смеха.
– Так это точно не ты его подстригла? – в горле пересохло, и оттого мой голос звучит чуть более хрипло.
– А какой мне смысл тебе врать?! – И впрямь. Смысла никакого. Поэтому я неопределенно пожимаю плечами и крепче прижимаю к себе удивительно тощего из-за отсутствия пушистой шубы друга. – Так, ладно… Раз вы нашлись, я, пожалуй, пойду. Займусь чем-нибудь полезным. Как я понимаю, кастрировать ты его не собираешься?
– Мя! – возмущается Стасян и пребольно впивается когтями мне в руку. Будто это я озвучил такую крамольщину.
– Нет, конечно! – успокаивающе чещу Стасяна за ухом.
– Тогда я отменю запись к ветеринару. Счастливо оставаться.
И прежде, чем я успеваю среагировать, Татка скрывается в лифте. Переглядываемся с котом. К которому, откровенно говоря, у меня тоже имеются претензии, но я так рад, что он нашелся, что позволяю себе лишь легонько его пожурить за неподобающее поведенье в гостях.
С опозданием замечаю брошенную Таткой переноску. Она здорово потратилась на Стасяна – факт. Прибавь к этому ботинки, которые он испортил, затраты на корм и лоток… Выходит, я задолжал Татке немалую сумму, которую следовало бы вернуть. Поднимаемся домой. Только там спускаю Стасяна с рук, радуясь, что мне больше не придется возвращаться в пустую квартиру. Я, может быть, поэтому в офисе и ночевал – потому что здесь тошно было.
Наступая на задники, разуваюсь. Не понимаю привычки ходить по дому обутыми. На часах нет и девяти, я планировал выспаться, но случившиеся события снимают сон, как рукой. Пока Стасян заново обнюхивает свои владения, насыпаю ему корм. Сам бы тоже от завтрака не отказался, но в холодильнике – шаром покати. С тех пор, как уволилась моя повариха, я все не найду времени, чтобы подобрать ей замену. Да и вообще мне сложно впускать постороннего в дом.
Достаю телефон, открываю приложение с доставкой. Вся лента пестрит вызывающими алыми сердцами. Господи, какая безвкусица… Еще больше радуют праздничные названия блюд. Салат «Стрела Амура», ростбиф «Пылающее сердце» и макароны «Для любимой».
Пока я прикидываю свои шансы выиграть суд по делу о дискриминации холостяков, что-нибудь вроде «Одинокий волк Клим Терентьев против ДеливириКлаб», Стасян запрыгивает на бар и, важно расхаживая между бутылками, обнюхивает все кругом.
– Думаешь, стоит выпить?
Вообще-то я стараюсь этим не злоупотреблять. Пить одному в четырех стенах как-то… странно. Беру из бара бутылку Просекко… кручу в руках. Вообще-то, при желании, мне, наверное, не составит труда найти компанию на сегодняшний вечер. Просто подними трубку и набери… Настю, Лизу или Сюзанну. Но я не уверен, что мне это нужно. К тому же как-то неправильно женатому мужчине… Так, стоп! Я ведь женат. Женат на симпатичной молодой женщине, которая несколькими этажами ниже наверняка томится одна. Или… Черт! Вполне возможно, что не томится. Скорее всего, так и есть… Скорее всего, она ждет того, кому признавалась в любви, лежа, на минуточку, в моей постели! Не знаю, почему эта мысль задевает меня так сильно. Ну, ведь глупость чистой воды! Да если бы не чертово радио, я бы и знать не знал об этом проклятом празднике… Какое мне дело, как она планирует его провести?
Отставляю в сторону бутылку и иду в душ. К черту это все…
А еще спустя час плюю на все и все же выхожу из квартиры. В руках все та же бутылка Просекко. Подарок так себе. Вроде как не настоящий. Впрочем, жена у меня тоже фальшивая, так что…
Спускаюсь на пятый этаж. Ну, вылитый принц – в домашнем и сланцах на босу ногу. Прикладываю палец к звонку и замираю, давая себе последний шанс сбежать. Но какой-то чертик внутри заставляет меня надавить на кнопку. Десять секунд… двадцать. И хоть за дверью явно слышится шум, открывать мне никто не торопится. Чувствую себя – дурак дураком. И уже хочу уйти, когда, наконец, мне открывают.
– Э-э-э… Привет. Что-то случилось?
Татка тоже в домашнем. В удобных застиранных не меньше моих штанах для йоги, футболке с растянутым воротом и с томатными разводами на щеке. Но поражает меня не это. А сидящая на её бедре девочка. И две другие кудрявые головы, с любопытством выглядывающие из-за двери.
– Да так. Хотел отметить день Валентина, – демонстративно вытягиваю перед собой бутылку и снова кошусь вниз на детей.
– Ну, проходи, раз хотел, – чему-то улыбается Татка. – У нас как раз бозбаш поспел. Ты голоден?
Татка отходит в сторону. Я нерешительно переступаю порог и с наслаждением вдыхаю витающие в воздухе вкусные ароматы. Мясо, томаты, чеснок… Еще немного, и я закапаю натертый до блеска пол слюной. Под любопытными взглядами улыбающихся детей стаскиваю сланцы.
– Это мои племянники. В честь праздника их родители решили устроить себе романтик, а мне отвели роль няньки. Это – Гамлет, это – Наринэ, а эта прекрасная малышка эээ… кажется, моя внучатая племянница Седа. Ну, что стоишь? Пойдем праздновать. Где-то в ящике был штопор. Тебе побольше положить? – Тата спускает с рук малышку, и дети, схватив какие-то сладости, уносятся из кухни прочь. А я послушно открываю шкафчик, достаю штопор и принимаюсь откупоривать бутылку. Повисает уютная пауза, которую зачем-то, скорее всего по привычке, я тороплюсь нарушить:
– А почему детей решили свалить именно на тебя? Твой мужчина разве не захочет провести этот день… хм… иначе?
– Мой мужчина? – вскидывает брови Тата, ставя на стол передо мной тарелку с густым, одуряюще пахнущим супом.
– Ну… Тот… с которым ты меня тогда спутала.
Несколько секунд Татка смотрит на меня абсолютно непонимающе. Потом отворачивается и отвечает странным голосом:
– Нет… Думаю, не захочет. Мои чувства, к сожалению, не взаимны.
Глава 6
Тата
Болван! Ну, какой же болван, господи! Кажется, уже любой дурак бы понял, что нет… ну, нет у меня никаких мужчин, и быть не может. Я вообще не знаю, есть ли в нашем окружении хоть кто-то, кто не догадывается о моей слепой любви к Климу. И только до него все никак не дойдет…
– Безответные? Хм… А ты все способы перепробовала?
– О каких способах речь?
Тянусь за чашкой, краем глаза замечаю на себе его заинтересованный взгляд, но тут же себя одергиваю. Не может быть. Показалось. Или… все же нет? Какой у меня шанс соблазнить Клима? Что, если прислушаться к советам Киры и действительно попытаться?
Ага! Соблазнить. Как же… Не в таком виде – это уж точно. Взгляд цепляется за собственное отражение в стеклянной створке кухонного шкафчика. Наливаю чай, едва сдерживая нервный смех. Видок у меня еще тот, надо заметить. Майка эта дурацкая, которую я давным-давно хочу выбросить, застиранные лосины… И под ними обычные хлопковые трусы – оберег от секса. В которых ни одной нормальной женщине даже в голову не придет приставать к своему мужчине.
– Ну-у-у… – поигрывает бровями Клим, когда я оборачиваюсь. Подношу чашку к губам, пряча улыбку.
– Предлагаешь мне его соблазнить?
– Почему это так тебя удивляет?
– Наверное, потому, что иногда мне кажется, будто ты до сих пор думаешь, что мне десять.
Клим перестает орудовать ложкой. Медленно-медленно, будто поджигая, проходится взглядом вверх по моим ногам, бедрам и выше. И мое тело откликается в тот же момент. Ни чем не скованная грудь напрягается, соски натягивают застиранную ткань майки, а мышцы живота начинают конвульсивно сжиматься, распространяя по телу сладкие импульсы.
– Я так не думаю.
Ох! Опять показалось? Или в его голосе действительно прибавилось чувств?
Прерывая мои мысли, в кухню забегают дети.
– Тата-дажн! Тата-джан! А он отобрал у Седы зайца, и теперь она плачет!
– А вот и не отбирал!
– А вот и отобрал!
– Она сама дала мне!
– Так! Ну-ка, прекратить скандал. Вижу, кому-то уже пора спать.
– Я большой, и не сплю днем, – хмурит темные брови пятилетний Гамлет.
– И я не шплю! – хнычет Седа, потирая сонные глаза маленькими ручками с налипшими на них крошками от печенья.
Оглядываюсь на Клима. Должно быть, он себя чувствует инопланетянином, которого выбросило за грани привычного мира. Улыбаюсь.
– Похоже, у нас никто не спит. Тогда сон отменяется! А вместо этого все пойдут смотреть мультики…
– Ура! – визжат дети.
– Я сейчас, – бросаю Климу. – Только телевизор включу.
Треплю малышку Седу по кудрявой голове, раскладываю диван и, разбросав подушки, чтобы малышам было поудобнее, включаю мультики. Гамлет, Седа и Наринэ зачарованно залипают на картинке, и до них даже не сразу доходит, что что-то не так.
– Я ничего не понимаю! – оборачивается ко мне Наринэ.
Еще бы. Мультики-то на Китайском. С тех пор, как мой спутник поймал этот канал, я прямо не могу нарадоваться.
– И я не понимаю!
– И я…
– Ну, надо же. Это, наверное, потому, что вы очень устали, – отвечаю я, бросая на Клима лукавый взгляд.
– И что же делать? Мы теперь никогда не поймем мультики?
Священный ужас на лице Гамлета заставляет меня улыбнуться. Качаю головой:
– Нет, конечно. Думаю, если вы немного поспите – все тут же наладится.
Знаю-знаю! Это довольно коварно, зато как действенно! Дети тут же без всяких споров укладываются на диван и послушно закрывают глазки. Конечно, после того, как они поспят, я включу тот же мультик на русском, и они еще долго не узнают, как ловко я их провела. Накрываю ребятню пледом, оборачиваюсь и… вздрагиваю, чуть было не наткнувшись на Клима. Я, наверное, никогда не смогу привыкнуть к его присутствию. Каждая клетка моего тела, будто настроенная на него, мгновенно реагирует. Стоит ему подойти чуть ближе – и все, меня до костей пробирает.
– Не знал, что ты такая коварная и находчивая, – шепчет Клим, поднимая перед собой бутылку вина в вопросительном жесте. Так же жестом я указываю на дверь. Клим послушно топает к выходу, предварительно захватив бокалы.
– Я тебя догоню, только сыра нарежу, – шепчу ему вслед.
На все про все у меня уходит всего каких-то пару минут, но когда я, осторожно придерживая тарелку рукой, возвращаюсь в спальню – единственную свободную комнату в моем доме, Клим уже спит. Закусываю губу. Подхожу ближе. На тумбочке у кровати стоит уже откупоренная бутылка Просекко. Ставлю рядом тарелку и осторожно, стараясь не шуметь, опускаюсь на пол рядом с кроватью. В пятую точку впиваются брошенные детьми карандаши. Выгребаю их из-под себя. Задерживаюсь взглядом на рисунке Наринэ – пузатом ярко-красном сердце с воткнутой в него стрелой. Перевожу взгляд на Клима. Чувствую себя почти что преступницей, но меня это не волнует. Не знаю, будет ли у меня еще один шанс подобраться к нему так близко.
Ох, и здоровый же он! Пожалуй, за последнее время поправился… А вот морщины, усталость и цвет лица – мне совсем не нравятся. Но не потому, что они его как-то портят, нет. Я о нем как врач беспокоюсь. Ведь реально видно, как сильно он себя загнал! Вон… даже во сне хмурится. Я уж молчу о том, что он в принципе смог уснуть. Вот так. В чужом доме, в чужой постели… За каких-то пару минут, что меня не было. Поднимаю руку, веду дрожащими пальцами, будто в попытке разгладить тревожные складочки на его лбу. Едва-едва касаюсь щетины. Зажмуриваюсь и представляю, что почувствовала бы, если бы он меня поцеловал… Клим шевелится, я испуганно отдергиваю ладонь, но он лишь меняет положение. Залипаю взглядом на его сильной руке, покоящейся на животе. Красивая рука. Настоящая. С выступающими реками вен, особенно заметных на тыльной стороне ладони.
Вздыхаю. Поднимаюсь с пола, обхожу кровать и тихонько, как мышка, укладываюсь рядом с Климом. Все, что я хочу, так это недолго побыть с ним рядом и так же тихо уйти, но меня убаюкивает его размеренное дыхание и сумрак снежного февральского дня. Совершенно неожиданно для себя я засыпаю. А просыпаюсь от странного чувства. Знаете, будто на тебя кто-то смотрит – и очень давно.
Открываю глаза и встречаюсь с шоколадным любопытным взглядом Наринэ. На моей груди совершенно бесцеремонно покоится рука Клима, а его тяжелая нога, перекинута поперек моих бедер, и вся я так тесно к нему прижата, что с трудом понимаю, почему до сих пор не задохнулась. Тянусь за телефоном, чтобы проверить время. Ну, ничего себе! Седьмой час! Вот это горазды мы дрыхнуть…
– Ты давно не спишь? – шепотом спрашиваю у племянницы. А впрочем, зря я шепчу – мои барахтанья не прошли даром. И невнятное бормотание Клима, как и чуть сильнее сжавшаяся на моей груди рука, говорят о том, что он тоже вот-вот проснется.
– Целую вечность, – вздыхает Наринэ.
Целая вечность в понятии ребенка может означать как несколько секунд, так и пару часов. Закатываю глаза и осторожненько выбираюсь из медвежьих объятий Терентьева.
– Это твой муж? – пухлый пальчик Наринэ указывает мне за спину.
– Что? Нет, конечно!
– Тогда, почему он тебя трогает?
Открываю рот, чтобы как-то объяснить любопытной Варваре сей факт, но, так ничего и не сказав, замираю, глядя в серебристые глаза Клима. Синхронно опускаем взгляд вниз, туда, где в чаше его широкой ладони все еще покоится моя ставшая такой чувствительной грудь, и так же синхронно сглатываем.
Понимаю, что в бедро мне упирается отнюдь не коленка, вспыхиваю, будто мне снова пятнадцать, и пулей вылетаю из постели.
– Так… Кто у нас еще проснулся? Седа? – Наринэ качает головой, отчего черные упругие кудряшки на ее голове подпрыгивают, – Гамлет?
– Все проснулись. Одни вы спите. Целую вечность, – во второй раз повторяет малышка. А я уже в красках вижу, как в чате с названьем «Родня» выстреливает эта новость. «Тетя Тата и ее не муж спали целую вечность. А еще он ее трогал». Определенно мы возглавим новостной топ.
Ну, какое же дерьмо, господи! Как будто мало мне бесконечных разговоров о том, как устроить мою гребаную одинокую жизнь. Серьезно, кажется, этим вопросом озабочены все армяне на Земле.
– Так, ну-ка, пойдем, посмотрим, сработал ли наш трюк!
– Трюк?
– Ага. Теперь вы должны понимать мультики, забыла?
Оборачиваюсь лишь у двери. Надеюсь, сумрак комнаты скрыл алый цвет моих щек. Принимаю самый независимый вид из всех находящихся в моем покер-фэйс арсенале. Подпираю плечом дверной косяк, складываю на груди руки:
– Нальешь вина? Обидно будет, если оно испарится.
– Кхм… да, конечно.
Включаю малышне мультики и под дикий визг – еще бы, фокус со сном удался! – кошусь на часы. По всему выходит, что скоро за ними приедут. Остается только скрестить пальцы, понадеявшись на то, что Наринэ забудет о том, что видела. Иначе мне конец.
Клим выходит из спальни с двумя бокалами Просекко. Протягивает один мне. Отпивает из другого, наблюдая за мной, как мне кажется, излишне пристально. Чтобы скрыть смущение, начинаю перебирать детские рисунки, которых полно и здесь. Это первый Валентинов день, который я встречаю с мужчиной, и определенно самый странный. Во-первых, потому, что совершенно неожиданно рядом со мной тот самый, а во-вторых, потому, что мы проводим его… вот так.
– Это что?
Похоже, смущена не только я одна. Ну, не могут же его и впрямь интересовать детские художества?
– Похоже на Валентинку. Знаешь, такие открытки, которые дарят в этот праздник друг другу.
Клим берет согнутую пополам бумажку, раскрывает её и залипает на довольно сомнительном художестве трехлетней Седы. Как будто перед ним картина какого-нибудь великого импрессиониста, а он что-то понимает в искусстве. Не знаю, может быть, в этом вопросе мы с ним не сходимся, но вот лично мне сложно найти какой-то смысл в каракулях и пятнах. Впрочем, я могу быть предвзята. Мой биологический отец – тот еще импрессионист. Как-то я видела его выставку по телевизору. Собственно, как и самого отца.
– А где моя?
– Кто?
– Что! Валентинка.
– Ты шутишь?
– Вот еще. Я, можно сказать, первый раз в жизни день влюбленных праздную, а моя жена даже о подарке не позаботилась!
– Тш-ш-ш! – делаю страшные глаза и киваю на детей. – Я ненастоящая жена!
– А как же документ? – сделав ударение на вторую гласную, шевелит бровями Клим.
– Хочешь Валентинку? Ладно… Тогда я требую подарок взамен!
– Колечко с большим бриллиантом? Или маленькую яхту? – прищуривается тот. Презрительно морщу нос, протягиваю Климу чистый лист офисной бумаги, фломастеры и под его почему-то изумленным взглядом берусь за простой карандаш. Отпиваю из бокала, задумчиво закусываю губу, быстрыми штрихами прорисовываю контур сердца. Настоящего, а не того, что лепят на поздравительные открытки. Рисую правый и левый желудочки, коронарные артерии, верхнюю и нижнюю полые вены, аорту… Прикусываю кончик карандаша, обдумывая, чего бы добавить для полноты картины – по идее, логичным было бы нарисовать капли крови, но я-то знаю – если задеть аорту – кровища будет бить фонтаном до самого потолка. Впрочем, наверное, можно сделать скидку на достоверность. Изображаю крупную каплю и две поменьше. А под ними черную кровавую лужу.
В дверь звонят. Удивленно гляжу на Клима и, быстро дописав «С любовью. Татевик», выскакиваю в коридор. Следом за мной, конечно же, высыпают и дети. Открываю замок, распахиваю дверь, впуская в квартиру ураган по имени…
– Мама?! А ты почему… как… А где Ануш?!
– Я вместо неё! Ну-ка, дай на тебя посмотрю…
– Ани-джан! Ани-джан! – захлебывается восторгом Седа, бросаясь в объятья моей матери.
– Вот! – бормочет она, одной рукой подхватывая маленький ураган, а второй – протягивая мне бутылку, – дядя Гагик передал из Еревана.
Я забираю презент из маминых рук и замечаю, как в один момент ее лицо меняется. И, кажется, я знаю, что становится тому причиной.
– Добрый вечер, – слышу хриплый голос за спиной. Мать переводит на меня вопросительный взгляд и высоко-высоко приподнимает черную бровь.
– Добрый… А это…
– Это не муж! Они спали с Татой-джанцелую вечность. А потом он ее трогал. – Пухлая ручка Наринэ ложится на плоскую грудь, а бровки со значением поднимаются вверх.
Да чтоб его!
