Юлия Вдовина
Из страниц чужой реальности
3 часть.
I
Лев услышал, как в дверь настойчиво стучали. Его единственным желанием было избавление от раздражающего звука.
– Входите, – он сел на промятый диван, небрежно застеленный тонкой тряпкой, и протёр сонные глаза. Ему ужасно хотелось обратно принять горизонтальное положение и заснуть.
– Лев Петрович, уже восемь утра! – Ефросинья кричала с надрывом. – С Вами всё нормально? Вы отродясь столько не спали, – она поправила сползающую с плеча тряпку.
«Ну да, рабочий день же начинается в полдевятого» – подумал Лев, усмехнувшись.
– Ваш завтрак уже на столе, – Ефросинья услужливо поклонилась и вышла.
Мужчина, с трудом найдя зеркало, кое-как пригладил прямые лохматые волосы, не торчащие во все стороны только по той причине, что были недостаточно для этого длинными.
– Выгляжу, как клоун, – он бросил мутный взгляд на мятый жилет и такие же брюки, на гольфы, натянутые до коленей, а затем на тумбу возле зеркала. На ней стоял маленький ящичек.
– Наверное, я могу взглянуть? – на всякий случай, Лев осмотрелся по сторонам. Приоткрыв коробку, мужчина увидел золотое кольцо с крупным бриллиантом. – Я, конечно, не ювелир, но оно похоже на помолвочное, – мужчина вытащил кольцо и внимательно осмотрел. Внутри была гравировка «К.Ю.В», – То есть, Лев Петрович знал о свадьбе? – Лев удивлённо приподнял бровь. – Похоже, рассказать ей об этом не посчитали нужным. Решать за другого, идти против воли… Издержки эпохи. Пожили бы они в моём времени, не захотели бы сюда вернуться, – он покрутил украшение, затем положил его в коробку, на всякий случай прихватив её с собой, и закрыл дубовую дверь.
***
По длинной лестнице Лев быстро спустился вниз. Расположение кухни он выяснил ещё вчера, когда Ефросиния провожала его до кабинета. Это было единственным местом в усадьбе, которое сейчас он нашёл бы без сопровождения.
Лев испытывал жуткий голод, из-за которого голова кружилась, а в глазах темнело.
«У меня в жизни не было такого завтрака» – ошеломлённый увиденным мужчина встал перед богато накрытым столом с несколькими блюдами.
Предположу, что читателю будет неинтересно это перечисление, поэтому вернёмся к делу:
Позавтракав, Лев встал из-за стола и подошёл к Ефросинье, шепчущейся с ещё одной тучной женщиной.
– Фрося… – ему было неловко называть «Фросей» женщину на вид сорока с лишним (ближе к пятидесяти) лет, но положение обязывало, – Сегодня приедут гости… – он не мог подобрать слов – просто не знал, как должен и что должен говорить. – Сделайте что нужно, пожалуйста, – Лев почесал затылок. – Вы сделаете?
В глазах Ефросиньи пробежало что-то между недоверием и непониманием.
– Конечно, Лев Петрович, – она странно покосилась на Льва, вероятно, удивившись, что её просят сделать то, что делать она обязана. – Марфа, где эта бездельница Фёкла?! – громкий и энергичный голос удивил окончательно запутавшегося Льва:
«Не думал, что крестьяне могут быть такими… бодрыми? Наверное, Лев Петрович был хорошим хозяином. Если так, то неудивительно, что его встречают едва не парадом».
Ефросинья убежала во двор, прихватив с собой Марфу и оставив у Льва массу вопросов.
***
Лев стоял в чистой выглаженной одежде, подготовленной Марфой, оказавшейся прачкой, у большой двери коричнево-бежевой кареты, к которой уже спешил лакей.
Первым вышел Владимир Владимирович, за ним – рыжая женщина (жена Владимира, как предположил Лев), не поворачивающаяся в сторону Льва, помогая Юлии слезть с высоких бортов.
– Владимир Владимирович, как я счастлив! Как я рад Вас видеть! – к карете подбежал запыхавшийся худой человек, встречающий Льва день назад.
«Опять этот старик. Что он всё бегает туда-сюда?»
– Тебя бы выпороть, Лукьян, – Владимир окинул мужчину равнодушным взглядом. – Не пристало крестьянину говорить раньше хозяина, – дворянин выпрямил спину, опёршись на свою трость. Лукьян отвернулся и, отойдя метров на десять, плюнул через левое плечо, рассерженно топнув ногой в лапте. Владимир выжидающе посмотрел на Льва.
– Здравствуйте, Владимир Владимирович, – Лев по привычке протянул руку для пожатия, но тут же убрал, будучи окинутым осуждающе-вопросительным взглядом отца будущей невесты, приподнявшего кверху тёмную бровь.
– Мы очень рады Вас приветствовать, – оказав помощь дочери, лицом к хозяину усадьбы повернулась широко (но абсолютно неискренно) улыбающаяся тонкими розовыми губами женщина.
«Боже, – Лев сделал маленький шаг назад, чуть не споткнувшись, – Она же вылитая Инна! Только старше лет на десять, – ему хотелось ударить себя по лбу. – Хотя, – Лев взглянул внимательней, – Они похожи, но не так, как показалось сначала. Но ведь общее есть. Даже чересчур общее. Возможно ли, что они… наши предки? Вполне, если я ничего не нарушил, и при Льве Петровиче всё было так. Значит, Юлия…. О Господи, этого ещё не хватало. Не её ли дневники лежат у меня в комнате? Галя, Геля… Юля! Какой я дурак! Знал ли я, что чтение записок сможет мне пригодиться?» – сердце застучало с бешеным ритмом, вспотели ладони. У Льва снова закружилась голова, но он постарался не показывать этого гостям.
– Вы побледнели, Лев Петрович. Вам нездоровится? – взгляд Владимира остался столь же холодным и нерадушным.
– Он неимоверно счастлив встрече с нашей Жули, – мама Юлии засмеялась легко и беззаботно, почти по-детски, но в её глазах чётко читались фальшь и наигранность.
«Встреча с новыми родственниками всегда радость» – мужчина не мог произнести ни слова.
– Марина, довольно называть мою дочь на манер этих возмутителей и изменников короля, – грубо приказал отец почти невесты, крепко обхватив основание трости. – Этих… – он поджал губы, – безбожников и бунтовщиков.
«А он крепок в своей идеологии. Истинный монархист. Лет через пятнадцать-двадцать ещё больше возненавидит французов» – раздался надрывный смешок. – Простите…. – Лев виновато опустил зелёные глаза на ещё более зелёную траву.
Владимир Владимирович и Марина Александровна не прокомментировали извинение. Юлия сохраняла гордое молчание, приподняв подбородок, не глядя в сторону Льва.
«Мне, наверное, нужно отдать ей… украшение? – Лев посмотрел на Юлию. – У неё нос Инны, – его неожиданно осенило: он понял, кого ему напоминала девушка. – Господи, слишком много совпадений. Если я не сошёл с ума… как я подарю обручальное украшение своей, вероятно, бабушке? – на ватных ногах мужчина двинулся к Юлии и дрожащими руками открыл чёрную коробку. – Это Вам, – Владимир одобрительно кивнул, а Юлия, по-прежнему смотрящая вдаль, лениво подала правую руку. – Мой первый брак будет с собственной прабабкой. Бред», – кольцо выскользнуло из рук Льва и упало перед ногами Юлии.
– Какой Вы неловкий, Лев Петрович, – с поджатой улыбкой произнесла Марина Александровна, а её муж глубоко и раздражённо вздохнул.
– Это очень плохая примета… как с зеркалом, – Юлия с отвращением посмотрела на кольцо и начала заламывать пальцы. – От вас одни неприятности, – прошептала девушка и бросила грозный взгляд на жениха.
«Сколько мне ещё терпеть унижения от всех подряд? Я безвольный, бесхарактерный и слабый учитель. Нужно было устраиваться переводчиком: личные качества не портили бы так жизнь. Нет. Я всё сделал правильно: если бы все становились переводчиками, то некому было бы учить детей. Опять отвлекаюсь. Мне нужно надеть кольцо… О, если бы она знала, как я сам не хочу эту свадьбу. И зачем я иду? Ведь можно убежать! Даже собственные ноги не слушаются», – протерев украшение о рукав, Лев, дрожа, надел кольцо на длинный безымянный палец Юлии.
К стоящим подъехала ещё одна карета, из которой выкатился Михаил Владимирович с незнакомым старым мужчиной.
– А вот и мы с Францем Олеговичем! – Михаил весело представил седовласого толстого гостя.
«А это ещё кто? Тоже родственник?» – Лев слегка вжал подбородок в шею.
В то время Михаил уже поцеловал руку Марине и поклонился Юлии, подмигнул брату и, хохоча, похлопал по плечу удивлённого Льва.
– Михаил Владимирович! Как же я счастлив Вас видеть! – к ногам толстяка бросился вновь подбежавший Лукьян.
– Какой же ты мерзавец, Лукьян!
«Кто бы говорил» – Лев вскинул бровь.
Михаил Владимирович, гнусно смеясь, бросил синюю бумажку с двуглавым орлом в смуглое лицо Лукьяна:
– Давай, чеши отсюда, безродный! – крестьянин немедленно исполнил просьбу.
– Я привёз рядную запись со всеми пунктами, которые Вы просили вставить, – Франц Олегович, не обращая внимания на выходки Михаила, обратился к супругам – родителям Юлии.
«Что такое рядная запись? Если это документ, то я понятия не имею, как буду его подписывать. Лучше подписать, мало ли…» – Лев задумчиво посмотрел в пол: «Можно попробовать повторить подпись, которую я вчера видел в папке».
– Обсудим это в другом месте, – Владимир Владимирович обратился к хозяину поместья: – Вы согласны, Лев Петрович?
– Да, конечно… пойдёмте, – выйдя из состояния, похожего на транс, мужчина повёл гостей в дом, – «Как уверенно говорю. Что на меня нашло?».
***
– Итак, Лев Петрович, не будем вдаваться в детали. Основные условия записи: не причинять физического вреда Юлии Владимировне и не иметь связей на стороне. В противном случае Вы будете обязаны выплатить семье Кашкаровых штраф в размере Вашего поместья и прилегающей деревни со всеми крестьянами, – поправив очки, Франц Олегович поднял маленькую круглую голову и сосредоточенно посмотрел на Льва. – Также, в случае Вашей смерти, всё Ваше имущество переходит в личное владение Кашкаровой Юлии Владимировны и, если оные появятся, ваших общих детей.
«Ясно, это брачный контракт. А этот Франц, похоже, нотариус. В случае смерти, общие дети с Юлией… Какой-то кошмар», – Лев внимательно слушал, но периодически постукивал то по колену, то по обивке тёмно-синего кресла.
– Подпишите вот здесь, пожалуйста, – Франц Олегович подал Льву перо и чернила.
«И как я буду этим писать?» – мужчина неуверенно обмакнул кончик пера в небольшую баночку с чернилами. Он неуверенно, на память, повторил подпись из документа Льва Петровича.
– Лев Петрович, – запыхавшаяся Ефросинья остановилась на пороге гостиной. – Там… во дворе…
– Что случилось, Фрося? – Лев, вернув перо нотариусу, посмотрел на ухватившуюся за сердце служанку. Он чувствовал себя неловко и неуютно в образе хозяина душ, но старался не выдавать своё волнение – это смутило бы присутствующих.
– Целая орда! Они все топают сюда! – к тучной крестьянке бодрой походкой приблизился довольно улыбающийся Михаил. Он начал что-то жарко шептать сверляще глядящей на него Ефросинье.
В это же мгновение в зал ворвались нарядные люди. Женщины и совсем молоденькие девушки подбежали к Марине Александровне и к Юлии, по-московски их целуя. Мужчины же радостно хлопали по плечу недоумевавшего и взволнованного Льва с забегавшими по сторонам глазами.
– Поздравляем, Лёва! – невысокий и далеко не молодой человек улыбался настолько широко, насколько ему позволял маленький рот, – Софья уже давно мечтала расчесать волосы своей племяшке.
– Да, наконец-то!.. – из-за натянутой улыбки Льва показались ровные белые зубы, – «Какой-то свадебный обряд… только бы не сойти с ума от всего, Господи!».
– Однако странно, что все мы собрались не в доме невесты, как полагается… – муж Юлиной тётки задумчиво почесал облысевший затылок.
– Вы правы, Алексей Матвеевич, – неспешно ко Льву подошёл будущий тесть. – Но к нам сейчас нельзя. Туда непременно бы прибыл Николай, – на этих словах Лев заметил, как Владимир крепко сжал свою трость. – Юле сейчас ни к чему с ним видеться.
– И правильно! Негоже дочери кавалера ордена Святого Георгия водиться с этой проклятой революционной молодёжью, – губы Алексея Матвеевича скривились, нос задёргался, а старческие морщины сделались ещё глубже. – Вы только вообразите: мало того, что он против сего Богом данного государства (о республике вздумал мечтать!), так ещё ратует за отмену крепостного права! Под подушкой хранит собственное сочинение о переустройстве страны. Один уже написал повесть о вреде власти помещика над крестьянином. Правильно матушка Екатерина распорядилась это бесчинство сжечь. Зачем мужику свобода? Он аккурат так же пьёт и при власти благородных. Ну, можем выпороть, на цепь посадить, но ведь всё на их благо! – Владимир Владимирович согласно качнул головой. – Иначе не заставить сеять зерно. Жалуются, что им есть нечего. Так работать нужно, ра-бо-та-ть! И что с того, что я, их барин, забираю часть хлеба себе? Ведь и мне должно питаться! А мне нужнее: три сына и четыре дочери сами себя не прокормят. Неужто я (со своей-то родословной!) должен землю пахать? При таком изумительном строе каждый на своём месте: знатные заботятся о государстве, а чернь – о знатных. А всякая демократия для людей вредна и даже губительна. Где это видано, чтобы бедные политикой наравне с богатыми занимались? Как государь, власть которому вверил сам Господь, может советоваться с толпой подданных? Смутьяны вроде Николая (послал Бог племянника!) никак не хотят уяснить, что единоличная власть самая правильная, единственно возможная для любой страны. Хоть один антиправительственный бунт имел колоссальный успех? Вы же, господа, помните Пугачёва? И что от него осталось? Не найдутся новые смельчаки. Вот увидите, во Франции и этот затянувшийся мятеж (абсолютное недоразумение!) подавят. Никогда боле мужик не пожелает встать наравне с господином, а уж тем более против него. Это, право, безумие. Павел слишком снисходителен к увлечениям сына. Георгий, Константин, Платон, вы согласны? – трое юношей, беседующих отдельно от собравшейся мужской компании, синхронно кивнули. Их лица выражали некоторую усмешку, но они тщательно старались скрыть её за наигранной серьёзностью. Алексей Матвеевич удовлетворённо отвернулся от молодых людей. – Сколько я общался с ним на эту тему? Ни в какую! А ведь я старший брат!
«Ну почему этот Николай не монархист! Господи, лучше бы Юлия вышла за него. Почему вообще вопрос брака принимается не Юлей и её избранником? – Лев неуверенно выпрямил спину. – Если бы Николай стал её мужем, то, возможно, ни я, ни Инна никогда бы не родились. Что же сейчас с моей Инночкой? Может, я здесь столько натворю, что больше никогда её не увижу, – Лев бледнел и бледнел. – Боже! А если я изменю прошлое настолько, что в моём времени случится какой-нибудь апокалипсис? – он судорожно барабанил пальцами по креслу и мысленно повторял: «Ich verfluche dich, Alexander»*.
К Владимиру, придерживаясь за огромный живот, подошёл брат, отлипший от гордо покидающей комнату Фроси.
– Не волнуйтесь Вы так, Лев Петрович! Я уверен, через пару лет Юленька забудет любовь детства и, возможно, перестанет презирать Вас, – ехидно пропищал Михаил Владимирович. Лев враждебно посмотрел на рыло Михаила, желая со всего размаху его ударить – воспитание, будь оно неладно, не позволяло. Мужчина решил, что будущий тесть, глубоко и медленно дышавший, тоже сейчас об этом подумал.
– Михаил, даже Марина Александровна с Софьюшкой недовольно обсуждали Ваше поведение, – Алексей Матвеевич закатил потухшие от возраста глаза. – Уж женщин терпеливей я не встречал, а женщин я, поверьте, знаю немало, – Алексей торжествующе поднял острый подбородок. – Впрочем, Софье Александровне знать об этом не нужно, – Льва сильно поразило, что даже на лице Владимира Владимировича на словах старичка возникла едва заметная улыбка.
– Ну, ежели меня обсуждают такие барышни, значит, переживать мне не о чем, – с лукавой улыбкой Михаил занял прежнее место.
«Не человек – змея, – Лев закрыл глаза и тяжело выдохнул. – Надеюсь, во мне нет ничего от него».
***
Лев почувствовал чудовищную тяжесть в груди, выедающую насквозь, когда гости разъехались. Они пробыли совсем недолго, но оставили совершенно неприятный отпечаток внутри.
– Я их не впечатлил, – с облегчением произнёс Лев, сидящий на лавочке у дома. – Зачем им зять, который постоянно молчит? Они расторгнут помолвку, и мне больше не придётся мучиться, – он посмотрел в небо. – Если мы не поженимся, то неизвестно, как повернётся жизнь… – он закрылся руками и провёл ладонями по лицу. – Господи, как же тяжело. Хочу в школу на урок французского, а не времяпровождение в напыщенном обществе зазнавшихся дворян и свадьбу с родственницей, – мужчина покачал головой. Он наклонился и взял в руки небольшой камень. – И всё из-за одного псевдоучёного, вздумавшего, что он может распоряжаться судьбами! – и бросил с неимоверной яростью и раздражением.
II
Лев лениво поднялся с пола кабинета; в спальную мужчина так ни разу и не заходил, несмотря на то, что чудесным образом узнал её расположение. Он не ложился несколько дней, надеясь умереть от усталости и не идти на свадьбу, которая должна была состояться всего через несколько часов, и был похож на каторжника в Сибири. Мужчина открыл дверь, в которую кто-то настырно стучал.
– Лев Петрович, пора! – Ефросинья взволнованно протянула руки. – Боже, что с Вами? – Она положила ладони на сердце и слегка вжала в шею оба подбородка, завидев мёртвенную бледность и черноту под глазами хозяина.
– Что пора, Фрося? – мужчина протёр кулаками глаза, чтобы лучше видеть служанку, – «Веду себя как полноправный хозяин…» – он выпрямил спину, пытаясь избавиться от навязчивой мысли. Прямая спина казалась Льву чем-то вроде жеста уважения – именно так он заходил в кабинет директора или раздавал контрольные, желая подать правильный пример ученикам, но всё это было тогда – в прошлой жизни, которую Лев уже и не надеялся вернуть.
Рассуждая несколько дней без сна о собственном положении, «барин» хотел найти хоть какой-нибудь способ вернуться в нормальную, в свою жизнь: «Пусть лучше об меня будут вытирать ноги любимая сестра и назойливые ученики в моём времени, чем напыщенные дворяне в восемнадцатом веке». Однако вспомнив, что он никогда не смотрел научную фантастику, демонстрирующую различные варианты «освобождения» (да и опыта в путешествиях по времени нет), Лев горестно подытожил, что никогда ему больше не увидеть ворчливую Инночку и докучливых школьников. Такой вывод сводил с ума Льва, всем сердцем и душой любившего сестру и работу. Более того, он боялся сделать что-то такое, что изменит мир – вернее, боялся за сестру, рождение которой стояло под угрозой. Эта свадьба казалась мужчине ошибкой (разумеется, лично для него). «Пускай у нас разница целых 250 лет, но для Льва Петровича она была никем, а для меня – родственница (какая-никакая)» – отчаянно думал Лев, не выпускавший эту мысль из головы все дни после «прозрения».
– Пора отвозить шкатулку Юлии Владимировне! – она чуть нагнулась, вновь протягивая руки. Фрося неосознанно в нетерпении выпучила глаза.
– Что за шкатулка? – Лев, резко встав и, как результат, пошатнувшись, сделал шаг назад и потерянно посмотрел на Ефросинью.
– С духами, кольцами, свечами, – Ефросинья, торопя Льва, потрясла вытянутые ладони. – Фату Марфа уже соткала, я доложу её потом, – женщина явно нервничала. Она, подметив растерянность Льва, надрывно произнесла: – Лев Петрович, дайте я Вам помогу!
– Фрося, пожалуйста! Я больше не могу думать об этой свадьбе! – Его голос срывался на крик. – Фросенька, умоляю! – Лев упал в ноги служанки; из его глаз полились слёзы. – Спасите меня от этого, спасите… – он крепко ухватился за длинный подол красной юбки. – Нельзя так с человеком! Разве знал я, что такое может произойти? А она знала?
Ефросинья присела на колени и по-матерински обняла мужчину. Лев свернулся калачиком, уткнувшись лицом в пышную грудь Фроси, и беззвучно заплакал.
– Лёва, – Женщина поглаживала его по жёстким волосам, – не разрывай мне сердце, – она впервые обратилась на «ты». – Ты для меня яко сын, – Ефросинья поцеловала Льва в макушку. – Якоже ты мог не ведать? Ведь ты же по пятам за ней ходил! Помню, как ты приходил ко мне и читал стихи, яже сочинял для Юленьки Владимировны. Пётр Кириллович, Царствие ему Небесное, – она перекрестилась, – мечтал, наверное, об этой свадьбе! – Лев поднял на неё глаза
«Какая необычная речь – окающая» – невзначай промелькнуло в голове у тоскующего Льва. – Если бы она знала, почему я так себя веду!» Ведь она меня совсем не любит. Ведь оба мы будем несчастны. Зачем я это сделал? Для чего потом не отказался? «Да что, чёрт возьми, я несу! Какая любовь! – он, сделав глубокий вдох, выпрямился, – Успокойся! Не показывай больше ничего!» Мне уже лучше, спасибо, – мужчина застучал пальцами по ковру. – Помогите мне собрать шкатулку, пожалуйста, – Ефросиния недоверчиво глянула чёрными глазами на Льва, но послушно выполнила просьбу.
***
– Свет мой, а вот и твоя шкатулка! – Марина Александровна грациозно внесла серебряную коробку в просторную комнату и поднесла её к острому лицу высушенной немолодой женщины. Марина подошла к сидящей на стуле дочери и легонько поцеловала её в кончик носа. Юлия грустно улыбнулась.
– Софьюшка, что скажешь? – тонким голосом задала вопрос Марина.
– Красивая, – женщина не придала должного значения словам сестры. – Ну что ж, дорогуша, пора тебя одевать, – Софья встала с обшитого под золото кресла и подошла к аккуратно заправленной постели, на которой лежало длинное бело-голубое платье с очень завышенной талией и почти прозрачными рукавами-фонариками.
– Уже?.. – Юлия начала заламывать пальцы, – Я не предполагала, что так скоро…
– Нет уж, милая, мы слишком долго оттягивали этот момент, – Софья говорила с племянницей, не отрываясь от разглядывания платья. – Тебе семнадцать! Марина в этом возрасте тебя уже месяца два воспитывала, – Софья кивнула себе головой и перекинула свадебный наряд через подлокотную ямку.
– Мы с твоим папой поженились сразу после его возвращения с первой войны. Это было самое счастливое событие в моей жизни до твоего рождения! Я ждала этого дня с десяти лет… – Марина, оторвавшись от перебирания содержимого шкатулки, облокотилась о светлую стену, контрастирующую с её огненно-рыжими волосами. – А теперь ты сама невеста, – она растроганно взглянула на Юлю.
– Но я не люблю его… – едва слышно прошептала Юлия, послушно вставшая со стула по просьбе тёти, которая подала ей платье.
– Не стоит беспокоиться. Ты всегда сможешь завести любовника. В Петербурге сейчас это модно (только не рассказывайте Алексею Матвеевичу), – женщина, ходя вокруг племянницы, поправляла ей скрутившиеся рукава-фонарики.
– Софья! Что ты говоришь! Для чего переманиваешь мою дочь на сторону черта? Да ведь это же грех! Юленька, не слушай. Семья есть доверие, любовь, взаимоуважение. Но о каком уважении к одному супругу можно вести речь, если второй супруг засматривается на других? Хорошему человеку и настоящему семьянину будет совестно даже помыслить об эдаком!
– Оставь это, Марина. Полагаешь, что они пренебрегают другими дамами? Пожалуй, только Владимир хранит верность (возможно, Лев тоже будет по условиям рядной записи, если не желает жить под деревом). Мне известно о встречах Алексея с княгиней Рагозиной, но что поделать? Человека на шестом десятке не перекроить, да и толку? Он меня любит, пусть и часто строг (бывает, прячет иностранные книги). Не рушить же семейное счастье из-за мелочей? – Марина охнула с нескрываемым удивлением и посмотрела взглядом откровенного несогласия. – Ко всему прочему, у меня хватает своих секретов, – Софья игриво стряхнула нитку с платья покрасневшей Юлии. – Кстати, Юленька, ты уже дочитала тот французский роман? Княгиня Морозова просила одолжить ей.
– Жули, забудь эту беседу! А свадьба… это необходимо, – мама умоляюще посмотрела на дочь. – Мы с Володей не хотим, чтобы ты, подобно мне, не спала ночами от постоянных переживаний. Ты ведь помнишь, как отец уходил на вторую войну? Не сердись на нас, родителей. Не по простой своей прихоти выдаём тебя за Льва Петровича. Размышляя о решении нашем, приняла было его за ошибку, но вспомнились мне вдруг те кошмарные четыре года. Благослови Господь, чтобы никогда боле ужас войны не коснулся ни нас, ни кого-либо другого! Поначалу твой папá и вовсе не писал. Я сходила с ума! Меня не отпускал его образ: будто он бездыханный и весь в крови лежит в яме с письмом в пробитых до костей руках, где спрашивает, как живёт его маленькая Юленька, оправилась ли она после смерти Белки (надо же, гончую заяц задрал!), и как существую я без него унылую холодную осень. Представлялось, что рассказывает он о грудах тел ни в чём неповинных мальчишек, отстаивающих интересы короны, и совсем юных девушек, изуродованных до безобразия в осаждённых крепостях. И над всеми вьются орды коршунов. Дурно мне сделалось! Неделю с постели встать не могла. Ты, Жули, верно, помнишь это. Всю зиму я провела в мучениях после болезни! Только в марте, аккурат на твой одиннадцатый день рождения, передал ямщик первую записку. А Лев… он не военный и притом очень богат. С ним тебе будет безопасней, чем с… – Марина тут же прикрыла рот руками, увидев проступившие на глаза Юли слезинки. – Мы бы не выдали тебя за Льва, если бы не были уверены в твоей беззаботной старости.
– Мариша, ты глянь на эту красавицу! Покрутись, – Софья больше не влезала в «сердечный» диалог. Она отпустила племянницу, чтобы та могла покружиться. – Просто прелесть!
Раздался неуверенный стук.
– Войдите! – звонко крикнула Марина Александровна.
Сердце Юлии пропустило несколько ударов, когда в проходе показался Николай. На длинной тонкой шее девушки проявилась бешено пульсирующая вена.
– Здравствуйте, Марина Александровна. Добрый вечер, Софья Александровна, – Николай сдержанно качнул головой, но всё его тело слегка дрожало.
– Как ты сумел пройти мимо Владимира Владимировича? – Марина удивлённо приподняла брови.
– Мне помог Михаил Владимирович, – молодой человек застенчиво приподнял уголки рта. Юлия не обращала взор ни на озадаченную мать, ни на возмущённую тётю, смотря только на Николая.
– А Алексей Матвеевич? – Софья прищурила глаза. – Где он?
– Михаил Владимирович сказал, что Алексей Матвеевич с Константином, Платоном и Жоржем уехали ко Льву, – Николай поджал губы. – Они вместе поедут в церковь ждать вас.
Марина с сожалением посмотрела на застывшую дочь и, тяжело вздохнув, обратилась к сестре.
– Софьюшка, отойдём ненадолго в гостиную.
– Но… – Софья недоумённо взглянула на Марину, а затем на мрачную Юлию, – Хорошо.
– Будь благоразумна, Жули, – мама ещё раз ласково улыбнулась, и женщины закрыли за собой дверь.
Николай, больше не робея, положил на деревянный стол сначала небольшой букет из пурпурной сирени и белых роз, затем – стопку бумаг и немедленно подбежал к Юлии.
– Mon ange, mon bel ange*, – он крепко обнял девушку за плечи. – Ne pleure pas, mon amour…** – Юлия обхватила лопатки Николая своими маленькими ладонями и уткнулась в его широкую грудь.
– Где же ты так долго был? – она подняла на молодого человека большие голубые глаза, из которых по вспыхнувшим краской щекам текли слёзы. Николай же, напротив, старался оставаться твёрдым в лице. Из щели приоткрытого окна дунул прохладный ветерок, отчего молодые люди вздрогнули.
– Жули… – Николай приблизился к её вспухшим губам, но девушка смущённо отвернулась и отошла на шаг от молодого человека.
– У меня через два часа свадьба, – Юлия вяло опустилась в кресло, где недавно сидела её тётя, и облокотилась лбом о шкаф. – Тu dois partir maintenant***.
Николай присел на пол, застеленный персидским ковром, возле Юлии и аккуратно взял её ладони в свои. Она посмотрела на молодого человека: в её заплаканном взгляде смешались глубочайшая любовь с небывалой тоской.
– Je t'aime de tout mon Coeur****, – он шептал, целуя холодные кисти, которые девушка неохотно, но ради приличия пыталась убрать.
– Зачем ты это делаешь? – Юлия, поджав губы, измученно прикрыла глаза, из которых вновь потекла тонкая струйка слёз.
– Je ne peux pas vivre sanstoi*****, – мужчина, вставая, осторожно потянул руки девушки на себя, вынуждая её вернуться в вертикальное положение. – Давай убежим? Я обещаю, что ты никогда больше сюда не вернёшься, – он прижался лбом ко лбу Юлии и положил свою широкую ладонь на её пухловатую щеку.
– Куда? – она не открывала глаза, внимая каждому слову Николая.
– В Англию, в Пруссию… – голос становился тише. – Потом во Францию, когда там станет безопасней. Ах, Франция! Свободная ныне страна, избавившаяся от гнёта беспощадных феодалов, мыслящих лишь о собственной наживе! Не в том месте, не в том состоянии я родился, Юля! Уедем и никогда не расстанемся. Ты достойна рыцарских подвигов, нескончаемых букетов, чистой любви, а не слабоумного жениха.
Влюблённые стояли вплотную и молчали в пределах полминуты, пока Юлия не решилась заговорить.
– Нет, Коленька, – девушка мягко отстранилась. – Я не пойду против воли родителей, – она шагнула к окну, подальше от мужчины, и понуро посмотрела на него, начав заламывать свои пальцы.
Николай поражённо уставился на Юлию, не ожидая такого ответа. Он подбежал к ней и бросился на колени.
– Я вызову его на дуэль! Я убью его! Неужто своими бездарными стишками добился он расположения твоего отца? – вторил Николай, будто находясь в бреду. – Я застрелю его или умру сам! Юленька, mon ange, mon bel ange! Ведь он виноват, что мы не вместе, только он! Ведь видел он, как сильны наши чувства, но всё равно продолжал писать к Владимиру Владимировичу! Михаил Владимирович проболтался об этом моему отцу. Mon ange, один раз, один единственный раз ослушайся, – молодой человек, прерываясь на слова, целовал маленькие оголённые стопы смущённой и испуганной Юлии. – У тебя нет младшего брата, позволь мне надеть, – взволнованный мужчина трясущимися пальцами взял стоящие у кровати светло-голубые с заострённым концом туфли на маленьком каблучке и судорожно надел их на кукольные ножки.
– Милый мой, поднимись, – Юлия, стыдливо глядящая на возлюбленного, подала тонкие дрожащие руки. – Виноват, конечно, виноват! Когда-то я считала его близким другом. Теперь я его безмерно презираю, – робко произносила девушка, крепко держа запястье Николая, – Однако я никогда не прощу себе, что так обошлась с самыми родными людьми. И пусть я буду бесконечно несчастна, но это ничего в сравнении с их спокойствием. Пусть будет так, – её бездонные голубые глаза блестели от подступающих слёз.
– Ты… ты уверена? Mon ange…
– Молчи, – Юлия перебила мужчину. В её тихом голосе послышалась отеческая сталь. – Не говори ничего, пожалуйста, – но вмиг исчезла. – Иногда нужно поступиться собственным счастьем ради счастья других. Нам больше не стоит с тобой видеться, – она говорила громко и уверенно, но продолжая заламывать руки. – И не ходи ко Льву, если я тебе действительно дорога.
– Я надеюсь, что ты ведаешь, о чём просишь, – во взгляде Николая виднелась необычайная печаль. – Ежели мы боле не свидимся, я хочу кое-что отдать тебе, – он указал на стопку бумаг, ожидающих своего часа на тумбочке. – Это мои записки о политике Империи, о Франции, о тебе. Прими их, и я обещаюсь больше не потревожить ни тебя, ни твоего… мужа, – мужчина ещё раз бросил взгляд на помрачневшую девушку и вышел из комнаты, из которой тут же послышались жалобные всхлипы.
