Юрий Егоров
Цветочница и птицелов
– Ну, давай, гадай хорошее, – поддержал весёлую игру Верт.
– А хорошее в том, храбрый красавчик, что, может быть, тебя наградят очень скоро.
– Ну, что ж, это действительно хорошо. А за что наградят? За смелость?
– Нет, красавчик, за верность! Верность сегодня в Померании ценится превыше всего. Крысу поможешь поймать, злую коварную крысу – вот и наградят тебя сполна! Но поначалу поволноваться придётся. Награду ведь непросто заслужить. Ой, непросто, красавчик! Крыса ведь хитрая – попробуй её излови! Это так не просто, красавчик!
– Ты ошибаешься, плутовка. Какой я крысолов?
– Как какой?! Ловкий и умелый, к тому же очень верный. Без этого не поймать крысы! Большую злую крысу поймать предстоит тебе красавчик. Вот послушаешь совета и поймаешь! – цыганка хитро посмотрела на Верта.
При слове «совета» у рыцаря ёкнуло сердце.
– Что ты сказала? Какого совета?
– Ты, красавчик, знаешь какого. Доброго совета! От хорошего человека, кто тебе помогает. Иначе не был бы ты таким красивым и успешным!
– А вот откуда ты всё знаешь, ведьма? – изменился в голосе Верт.
– Я простая цыганка и сама ничего не знаю. Только на лице твоём читаю. Это мне твои глаза сказали, красавчик.
– Ну, тогда проваливай!
– А как же награда мне за хорошую новость?
– Не будет никакой награды.
– Ладно, красавчик, угощайся. Только смотри не ошибись! Ты знаешь…
Уже через минуту она точно так же весело и непринуждённо стала приставать к другим прохожим…
В ту ночь Верту не спалось. Его одолевали нехорошие предчувствия. И вроде чего ж ещё? Он стал командиром. В воинстве его окружали почёт и уважение, только что не даёт ему покоя? Стоило ему погрузиться в переживания, как пришёл посыльный с важным поручением. Не его ли ждал Верт бессонной ночью?
Дорога в замок герцога не заняла много времени. Самые близкие люди собрались вокруг правителя Одо. Герцог предстал во всей красе. Окружённый парадными командирами, он красноречиво говорил о важном испытании, которому подвергается несчастливая Померания: о тяжёлой доле, внешних и внутренних бедах, о врагах и предателях. Приближённые с бравадой поддерживали каждое слово правителя и клялись быть стойкими и беспощадными. Всеобщий порыв захватил и Верта.
– Это самый решительный момент нашей великой истории! – провозгласил правитель Одо. – Если мы его преодолеем, не смалодушничаем, не отступим, чего бы нам это всё ни стоило, то дальше всё повернётся к лучшему! Мы отстоим свою Родину! В противном случае нас покарает Господь и захватит тьма!
Каждый из командиров поочерёдно подходил к герцогу, опускался на колено, прикладывая ладони к своему сердцу, и клялся в верности святой Померании…
В ту ночь по обвинению в предательстве арестовали и казнили четверть воинства Померании. Экзекуция не пощадила лавочников и мастеровых, заподозренных в измене. Очистительный огонь на Соборной площади Штеттина горел три дня и три ночи. Запах жареной человеческой плоти окутал весь город и тянулся до самой Балтики…
Всё происходило словно в тумане. Верт в точности не мог вспомнить, да и не хотел этого делать, как он самолично арестовал Тимму и прилюдно на Соборной площади отрёкся от своего лучшего друга…
Наконец всё закончилось.
6.
Окружающие стали говорить о его странном поведении. Сначала Верт что-то не поделил с торговкой рыбой на Рыночной площади. Рыцарю показалось, что женщина не так на него посмотрела. Верт рассвирепел и набросился на торговку с кулаками. Другой раз во время построения он оскорбил одного из уважаемых командиров.
– Где твой совет? Что ещё я должен сделать, чтобы низвести себя до ничтожества? – закричал Верт, схватив соратника за грудки.
Рыцари из его окружения не могли понять, что происходит…
Однажды вечером ноги сами привели Верта в тот же трактир, где он когда-то повстречал странника…
Трактирщик принёс ему уже пятую порцию пунша.
– Не хочу показаться неучтивым, – сказал он, – но, по-моему, вы нуждаетесь в отдыхе.
– Что ты понимаешь? – зло ответил ему Верт.
Глубокая ночь опустилась на город. Трактир опустел. Хозяин заведения переводил взгляд с засидевшегося рыцаря на дверь, в нетерпении, когда он уйдёт. И тут появился этот самый молодой коробейник с огромным ящиком, в котором, по всей видимости, хранил товар. Он был таким долговязым, что едва не упирался головой в потолок трактира. Коробейник поставил свой ящик у входа и уселся за столиком у догорающего камина, недалеко от Верта.
– Ещё не закрываешься? – спросил он у трактирщика.
– Как видишь, – тот показал взглядом на рыцаря, – что принести?
– Что-нибудь горячего. Закуски и выпивки.
– Извини, но из закуски только то, что осталось.
– Пойдёт. Мне лишь бы отогреться, замёрз в дороге, – поздний гость протянул руки к уголькам, тлевшим в камине.
Верт только сейчас заметил пришельца, и что-то необычное показалось в нём.
– Ты кто? – спросил захмелевший рыцарь.
– Я? Коробейник. Что-то нужно? Может, купить хотите? У меня здесь хорошие товары. Нигде таких не найдёте.
– Нет, ничего не нужно… Ты точно – коробейник?
– Как есть. Может, всё же вам что-то нужно?
– От тебя – ничего, – Верт отрицательно покачал головой.
Вернулся трактирщик, который поставил перед последним посетителем блюдо с остатками жаркого и горячий пунш.
– И ты ничего не хочешь мне сказать? – неожиданно крикнул Верт.
Трактирщик с коробейником переглянулись.
– Вы, командир, что-то хотите? Это вы – мне? – спросил трактирщик.
– При чём тут ты? Пусть он скажет! – Верт показал рукой на коробейника.
– Кто – я? А что мне сказать?
– Сам знаешь! Разве ты не за этим здесь? – Верт встал из-за стола и подошёл к коробейнику. – А ну, покажи мне свои глаза! Я знаю – это там. Тогда ещё, в первый раз, я заметил…
Коробейник поднялся в знак почтения к рыцарю, но предпочёл отвести свой взгляд.
– Нет, так не пойдёт! – крикнул на него Верт. – Я всё равно их увижу.
Грубым движением руки он повернул к себе лицо коробейника и как будто бы что-то долго искал на нём. Ну вот, Верт наконец рассмотрел глаза пришельца… После этого оттолкнул коробейника и вернулся за свой столик.
– Так бы сразу сказал. Я ведь сразу понял, – он махнул рукой в сторону остолбеневших трактирщика и коробейника.
– Он о чём? Что вообще здесь происходит? – тихо спросил хозяина заведения коробейник.
– Я не знаю, – пожал плечами трактирщик, – может, ты его знаешь?
– Откуда? Я вообще в этом городе впервые. Зашёл в первый попавшийся трактир.
– Ладно, ты не трогай его.
Поздний гость принялся за жаркое, а Верт погрузился в свои мысли…
– Что ты маешься, рыцарь? – услышал он рядом с собой.
Верт поднял голову, но увидел лишь долговязый силуэт коробейника.
– А… Это ты. Всё же решился. Ну, говори свой совет. Последний, если не ошибаюсь?
– Зачем тебе мой совет? Разве ты сам не знаешь, что должен сделать?
– Разве ещё что-то осталось?
– Осталось. Ты чего раскис? Тимму не можешь забыть? Да они все подобострастные рабы, и Тимму твой был точно таким же! Мало им! Разве о таких горюют? И сам ты каким недавно был? За этого упыря шёл на смерть? Благосклонности его искал! Ты был обычным червём. Но вот теперь возвысился. Стоит ли жалеть?
– Но Тимму! – закричал Верт.
– Раз так, то ты ещё всё можешь отыграть назад. Это в твоих силах. Только не окажись при этом на месте командира Джерта. Он пожелал остановиться, только эти ничтожества ему ничего не простили…
Внезапно к Верту вернулось сознание. Он оглядел трактир и не увидел коробейника. На его столике стояли пустая миска с кружкой недопитого пунша, рядом с которыми лежали маленькие монетки. Камин догорел. Трактирщик, облокотившись на стойку, спал. Не став его будить, Верт положил на стойку золотой талер и покинул трактир.
Он заметил, что этой ночью на совершенно тёмном небе не было звёзд.
7.
Поздней осенью 1250 года мастеровые Кошлина, родного города Верта, подняли восстание. Сборщиков податей и ростовщиков изгнали из города. Наместника герцога повесили. Кошлинский епископ, авторитетный богослов во всей Балтии, благословил восставших. Конвент ремесленных гильдий провозгласил свободную республику.
Эта весть молниеносно облетела всю Померанию. Многие жители страны тайно сочувствовали кошлинцам. Из уст в уста, от соседа к соседу и от одной деревни к другой передавался манифест восставших против власти герцога, которого именовали деспотом и лжецом.
Недолго собираясь, герцог Одо, самолично возглавив рыцарское войско, выступил в Кошлин на подавление бунтарей. Сопровождал правителя Померании его любимый командир Верт. Всю дорогу, пока ехали, герцог, пребывая в приподнятом настроении, подбадривал своих сподручных. Верт заметно волновался.
В трёх милях от Кошлина рыцарскую конницу встретил вооружённый отряд кошлинцев. Мастеровые проигрывали численно и были плохо вооружены – пешие и без доспехов. Выставив вперёд баллисты и катапульты, великодушный герцог предложил восставшим выдать зачинщиков и сдаться. Только в этом случае Одо обещал проявить милосердие по отношению к горожанам. Восставшие отвергли щедрое предложение. С криком «Лучше смерть!» мастеровые с пиками и топорами в руках ринулись на рыцарей…
Всё закончилось быстро. Отчаянностью восставших можно было только восхититься. Хорошо вооружённые рыцари быстро смяли их ряды. История не знала столь несправедливой битвы. Поле, на котором произошла кровавая бойня, оказалось усеянным трупами кошлинцев. В герцогском войске лишь немногие получили ранения. Рыцари хвастались друг перед другом числом убитых. Правитель Одо светился от удовольствия. Он предвкушал продолжение кровавого пиршества.
– Ну что, мой верный Верт! Теперь ты должен стереть этот вшивый городишко с лица земли! От него ничего не должно остаться – ни одного камня! – провозгласил Одо.
И тут командир Верт отказался поддержать зажигательный пыл своего правителя.
– Мой герцог! Кошлин – моя родина, здесь я родился. Стоит ли из-за какой-то сотни бунтарей уничтожать целый город?
– Что ты хочешь этим сказать? Может, хочешь разделить участь своих земляков? – герцог Одо посмотрел на своего рыцаря налитыми кровью глазами. – Чем ещё ты можешь доказать верность своему герцогу, как не тем, чтобы уничтожить этот порочный город? Никто из его жителей не должен избежать наказания! Вперёд, доблестный Верт! Вперёд, мои верные воины!
Кошлин погружался в ночь, когда с зажжёнными факелами рыцарское войско во главе с герцогом Одо и его верным командиром Вертом ворвалось в город. Зазвонили колокола. На Соборной площади жители города собрались на свою прощальную мессу…
Разъярённые рыцари сокрушали Кошлин. Пощады не было никому. Большая часть города озарилась огненным заревом, когда неожиданно Верт оказался перед хорошо знакомым домом. Он остановил коня…
Это был дом, где он родился. На маленьком порожке по вечерам после работы любил сидеть его отец. Когда Верт с поручениями или по своим делам выходил из дома, мама всегда выглядывала из кухонного окошка и махала ему рукой…
– Что ты ждёшь? – рядом раздался резкий голос правителя Одо. – Поджигай!
Верт спешился. С горящим факелом рыцарь подошёл к родительскому дому… Он всё никак не мог решиться. За его спиной, с окровавленным мечом в руке, стоял герцог Одо и зло улыбался…
Эпилог
Где-то в Восточной Померании посреди густого леса на берегу маленькой речушки остановился, чтобы отдохнуть в дороге, молодой шут. Мимо проезжал рыцарь.
– Эй, приятель, у тебя всё хорошо? – спросил он шута. – Может, нужна помощь?
– О нет! – ответил довольный шут. – Мне ничего не нужно. Всё хорошо, добрый рыцарь. Всё хорошо!
1.
Первым пропал Майк, щеголеватый нотариус. Несколько дней возле его крохотной конторки на Ратушной площади собирались клиенты и обсуждали, куда бы он мог запропаститься: может, в море утонул? Только вода в это время года холодная, да и сам Майк не принадлежал к заядлым купальщикам. Скорее наоборот. Полиция объявила розыск. Капрал Генри и сержант Поль обследовали все городские закоулки, побережье и предместья, но ничего не обнаружили. После недели тщетных поисков нотариус объявился целым и здоровым, словно с ним ничего не происходило. Чисто выбритый, в накрахмаленной сорочке. И совершенно не помнил, что с ним стряслось и где пропадал. По крайней мере, так говорил. Все решили, что Майк тайком потащился в столицу за какой-нибудь кокеткой, благо отличался очевидной слабостью по отношению к женскому полу. Клиенты громко возмущались его отсутствием.
Потом настал черёд Алекса, конторщика. Безобидный тихоня, отец трёх дочурок-погодков, буквально растворился в воздухе среди бела дня. При том, что этот увалень считался в городе примерным подкаблучником, ни одного шага не делал без ведома жены. Последний раз конторщика видели во время обеденного перерыва возле газетного киоска. Покупал журнальчик с кроссвордами. Положил на прилавок монетку. Киоскёр стал отсчитывать сдачу, и в это время конторщик улетучился.
И снова всё повторилось. Полиция, которая сбилась с ног, пересуды людей, невероятные версии и появление через несколько дней потерянного Алекса, который ничего не смог объяснить, несмотря на бешеный напор его властной супруги. Тогда же Бернадетт поклялась любой ценой докопаться до истины.
А ещё через несколько дней исчез здоровяк Марк, егерь. Спустя месяц нашли его в лесной чаще измождённым и сильно исхудавшим. В город Марка привели под руки. Его, кто до этого мог быка повалить! Кто-то заметил, что тело мужчины в ссадинах, а когда нечаянно сползла рубашка, то на спине оказались кровавые следы от плети. В руке Марк сжимал странный предмет, который никак не хотел показывать. Словно сильно дорожил им. Это оказался скомканный тряпичный цветок, какими женщины украшают причёски.
Вот и нотариус Майк, под смешки окружающих, утверждал, что обнаружил небольшую пропажу денег и элегантную, но не совсем модную женскую заколку в кармане. Просто боялся об этом говорить. Так все поняли, что во всех этих исчезновениях замешана женщина, и главное подозрение пало на Лилию, которая обожала разные безделушки. Тут же Флоранс, которая как художница всё подмечает, подтвердила, что видела заколку на шляпке у этой девушки.
Начали спорить, как следует понимать эти исчезновения? Вот тогда от архивариуса и услышали это странное слово: суккуб. Это когда демоница выпивает соки мужчины, погружая его в сладостный сон. Вот поэтому они ничего и не помнят. Архивариус предположил, что в нашем городе такое не впервые. И действительно, старьёвщица Марта, которая тысячу лет здесь живёт, подтвердила, похожее имело место лет тридцать назад. Что в точности тогда происходило, она забыла. В памяти у старьёвщицы осталось, что пропадали люди, молодые мужчины. Среди них – священник. Только чем всё закончилось, не вспомнила.
Значит, вернулось.
2.
Архивариус где-то раскопал, что Лилит – имя первой Евы в мире магов. Это насторожило полицию. Эта девчонка так себя и называла, на французский манер, и отличалась характером взбалмошным, непутёвая. Целыми днями шныряла по городу, всем надоедала. Продавала дешёвую косметику. И на язык невыдержанная. Любила разбалтывать чужие секреты, откуда только узнавала их, дурнушка? Ещё считалась первой безбожницей на весь город. Службу не посещала и открыто посмеивалась над настоятелем, отцом Ионой, а святое писание открыто называла сказками.
И вот в один из дней отец Иона исчезает. Посреди белого дня вошёл в собор, и больше настоятеля никто не видел. Как известно, демоницы любят священников. Когда полицейские заглянули в покои настоятеля, их встретила пустая комната.
– Не улетел же он? – показал на приоткрытое окно сержант Поль. – А это зачем здесь?
В углу комнаты стояло зеркало с обгоревшей свечой.
– С этим как раз всё ясно. Таков магический ритуал. С их помощью жертвы вызывают демониц, – объяснил капрал Генри.
И тут заметили гадюку. Она лежала в углу клубочком и внимательно наблюдала за полицейскими.
– Уж не обратили ли нашего настоятеля в эту гадину? – предположил Поль. – Может, не следует её убивать?
Решили позвать змеелова. Жил такой на краю города. Но едва тот услышал про змею в храме, как наотрез отказался в этом участвовать.
Тогда послали за мэром. Пришли судья и архивариус. За ними притащилась и старьёвщица Марта. Решили собрать городской совет. Гадюка всё время сохраняла спокойствие.
Никто не знал, что с ней делать. Марта вытянула кривой палец в сторону гадины.
– Помню, тогда тоже было много этих, – прошипела старьёвщица. Она сама напоминала старую змею.
Мэр предложил выпустить рептилию за городом, в лесу. Едва стали заманивать гадюку в мешок, как она, открыв пасть, бросилась на людей. После нескольких неудачных попыток укрощения змею пришлось убить…
Затем выяснилось, что вместе с настоятелем пропал церковный староста, и все невольно вспоминали про гадину.
После этого происшествия полицейские взяли в оборот Лилию, даже хотели надеть ей наручники. Им же надо временами показывать свою власть, особенно если они сами совершенно беспомощные. В ответ плохая девчонка визжала, царапалась и кусалась, как дикая кошка, но не поддавалась! Так и пошла в участок с гордо поднятой головой, не подпустив к себе фараонов и отпуская в их сторону колкие ругательства!
Уже через час, не сумев совладать со строптивицей, полицейские её отпустили. Ох и досталось им в этот день! Что только не болтала про них Лилитт! И что нагло её домогались, и что сами они стоят за всеми исчезновениями, поскольку извращенцы, и что главная у них госпожа Джизелла, владелица парфюмерного магазинчика, главная конкурентка Лилитт. Естественно, в это никто не поверил. Ещё дурнушка болтала, что накануне исчезновения святого отца у дома архивариуса видела пантеру, чёрную с золотыми глазами. Это более чем странно, поскольку в нашем городе никто никогда не видел пантер. Здесь даже зверинца не было.
Архивариус подобными домыслами был возмущён. Лилитт могли простить всё, но не покушение на авторитет власти. Архивариус, известный партнёр мэра по покеру, отличался злобным и мстительным нравом. Так что вскоре к болтушке снова пришла полиция, только разговаривала теперь совсем по-другому. Поль в руках держал кожаный кнут. Вероятно, и сама Лилитт поняла, что совершила роковую ошибку.
Тем же вечером глупую девчонку осудили и подвергли публичному поруганию на Ратушной площади, о котором впечатлительному читателю знать необязательно. Весь город собрался поглазеть на непристойное зрелище, даже маленькие дети. Зрители испытывали восторг. Только старьёвщицы Марты не было среди зевак.
Опозоренной Лилитт ничего не оставалось, как покинуть город. Никто не видел, как и когда девушка это сделала, только все исчезновения мужчин прекратились.
3.
Оказалось, что временно. Не прошло и двух недель, как родные хватились Берна, прыщеватого юношу-гимназиста. Это уже выходило за все рамки. Не успокоила даже найденная записка о том, что Берн уехал в столицу и вообще намеревается повидать мир. Его ли это почерк – определить не удалось.
Ещё случилось затмение. Все собрались на Ратушной площади.
– Может, вы это объясните? – мэр посмотрел в сторону директора гимназии. – Вы же занимаетесь астрономией.
– Такое невозможно! – замахал руками перепуганный директор гимназии, глядя на чёрный небосвод. – Луна сейчас не может закрывать солнце!
– У нас здесь много невозможного происходит! – ухмыльнулся архивариус…
Больше суток город пребывал во мраке. Казалось, жители уже потеряли надежду когда-нибудь увидеть свет, когда снова появилось солнце. Но тут же налетело вороньё.
Напасти обрушивались на город одна за другой…
Пока обсуждали эти события, случилось новое исчезновение. На сей раз Франц, таксист. Его авто нашли брошенным в центре Ратушной площади с открытыми дверьми и работающим двигателем.
Снова собралась толпа. Каждый предлагал свою версию. Ни одна женщина не избежала подозрений. Кто-то даже предположил тайное возвращение Лилитт. Вот и неугомонная Бернадетт утверждала, что видела женскую фигурку в сумерках возле дома архивариуса, и тут кто-то предположил, что это не Лилитт, а приезжая, художница.
– Это она! – закричала старьёвщица Марта. – Я вспомнила! Это она, ведьма! И тогда тоже были эти проклятые птицы!
Старуха так разволновалась, что её поспешили увести.
– Она помешалась, – решил мэр. Потом посмотрел на крыши. – Это неудивительно. Мне тоже надоели эти проклятые вороны!
И тут вспомнили про Флоранс, ведь именно она способствовала оговору Лилитт, к тому же приезжая. Полицейские установили за молодой женщиной негласное наблюдение, которое ничего не принесло. О себе Флоранс рассказывала, что по профессии иллюстратор, а здесь чтобы рисовать виды города и его окрестностей для Большого географического атласа. Она представила необходимые рекомендации известных в стране людей. Да и в её поведении ничего особенного не заметили. Заглядывала в лавки. Прогуливалась по улицам, вероятно, выбирала удачные городские ракурсы.
У Флоранс нашлось много заступников. Мэр стал возмущаться, что подобные обвинения в адрес приезжей, к тому же имеющей влиятельных поручителей, поставят под сомнение репутацию города.
– К нам после такого вообще никто не захочет приезжать! Что станет с торговлей? – негодовал мэр.
– На кону стоит жизнь всего города, а его интересует торговля! – возмутился Марк. – Я чуть Богу душу не отдал.
– Хорошо если бы Богу! – ехидно добавила Джизелла.
Судья вспомнил о соблюдении законности и пригрозил, что дальше намерен привлекать к ответственности за наговоры.
Не обнаружив ничего предосудительного в ходе наблюдения, полицейские оставили Флоранс в покое. Удивительно, но вороны после этого оставили город.
Не отступила только Бернадетт. Упрямая женщина продолжала своё дознание. Не то что приезжая художница вызывала у неё подозрение. Просто Бернадетт показалось странным заступничество за Флоранс городских правителей. Вероятно, жена конторщика и дальше продолжала бы сыск, пока не получила предупреждение. За одну ночь её дом до крыши зарос ядовитым плющом. После этого Бернадетт угомонилась.
Ещё более невероятные события случились с Джизеллой. Как-то на рассвете женщину видели гуляющей по городскому парку совершенно обнажённой.
Почтальон Лари утверждал, что она в столь экстравагантном виде заговорила с ним и приглашала к себе домой пить кофе. Перепуганный Лари категорически отказался, сославшись на то, что должен срочно разносить корреспонденцию! Почему он сам оказался в это время в парке, Лари не говорил.
Джизелла, услышав такое о себе, чуть не растерзала несчастного почтальона. Только эту историю подтвердила пара юных влюблённых…
Потом произошли и другие странные события. В один из дней Бернадетт проснулась в кровати судьи. Её вопли разносились по всему городу. Судья клялся, что у них ничего не было, и не мог объяснить, как жена конторщика оказалась в его постели…
Ночью горожанам не давала спать старьёвщица Марта. Она стучала в окна и двери и шипела: «Отдайте старые вещи! Мне обещали!»
Подмоченной оказалась репутация и у мэра. Несколько раз чёрную пантеру видели у его дома…
В один из дней пошёл сильный ливень. Он без перерыва продолжался две недели, так что залило весь город…
И наконец всё прекратилось.
4.
– Ты-то сам когда вернулся? – спросил отец Иона.
– Дней за пять перед тобой, – ответил Франц. – Тут уже всё кончалось.
– Застал грозу?
– Только самую малость, но и этого хватит! А ты куда пропал?
– Прятался в подземелье. Когда она за мной пришла, я успел выпрыгнуть в окно.
– Видел её лицо?
– Конечно. Только она их постоянно меняла. В этом случае глазам верить нельзя. Она умеет даже в пантеру превращаться.
– Неужели ты всё время провёл в подвале, без еды?
– Сначала Лилитт навещала. Девчонка хотя и безбожница, но добрая.
– Просто влюблена в тебя, – Франц ехидно подмигнул настоятелю.
– Думаешь? Потом, когда и с ней началось, выскочил и укрылся в лесу. В самой чащобе. Вместе с Берном.
– А что дальше случилось с Лилитт?
– Этого я не знаю. После её не видел. Надеюсь, ещё вернётся. Сейчас все начнут возвращаться.
– Это она ко мне села в машину.
– Не думаю. Впрочем, может, и Лилитт. Лучше скажи, куда делась Флоранс?
– Как я слышал, за всей суматохой художница оставила город. Поехала в сторону побережья. Вероятно, там продолжит работу для географического атласа.
– Разве она что-то у нас рисовала?
– Только ходила и смотрела. Я много раз наблюдал за Флоранс из своей машины. Ты полагаешь, что это она?
– Брось камень в воду, и от него пойдут круги. Вот что тут случилось, сын мой!
– Мне в ней тоже многое казалось подозрительным.
– А я её видел, и Джизеллу, и нашего судью. И ещё много кого.
– Флоранс случайно у нас оказалась?
– Думаю, нет. Мы ничего о ней не знаем. Мало ли что она о себе говорила.
– Как же мы дальше жить будем? Ведь и мэр, и судья… И ладно бы они, со всем городом тут такое творилось!
– Как жили, так и будем. Демоны прячутся во многих людях. Их только не надо выпускать. Стоило появиться этой художнице, как они вырвались на свободу. Не знаю, чем она их там спровоцировала. Сколько времени они тут веселились: три месяца, четыре, полгода? Теперь угомонились и будут спать. До нового случая.
– И когда это снова произойдёт?
– Успокойся, дорогой Франц, мы этого не увидим. Надеюсь.
– Она может ещё здесь появиться?
– Обязательно, как только всё забудется…
5.
Что это был за день, никто в городе точно не скажет. Может, потому что на Флоранс мало кто сразу обратил внимание. Подумаешь, появилась в городе молодая женщина, что здесь такого? Вышла на железнодорожной станции из проходящего поезда с небольшим саквояжем в руках. Кто бы её повстречал – решил, вероятно, что к родственникам приехала или устроиться на работу официанткой, а может, библиотекаршей. Волосы уложены в пучок и спрятаны под недорогой, но элегантной шапочкой, какие в наших краях не продают. Без макияжа, ничего такого особенного. Самая обыкновенная. В этом городе много молодых женщин, более привлекательных. А у Флоранс разве что губки необычные, слегка припухшие. Такие у маленьких девочек, когда они обижаются.
До того, чем гостья занимается, никому не было дела. Потом бургомистр вспомнил, что впервые увидел её на мессе. Женщина действительно посещала собор и исповедовалась, что впоследствии породило кривотолки в отношении священника, отца Ионы. Их подогревало, что в присутствии Флоранс священник вёл себя странновато, словно сомневался.
Ещё зачем-то зашла к старьёвщице Марте.
– У вас есть старые вещи? – удивилась старуха.
– Нет, у меня всё новое. Вы разве меня не помните? Скоро у вас будет много хороших старых вещей, – мило улыбнулась Флоранс…
Франц столкнулся с ней в кондитерской лавке, когда художница выбирала фиалковые леденцы. Ну и что такого, что молодая женщина любит сладкое?
1.
Некогда Скагенбахль имел славу самого замечательного городка Померании. Расположенный среди густых еловых лесов на полпути из Рюммельцбурга в Бютов, он гордился своими опрятными пряничными домами и весёлыми рождественскими ярмарками. Так вот, лет сто назад, недалеко от Скагенбахля в уединённом месте на окраине большого болота поселился отшельник Флориан. Со временем своими благодеяниями и чудесами он обрёл на всю Померанию славу святого. Строгий аскет ходил в рубище, питался грибами да орехами и многие часы предавался молитвам в своей крошечной обители, которая казалась меньше кроличьей норы. Для того чтобы ходить к святому за наставлениями и благословением, жители городка проложили тропинку к его жилищу. Потом уже, после смерти святого Флориана, горожане бережно сохраняли на краю болота его скромную обитель.
Состоятельные граждане не поскупились и в центре Скагенбахля построили большой собор имени святого, увенчав его золотым шпилем. Такого красивого собора не имел даже Данциг. Когда летними днями солнечные лучи падали на шпиль, исходивший от него яркий свет озарял весь Скагенбахль, и городок становился похожим на золотую игрушку. На всём свете невозможно было найти зрелища чудеснее этого, и многие считали, что в Скагенбахле жили только счастливые люди.
Вилли и Барбара считались самыми невезучими людьми в Скагенбахле, хотя принадлежали к достойным и небедным семьям. Вроде прилежные и доброжелательные, но что-то вот у них в жизни не складывалось, как будто кто-то их сглазил. Поговаривали, в ранней молодости Вилли ухаживал за Кэтрин, прелестной дочерью известного в городе каретника, так что все уже ждали их свадьбы. Только Вилли поступил с девушкой бесчестно, за что якобы оказался проклятым её матерью. Правда это или нет, точно никто не знал. Кэтрин вскоре вышла замуж за торговца тканями из Штеттина, которого молва наградила званием скупого и жестокого человека. После тихой свадьбы Кэтрин с торговцем уехали из Скагенбахля, и больше их здесь никто не видел. Родители тосковали по дочери и говорили, что её замужество никому не принесло счастья…
И у самого Вилли личная жизнь как-то не задалась. Его брак с Барбарой оказался бездетным. Супруги страшно переживали, что лишены детей. Может, поэтому их взаимные чувства постепенно остыли. Вилли большую часть времени проводил в трактире за выпивкой, а когда возвращался домой, нередко поколачивал жену. Благо имелось за что. Большую неряху невозможно было найти во всём Скагенбахле. Женщина отличалась безразличием ко всему и хуже некуда вела домашнее хозяйство.
Обоим супругам миновало сорок годков, когда неожиданно Барбара разродилась сыном. Вилли воспринял долгожданного ребёнка как чудо и дал ему имя Гоззо, посланный Богом. Казалось, теперь в семье сложится всё хорошо, но сразу после родов Барбара захворала, и со временем ей становилось только хуже. Единственным утешением женщины являлось дитя, которого она безгранично любила и называла «медвежоночком». В отличие от болезненной матери, Гоззо рос здоровым и упитанным, и, словно настоящий медвежонок, несколько косолапый и какой-то неуклюжий. Шутливое прозвище, данное матерью, прижилось, и окружающие стали звать мальчишку Гоззо-«медвежонком». Вскоре Барбара окончательно угасла…
Вилли недолго тосковал по супруге. Вдовец завёл несколько молодых подружек и ходил по городу гордым женихом. Вдоволь погуляв, мужчина вроде как собирался снова жениться, но однажды в лесу во время охоты на него напали волки, коих в окрестностях Скагенбахля водилось великое множество. Разорванные сапоги и куски кафтана – это всё, что спустя несколько дней удалось собрать от Вилли.
Гоззо в ту пору не исполнилось и трёх лет. Мальчика не оставили без внимания и поддержки, благо родственниками ему приходилась чуть ли не половина города. Да и сам бургомистр Скагенбахля, почтенный седовласый Дитфрид, следил за тем, чтобы в его владениях не было брошенных и обездоленных. Он примечал Гоззо и на каждый праздник делал подарочки. Так что воспитывали Гоззо-медвежонка всем миром. Каждая семья, когда требовалось, оказывала сироте помощь.
