Александр Михайловский
Императрица Ольга
Естественно, сразу после такого сообщения были отправлены радиограммы Наместнику Алексееву в Порт-Артур, а также царю Николаю и каперангу Иванову в Царское Село. Вообще-то телеграфировать в Петербург большой потребности не имелось, все полномочия по ведению подобных переговоров у Александра Михайловича уже были в наличии, но Павел Павлович Одинцов счел необходимым сообщить изнемогающему от нетерпения императору Николаю, что дембель уже близко, осталось совсем немного. Наместника же Алексеева проинформировали из простой вежливости и без излишних подробностей – слишком много вокруг него крутилось шпионов разных сопредельных держав, больше чем блох на бродячей барбоске.
После отправки телеграмм для последней сверки часов по вопросу переговоров с японским представителем на совещание собрался полный ареопаг, в который со стороны пришельцев входили Одинцов, Карпенко и Новиков, а со стороны Романовых, имеющих право принимать решения на месте – Великий князь Александр Михайлович и Великая княгиня Ольга. Великий князь Михаил Александрович при этом оставался единственным командированным на Дальний Восток Романовым, который из-за сложившихся обстоятельств не мог присутствовать на этой встрече. Правда, на Мукденской гауптвахте в настоящий момент полировали своими задницами нары два Владимировича – Кирилл и Андрей, но по их отсутствию никто не скорбел. Гораздо ценнее было то, что в совещании участвовал командующий Тихоокеанским флотом вице-адмирал Степан Осипович Макаров, обладающий немалым жизненным опытом и пользующийся доверием всех присутствующих.
Разговор начал Великий князь Александр Михайлович. Он обвел присутствующих внимательным взглядом и заговорил:
– Итак, господа, свершилось. Война, которую Японская Империя вероломно начала внезапным нападением на русские корабли в Чемульпо и Порт-Артуре, победоносно выиграна и на суше и на море, и теперь побежденный супостат просит у нас мира. Мы, честно говоря, рады, что все так обернулось, хотя и ожидалось, что для того, чтобы японский микадо взмолился о мире, потребуется еще несколько десантных операций против островных владений Японии и перенос боевых действий на территорию островов Метрополии…
– Вы, Александр Михайлович, – ответил господин Одинцов, – не забывайте, что японский император – это не фарфоровая кукла у вас на каминной полке, а один из умнейших мировых политиков на сегодняшний день. Можно сказать, что это японский Петр Великий, за уши вытащивший свою страну из феодализма, для чего ему пришлось выиграть гражданскую войну и основательно нагнуть собственную элиту. Думаю, что он все уже просчитал и пришел к выводу, что продолжение этой войны принесет его стране одни потери и ухудшение условий будущего мирного договора. При таких обстоятельствах войну стараются закончить как можно скорее, ибо никаких надежд на ее выигрыш не остается.
– Павел Павлович, – добавил каперанг Карпенко, – думаю, что одной из причин, которая подвигла нашего японского оппонента на такое показное миролюбие, стало уничтожение находящейся в этих водах британской эскадры и совершенно невнятная реакция британцев на это событие. Джентльмены и хотели бы побушевать, защищая свое право на морской разбой, да только опасаются, что их не так поймут прочие мировые игроки, опасающиеся стать следующими жертвами британских авантюр – всякие там французы, голландцы и германцы. Мало ли у кого на отдаленных островах заваляется что-нибудь вкусненькое, позарез нужное британским джентльменам. Формирование военно-политической коалиции вокруг Российской империи – дело, конечно, маловероятное, но в случае излишней британской настырности вполне возможное. Вот и японский император тоже видит, что единственный союзник, к которому он мог обратиться за помощью, тоже поджал хвост. Вы, Павел Павлович, правильно сказали, что Муцухито умный человек и не будет испытывать судьбу, когда у него на руках ничего не значащий мусор, а у оппонента целое каре тузов.
– Бинго, Сергей Сергеевич! – воскликнул Великий князь Александр Михайлович, – думаю, что в данном случае вы совершенно правы – в том, что именно унизительное поражение британских зазнаек сделало японских макак таким сговорчивыми…
– Скажите, Александр Михайлович, – с некоторой ленцой произнес полковник Новиков, – а восемнадцать лет назад в Нагасаки свою японскую, так сказать, «жену» вы тоже называли макакой, или все же у вас для нее было человеческое имя?
Великий князь хотел было вспылить, но на него крайне неодобрительно глянула Великая княгиня Ольга, да и господин Одинцов тоже поддержал своего коллегу-попаданца.
– Александр Владимирович совершенно прав, – жестким тоном произнес он, – пренебрежительное отношение к оппоненту никого еще не доводило до добра, так что давайте даже в мыслях будем избегать подобных выражений. Помнится, в самом начале войны эти самые макаки так вздули некоторых коекаков, что только белые брызги во все стороны полетели. А прежде ведь тоже были такие настроения, что, мол, шапками закидаем, никого в живых не оставим. А вышло то, что вышло. Позор и поношение седин. Кстати, поступили сведения и о вашей бывшей японской «жене». Самой ее, через восемнадцать-то лет, в живых уже нет, но осталась дочь Юкико, семнадцати лет от роду. И вот теперь готовьтесь. Люди маркиза Ито нашли это девушку, выкупили ее у семьи ее матери, и теперь он сам везет вам ее в подарок вместе с мирными предложениями. Как-никак в ней ваша кровь, вам и решать ее судьбу, хоть вы и не были венчаны с ее матерью. Но Господь читает прямо в сердцах, и что вы Ему ответите, если он спросит вас: «Сын мой, а где дочь твоя Юкико?»
Александр Михайлович сначала покраснел, потом побледнел; он не знал, что сказать в ответ. Былое приключение молодости само нашло его через много-много лет… А может быть, дело и не в этом, а том, что Одинцов оказался стопроцентно прав, напомнив, к чему может привести пренебрежение к противнику или просто оппоненту. Затевать сейчас спор или пытаться что-то опровергнуть означало потерю лица в глазах присутствующих здесь пришельцев из будущего, будущей императрицы Ольги, а также уважаемого всеми адмирала Макарова, который смотрит сейчас на него, нахмурив седые кустистые брови. Да и что тут можно сказать… Погулял по молодости с фарфоровой красоткой – получи на руки плод той любви в экономичной японской упаковке. А если об этом еще узнает дражайшая Ксения – скандала в благородной семье не оберешься, хоть та история и случилась еще до того, как он женился на сестре нынешнего царя.
– Ладно, – хлопнул ладонью по столу Одинцов, – хватит на этом. Думаю, что для начала мы с Александром Владимировичем дадим вашей японской дочери цусимское гражданство и попросим Дарью Михайловну присмотреть за еще одной подопечной. И самое главное, мы попросим уважаемую Ольгу Александровну не распространяться перед сестрой Ксенией о том, что у вашего давнего приключения были такие серьезные последствия. А далее посмотрим. Захочет девочка стать русской, получить образование и быть чем-то большим, чем бессловесная приставка к своему мужу – мы это для нее сделаем. Не захочет – так и останется тем, кто она сейчас, это ей тоже никто не запретит.
– Да, Сандро, – подтвердила Великая княгиня Ольга, – я действительно не буду рассказывать об этой истории ни Ксении, ни кому-нибудь другому, и всем остальным тоже советую этого не делать. На этом, пожалуйста, давайте закончим этот разговор, ибо того что было нам уже не изменить…
– Да, действительно, – согласился Великий князь Александр Михайлович, – наверное, так будет лучше для всех. Просто для меня это все так неожиданно… Неверное, нужно будет попросить и господина Ито также не распространяться об этой истории.
– Мы об этом обязательно попросим, да и маркиз Ито везет к нам вашу дочь явно не для того, чтобы устроить тут скандал, – выражая общее мнение, сказал господин Одинцов, – Можете не беспокоиться, Александр Михайлович, эта история останется между нами.
– Благодарю вас, господа, – кивнул Великий князь Александр Михайлович, – теперь давайте подумаем, чем мы можем отблагодарить Японскую империю за проявленную любезность. Я о том, что их быстрая капитуляция сэкономила нам не меньше полугода времени, и только Бог знает, сколько жизней русских солдат и офицеров. Павел Павлович, а как вы думаете?
– Я думаю, – ответил Одинцов, – что надо следовать нашему предварительному плану. Япония сейчас ослаблена и унижена, и самое время сделать ее нашим другом. Но это не должна быть такая дружба, когда мы, как радостные идиоты, забудем японцам все их пакости, а они так же радостно продолжат дружить с Британией, чтобы лет через десять или пятнадцать снова попробовать проверить нас на прочность. Нет, все должно быть совсем не так. Первым условием мягкого варианта заключения мира должен быть разрыв англо-японского договора от тысяча девятьсот второго года под предлогом неисполнения Британией своих обязательств. Второе условие – отказ от выплат по японским бонам, выпущенным британскими и американскими банками для обеспечения постройки военного флота и общей подготовки к боевым действиям против Российской империи. Насколько нам известно, за счет собственных средств Япония могла бы профинансировать не более пятнадцати процентов расходов. Третье условие – заключение союзного русско-японского договора, которым мы должны привязать японцев к себе сразу с двух сторон. С военной стороны Русский императорский флот на Тихом океане должен взять на себя обязательство защищать японскую территорию и японские воды так же, как и территорию Российской Империи, чтобы разного рода европейские и американские партнеры не кинулись тащить к себе все, что плохо лежит. С экономической стороны Российская империя должна обеспечить Японию необходимым ей сырьем и продовольствием, с которыми на островах традиционно плохо. Взамен Япония будет поставлять на российский Дальний Восток продукцию своей промышленности, что явно выгоднее, чем везти все необходимое из центральных губерний, или, хуже того, из Европы. Что касается территорий, то Японцы могут забыть о притязаниях на Корею, Манчжурию и Ляодунский полуостров. Войну за эти земли японцы проиграли раз и навсегда. Также они лишаются Цусимских и Курильских островов, которые будут обеспечивать безопасность российского Дальнего Востока и присоединенных по итогам войны территорий. При этом Японской империи должна остаться открытой дорога в направлении французских, британских и голландских владений, поэтому ни островов Рюкю, ни Окинаву, ни Формозу у них отбирать не следует. Пусть они послужат трамплином для прыжка на юг в направлении Сингапура, Австралии, Французского Индокитая и Голландской Ост-Индии…
– Павел Павлович, а как вы предлагаете быть с Китаем? – спросил каперанг Карпенко. – Не хотелось бы, чтобы с нашего молчаливого одобрения произошло что-то подобное знаменитой у нас Нанкинской резне. Да вы и сами можете вспомнить, с чего началось наше знакомство с японцами в этом мире. Яма, полная женских обезглавленных трупов – вот лицо японской цивилизации на сегодняшний день.
– У европейской цивилизации лицо ничуть не лучше, – ответил Одинцов, – только оно прикрыто толстым слоем штукатурки, поверх которой талантливый художник нарисовал нечто подобное добродушной мордочке мишки Тедди. А что там на самом деле, вы знаете не хуже меня… Японцы тихо стоят в сторонке и плачут горючими слезами.
– Так, товарищи, – вступил в разговор полковник Новиков, – давайте по порядку. Во-первых, надо начать с того, что, как мне говорила одна знакомая антрополог, первыми поселенцами на японских островах были дочеловеческие высшие приматы, скорее всего, один из подвидов хомо гейдельбергус. Эти ребята, достаточно умные, чтобы считаться без пяти минут людьми, при этом не имели никаких моральных ограничений и жрали друг друга за милую душу. Среди японцев нередко встречаются люди с крупными зубами, между которыми имеются видимые промежутки. Так вот – это видовой признак как раз этой разновидности почтичеловеков. Потом, много-много тысяч лет спустя, но относительно недавно по нашему времени, на японские острова пришли обычные люди, причем частью из Европы, а частью из Азии, и перемешались с аборигенами. Все хорошо; но людоедские гены остались в популяции. Поэтому, чтобы общество не погрязло в кровавой вакханалии, основой японской культуры является жесточайший контроль и самоконтроль. Поэтому у них так все зарегламентировано, в том числе и правила ведения боевых действий, так называемый кодекс Бусидо. Ведь и воевали-то японцы по большей части между собой. Обжегшись на молоке, они теперь дуют на воду. Но это работает только внутри своего социума. А когда начинается, с позволения сказать, внешняя война, с неяпонцами, некоторые их генералы не от большого ума начинают выпускать на волю кровавых демонов, снимая со своих солдат вековые запреты. Поэтому в таких случаях бить по рукам требуется японское начальство, объясняя, что всегда и везде правила должны быть одними и теми же, и что за любое злодеяние последует жесточайшая расправа. Альтернатива всему этому, если смотреть правде в глаза – это тотальное истребление всего населения японских островов; и чем мы после этого будем лучше тех же японцев или американцев, почти под корень вырезавших своих индейцев?
– И вы, Александр Владимирович, считаете, что это возможно – истребить население целой страны? – с каким-то извращенным интересом спросил Великий князь Александр Михайлович.
– С технической точки зрения вполне возможно, – хладнокровно ответил Новиков, – высадите в Японии миллион солдат с приказом жечь все, что горит и стрелять во все, что шевелится – и через десять лет японцы останутся только в учебниках истории. Пулеметы в этом смысле творят просто чудеса. С моральной точки зрения, для русского человека, в том числе и для меня, это ни в коем случае невозможно, поэтому давайте сразу же прекратим обсуждение этого вопроса. Стратегия, которую предложил Павел Павлович, кажется мне единственно возможной, потому что идти промежуточным путем и оккупировать Японию, чтобы превратить японцев в русских, мне кажется занятием настолько дурацким, что над нами даже рыбы смеяться будут.
Великий князь Александр Михайлович после этих слов скептически хмыкнул.
– И в то же время вы Александр Владимирович, – сказал он, – являетесь горячим сторонником включения в состав Российской империи Корейского полуострова, население которого по своей сути мало отличается от японцев. Нет ли в этом какого-либо неразрешимого противоречия?
– Вы, Александр Михайлович, – ответил Новиков, – просто еще не видали русских корейцев, крещеных в православие и обрусевших до глубины кости. Единственное, что их выдает – это узкие глаза и запредельная любовь к острым блюдам, множество из которых вы уже имели честь вкушать, пока гостили у нас на «Принцессе Солнца». Японцы и китайцы не такие, и заставить их трансформироваться просто невозможно. А посему интеграции Кореи – да, а Японии и Китая – нет. Пусть живут с нами дружно, но все-таки отдельно.
– Господа, – первые за все это время подала голос Ольга, – я должна вам всем сказать, что всемерно поддерживаю то, о чем сейчас говорили Павел Павлович и мой Александр Владимирович. А значит, если вы все еще хотите сделать меня правящей императрицей, все будет посему. О чем я попрошу немедленно телеграфировать моему брату Никки, чтобы он знал, какой линии придерживается его преемница. По моему мнению, позволить англичанам продолжить хозяйничать в Японии было бы непоправимой глупостью, а уничтожать ее вместе со всем населением – запредельной жестокостью. Японцы и их император сами должны выбирать: или союз с Российской империей, которые даст им все для существования, или полное уничтожение. Ибо из-за своего малого населения и ограниченности полезных ископаемых Япония не противник ни одной мировой державе, а в случае ее попыток вылезти на материк (неважно где) Россия тут же примет меры для пресечения этого безобразия на корню. Победители мы или нет!?
– Туше, – поднял руки Великий князь Александр Михайлович, – после того как Рим высказался, все прочие должны умолкнуть. Мне, честно сказать, план Павла Павловича тоже кажется наилучшим из всех возможных вариантов, но вы же знаете, какой вой поднимется в европейской, да и в нашей либеральной прессе сразу, как только газетчикам станет известна хотя часть того, что было сказано сегодня в этой комнате. При этом на здесь присутствующих выплеснется такое количество дерьма, что ему сможет позавидовать любой золотарь, ибо нет предела человеческой зависти и злобе.
– Да наплевать и забыть, – чапаевскими словами ответила Великая княгиня Ольга Александру Михайловичу, – в этой комнате сегодня творилась История, а сочинения продажных писак уже через день, разорванные на осьмушки, окажутся в сортирах для употребления по прямому назначению. А если кто-то из газетчиков пересечет ту черту, которое отделяет простое злобствование от клеветы и оскорбления величеств, то он наконец-то узнает, как долог путь пешего каторжного этапа в кандалах от Петербурга до Сахалина. Давненько за слишком длинный язык никого на каторгу не гоняли, вот некоторые газетчики и потеряли чувство меры. И хватит об этим!
– Хм, – кивнул Великий князь Александр Михайлович, – с нашими газетчиками все понятно – чуть что, хватать и на каторгу. Но что же ты будешь делать, если инсинуациями отметится какой-нибудь иностранный газетер?
Немного помолчав, Ольга пожала плечами и ответила:
– До иностранных газетчиков мне дела не будет. Любить нас мы Европу все равно не заставим, как ни изгаляйся; так пусть хоть они нас боятся, а значит, уважают. У европейской собаки, чтобы она не гавкала зазря, под носом всегда должна маячить палка, которой ее, если что, как следует отлупят за плохое поведение.
На этой оптимистической ноте совещание закончилось, после чего все присутствующие начали расходиться по своим обиталищам. В комнате же остались только великая княгиня Ольга, господин Одинцов и полковник Новиков. Ольга и Пал Палыч составляли послание царю Николаю со своей позицией по переговорам и ответ маркизу Ито, а полковник Новиков ожидал свою возлюбленную для того, чтобы совершить с ней прогулку на свежем воздухе. Политика – политикой, а жизнь-то продолжается…
* * *
27 июня 1904 года, ранее утро. Царское Село, Александровский дворец.
Капитан первого ранга Иванов Михаил Васильевич.
Несмотря на то, что император Николай совершенно оставил свою привычку истреблять воронье население Царского Села, встает он по-прежнему рано. Все так же выходит он в парк с ружьем на плече и карманами, полными патронов; но только больше ни в кого не стреляет. И даже промелькнувшая в кустах бродячая кошка не вызывает в нем больше охотничьего азарта. Со смертью драгоценной Аликс живодерские привычки у собирающегося в отставку государя пропали раз и навсегда. А может быть, дело в том, что его новая пассия госпожа Лисовая на дух не переносит таких развлечений своего кавалера, требуя, чтобы к кошечкам, собачкам и птичкам относились по-человечески…[4] И вообще, охоту на бродячих кошек, по ее мнению, должны быть объявить уголовно наказуемым деянием, потому что те массово истребляют крыс и мышей, кои не только портят огромное количество продуктов и грызут все, что плохо лежит (к примеру, кабели), но и разносят разные тяжелые болезни, вроде желтухи и чумы.
А Лисовую Николай уважает. Если поначалу в Алле Викторовне его привлекло только внешнее сходство с покойной супругой, то теперь, узнав ее поближе, он понял, что перед ним жесткая, волевая особа, способная превратить в чистое золото все, к чему бы она ни прикоснулась; и в то же время не потерявшая женского обаяния. Лишенный лидерских задатков, Николай с радостью готов спрятаться за спиной у этой женщины, которая и поймет его, и обиходит, и пожалеет. Лисовая ничуть не напоминает тех бизнес-вуменш, которые к своему финансовому успеху готовы идти хоть по головам, хоть по трупам. Ну да ладно, так даже лучше. Женится на ней Николай морганатическим браком и перестанет даже и думать о троне: во-первых – потому, что при морганатическом браке это невозможно, а во-вторых – Лисовой это на дух не надо. Она согласна быть Николаю верной женой, а его дочерям – доброй мачехой, но и только. Честолюбия в ней нет и на грош, если не считать желания гордиться хорошо сделанной работой.
Но с Лисовой император встречается по вечерам, а ранее утро – это мое время, ибо я тоже люблю прогулки ни свет ни заря, хотя и не таскаю с собой повсюду заряженного ружья. Нет, это не какие-то наши специальные встречи, просто если у Николая в этот день нет ко мне дела, то мы просто проходим друг мимо друга, раскланиваясь как добрые знакомые, а уж если у императора появляется желание поговорить, он останавливается и заговаривает со мной на интересующую его тему. Так получилось и на этот раз. Вообще-то я уже заранее знал, что такой разговор будет неизбежен, ибо еще раньше получил две шифровки от Одинцова. Одну – о японских мирных предложениях. Другую – о том, что наши товарищи на Цусиме решили по этому поводу, посоветовавшись с Великой княгиней Ольгой и небезызвестным Великим князем Александром Михайловичем. Мне было известно также, что будущая императрица уже начала показывать зубки и довольно резко осадила этого скользкого типа Сандро, а все наши ее дружно поддержали. Точно тогда Николай сказал про свою сестрицу: «Выслушает всех, но решать будет только сама».
Таким образом, когда после обмена приветствиями император Николай попросил меня немного прогуляться вместе, я уже был готов к разговору. Настроение у царя было как у Чебурашки: «Мы строили, строили и, наконец, построили! Ура!». Хотя, собственно, сам Николай ничего не строил, он сначала создал вполне дурацкую политическую конфигурацию, из-за которой война началась при неблагоприятных для России обстоятельствах, а потом всего лишь плыл по течению, позволяя своим министрам вытворять всяческие непотребства, лишь бы они его «не заслоняли». Но сейчас этот человек собирается уходить с политической сцены, а поэтому о нем, как и о покойнике, следует говорить либо хорошо, либо никак.
– Михаил Васильевич, – сказал мне император, встретив на узкой дорожке Александровского сада, – знаете, вчера я получил прелюбопытнейшую телеграмму с Цусимских островов от сестрицы Ольги и вашего милейшего господина Одинцова…
– Да, Ваше Величество, – ответил я, – я вчера тоже получил телеграмму с Цусимы.
– Так что же это получается, – спросил меня Николай, – победа?
– Пока что, – задумчиво произнес я, – это только признание Японской империей своего поражения. Чтобы это поражение японцев стало нашей победой, нам предстоит еще немало постараться, чтобы защитить наши завоевания от желающих их унизить и умалить. Мало победить. Помимо этого крайне необходимо защитить эту победу от тех, кто пожелает отобрать ее у нас за столом переговоров.
Никола закусил губу и спросил:
– Михаил Васильевич, вы намекаете на возможность повторения чего-то подобного Берлинскому конгрессу, когда у моего деда долгожданная победа над турками была украдена совместными усилиями европейских держав?
– Какие уж тут намеки, – пожал я плечами, – я вам прямо и неприкрыто говор, что сразу после того, как мы с японцами заключим прелиминарный мирный договор и прекратим боевые действия, со всех щелей, как муравьи на запах меда, набегут «великие державы». Британия и Североамериканские Соединенные Штаты, к примеру, будут стремиться пересмотреть условия так, чтобы все хотя бы свелось к довоенному статус-кво, а Франция и Германия под лозунгом «мы же друзья» постараются подсуетиться, чтобы урвать от русской победы что-нибудь и для себя, любимых. А ведь, кроме этих четырех ведущих держав, имеется еще и Австрия с Турцией, и даже Италия со Швецией, которые тоже с удовольствием примут участие в этом шабаше, если их туда, конечно, позовут. А их позовут… Во-первых – до кучи, чтобы мероприятие выглядело как можно более представительно и емократично. Во-вторых – для того, чтобы превратить этот конгресс по корейскому вопросу в судилище над Россией.
От неожиданности Николай даже остановился.
– И что же делать? – немного растерянно произнес он. – Прав был Папа, когда говорил, что в Европе нас не любят и боятся за огромность, и те государства, что заключают с нами союз, желают только урвать хоть что-то для себя.
– Но франко-русский союз ваш Папа при этом все же заключил, – заметил я, – и тем самым поставил Россию в положение собаки, которой виляет хвост. А тут еще введенный в ваше царствование «золотой стандарт», который заставляет российское государство брать «обеспечительные» кредиты в звонкой монете один за другим. Ну не хватает у нас собственной золотодобычи на поддержание денежного оборота, и все тут. Впрочем, мы уже договорились, что с франкобанкирами будут разбираться уже при Ольге Александровне, как и с тем, чтобы кратно увеличивать золотодобычу. Ничуть не сомневаюсь, что о поводу ее воцарения в их рядах случится величайший траур. Что же касается текущего момента, то нам надо поступить подобно хитроумному Язону, который кинул в ряды своих врагов тяжелый камень, а потом, воспользовавшись возникшим смятением, всех их уничтожил.
– Михаил Васильевич, – спросил Николай, – я, честно говоря, не понимаю, какой такой камень мы можем бросить в наших врагов, чтобы вызвать в их рядах смятение? Сказать честно, если ваш господин Одинцов успешно осуществит все, что он задумал по японскому вопросу, то для России от этого будет, конечно, сплошной прибыток, да только вот интересы всех остальных мировых держав он не учитывает вовсе. Крика при этом будет…
– Сказать честно, – ответил я, – нас не волнуют интересы ни одной другой державы, кроме России. Поэтому мы в состоянии так же «честно» пожертвовать союзником, как и союзник пожертвовал нами. Мы ведь пока еще держава-победитель, которая, помимо всего прочего, представляет себе перспективы политического и экономического развития хотя бы на десять или пятнадцать лет вперед. Камнем, который мы кинем в ряды наших врагов, будет вопрос Эльзаса и Лотарингии, а если вообще – то необъяснимой иррациональной вражды французов и германцев. Выход России из франко-русского союза по причине враждебных действий «союзника» так или иначе заденет практически все европейские страны, заставив их изменить свою политику, и ни о каком согласованном европейском антироссийском концерте не будет и речи. Вместо того разразится такая разноголосая какофония, что небу тошно станет…
– Михаил Васильевич, – с оттенком сомнения произнес император, – в таком случае, разорвав союзнические отношения с Францией, Мы немедленно должны будем начать переговоры о дружбе с германским кайзером Вильгельмом… Он давно намекал мне на нечто подобное…
– Ни в коем случае! – ответил я. – Ваш дядюшка Вилли тоже себе на уме и иногда по пьяному делу такое брякнет, что хоть сейчас объявляй ему священную войну. Вспомните, как поступила Екатерина Великая, когда ей, едва вступившей на престол, потребовалось выводить Россию из ненужной ей Семилетней войны? От войск королевуса Фридриха отойти, но к австрийским войскам не присоединяться… Вооруженный нейтралитет! И все время, пока продолжалось ее царствование, императрица придерживалась этой политики, ни разу силой оружия не вмешавшись в европейские дрязги. А времечко-то стояло горячее. Великая французская революция, свобода, равенство, братство, гильотина, санкюлоты и Робеспьер… Австрийцы, пруссаки, англичане лезли на Францию, как голодные театралы в антракте на буфет, а Россия принимала к себе беглых французских дворян, и только. Пока в Европе кипели страсти, Екатерина Великая штыками своих доблестных полков и в грохоте пушечных залпов, лупцуя турок, отодвигала на юг и на запад границы Империи. На высоте был и дипломатический авторитет России. Территориальные приращения за счет умирающей от дряхлости Речи Посполитой на девяносто процентов были достигнуты именно усилиями русских дипломатов. Выдрессированная в боях с турками и татарами кадровая армия и морской флот по минимуму принимали участие в этих событиях. Они просто были – и эта щетина стальных штыков, не связанная никакими договорами, поневоле принуждала учитывать себя как фактор европейской политики. А вот когда матушка померла и начались шараханья – то к союзу Австрии, Пруссии и Англии, то к Франции, то опять обратно – вот тогда-то у России и начались проблемы, в итоге вылившиеся в позор проигранной Крымской войны. Вывод может быть только один – Россия как держава, занимающая одну пятую часть суши, должна быть самой мощной державой в мире, равновеликой всей объединенной Европе сразу.
Да уж, Михаил Васильевич, – выслушав меня, вздохнул император Николай, – вы так рассказываете, что у меня дух захватывает. Но, скажу честно, такое дело не для меня. Просто духу не хватит. Пусть этим займется уже сестрица Ольга, а я только посмотрю со стороны…
– Ничего, государь, – приободрил я Николая, – в крайнем случае, скажете британскому представителю, когда он снова явится, чтобы читать вам нотации, что Россия, как Великая держава, не нуждается в посредниках для заключения мира после победоносно выигранной войны. Dixi! А японцам господин Одинцов параллельно объяснит, что шаг вправо, шаг влево – и следующий раунд мирных переговоров будет проводиться уже на пылающих руинах их столицы. И все. С демонами не спорят.
– С какими такими демонами? – не понял моих слов Николай.
– С обыкновенными демонами, Ваше Величество, – ответил я, – из японских легенд и мифов, или как там называется их фольклор, из которого родилось современное нам искусство анимэ, где все буквально кишит этими демонами… Но по большому счету это для нас сейчас не имеет никакого значения. Главное – превратить побежденную Японию в своего союзника и тем самым лет на тридцать-сорок сделать Дальний Восток нашим глубочайшим тылом, в котором не может произойти ничего неприятного. В противном случае Российская империя всегда будет вынуждена сражаться на два фронта – и на западе, и на востоке.
– Я вас понимаю, – кивнул Николай, – именно поэтому ваш господин Одинцов и не хочет обдирать побежденных до самых костей… Знаете, сестрица Ольга мне писала, что некоторое время назад ей снился пророческий сон, что во время ее царствования будет две Войны с большой буквы – обе Великие, и обе Отечественные. В первый раз, как во времена Наполеона, на нас должна ополчится вся Европа, которую мы с большим трудом все же победим и сделаем безопасной. А второй раз это будет межконтинентальная война с Америкой, во время которой в битве сойдутся огромные морские флоты, а также армады тяжелых летательных аппаратов с бомбовым грузом, летящих с одного континента на другой…
