Юрий Александрович Ломакин
История Введенского женского монастыря в Тихвине
На содержание Игумений монастырей 3-го класса выделялось 100 рублей, Казначей- 30 рублей, Монахинь- 20 рублей. На починку церквей и монастырей, и на содержание ризницы выделялось по 200 рублей. Кроме того, «Повелено было тогда отвести каждому монастырю по 30 дес. земли, со включениемъ въ это число и того количества земли, какое было даровано имъ Екатериною II, снабдить ихъ рыбными ловлями, хотя бы они находились и далее 15 верстъ отъ монастыря и мельницами по одной на монастырь». [44, c. 619].
XIX- начало XX века. Меры к улучшению положения монастырей были приняты в царствование Императора Александра I. «Александр Благословенный первый, сняв с монашества бревно, наложенное на него Петром Великим, стал вытаскивать его из грязи и снимать с него позор и унижение». [45, c.674]
Как писал об этом один из историков церкви второй половины XIX века, «Правительство XIX столетия сознавая недостаточность денежнаго от казны пособия монастырям, увидело настоятельную необходимость снова возвратиться к до-петровскому способу содержания монастырей, т.е. вновь даровать им право владения и право приобретения имуществ. Въ царствование Александра Павловича определены были имущественные права монастырей. И такимъ образомъ совершился возврат к тому, что политика XVIII столетия отвергла. (1-е П.С.З. т.XXVIII, №21785. Срав. XXXVI, №27622.)». [46, c. 77]
При этом были введены и определенные ограничения на приобретение и получение в дар монастырями недвижимого имущества: «Монастыри и архиерейские домы имеют право приобретать в собственность всякаго рода ненаселенныя недвижимыя имения как покупкою, так и чрез дары или завещание от частныхъ лиц; но таковые приобретения утверждаются за ними в собственность совершением узаконенных крепостных актов не иначе, как по исходатайствовании на то каждый раз чрез Св. Синод Высочайшаго соизволения. (2-е П.С.З. т.15 №13326. Св. Зак. Т.9 ст.386, по прод. 1876г.). По делам о пожертвованиях в пользу монастырей недвижимых имуществ- домов, лавок и других строений, а также не населенных земель, консистория обязана войти в предварительныя сношения, с кем следует, о том: имеют ли завещатели или жертвователи сами право на таковыя распоряжения сими имуществами и соблюдены ли все формы, установленныя на подобныя случаи. О последствии своих соображений консистория со своим мнением представляет архиерею, и если нет никаких препятствий к принятию завещаннаго или жертвуемаго, то архиерей доноситъ Синоду, для испрошения на то Высочайшаго Соизволения. (2-е П.С.З. , т.16 №14469, пар.112- Уст. Д. Кон. Св. Зак. Т.10 ч.1 ст. 984 изд. 1857г.). При таком доношении Синоду должны быть представлены планы на жертвуемыя монастырям имущество». [47, c. 78-79]
Как видим, монастырям запрещено было владеть населенными недвижимыми имениями, или крепостными людьми с землею или без земли, и вновь таковые приобретать, каким бы то ни было способом, ни через дар, ни через покупку. В 1866 году, уже после Манифеста об освобождении крестьян, издан был закон, которым запрещалось пожертвование родовых имений в пользу всех вообще духовных учреждений. [48, c. 78-79]
Не смотря на все сложности, cо второй половины XIX века отмечается рост числа русских обителей и числа их насельников. Особая активность отмечена в царствование Императора Александра III: «Иноческих обителей, вместе с Архиерейскими домами в 1881 году было всего 631, из них 448 мужских и 183 женских; в 1894 году их стало 763, из них 511 мужских и 252 женских (монастырей и общин). Следовательно, обителей прибавилось 143; мужских 63 и женских 69. В царствование Александра II мужских монастырей против предшествовавшего царствования даже убавилось на 15. При Александре II увеличилось лиш число женских обителей, причем в среднем прибавлялось в год по две обители. При Александре III в год прибавлялось по 11 новых обителей, и почти поровну мужских и женских: по 5 (63:13 и 69:13). Число монашествующих в 1881 году в мужских обителях равнялось 6.750 и в женских (монастырях и общинах) 4.945, а в тех и других вместе 11.695; в 1894 году соответственные числа выражаются цифрами: 7.582, 8.319 и 15.911. Таким образом иноков прибавилось 832, инокинь 3.374 а тех и других вместе 4.216. Число послушников в 1881 году было 3018 и послушниц 13.813, а тех и других вместе 16.831; в 1894 году число первых было 6.696 и вторых 21.957, а вместе 28.653. Значит, послушников прибавилось на 3.678 (при Александра II их убавилось на 2.331) и послушниц на 8.144; тех и других вместе- на 11.832. Общее же число всех насельников и насельниц иноческих обителей в 1881 году простиралось до 28.526, а в 1894 году до 44.594. Следовательно, число это увеличилось на 16.038. При Александре II оно возросло лишь на 8.595. В среднем выводе приращение на один год в царствование Александра II равнялось 330, а в царствование Александра III- 1.234, т.е. больше почти в четыре раза. Можно смело сказать, что такого размножения числа иноческих обителей, какое мы видим в царствование Александра III, дотоле не было еще ни в один соответственный (по продолжительности) период на всем протяжении существования русской церкви». [49, c.446]
Сильно выросло также число богоугодных заведений при монастырях и церквах- «Богоугодных заведений при монастырях и церквах в 1881 году было 893 на 11.251 лицо, а в 1894 году 1.037 на 12.773, следовательно, соответственно, на 144 и 1.522 больше. При Александра II за 26 лет заведений увеличилось на 273, а состоящих в них на 5.101 … церковно-приходские школы. В 1894 году их считалось уже 31.835… число учащихся приблизилось к миллиону, достигнув 981.076… Библиотеки при церквах и монастырях… в 1894 году 21.535 и окружно-благочиннических- 826, а всего 22.361 библиотек». [50, c.448]
Такой рост числа обителей и богоугодных заведений П. Преображенский, занимавшийся изучением этого вопроса, связывает не столько с ролью государства, сколько с ростом числа пожертвований в пользу Церкви широких народных масс: «… если теперь высчитать, насколько в среднем выводе увеличились исчисляемыя нами местные средства за один год за то и другое царствование, то окажется, что в царствование Александра II это увеличение равнялось 426.442 рублям, а в царствование Александра III 780/882 рубля. Т.е. последнее превосходило первое едва не вдвое. В своем месте нами вычислено, что в 1855 году из общей суммы, пожертованной собственно в церкви, и в частности на устройство церквей, на каждого православного жителя приходилось около 9 ½ коп., а изъ принесенной вообще в местныя епархиальныя средства около 12 ½ коп.; въ 1881 году, т.е. черезъ 26 лет, каждым православным жителем в первую сумму пожертововано около 19 1\2 коп., а во вторую около 26 ½ коп. В последний год царствования Александра III, т.е. 1894-й, в пользу церкви и на устройство храмов от каждаго православнаго жителя поступило около 23 коп., а вообще в епархиальныя средства- около 36 коп. Таким образом, жертва каждаго православнаго русскаго человека на церковь и ея учреждения в 26-летнее царствование Александра II возросла с 12 1\2 коп. до 26 1|2 коп., т.е. (откидывая дробь) на 14 коп., а в 13-летнее царствование Александра III с 26 коп. до 36-ти, то есть на 10 коп. Следовательно, жертва каждаго отдельнаго православнаго жителя Империи в первое царствование в среднем выводе возрастала ежегодно на ½ коп. с небольшим, а во второе почти на целую копейку. Вот эта то копейка, на которую в царствование Александра III движимый благочестивым усердием ежегодно увеличивал свою жертву в пользу Церкви и ея учреждений каждый член многомиллионной православной паствы, и давала прежде и более, чем что-либо другое, возможность увеличивать в показанной в настоящей статье степени число иноческих обителей, иноков, инокинь, и готовившихся к поступлению в иночество, умножать число церквей, восстанавливать упраздненные или приписныя, строить новыя церкви и часовни, иметь в большем количестве пастырей церкви и, вообще служителей алтаря, покрыть всю Империю довольно густою сетью школ для народа, снабдить их учебниками и учебными принадлежностями, распространить среди возрастнаго и подрастающаго поколения многие миллионы книг и брошюр…. Умножить число питомцев духовной школы и питомиц въ училищах для дочерей духовенства». [51, c.644]
Либерализация русской жизни, наступившая после проведения реформ Александра II, вновь привела к обострению давней проблемы русских обителей. Как пишет об этом современник, «К несчастию для монастырей, они, в течении нескольких веков, благодаря усердию русскаго народа и собственной бережливости, скопили громадныя имущества. Мир позавидовал этому богатству и положил, во что бы то ни стало, присвоить его себе. Более половины XVIII века прошло в ожесточенной борьбе из-за монастырских сокровищ. Самыя гнусныя и неслыханныя обвинения сыпались на монастыри. Наконец мир одолел. У них взято все имущество и отнято было самое право приобретать его. С тех пор прошло более столетия. Монастыри уже оправились от погрома. … А мир по-прежнему завистлив к чужому добру. Снова слышатся рассказы мирскаго недовольства и презрения к стяжаниям монастырей! Снова хулится монашество! Нельзя надеяться, что ярость мира прошла для монастырей безследно. Не ныне, так завтра, не в это десятилетие, так в будущее и т.д. она отомстит монастырям за приобретения, которыя, по всегдашнему мнению мира, несвойственны им. Правда, в наше время не может повториться погром 1764 года; но монастыри должны заботиться не столько о настоящем, сколько о будущности своего положения. Они не должны успокаивать себя тою мыслию, что теперь пока, благодарение Богу, опасности не предвидится. Правда, ярость мира может на время крыться, но на всегда не может уничтожиться. Она будет существовать до тех пор, пока не истребится яблоко раздора между монашеством и миром. Таким яблоком служит единственно и безусловно имущество монастырей. Не будь его, не будет вражды; мир успокоится». [52, c. 91-92]
С 1860-х годов появляются многочисленные исследования, статьи и эссе, авторы которых старательно вычисляют стоимость имущества монастырей, размер капиталов, размер доходов.
«Въ последния два десятилетия наши газеты и журналы весьма не редко говаривали о тех больших доходах, которые наши монастыри получают от православнаго народа, о тех капиталах, которые из этих доходов будто бы накопились в монастырях, о тех драгоценностях, которые в них собраны. <…> С другой стороны нашлись люди, не только монашествующие, но и миряне, которые тоже печатным образом усиливались доказывать, что наши монастыри не так богаты, как о том говорят, что во многих из них братия почти нищенствует. <…> Наше монашество, если к нему причислять не только постриженных уже монахов, но и послушников и послушниц, едва ли насчитывает в своей среде даже 25 000 человек; в 80-миллионномъ народонаселении такое число ничтожно, незаметно. Но за то монашествующия лица уже около 900 лет составляют особенную корпорацию, которая имеет своеобразную, самостоятельную жизнь, руководится правилами и уставами, не обязательными для других сословий, играло часто замечательную роль в нашей истории, обнаруживало несомненное влияние на духовную и даже материальную жизнь русскаго народа, влияние, которое в большей или меньшей степени ощущается и ныне…». [53, c.1-4]
В подтверждение своего мнения о неправедности монастырских богатств и развращенности иноков автор приведенной выше цитаты ссылается на языческого писателя первых веков христианства, при том, что примеры куда более сурового обличения заблуждений иноков он мог бы найти у современных ему историков церкви и авторов: «К несчастию слова языческаго писателя Зосимы о современных ему монахах: «Они под предлогом разделять свое имущество с бедными, довели всех до бедности» можно хоть отчасти, приложить и к нашему старинному монашеству; не только избытки его доходов далеко не все шли на дела благотворительности, но и монашествующая братия, сама утопая в роскоши, доводила многих до бедности». [54, c.36-37]
Привести доказательства этого мнения, автор не считает нужным. Далее практически на 300-х страницах следует перечень предполагаемых доходов монастырей, чаще всего на уровне предположений и приблизительных расчетов. Вывод, к которому приходит автор этого труда: «И действительно, общее богатство всех наших монастырей, заключающееся в церковной утвари, лучше считать неизчислимым, только изумляться его многоценности. Громадны, конечно, миллионные доходы монастырей; многие десятки их миллионов хранятся в кредитных учреждениях; еще многоценнее все монастырские храмы, все вообще здания монастырские и поземельныя монастырския владения; но самый громадный, неизчислимый капитал положен в священных и церковных предметах. Вотъ где преимущественно заключаются богатства монастырей». [55, c. 239]
Готовая инструкция для изъятия церковных ценностей, проведенного полвека спустя.
Вот еще пример «заботы» о монастырях и монашествующих, и не только о них: «Наши монастыри, как известно, имеют и теперь огромное влияние на массы народа, служа центрами религиозно-общественной его жизни. Наши монастыри привлекают к себе постоянныя массы поклонников-пилигримов, ежегодное число которых надо считать целыми десятками тысяч. Эти пилигримы, путешествуя почти круглый год из одного монастыря в другой и всюду находя в монастырях более или менее добрый приют, благодаря существующим в большинстве монастырей гостиницам и заезжим дворам, получают особенный склад душевнаго настроения, условливаемаго любовью к монастырям. В свою очередь эти поклонники монастырей разносят по обширнаму отечеству нашему славу о монастырях и сильно влияют своими разсказами о виденных монастырях не только на простой сельский люд, но и на городския сословия. Словом, общественное значение и влияние наших монастырей весьма обширно, и утвердилось, благодаря исторической традиции, слишком глубоко в жизни нашего народа. При таком значении монастырей, как общественных учреждений, которыя своеобразно регулируют жизнь целых миллионов нашего народа, вполне справедливо требовать, чтобы общественное внимание зорко следило за тем, насколько правильно поставлен быт самих монастырей и насколько жизнь монашествующих в действительности соответствует древней христианской идее монашества вообще. Другим, столь же важным побуждением к такому требованию служит и то, что монастыри наши содержатся на счет народа и государственнаго казначейства и стоют ежегодно несколько миллионов рублей. Одна казна отпускает ежегодно на содержание монастырей более 407 000 рублей. Что же касается жертвований нашего народа на монастыри и на монашествующих, то ежегодная сумма их простирается до десяти миллионов рублей- сумма весьма громадная». [56, c.559]
Автор статьи беспокоится не только о нравственности монашествующих, но и о «пилигримах» из народа, и о государственной казне, при этом он уверен, что именно монастыри и их предполагаемые доходы вредят всему этому. Никакие возражения этому постулату не принимаются: «… наша журналистика всегда сознавала, насколько велико влияние наших монастырей на народ, и за последние годы не мало было говорено о монастырях и о необходимости их реформы… Что монастыри наши поставлены неправильно, и что монашествующие часто живут в полном противоречии с церковным монашествующим уставом, об этом предмете, как совершенно несомненном, никто не говорит». [57, c. 560]
И вновь трогательная забота о народе: «… вредное влияние нынешней постановки монастырей отражается уже в томъ пилигримстве, которое так сильно распространяется в нашем народе и которое так вредно отражается на его экономическом быту; оставляя домашния занятия, праздные пилигримы, путешествующие круглый год по монастырям, привыкают к безделью, бродяжничеству, нищенству и наконец, въ тесной связи со всем этим, к самым преступлениям. Какъ напр., воровство, грабежи и убийства, чему бывало уже множество примеров. Всему этому виною служат, так или иначе, монастырские богатые доходы и имущества… духовному начальству прежде всего следует обратить внимание на эти богатства, как резко противоречащия уставу и духу монашескаго звания. Самый естественный и правильный исход реформы монастырей, какую задумало духовное начальство, был бы, по нашему мнению, тот, еслиб монастыри наши, со всеми их богатствами были преобразованы в мирския благотворительныя учреждения, где не имели бы вовсе места иноческие обеты аскетическаго свойства, формально требуемые от монахов. Эта мера могла бы быть приложена не ко всем, то по крайней мере ко многим монастырям, для того, чтобы оставить в нашем отечестве несколько монастырей таких, в которых бы строго введена была та истинно аскетическая жизнь, которая по взгляду христианства должна находить себе осуществление в монастырях». [58, c. 560]
И вывод из всего сказанного: «В таком случае у монастырей необходимо отнять совершенно несвойственныя отшельникам богатства и оставить за монастырями строго определенныя и ограниченныя средства к самому скромному существованию монаховъ… Отнятие у монастырей, как у обществ отшельнических, огромных богатств, является делом крайне настоятельным и необходимым въ государстве, которое желает блага народу. … всего лучше, если святейший Синод, с отнятием монастырских богатств, употребил все эти богатыя средства на просвещение инородцев и наших раскольников, на учреждение филантропических учреждений, на улучшение быта белого духовенства, доселе осужденнаго на жалкое существование, на увеличение средств духовно-учебных заведений, чрезвычайно бедных в настоящее время и на другия разныя потребности нашей отечественной церкви, которых у ней весьма и весьма много». [59, c. 568]
Желающих подсчитать богатства монастырей и высказать пожелание, на что нужно было бы их употребить (предполагалось, что сами монастыри не способны ими разумно распорядиться) было немало вплоть до 1917 года.
Богатства монастырей были не единственной претензией российской прогрессивной интеллигенции к монастырям и монашествующим. Лишить монастыри их имущества- лишь один из предлагавшихся и широко обсуждавшихся в печати способов фактически уничтожить русские обители.
Другим способом ликвидации русских монастырей в том виде, в каком они сложились за тысячелетнюю историю Русской Православной Церкви, было преобразование их в некие благотворительные учреждения. В 1869 году известная в то время игумения Митрофания (в миру баронесса Розен) составила удостоившийся внимания Императорского двора проект преобразования женских монастырей в Епархиальные общины сестер милосердия. Проект этот едва не получил утверждения, но, по рассмотрении назначенною правительством комиссией, был отвергнут.
Сделано это было на основании записки, составленной и представленной одним из членов упомянутой комиссии, отцом архимандритом Сергиевой пустыни, что близ Петербурга, Игнатием Малышевым: «Проект игуменьи Митрофании не применим к монастырям и к монашествующим лицам: это вполне светское учреждение. А монастыри и монашество вполне духовныя учреждения. Справедливость требует всякому предоставить идти своим путем; желающая быть сестрой милосердия не пойдет в монахини, а призванная в монашество не пойдет в сестры милосердия. Насилие же ни в коем случае не должно быть допущено: крепостное право уже не существует. … Пресловутая по учреждениям Англия с завистью смотрит на наши обители, усиливается учредить у себя подобныя, но одни человеческия средства недостаточны безъ благодати Божией.… К несчастию, многие из нас порицают без разбора все свое, громко возглашая против святых обителей. Не защищаю их недостатков,– это иной вопрос, требующий уяснения, кто в этом более виноват; но не следует забывать повеления нашего Искупителя, который во притче о плевелах, на предложение исторгнуть их, отвечал; «Ни, да не когда восторгающее плевелы, восторгнете купно с ними и пшеницу. Оставите расти обое купно до жатвы». (Мат., гл.13. Зач. 52). Не следует тревожить Марию,– Марфы найдутся. Мы указали, по возможности, с духовной точки зрения, на невозможность соединить светския учреждения с духовными». [60, c. 690-695]
И подобные попытки обосновать ликвидацию монастырей, под самыми благовидными предлогами, были не единичны. «Теперь монашество по мнению многих и безплодно, и ненужно. … Духовная роль монашества в обществе кончилась. И вина этого лежит на самом же монашестве. Мы рабски восприняли восточный устав иночества с его минимумом организации, и нисколько не постарались развить его приспособительно к нашим культурным условиям. В этом отношении Западное монашество стоит гораздо выше нашего. Оно рано сорганизовалось в разнаго рода ордена. С различными целями и приспособленными к ним различными уставами жизни. … Ничего подобнаго с русским монашеством не случилось, никакой дифференциации в своем развитии оно не достигло». [61, c. 262-263]
Автор статьи, в качестве примера и образца для подражания, приводит Западно-Европейские монашеские ордена, в которых он не видит никаких недостатков, в отличие от русских обителей. Предлагаются самые разнообразные, просто экзотические варианты, но цель их одна- ликвидация русских монастырей в том виде, в каком они сложились к концу XIX века.
«Почему бы, например, лицам строго аскетическаго настроения не образовать особаго ордена…. Не заняться исключительно культивировкой созерцательной жизни, строгаго подвижничества… могли бы быть отданы те обители, которыя по своему географическому положению особенно пригодны для подвигов уединения и поста.… лицам, ищущим монашескаго уединения, но желающим служить и науке…. Могли бы собраться в обителях, находящихся в больших культурных центрах (Москва, С.-Петербург, Киев, Казан и др.)». Предлагается многое- ввести в монастырях образовательный ценз, завести некую высшую школу (Духовные академии, видимо, таковыми не признаются). Образовать орден проповедников и миссионеров- миссионерская деятельность Русской Православной Церкви опять таки не упоминается.
Имеется рецепт и для женских обителей- насельницам женских обителей предлагается «должность диаконисс… воспитательниц подрастающих женских поколений», преподавательниц женских школ при монастырях, бесплатных сестер милосердия и фельдшериц. [62, c. 266]
Не было единства по этому вопросу и в среде русского духовенства. «На одном изъ заседаний экстреннаго Епархиальнаго съезда духовенства, бывшаго в 1906 году, некоторые о.о. депутаты возбудили вопрос о постепенном закрытии некоторых монастырей, якобы как не имеющих исторических заслуг или не известных строго идеальной жизнью монашествующих, причемъ имущество и капиталы монастырские, по мнению тех о.о. депутатов, следует отобрать и обратить в фонд на содержание белаго духовенства, материальная необезпеченность котораго якобы слишком для всех очевидна. По мнению одного из депутатов съезда некоторые монастыри являются скопищем дармоедов и тунеядцев и, следовательно, людей совершенно безполезных и вредных, и такие монастыри следует закрыть, а монашествующих этих монастырей перевести в другие монастыри, где бы они и доживали свою жалкую жизнь. Что ужасно поразило, так это то, что съезд о.о. депутатов, среди которых, я думаю, были весьма почтенные о.о. протоиереи и иереи, выразил полную солидарность с высказанным мнениемъ либеральнаго депутата и, «не спросив свою совесть», одобрил настоящий проект о постепенном закрытии монастырей, о чем и постановил ходатайствоват передъ св. Синодом». [63, c. 19]
Звучали голоса и в защиту монастырей, в свете последующих событий истории России просто пророческие: «Монастыри что-то начали особенное внимание обращать на себя, и притом своими воображаемыми богатствами… Мы не утверждаем, основываемся на догадках; едва ли на чем, кроме догадок, основываются и досужие исчислители монастырскихъ богатств. Самым лучшим средством было бы, разумеется, привести доходы в известность. Несомненным во всяком случае остается одно, что монастыри наши считаются богатыми и что на богатства их зарятся. Независимо от сведений, появившихся уже в печати, в последнее время поступали и к нам не один из запросов о богатствах монастырских, и не одно из предложений, куда употребить их производительнее. Заходит речь, например, о дороговизне квартир. Г.П. Клеус находит в числе средств готовое в виде пустующих монастырских помещений. Другой ищет в монастырях же обязательного приюта для нищих малюток. Пора заметить, что все эти разсуждения о том, как распорядиться монастырскими богатствами (согласимся даже, что вычисления вполне верны), построены вообще на ложном основании: на неуважении к частному праву. Начало это худое, едва ли станет кто спорить. Одно из двух: или терпеть монастыри, или нет; или признавать их юридическою личностью, или отрицать в них это право. … «Каково богатство! Оно могло бы быть употреблено на общественныя цели полезныя»: если подобное соображение уполномачивает на самовольное распоряжение имуществами монастырскими, состоящими на частном праве, то почему оно будет не основательно в приложении к имуществам, состоящим на частном праве в теснейшем смысле, т.е. к личным владениям? Единоличным господам, которые имеют несчастие владеть сотнями тысяч десятин и миллонами процентных бумаг, еще труднее будет доказать право свое на неприкосновенность своей собственности, чем монастырям, которые во многих случаях способны доказать и происхождение имуществ более безукоризненное и даже употребление более производительное, чем иной, проживающий на парижскихъ лореток сотни тысяч с имения, доставшагося его отцам за заслуги весьма сомнительныя, и пожалуй именно из числа тех же монастырских имуществ (в свое время подвергнутых отчуждению)». [64, c. 341-343]
Нападки на монастыри и монашествующих продолжались и в первые десятилетия XХ века, и вновь звучали голоса в их защиту: «… естественно в наше время порицание русскаго монашества и монастырей иудеями и протестантски мыслящей интеллигенцией, что даже сами православные, духовные, и даже высокопоставленные особы, подают в этом отношении (может быть, ради приобретения популярности в обществе) достаточный порицания пример. Печальное это явление в русской жизни. Русские не умеют уважать самих себя, свои ценности. Мы русские даже стесняемся, особенно поэтому вопросу, сметь свое суждение иметь». Мы обсуждаем этот вопрос под углом зрения на него инородцев и иноверцев. Мы как бы даже стыдимся пред ними, что у нас еще есть монастыри и монашество и, как бы извиняясь в этом пред ними, вслед за ними, а то и впереди их, начинаем безпощадно порицать монашество и монастыри. Это стало как бы признаком хорошего тона…, показателем степени интеллигентности, просвещенности. … трудно понять современному иудействующему и протестантствующему интеллигенту смысл служения наших монастырей для народа православнаго… … а отнятое у св. обителей и впредь впрок не пойдет и вам и правительству…». [65, c. 267-272].
Идея очередной секуляризации монастырского имущества внушалась и навязывалась государству и обществу. 1908-й год: «Современная печать, какого бы то ни было направления, в настоящее время занялась травлей монашества, не признавая за ним никаких заслуг и считая его в нынешнем XX веке совершенно излишним и ни к чему ни годным… при разговоре одного из представителей современной печати с почтенным пожилым иноком: «… да возьмите какия угодно газеты и вы там в любом номере найдете что нибудь про монастыри. Хорошего про вас ничего не пишут. … большинство интеллигенции, да и мы, представители печатного слова, вполне уверены, что монастыри совсем не нужны. … Мы, Писатели, люди передовые, представители мнения большинства, находим, что они вредны. Мало этого- они соблазн». [66]
1909- год: «Теперь особенно часто приходится слышать укоры по адресу монастырей и монастырской жизни вообще. Ходит даже ложная молва, что будто современем монастыри закроют, но прежде отберут у них имущества». [67]
При этом число обителей в России растет, монастыри появляются на ее окраинах- в Сибири, Средней Азии, на Кавказе и Закавказье. Как уже было отмечено выше, особенно активный рост числа обителей и монашествующих отмечался в царствование Императора Александра III, почившего в Бозе в 1894 году. Но и в дальнейшем иноческая жизнь в России шла и развивалась. В 1902 году «Монастырей вместе с архиерейскими домами (архиерейских домов 71) было 862; изъ них 500 мужских монастырей и 362 женских. В этих монастыряхъ было: Монахов- 8455; Послушников- 6691. Монахинь- 10963; Послушниц- 32029». [68, с.3-4].
C конца XIX- начала XX века, растет число женских монастырей и общин, и число их насельниц. «На одну мужскую обитель в 1902 году приходилось в среднем монахов и послушников около 30-ти; а на одну женскую обитель монахинь и послушниц около 118-ти. За время с 1885 по 1902г. мужских обителей прибавилось тридцать семь, а женских двести тридцать три. За время с 1903 по 1906 год основано новых монастырей: мужских- 8, женскихъ- 26». [69, с.5].
Число насельниц в женских монастырях и общинах особенно выросло в годы Первой Мировой войны: Согласно Отчета Обер-Прокурора Синода, в 1914-1917гг. отмечается рост населения в женских монастырях. С 1913 по 1917гг. число послушниц и монахинь увеличилось с 71,2 тыс. до 84,3 тыс. человек. [70, с.117].
Из тысячи монастырей на 1 января 1914 года общежительных- 624 и необщежительных- 376. Причем общежительными были преимущественно женские монастыри. [71, с.117].
В отчете Обер-Прокурора за 1903-1904гг. было отмечено, что в этот период заметен упадок «истинного монашества» в мужских монастырях (праздность, нетрезвость и т.д.), в то время как «женские обители процветают и являют мирянам пример богобоязненной смиренной, трудолюбивой и чистой христианской жизни». [72, с.163].
Характерной особенностью с начала появления всех женских монастырей на Руси, являлись художественные промыслы, как один из основных источников их существования. Основное место принадлежало таким промыслам, как иконопись, изготовление священнических и Архиерейских облачений, золотошвейное дело, живописные работы и прочее. Большинство женских монастырей имело иконописные мастерские. Среди прочих занятий особое место занимало лицевое и орнаментальное шитье- вышитые изображения святых, различных библейских сюжетов. Эти занятия были неотъемлемой частью жизни монахинь. Существование женских монастырей без доходов от «рукоделий» было практически невозможно. Весьма важным периодом в развитии художественных производств явились годы после секуляризации, когда многие женские монастыри оказались в бедственном положении. На ремеслах чаще всего основывались все, или основные средства женской обители. «Для имеющих средства содержать себя служат (рукоделия) лишь занятием второстепенным- поделием, лекарством от уныния, а для неимущих в соединении с пособием от обители, состоящим из общей трапезы…рукоделие служит единственным средством содержать себя». [73, с.154].
