Юлия Вереск
Всего хорошего
Глава 4
Чтобы было весело
Они были лузерами.
Палец завис над кнопкой смыва.
Они были.
Дисплей вспыхнул ярким пятном.
Они…
Вода шумно зажурчала.
– Ты больная?
Сава влетел в комнату как раз вовремя. Точнее – как раз не вовремя. Телефон накрыло волной с ароматом морской свежести и затянуло тонкой паутиной из пены – спасибо хозяевам дома, которые позаботились о чистоте и приклеили этот дурацкий стикер на стенку унитаза. Никаких микробов.
– Ты больная, – уже без вопросительной интонации. – Психованная дура.
– Один-один.
Сава подвинул Женю плечом. От коктейля «Северное сияние» ее мутило. Пузырьки шампанского будто прыгали по венам и лопались в голове, а водка жгла горло. Еще чуть-чуть – и ее вырвет. Многие пришли на вечеринку со своими напитками – сидром, пивом, вином: бутылки с яркими этикетками все время мелькали перед глазами. Женя же пила коктейли, намешанные прямо в пластиковых стаканчиках, и теперь немного жалела о собственном выборе. Бросив взгляд на Саву, который закатывал рукав рубашки, Женя вышла – или вывалилась? – из ванной, ощущая, как темнеет в глазах и как водоворот с ароматом морской свежести затягивает ее в прошлое.
Они были лузерами – каждый по-своему. Женя не вписывалась в компанию одноклассниц, хотя все время крутилась поблизости и мечтала быть принятой. Когда все начали замазывать прыщи тональником, обсуждать мальчиков и носить лифчики, Женя старалась не отставать. Замазывала прыщи маминым тональником, который, во-первых, не подходил ей по цвету, а во-вторых, превращал ее лицо в эскимо с орехами, покрытыми шоколадной глазурью. Носила лифчик, несмотря на то что ее грудь выглядела плоской как спина. И обсуждала мальчиков – скорее, подслушивала разговоры и представляла себя в главных ролях. Ее любимое занятие – подглядывать. Потому что таким, как она, ничего другого не оставалось. Тогда Женя еще не догадывалась, насколько ей хотелось быть одобренной, хоть она и стремилась стать частью компании.
Сава учился в параллельном классе. Щуплый, невысокого роста, со смуглой кожей и милыми (по мнению его мамы) острыми резцами, слегка напоминающими клыки. Он не участвовал в развлечениях одноклассников. Иногда для них было достаточно одного уничтожающего взгляда популярной одноклассницы, получившей по заднице линейкой, чтобы обсуждать это весь день. Сава не любил такие игры. И свое имя – Савелий – тоже. Он всегда ругался на маму: кто вообще так называет детей? Савелий – король безделий. Он принимал только сокращенную форму своего имени. У Савы были черные глаза, а все девчонки тащились по голубым – особенно по голубым – и зеленым. Смешные кудряшки. И полное отсутствие понимания, как общаться с девчонками.
Как-то раз Сава все же решил завоевать уважение одноклассников – в рекреации, пока Женя спешила в кабинет, он подставил ей подножку, а та, разбив коленку, рассказала обо всем классной руководительнице. Сава, не придумав ничего лучше, захотел отомстить, потому что стукачей никто не любит, – он утопил Женину шапку оранжевого цвета с пушистым помпоном в унитазе. Шапка не затонула полностью: помпон, как поплавок, держался на поверхности. Даже злое нажатие на кнопку смыва не помогло уничтожить это оранжевое чудовище.
На этот раз Женя не стала жаловаться учителям. Достала шапку, едва сдерживая слезы, и промыла ее в раковине, ощущая себя неудачницей. «Улыбайся и будь вежливой, – говорила ее бабушка. – Это поможет тебе завести друзей». Женина улыбка не работала. Вежливость – тоже. Даже доставая шапку из унитаза и держа ее под струей воды в раковине, Женя делала это как будто с легкой дрожащей улыбкой – так не хотелось никому доставлять проблемы из-за себя.
На следующий день в школу пришла ее бабушка. Женя, одновременно краснея и бледнея, заикаясь и задыхаясь от стыда, указала на Савелия. Она всего лишь поделилась с бабушкой маленьким переживанием. Когда разделяешь с кем-то обиду, она становится чуть меньше – или вовсе испаряется. Бабушка была намерена поговорить с источником ее обид. Она не ругала Савелия, не просила контакты его родителей и вообще вела себя очень спокойно, словно в ее руках не было шапки, которая недавно побывала в унитазе. Женя же не чувствовала ничего, кроме тошноты, – ее репутация окончательно разрушена.
– Ну и зачем ты это сделал? – строгим, чуть разочарованным тоном спросила бабушка. В прошлом она работала учительницей и умела одним голосом заставлять людей казаться меньше. Наверное, стены школы возвращали ей молодость и уверенность в себе.
– Ну-у… Я… Просто…
– Что – просто?
– Просто хотел, чтобы было весело.
Кажется, единственным человеком, который из всех троих чувствовал себя комфортно, была бабушка. Ее красно-каштановые волосы были закручены в пучок, а тонкие губы подкрашены темной помадой. Строгость и сила – вот о чем думала Женя, глядя на бабушку с восхищением. Настоящая богиня справедливости: Женя поклонялась бы ей не раздумывая.
Любую ситуацию она подчиняла себе. В этом были и минусы: иногда Женя ходила на цыпочках и боялась не угодить ей, потому что в доме бабушки все существовало по ее правилам.
Она вручила Савелию шапку, чтобы тот постирал ее и вернул Жене, потому что у всех поступков есть последствия. Сава действительно вернул ее. И даже больше…
Женя резко открыла глаза, выныривая из воспоминаний: неоновый мир потух. Еще недавно Женя находилась на вечеринке бывшей одноклассницы, Лиды, которая решила собрать всех знакомых, а вместе с ними и сплетни, но теперь почему-то лежала на траве. Не так себе Женя представляла лето после первого курса учебы в универе: она приехала домой, чтобы разобраться со всеми проблемами, которые не давали ей двигаться дальше, и провалила план почти сразу же.
Ветер касался обнаженных ног, вызывая мурашки. Темнота засасывала все глубже – Женя будто парила в невесомости, высоко в небе, как одна из звезд. Над ней нависали ветви ивы, покачиваясь от ветра. Она представила себя шекспировской Офелией: тонкая кожа светилась бледностью, а золотисто-медные волосы разметались по траве. Женя, подхваченная отчаянием, плыла по Млечному пути, не чувствуя тела, легкая и бесплотная. Ее пальцы касались пушистых облаков, напоминающих вату, и она пела-пела-пела безумные песенки ветру, не размыкая губ. Мысли в ее голове как рыбки в аквариуме: их было так много, но ни одну из них она не могла поймать. Сколько времени? Где она? Почему звезды сейчас такие тусклые? Смерть – это действительно конец?
Современная Офелия была не так поэтична: она напилась «Северным сиянием» и чувствовала себя жалко и одиноко. Никакой красоты в ее состоянии не было – только головная боль, тошнота и стыд. Что сказала бы бабушка? Больше она ничего не может ей сказать. На пару мгновений Жене показалось, что она перенеслась в бабушкин дом – нырнула под одеяло, дожидаясь бабушку, чтобы послушать очередную страшилку про русалок.
Женя попыталась опереться на локоть, но тут же рухнула обратно – не так уж и плохо лежать летней ночью на лужайке и любоваться небом. Последнее, что она отчетливо помнила, – это аромат морской свежести.
– Ну и зачем ты это сделала?
Женя вздрогнула и повернула голову на звук – слева от нее, распластавшись на траве, лежал Сава и тоже смотрел на звезды.
У его вопроса был только один правильный ответ.
– Чтобы было весело.
Саве явно было не весело.
– Я… Я все заплачу. Скажи, сколько он стоит. А еще… Рис. У тебя дома есть рис? Или мы можем его купить.
Собственный голос звучал так, словно ей не принадлежал. Саву она тоже слышала странно – как будто озвучка в фильме запаздывала, и звук не ложился на шевелящиеся губы персонажа.
– Что?
– Телефон нужно положить в рис. Говорят, помогает.
Шумный выдох. Похоже, совет Сава не оценил. Женя даже не была уверена, что он достал телефон из унитаза.
– Твои волосы… что с ними? – Вместо самого очевидного вопроса «что я здесь делаю» Женя задала другой. – И татуировка. Когда?
Еще на вечеринке Женя хотела узнать это. При виде каждой темноволосой макушки ее сердце волнительно дергалось. «Нельзя так реагировать на каждого брюнета, – убеждала себя Женя, приглушая тревогу коктейлем. – Иначе сердце не выдержит скачков напряжения и отключится». Женя поболтала с бывшими одноклассниками (многие были рады ее видеть или только делали вид), но так и не примкнула к какой-то компании – точно так же, как и в школе. Всегда где-то рядом, но недостаточно для того, чтобы сблизиться. Некоторых Женя видела впервые. Она пожалела, что Рита сейчас была не с ней.
Когда ее взгляд зацепился за светлые кудряшки, она, уже чуть расслабленная алкоголем, не узнала Саву. Лишь через полчаса заметила черные глаза, поглядывающие на нее: она совсем не против познакомиться с красавчиком и отвлечься от мыслей. Больше Женя не была маленькой, тихой и забитой девочкой, ищущей одобрения. Она взяла два коктейля и направилась прямиком к объекту ее внимания. «Привет…» – успела сказать Женя, прежде чем узнала Саву. Черные кудряшки теперь были осветлены – и наверняка стали жестче на ощупь, – а на шее темнела татуировка – тонкие зигзаги молнии, уходящие под воротник желтой рубашки. Та была накинута на белую майку. Над ключицами – небольшая серебряная цепочка. Сава молча отошел к компании знакомых, а Женя выпила два коктейля. Конечно, после того как Сава вновь открыл профиль, Женя просмотрела его публикации, но тот по-прежнему не любил селфи. Вечером она написала ему пару эсэмэсок типа «ты будешь на вечеринке?» и «мы могли бы поговорить», но ни на одну из них он не ответил. Может быть, Женя ошиблась, и тот пост не был посланием для нее.
Сава больше не выглядел как парень, который не умел общаться с девчонками. Создавалось впечатление, что ему было вполне комфортно находиться на вечеринке.
Женя (02:34)
Всё отстой
Она и не надеялась на ответ подруги – слишком поздно. Хотя никто не отменял непреодолимое желание Риты прочесть ночью биографии всех известных маньяков, посмотреть на ютубе подборку видео про психбольницы и изучить направления живописи.
Рита-сеньорита (02:38)
Всё – кроме тебя
Женя улыбнулась и сделала селфи, отправив его Рите. Ничего необычного – короткий топ, джинсовые шорты и немного глиттера на лице. Рита пыталась убедить ее, что нужно нарядиться и всех поразить, но Женя отказалась от этой затеи. Постукивая пальцами по бедру, она смотрела на три точки в ожидании ответа, чтобы хоть чем-то занять себя.
Рита-сеньорита (02:40)
Звезда! Надеюсь, твои одноклассники в шоке?! И ты уже поговорила с НИМ?
Следом Рита прислала эмодзи огонька и фото из кровати. На экране ноутбука – заставка сериала «Твин Пикс», единственный источник света в комнате. Рита – предательница, она отправила Женю на вечеринку, а сама осталась дома. «У меня болит горло. Похоже, простудилась», – сказала она с грустными глазами. Женя чувствовала подвох. А еще она чувствовала, что та, похоже, хандрит: то ли из-за работы, то ли из-за неопределенных перспектив, то ли из-за всего сразу.
Рита-сеньорита (02:49)
По крайней мере, ты можешь с кем-нибудь познакомиться. Там ведь не только твои одноклассники, да? А то это как-то тупо…
Рита-сеньорита (02:50)
Только веди себя прилично.
Рита-сеньорита (02:51)
Шучу, веди себя как хочешь!
Рита-сеньорита (02:53)
Все ок?
Женя против воли улыбнулась и убрала телефон в карман. Для нее вечеринка была унылой и тусклой, почти бесцветной, несмотря на гирлянды, повсюду мерцающие красным светом, на басы, вибрирующие в груди, и на открытых людей, готовых впустить в свою душу – хотя бы на одну ночь. Женя пришла сюда с одной целью – найти Саву и поговорить с ним. Он тоже немного общался с Лидой, хоть и учился в параллельном классе. Лида как будто общалась со всеми по чуть-чуть, чтобы держать их в поле зрения и собирать интересные сплетни.
Вечеринка становилась все хуже. Когда сосредотачиваешься на одном человеке, который уже не принадлежит тебе и, скорее всего, никогда не будет, то начинаешь замечать, как понемногу развивается цветовая слепота: теряешь способность воспринимать оттенки мира, когда-то привлекавшего тебя. Потому что все мысли сфокусированы только на том, что больше не доступно, – на чужом и потому ослепляюще ярком.
Женя весь вечер пыталась привлечь внимание Савы. Тот делал вид, что они незнакомы, и всячески ее игнорировал, хотя Женя ловила на себе его взгляды, когда тот думал, что она не смотрит. Позже пузырьки шампанского в ее крови подсказали схватить телефон, который он положил на подлокотник дивана, а ватные ноги повели ее к ванной. Мозг в их команде не числился.
– С ними ничего, – донесся до нее голос Савы, вырывая из воспоминаний о вечеринке.
– С кем? Ты про что? – с трудом вернув себя в странный диалог двух бывших друзей, не сразу поняла Женя. – А… волосы, да. Тебе… идет.
– Эй. Ты вообще в себе? Сколько пальцев?
Перед ее глазами возникла ладонь с широко растопыренными пальцами. Женя отмахнулась от нее.
– Что я здесь делаю? В смысле… здесь. – Она коснулась ладонью травы.
Если Сава не хотел говорить о себе, то он мог хотя бы объяснить, что случилось. Женя потерялась не только в пространстве, но и во времени: память бросала ее то в школьные годы, когда они с Савой учились дружить, то на сегодняшнюю вечеринку, оборвавшуюся так внезапно, то в опустевший бабушкин дом. Алкоголь словно сорвал пластырь, которым она пыталась залепить все болезненные воспоминания.
Когда-то они уже лежали вот так с Савой на траве – уставшие и счастливые. После школьного выпускного, не желая, чтобы ночь заканчивалась, они забрели в пустой парк и рухнули на холодную траву. Тогда они были совсем другими.
– Хоронишь остатки адекватности.
– Я серьезно.
Однажды у Жени появилась привычка расковыривать кожу у ногтей – тянуть за заусеницы, пока не становилось неприятно, обрывать кутикулу до едва ощутимой пульсации. Иногда – обкусывать ее зубами. Вот и сейчас она нащупала заусеницу и постаралась подцепить ее ногтем – легкая боль помогала ей оставаться в реальности.
– Я тоже, Женечка, – тихо сказал Сава, а Женя распознала в его голосе издевку. Так ее называли лишь бабушка и Сава. – Вообще-то я хотел отвести тебя домой, но… Похоже, ты слишком много выпила. Нам, то есть тебе, пришлось остановиться здесь. Ты сможешь идти?
Теперь Женя теребила тоненькую косичку у лица с вплетенными в нее колечками – те тихонько позвякивали, заполняя тишину, из которой хотелось как можно скорее выпутаться.
– Не то чтобы я маньяк и планировал завести тебя в лес, – с усмешкой добавил Сава.
– После твоего уточнения стало спокойнее. – Женя почти позволила себе улыбнуться.
Если Сава способен шутить, значит, для них еще не все потеряно? Она хотела спросить его по поводу последней публикации, но мысли в ее голове путались.
– Все в курсе, что ты бросила мой телефон в унитаз. Слишком много свидетелей. А еще ты чуть с кем-то не подралась. Мне тоже досталось от какого-то придурка. Он с нами не учился. Короче, начался трэш.
Женя закрыла глаза, восстанавливая пропавшую часть вечера в памяти: вот она вышла из ванной, и кто-то пихнул ее, назвав сумасшедшей дурой. Копившаяся в ней злость, подогретая алкоголем, вырвалась наружу. Женя превратилась в раненую кошку, которая от страха за свою жизнь была готова кусаться и царапаться – драться, пока не закончатся силы.
Кто-то закричал на нее. Потом замахнулся. Или даже ударил? Женя на всякий случай съежилась. Ее вновь кто-то схватил и увел в темноту.
– Жесть.
Пока ветер касался ее кожи на плечах, Женя глядела на звезды и прижимала ладонь ко лбу.
– Наверное, я знаю, почему ты это делаешь.
Женя все еще предпочитала избегать взгляда Савы, потому что понимала: стоит вглядеться в эти черные глаза, и ее вновь утянет. А она с таким трудом выплыла. Смогла, в отличие от Офелии, правда, Сава никогда не был ее Гамлетом.
– Я не хотела тебе мстить. Просто… я… – начала оправдываться Женя из-за утопленного телефона.
– Нет, – прервал ее Сава. – Я не об этом. Я знаю, зачем ты так себя ведешь. И ты это знаешь. Надеюсь, тебе стало легче.
Над ней нависла огромная тень и протянула руку.
– Пойдем. Я провожу тебя. – Женя как в тумане покачала головой, повиновалась и поймала пальцами теплую руку тени, которая с легкостью подняла ее с примятой травы. Короткое прикосновение на миг улучшило ее состояние, будто Сава, дотронувшись до нее, растворил часть тяжелых мыслей, не умещавшихся в голове. Это чувство исчезло, как только тень строго добавила голосом Савы: – И не пиши мне больше. Не надо.
На последних словах Женю скрутило, и «Северное сияние» полилось ей под ноги. В заднем кармане джинсовых шорт завибрировал телефон: вскоре тот, словно сам по себе, выскользнул из Жениного кармана – тень взяла его без спроса. Вибрация прекратилась, и краем сознания Женя различила все тот же голос тени, ответивший на звонок, который предназначался Жене:
– Привет, сеньорита.
Глава 5
Худшая идея на свете
В голове зудел рой пчел. Бз-з-з – навязчиво било по вискам. Бз-з-з – издевательски и болезненно. Бз-з-з.
Женя открыла глаза и прижала пальцы к вискам в попытке раздавить этих надоедливых пчел. Взгляд зацепился за люстру с абажуром – в ее комнате висела совсем другая. Женя резко села – пчелы вспорхнули за ней и сильнее ужалили – и растерла сухие глаза ладонями. Она вспомнила все ромкомы и триллеры, где девушка после вечеринки просыпалась в чужой постели, и дальше ее встречал либо полуобнаженный красавчик с накачанным торсом и ароматными панкейками, либо поехавший маньяк, желающий порезать ее на кусочки, – в зависимости от жанра. До Жениного сознания долетела тихая мелодия – она и правда попала в фильм? Надеясь, что у нее будет хотя бы классный саундтрек, она огляделась и выдохнула: все в порядке, никаких накачанных красавчиков и маньяков.
Рухнув обратно в кровать, Женя закрыла лицо ладонями. Воспоминания посыпались на нее, словно внезапный град: вечеринка, «Северное сияние», Сава и его телефон в унитазе. Боже, ее стошнило прямо ему под ноги?
Что теперь делать?
Наверное, каждый человек в мире хотя бы раз задавался этим фундаментальным вопросом и попадал в тупик.
Что же делать?
«Ну и зачем ты это сделала? – Бабушкин голос смешивался с Савиным. – Зачем?»
«Чтобы было весело», – мысленно ответила Женя.
Женя почувствовала на себе взгляд. Маленькие желто-зеленые глаза пристально смотрели на нее. Та кусала обветренную корочку на губе, жалея о совершенном выборе: следовало не идти на вечеринку и провести вечер в компании сериала. Наблюдать за жизнью вымышленных персонажей как минимум безопаснее.
Миры сериалов и книг казались куда интереснее, чем реальный мир за окном: серые панельные дома с облупленными перилами в таких же облупленных подъездах, разбитые дороги, тропинки, заросшие осокой, предсказуемые разговоры в очередях и грустные люди.
«Мой пиар-менеджер – Карл Маркс», – пока Женя вонзала в собственное тело невидимые иголочки стыда, из колонки зазвучала новая песня. Женя продолжила пытку, а желто-зеленые глаза продолжили следить за ней. Рой невидимых пчел все еще летал вокруг ее головы. Бз-з-з.[2]
Правильно было бы оставить их с Савой историю в прошлом, но Женино сердце просило взглянуть на Саву хотя бы еще разок: возможно, таким образом она хотела вернуться в то спокойное время, которое исчезло после смерти бабушки. После ее смерти исчезло многое. Защитная оболочка, которой та словно укутывала Женю, разбилась, а вместе с ней пропало и ощущение безопасности. Теперь Жене приходилось защищать себя самой.
Защищаться, как выяснилось, она не умела.
На самом деле было кое-что еще, помимо смерти бабушки, запретное и подсвеченное тревожно-красным: не входить, убьет. Женя убрала это воспоминание подальше и всячески обходила его стороной у себя в голове, хотя иногда ее сознание превращалось в тесную кладовку, заваленную хламом, и тогда Женя натыкалась на острые зазубрины мыслей.
Школьный выпускной должен был стать светлым праздником, но в итоге обернулся обрывками памяти, затуманенной алкоголем, и странными решениями, на которые Женю толкало желание поскорее повзрослеть и быть как все. Атласная лента выпускницы на ее груди жгла кожу через платье, а звонкий смех одноклассников пьянил не меньше водки: Женя разделяла трогательный момент с людьми, с которыми просуществовала рядом одиннадцать лет, и чувствовала себя частью чего-то важного. Пусть они не стали друзьями, но все же им запомнится этот день навсегда. Вскоре они разъедутся и начнут делать первые самостоятельные шаги. Женя хотела быть как бабушка: поступить на филфак и стать учительницей – помогать детям в школе ощущать себя в безопасности.
Тогда Жене было семнадцать, и она мечтала по-крупному.
Теперь Женя лежала в кровати, обложившись декоративными подушками, и прижимала ко лбу холодную кружку с фотографией Роберта Паттинсона. На Жене были только чужая широкая футболка до колен и густой стыд, обволакивающий ее с головы до ног. Когда-то она обещала себе не пить совсем – плохой пример из детства сработал на ура. Когда видишь, как от алкоголя сносит крышу отцу, невольно начинаешь переносить это на себя. «Я никогда не буду такой, – говорила Женя. – Мне это ни к чему». Женя боялась стать как отец. В старших классах она пришла к компромиссу с алкоголем: иногда можно немного выпить, потому что один коктейль не бросит ее на дно алкоголизма. Да и она в любом случае не ее отец.
Желто-зеленые глаза вновь сосредоточились на Жене.
– Что же нам делать, Эклер? Я ведь и правда все испортила. Окончательно. Даже не сейчас… А год назад. Друзья так не поступают, правда? Но вчера я хотела исправиться. Честно. Нам нужен был только один разговор. Я бы все исправила. Да?..
Или нет?
Эклер, конечно, не верил ни единому Жениному слову. Неподвижно сидел в аквариуме и изучающе смотрел на нее. До сих пор Женя не знала, что хуже: то, что разговор не состоялся, или то, что он мог состояться? Что бы они сказали друг другу? Страх скользнул холодком по запястьям – Женя растерла их, не выпуская пустую кружку, и вновь встретилась взглядом с Эклером.
– Хотя бы не осуждай меня. Понимаю, как я выгляжу в твоих глазах, но я веду себя так не всегда, я…
– Отстань от Эклера. – первой в комнате появилась Рита. Потом – ее сочувствующее выражение лица. Жалость, плескавшаяся в больших серых глазах, затопила Женю. Рита чуть нахмурила брови – правую рассекал тонкий продольный шрам – и протянула Жене кружку. – Если он не может ответить тебе, это не значит, что он хочет слушать твои страдания. Пожалей его. Пей, алкоголичка. Скажи, это вас на филфаке учат так пить?
Женя не стала сопротивляться – убрала кружку с Паттинсоном на тумбочку и взяла с Холландом. Британцы были не очень тайной слабостью Риты. Белая жижа одновременно пахла мокрым подъездом и штукатуркой. Женя задержала дыхание и сделала несколько быстрых глотков – на дне кружки остался мутный осадок, и ее вновь затошнило.
– Фу, ну и гадость. – Она поставила Холланда к Паттинсону и вытерла губы рукой. Потеребила тоненькую косичку. – А где твое лекарство? Ну или хотя бы мед…
– Какое лекарство?
– Ну ты же говорила, что у тебя болит горло.
Рита неловко потерла ладонью шею.
– А, это. Уже прошло.
– Так быстро?
– Сама не верю. Облепиховый чай творит чудеса.
– Ага.
– Так ты меня в чем-то подозреваешь? – с улыбкой спросила Рита.
– Нет. Просто пытаюсь разобраться.
– В чем?
– Ну ты сама звала меня на эту вечеринку, даже купила билет на поезд. И просто не пошла. Ты хотела, чтобы я поговорила с Савой наедине? Или ты просто не захотела идти? Тогда почему?
Женю все еще преследовало ощущение, что Рита после того, как распрощалась с гимнастикой и не поступила в универ, немного потерялась, а Жени все это время не было рядом, чтобы напомнить ей, что она не одна.
– Ты слишком много говоришь для человека, у которого должно быть похмелье.
– Не так уж и много, – возразила Женя.
– Я и правда чувствовала себя не очень. Но уже все норм. В отличие от тебя.
– Ха-ха-ха.
– И вообще-то меня туда не звали.
– Лида даже писала тебе.
– Спрашивала про тебя.
– Ну и что? Там были не только одноклассники. Некоторых я вообще не знала. Я думала, ты пойдешь со мной. Разве я тебя не звала?
Женя задумалась: возможно, ей казалось таким очевидным, что Рита должна там присутствовать вместе с ней, что она не озвучила это вслух. Блин.
– Наверное, я была бы там лишней.
– Звучит так, как будто ты изначально никуда не собиралась.
– Может, это был предлог, чтобы выманить тебя? – Рита подмигнула Жене. – А может, и нет.
– Ты ужасна.
– Спасибо, я знаю. Как там, кстати, одноклассники?
– Очень мило, но…
– Но?
– Вряд ли я буду скучать.
Шторы были задернуты, и только ночник освещал комнату розовым светом. Полутьма убаюкивала, как бы Женя ни пыталась взбодрить свое тело – вчера оно плыло по Млечному пути, легкое, как перышко, сегодня же превратилось в камень. Женя включила фронтальную камеру: взлохмаченные волосы, опухшие веки со слипшимися треугольниками ресниц, тушь, осыпавшаяся черными комочками на щеки, и след фиолетовых блесток на скуле и подбородке – остатки вчерашнего макияжа. Женя отправила маме эсэмэску, что она жива и скоро будет дома, перевернула телефон экраном вниз и подцепила ногой сбившуюся простынь. Мама просила ее не налегать на алкоголь и отписаться, когда она будет у Риты, – ничего из этого Женя не сделала, поэтому вполне справедливо получит воспитательный урок.
– Если это мое настоящее лицо, убей меня. Я не смогу с ним жить.
– Обязательно. Но сначала утоли мое любопытство и расскажи мне все-все-все.
Рита плюхнулась в кресло и свесила длинные ноги через валик подлокотника. Пошевелила пальцами в белых носках. Они гармонировали с обивкой кресла горчичного цвета. Комната Риты, уставленная горшками с цветами, выглядела как безопасное пространство. Торшер на треноге, окруженный монстерами, белый комод и полки с деревянными фоторамками – в каждой детали чувствовалось присутствие Риты. Тканевые флажки тянулись от зеркала в полный рост к полке с книгами.
– Нечего рассказывать, – тихо буркнула Женя, глядя на ящерку за стеклом. Стыд никуда не делся – напротив, с каждой минутой он лишь усиливался. Ночью она чувствовала только его отголоски, темнота как будто приглушала ощущения и не давала раскрыться им полностью. – И выключи музыку. У меня голова болит.
Бз-з-з. Бз-з-з. Бз-з-з. Во рту пересохло, а перед глазами летали черные мушки. Женя подавила желание взмахнуть рукой и прогнать их – только сунула ладонь под бедро и прижала ее собственным весом к кровати.
– Дома будешь командовать. Тебе не нравится мой музыкальный вкус? – Рита цокнула языком и все-таки провела пальцем по экрану телефона, после чего музыка прекратилась. – Вы пришли сюда вместе с Савой. Ну как пришли… Если честно, шел в основном Сава.
– Все было так плохо?
– Хуже, чем ты представляешь, – успокоила ее Рита.
– Класс. Я снова облажалась.
– Так вы поговорили? Ты же этого хотела.
– Я хотела?! – возмутилась Женя, повысив голос, и боль в ее висках ожила. – Ты буквально вложила эту идею в мою голову. Сава – это худшая из идей.
Переведя дыхание, Женя успокоилась. В последнее время она так много переживала из-за всего на свете. Из-за смерти бабушки – в это верилось все еще с трудом. Из-за Савы – он стал ее первым настоящим другом. Из-за переезда и работы – вдруг ей не будет хватать денег на жизнь. Из-за мамы – вдруг Вениамин будет обижать ее.
Женю могла вывести из себя любая мелочь: она вспомнила, как расплакалась в общаге, когда обнаружила в носике чайника таракана, и Кристине пришлось ее успокаивать как маленького ребенка. Это насекомое размером с ноготь заставило плакать ее, сидя на полу, и растирать слезы по лицу. В любой другой ситуации Женя просто бы пожала плечами и выкинула его: в детстве она ловила ящериц за хвосты, но те сбрасывали их и убегали; тритонов и головастиков; колорадских жуков в бабушкином огороде; кротов и мышей. Женя была антиподом Белоснежки, потому что все живое разбегалось от нее и даже сбрасывало хвосты, лишь бы не попасться в руки.
– Извини. Сава не худшая идея, и ты не виновата. Он что-нибудь сказал тебе?
Тук-тук-тук – учащенно забилось сердце, упрашивая не ступать на опасную территорию. Женя проигнорировала его.
– Ничего такого… – Рита лениво потянулась в кресле. – Слишком мало подробностей. Котя, вы помирились?
– Не то чтобы…
– Ты хорошо провела время?
– Ну…
– У нас утро уклончивых ответов?
Женя вздохнула. Она помнила вечеринку вспышками.
– Зачем ты вчера позвонила?
– Зачем? – От возмущения Рита даже чуть приподнялась в кресле, одарив ее недовольным взглядом. – Затем, что ты перестала отвечать на эсэмэски. Откуда я знала, что у вас там происходило? Может, ты напилась и танцевала на столе голая. Или тебя похитили. Или…
– Ты паникерша.
– Разве я была не права? – Рита улыбнулась. – Если на звонок ответил Сава, а не ты. Скажи хотя бы, что ты не танцевала голая.
– Не танцевала. Хотя… – Женя серьезно задумалась. Не могла же она?.. – Нет, точно не танцевала. Иначе у всех бы уже было видео. Так и о чем вы говорили?
Женина память остановилась на фразе «Привет, сеньорита». Она следила взглядом за Ритиными ногами: та, свесив их с подлокотника кресла, шевелила пальцами в белых носках – сгибала и разгибала. Это гипнотизировало, словно стрелка метронома. Подъем стоп выглядел неестественно, и Женя, похоже, никогда не сможет привыкнуть, что у ее подруги нет костей – иначе она не могла объяснить ее гибкость.
– О, у нас была светская беседа. Обсудили погоду.
– Погоду?!
– Говорят, скоро начнутся дожди.
– Хватит издеваться надо мной!
– Ладно-ладно. Ничего такого, просто Сава сказал, что ты перебрала и не хочешь идти домой. Спросил, может ли привести тебя ко мне. Потом, так сказать, передал из рук в руки. А, еще он попросил влажные салфетки.
– Боже…
– Ну не все так плохо.
– Думаю, меня стошнило на его кроссовки.
– Ну или все так плохо.
– Спасибо за поддержку. И все? Он больше ничего не говорил?
– Нет.
Женя не понимала, испытывала она разочарование или облегчение.
– Супер. И как мне пережить этот позор?
– С кем не бывает…
– С тобой.
Наверное, Рита была единственной близкой подругой, которая у нее осталась. Их знакомство было неизбежным, потому что Рита жила на той же улице, где и бабушка Жени. Их дома располагались друг напротив друга. Озерная – это тихая улочка на краю города, с одноэтажными и двухэтажными частными домами, действительно пролегающая вдоль озера. Сейчас к нему можно было выйти только с одного берега, потому что другие давно заросли. Представив, как пальцы ног утопают в зыбком песке, а кожи касаются водоросли, колышущиеся в зеленой пахучей воде, Женя дернула плечом. Улица выглядела как маленький отдельный поселок внутри города: ее жители разрисовывали заборы красками, высаживали пестрые клумбы из бархатцев и флоксов под окнами и следили за пляжем, убирая мусор и гоняя подростков, разбрасывающих пустые бутылки и пачки от чипсов.