Юрий Никитин
2024-й
Валентина, веселая и доброжелательная, заводила и сердце компании, воскликнула жизнерадостно:
– А вот и Володя! Теперь наша компания в сборе… Володя, это Игорь Мясоедов с его веселым Гошей…
Новенький повернулся в мою сторону и с самым дружелюбным видом протянул руку для пожатия. Я дернулся было ответить таким же привычным жестом, но узнал хамовитого выбрасывателя бумажек. Рука моя осталась на месте, а его повисла в воздухе. Наступило неловкое молчание. Все смотрели и не понимали, меня знают как человека дружелюбного, а любого незнакомого принято рассматривать, как человека хорошего, пока не докажет свою нехорошесть.
Наконец Мясоедов сказал с вынужденным смешком:
– Ну извини, Володя! Я же не знал, что это ты в том «опеле»!
Я промолчал, а Валентине и другим, что смотрели и ждали объяснений, сказал кротко:
– Извините, но я погуляю… в другом месте.
Мой пет не хотел уходить от друзей, пришлось взять на поводок. Меня провожали недоумевающими и огорченными взглядами.
На другой день узнал, как развивалось дальше. Мясоедова начали расспрашивать, что случилось, а он, понимая, что такое не утаишь, – я могу рассказать, как было, – не стал врать и рассказал, что выбросил бумажку в окно, подумаешь, МКАД огромная, так все делают, у него в пепельнице уже места нет, забывает вытряхнуть… Конечно, если бы знал, что бумажка так обидит этого чванистого собачника… или что встретит его именно здесь, в районе, где купил квартиру…
Константин, серьезный и вдумчивый доцент из универа, огромный и солидный хозяин крохотной таксы, тогда слушал-слушал да и сказал задумчиво:
– Словом, если свой – то нельзя, если чужой – то можно?
Мясоедов пожал плечами:
– Ну конечно! Их в Москве двенадцать миллионов.
– Чужих?
– Ну да!
– Это не чужие, – поправил педантичный Константин. – Это просто незнакомые. Значит, с незнакомыми можно?
– А что тут такого? – спросил Мясоедов, защищаясь. – Все так делают!
Константин покачал головой:
– Я не выбрасываю бумажки на улице.
– И я не выбрасываю, – сказал Аркадий Георгиевич, владелец черного терьера.
– И я, – добавил Сергей, у которого на поводке шарпей.
– Я тоже не выбрасываю, – сказала со вздохом Валентина. – Когда некуда сунуть, в карманы кладу или в сумочку. А потом – в мусорную урну.
Мясоедов чуть поморщился, сильные люди такими мелочами себя не утруждают. Комплексы сраные: прятать бумажку в карман, когда можно просто в окно! На него смотрели понимающими взглядами: мол, да, ты именно из тех, кто и мусорное ведро не опорожняет с балкона только потому, что среди бумажек может оказаться пивная бутылка, что не только обидит кого-то внизу, но и разобьет голову, а это уже милицейский протокол…
– Да, – произнес Константин, ни к кому не обращаясь, – а вы задумывались, ребята, что хамы не хотят общаться с хамами, а стремятся именно в круг людей добрых и покладистых, достаточно интеллигентных, здесь у них все преимущества… Остальные, дескать, все закомплексованные, а вот они – круть…
Валентина сказала твердо:
– Костя, у меня такое мнение, что лучше нам и остаться такими вот закомплексованными. Как думаешь?
Константин кивнул. Лицо у него было угрюмое.
– Остальных можно не спрашивать.
Мясоедов сделал вид, что не врубился в разговор интеллигентов, погулял с ними еще пять минут, чтобы не терять лица, но с того дня выгуливал собаку уже в другом месте. Однако все собачники района знают друг друга, так что вскоре ему вообще пришлось отказаться от прогулок, а питбуля выгуливала его жена.
И хотя такие вот дураки всегда заводят собак бойцовских пород, злых и агрессивных, но питбуль оказался псом добрым и покладистым: его воспитывали жена и дети, а Мясоедов появлялся только вечером и не успевал привить собаке свое хамство и бесцеремонность.
И вот теперь это хамло – глава конкурирующей с нами фирмы. Как организатор он оказался очень неплох, бывают профессии или должности, где хамовитость и напористость больше помогают, чем вредят. Он же сумел добиться финансирования без всяких процентов, а затем вообще получил гранты от администрации города за какие-то туманные обещания прославить Москву.
Собственно, он поступил совершенно правильно, послав этих чертовых юристов подальше. Даже могу предположить, в каких выражениях послал…
Тимур шумно вздохнул:
– И чего он взялся делать игры? Гад…
– Недооцененная отрасль, – сказал я. – Нигде в мире не делают так мало игр, как в России. А возможности огромные… Сюда еще хлынут дельцы, когда в нефтянке и газовом хозяйстве мест не останется.
– Пора от браузерных отходить, – прогудел озабоченно Гулько. – Иначе среди новичков утонем. Будут такие, что сразу придут с хорошими бюджетами! Сейчас олигархи не знают, куда деньги вкладывать…
Глава 3
Дед Мороз, Санта-Клаус – абсолютно никчемные существа, ничего собой не представляющие, но в отличие от абсолютного большинства таких же никчемных, но самодовольных существ, гордых только тем, что дожили до преклонного возраста, прекрасно сознают свою никчемность. Потому разносят детишкам подарки, хоть так искупая свои бесполезные жизни, заодно покупая их любовь и приобретая популярность.
Не разноси подарки – кому на хрен они нужны?
Василий Петрович по возрасту не только дед, но и прадед, даже с виду типичный Санта-Клаус: длинные седые волосы, седые усы и серебряная бородка. Так и вижу его в красной шубе и красной шапке с мехом. Но Петрович, в отличие от Санта-Клауса, что-то значит и сам по себе. Он держит на своих плечах целый отдел по художественному оформлению, мониторит все новинки в своей области, а также иногда подсказывает дельные вещи.
Думаю, его внуки завидуют своим одноклассникам, у которых деды не так имениты. Те уже на пенсии, сами не живут, а доживают. Сперва «жили для детей», потом – «для внуков». А человек, который сам чего-то стоит, как-то на внуков внимания обращает мало. У него бизнес, проекты, дела, совещания, срочная работа, поиски коллег, что работают в смежных областях, и жадное внимание к их работам.
Те, что внуками занимаются, можно сказать, пользуясь современной терминологией, неудачники. Вроде Деда Мороза или Санта-Клауса. Обычно поднимаются не выше начальника отдела, но чаще выходят на пенсию рядовыми инженерами, слесарями и токарями. Еще работая, уже чувствуют свою беспомощность и вкладывают силы и деньги в детей, в надежде, что хотя бы те поднимутся по социальной лестнице. Внуков вообще балуют, а если тех нет или им их не доверяют, – заводят собак, покупают учебники по дрессировке, усердно посещают занятия, не пропускают ни одной выставки в надежде, что их пет станет главным победителем и получит хрустальный приз.
Я прошел мимо, заглянув в экран: очень аппетитные скелетные модели с превосходными скинами. Хотя все мы по молодости считаем, что старость начинается лет в сорок, но Василий Петрович и сам иногда на работу идет не с той стороны, где у него дом, и рисует скромно одетых женщин охотнее, чем мобов.
Кроме пережевывающих свою супердиетическую пищу Василия Петровича и дизайнера уровней Левушки, в офисе суетится Алёна, быстро сбрасывая курточку, снимая тяжелые ботинки, очень похожие на солдатские, и всовывая ноги в удобные тапочки. С ее приходом на столе по обе стороны монитора волшебным образом возникали коробочки с тушью, помадой и еще какой-то непонятной, но такой необходимой женщинам хренью.
Алёна живет в великолепной двухкомнатной квартире в центре города. Когда Тимур спросил изумленно, сколько же она платит за такую роскошь, Алёна, нимало не смущаясь, объяснила деловито, что расплачивается сексуальными услугами. По контракту она должна оказывать их два раза в неделю, но не считает себя ущемленной, если хозяин квартиры заглянет к ней и три раза, или даже четыре.
Он кем-то работает в НИИ, то ли доцент, то ли уже профессор, словом, весь из себя занятый, по бабам ходить некогда. Его квартира в соседнем доме, а в этой жила бабушка. Как многие коренные москвичи, он получил квартиру в наследство, но сам зарабатывает достаточно хорошо, арендная плата мало что изменит в его укладе жизни, а вот после отвратительного развода ему не хотелось бы вступать с женщинами в длительные отношения…
– Привет, Алёна, – сказал Гулько. – Класс – десять минут, и ты уже на работе! Это не мои полтора часа из Бутова. Наверное, ты хороша в этом деле… Вот Анжела тоже снимает за секс, но у нее однушка на окраине. А Валентина так и вовсе, кроме секса, еще и убирает ему квартиру, поливает цветы…
– Хорошо, – вступил в разговор Роман, – хоть не доплачивает. Привет, Алёна! Я был во Франции, там обычно половину арендной платы берут сексом, а половину – деньгами. У нас народ великодушнее!
Тимур спросил заинтересованно:
– Алёна, а что от тебя требуется? Только сосешь или по полной программе?
Алёна поморщилась, а Гулько гулко хохотнул:
– Да-да, Алёнушка, расскажи! Он тоже хочет снимать на таких же условиях!
Алёна расположилась в кресле, подумала и чуть приподняла сиденье.
– В сексе, – заговорила она деловито и включила компьютер, – нет ничего нового или особого, так что, думаю, подойдешь. Толстенький, розовый, с широкой попкой. Анус у тебя без геморроя?.. Правда, вы пока в меньшинстве, так что тебе искать квартиру придется дольше.
Тимур покраснел, завопил:
– Я не педик!
Гулько сказал громко и строго:
– Ты что, оскорбляешь сексуальные меньшинства? А как насчет статьи двести семьдесят, подпункт восемнадцать, параграф семь?
И хотя я чувствовал, что статью он сочинил на ходу, но все притихли и начали расходиться. Алёна права: в нашем стремительном мире даже за новинками хай-тека не всегда успеваешь уследить, статьи Уголовного кодекса вообще идут мимо…
Я перешагнул порог кабинета и позволил себе сгорбиться и опустить уголки рта. Трудно улыбаться все время и смотреть орлом, когда положение хреновое. Да, вэвэпэ растет, нефтедоллары наполняют страну, бизнес развивается… но это в целом развивается, а сколько маленьких фирм разоряется? Мы затянули все сроки с выпуском готового продукта, второй кредит не дадут, пока не рассчитаемся…
Мы все в одном большом помещении, что вроде бы чисто по-русски: все одна семья. Только у меня, начальника, собственный кабинет, но и то без двойной двери и секретарши для снятия стрессов. Когда мне нужно кого-то позвать, проще отворить дверь и крикнуть, чем вызывать по телефону или сообщать по скайпу.
Зато в любой момент могу посмотреть, кто занят делом, а кто валяет дурака. В последнее время мы здорово расширились, приняв еще восемь сотрудников. За новичками нужен глаз да глаз, чтобы не шарили по порнушным сайтам и не играли во флеш-игрульки. Сам, конечно, за всеми не услежу, но они знают, что могу наблюдать за работой, потому бурчат, но работают, надеясь оторваться, когда заболею или уеду в командировку.
Гулько тоже ревниво поглядывает за новичками, у него другой принцип: если этим козлам платят, как и нам, то чтоб работали не меньше, а лучше – больше. Сейчас без стука вошел ко мне, огромный и плечистый, больше похожий на крепкого баскетболиста, чем на очень умелого программиста.
Я поднял голову, он спросил с порога:
– Ну и как тебе?
– Новички? – переспросил я.
Он отмахнулся:
– Да это пока ни рыба ни мясо. Треть уволим через неделю. Всего второй день, а уже халтурят!.. Как будто на Америку работаем. Пойдем, покажу, как столы переставить, чтобы всобачить пять-шесть человек новеньких.
Едва мы появились в зале, я увидел по спинам, кто в самом деле работал, а кто в отсутствие погоняйла, то есть меня, серфил по инету в поисках развлечений.
– Пожалуй, – сказал я, – надо заблокировать и прием.
– Зачем? – спросил он. – Отправлять нельзя – программный код сопрут, но прием?
– Все, что им нужно, – сказал я, – достану я. Или ты.
Он кивнул и вдруг спросил:
– А что с юристами? Что-нибудь надумал?
Я спросил в удивлении:
– Ты на что намекиваешь?
– На какое-то изменение, – ответил он неуклюже. – Они, конечно, дураки. Даже дураки набитые. Но наш мир настолько богат и расточителен, что и дуракам находится место. Бывает, такие же дураки распределяют фонды и гранты.
От соседнего стола прислушивался Тимур, наконец пихнулся короткими ножками и лихо подкатил в кресле.
– Это в случае, – уточнил он живо, – если хорошие дураки. Импозантные.
– Это как? – спросил я.
– Особые дураки, – пояснил он ехидно. – Дурнее которых уже нет на свете.
– Нет, – возразил Гулько, – я имею в виду – честные дураки. Словом, люди, с которыми нам всегда приятно и уютно общаться.
Тимур задумался, поморщился, но кивнул:
– Вообще-то да. Вон Роман умный, сволочь, но я его больше трех минут на дух не выношу. А вот с тобой общаться приятно, хоть весь день бы беседовал. Только хвали меня больше.
Гулько, не давая себя сбить с мысли, обернулся ко мне:
– Пусть забавляются в остроумии, придурки, но мы ж люди серьезные. Я имею в виду, что в мире, где дураки имеют такое влияние, бывает лучше сделать им шаг навстречу, чем переть против рожна.
Я насторожился:
– Что? И ты готов отказаться от жестокостей в байме? И что будем делать? Нюхать цветочки на полянках? Или кто больше соберет?
Он помотал головой:
– Нет, в реале же не только цветочки собирают! И войны гремят, и зверей убивают… Но уже есть какие-то законы. Времена буссенарства прошли, тут они правы. Мы можем тоже ввести какие-то ограничения. Скажем, не бить каких-то зверей… Одних бить, других – низзя…
Он что-то еще мямлил, потом вообще ушел в сторону и начал жаловаться на соседей: не дают громко музыку включать, а он же не виноват, что стены такие тонкие, но я уже не слушал, голова трещит под напором новых и, надо признать, непривычных мыслей. Сам уже думал над этой проблемкой, а если уж медлительный Гулько что-то чует в воздухе, то самое время остановиться и подумать, с чем столкнулись или на что напоролись.
В любой байме зверей истребляют всех поголовно, смотрят только на лут и количество экспы. Это всегда и везде так было. Хотя в принципе нетрудно разделить зверей на группы. Скажем, этих бить можно и нужно всегда, а вот тех только в особый сезон, охотничий. А самых редких, что в Красной Книге, нельзя вообще. Даже пугать их запрещено, а то нервные, яйценоскость нарушится…
Кроме того, нельзя бить детенышей… ну и что, если в баймах их нет, заведем, это ерунда, зато за убийство будем начислять штрафы. Это, кстати, усложнит байму. У всех традиционно тупая и однообразная зачистка, а у нас будет выборочная. Внесем разнообразие, что уже само по себе хорошо! А от Фонда Защиты Животных можно грант получить или какой-нибудь бонус. Они там против убийства животных и шуб из натурального меха. Нет, за шубы…
Я поймал себя на том, что почти всерьез рассматриваю возможности введения в байму такой хрени. Разозлился, у себя в кабинете отыскал на столе сдвинутый за ненадобностью в кучу потенциального мусора блестящий кусочек картона. На нем надпись: «Социальное равновесие», а под ним буковками помельче: «Тамара Вовк, юрист».
Я набрал номер, на том конце голос прозвучал сразу же, едва закончились щелчки набираемого номера:
– «Социальное равновесие», Тамара Вовк…
– Тамара? – сказал я. – Это Владимир Черновол. Помните, вы заходили к нам с одной весьма необычной идеей?
– Да, – ответила она бесстрастно, – да-да, что-то припоминаю.
Я ухмыльнулся, приятно замечать, когда переигрывают, уж слишком голос холодный и обезличенный, слишком.
– А вот я вас запомнил лучше, – сказал я, – что неудивительно, красивые женщины в памяти остаются лучше, чем умные… Нет-нет, не спешите класть трубку. У меня появились вопросы. И некоторые, так сказать, неясности. Не могли бы мы встретиться?
– Хорошо, – ответила она, – приезжайте, все объясню. Только не сейчас, у меня встреча, потом совещание, а затем разбор и подготовка нужных бумаг… Давайте запишу вас на завтра… после четырнадцати часов в любое время… до восемнадцати.
– В восемнадцать заканчиваете? – поинтересовался я. – Счастливый вы человек. А мы вот до поздней ночи… Хорошо, а если встречу сегодня после работы? Где ваш офис территориально? Могу подъехать к выходу. Если, конечно, вас кто-то уже не встречает…
Она ответила недовольно:
– Я не смешиваю работу и личную жизнь.
Я запротестовал:
– Но я еще не затаскиваю вас в постель! Просто по дороге домой вы сумели бы развеять туман в моих мозгах.
– Вы не так поняли, – ответила она резковато, – я имею в виду, после шести вечера у меня заканчивается рабочая жизнь и начинается личная.
Я сказал с досадой:
– Боитесь переработать? Ладно, проехали… До свидания. Спасибо за разъяснение.
Я уже убирал трубку от уха, когда услышал ее голос:
– Хорошо-хорошо, если это вам так нужно для работы… подъезжайте.
Глава 4
До их юридической конторы минут двадцать, но я выехал за час, не секрет, что творится на дорогах, и хотя знаю все объездные пути через дворы, но я не один такой умный, нашлись и другие, гады, сколько же их за рулем, половина купила права, а половине подарили по пьяни…
Впереди что-то вроде вялотекущей пробки, чувствую, как пошли чаще толчки сердечной мышцы, а тут еще какая-то сволочь ухитрилась умело вклиниться с правого ряда прямо передо мной, и уже поздно давить на газ, разве что садану бампером в задницу. Убивал бы этих сволочей…
Разрешенная скорость – сорок километров в час, иду на пятидесяти, а тут какай-то гад проносится мимо так, будто стою на месте! Ну пусть бы обогнал, ладно, авось там гайцы поймают, а я победно проеду мимо, ухмыляясь, но там впереди раскорячился «КрАЗ» с полным кузовом бетонных блоков, и этот лихач поспешно вклинился в мой ряд аккурат передо мной, сволочь, и ползет, ползет, ползет на двадцати километрах в час, догнать бы да набить морду…
Я пилил за ним, прожигая взглядом ему шины, пробивая заднее стекло и вообще, будь моя воля, незримо крутанул бы ему руль в сторону, чтобы автомобиль этого пятнистого гада вылетел с трассы в канаву, а там вообще заглох.
Фу, наконец-то придурок на стареньких «жигулях», что пилил в левом ряду, догадался уступить дорогу. Его обгоняли, кто смотрел неодобрительно, кто показывал средний палец, а один швырнул шкурками от банана и попал в лобовое стекло. Правильно, вообще такому уроду можно кирпич бросить…
Причиной затора оказалась авария, столкнулись «мерс» и «вольво», выясняли, кто круче. Из-за уродов две полосы заняты, а по оставшейся мы протискивались сорок минут. Если бы наши проклятия срабатывали хоть в сотую часть силы, от гадов остались бы одни тлеющие ошметки. Еще одна пробка, но уже поменьше: посреди дороги застыл дряхлый «жигуль», «закипел», водитель выставил аварийные знаки и, запершись в кабине, ждет, похоже, наступления холодов.
Обливаясь потом, я все же включил кондишен. Хоть и вредный, говорят, но все же к даме, ради нее могу даже кофе на ночь, хоть это тоже ужасно вредно, как сказано в медицинских новостях.
Она вышла элегантная, строгая, очень деловая, разве что роговые очки сменила на широкие темные. Все то же безукоризненное лицо, косметики минимум, хорошая свежая кожа и ясный взгляд.
Я выскочил из машины, открыл дверцу и ждал, чувствуя себя несколько глупо и не в своей тарелке. Среди наших не принято обременять себя мерехлюндиями, Алёна еще та красотка, но никому из нас не придет в голову распахивать перед нею дверь или придвигать ей стул. У нас равноправие полов не на словах, а здесь я как бы и не я…
Она приветливо, хоть и очень сдержанно улыбнулась:
– Как вы только ухитрились припарковаться в такой тесноте… Спасибо.
Она опустилась на правое сиденье, я любовался, как, не глядя, ловко защелкнула ремень, профиль четкий, утонченно законченный, вообще лицо из таких, когда ни убавить, ни прибавить.
Я начал осторожно выдвигаться в слитно ползущий поток машин. Она сказала предупреждающе:
– Я живу на Профсоюзной. Это и далеко, и там постоянные пробки. Так что давайте быстро объясню, что вы хотели узнать, и сможете высадить меня раньше.
– Что вы, – сказал я, – как-то надеялся, что поужинаем по дороге… Да не смотрите таким зверем! Я вовсе не имею в виду, что кто ужинает девушку, тот ее и танцует. Я тоже только что закончил работу! И проголодался.
Она покосилась в мою сторону:
– Да, вид у вас голодный.
– В какое кафе или ресторан заскочим?
– На ваш выбор.
– Хорошо, посмотрим, где меньше машин на стоянке…
Улицу перегородил выползающий из переулка приземистый погрузчик с выдвинутой над кабиной стрелой с широкой площадкой, что делала его похожим на кавказца в национальной кепке.
Я молча ругнулся, Тамара чуть улыбнулась уголками губ. Я покосился на ее чеканный профиль: ни одной лишней детали, лицо угловато-нежное, сразу возникает образ рожденного в дизайнерских муках дорогого автомобиля с его вызывающе спортивными обводами и в то же время изысканным комфортом.
– Смотрите на дорогу, – попросила она тихим голосом.
– Я и смотрю, – буркнул я.
– Я не дорога…
– Это вы так думаете, – ответил я. – Может быть, как раз дорога на новую ступенечку. Понять бы, эта ступенька вверх, а не в сторону, где пропасть?.. Очень уж многие делали шаги именно в сторону, полагая, что вверх… Их косточки там далеко внизу быстро растаскивают мелкие хищники.
Она сказала сочувствующе:
– Вы живете в мире хищников?
– Да, – ответил я с горечью. – Именно. В мире, в котором сильный пожирает слабого, но это дает возможность существовать ряду категорий граждан, что совсем не являются необходимыми для общества. Простите, я не имел в виду именно юристов и «зеленых».
Она холодновато улыбнулась:
– Понимаю, что вы имели в виду.
– Простите, – сказал я покаянно, – я в самом деле просил о встрече не для споров и нападок, а чтобы глубже понять вашу позицию и… постараться оценить, насколько она востребована обществом. Или будет востребована.
Она спросила с ноткой вызова:
– А если недостаточно востребована?
– Простите?
– Если, говорю, – сказала она, – в полной мере будет востребована только через год-два, а то и десять лет?
Я пробормотал:
– Конечно, хорошо быть Коперником, но и на костер не хочется. С другой стороны, производство любой серьезной игры занимает несколько лет.
Она ахнула:
– Так долго? Больше, чем фильм?
– Фильм ерунда, – сказал я с пренебрежением. – Актерам велел смеяться – смеются, велел плакать – плачут. А тут все нарисовать надо… Так что байма – это серьезно и, главное, долго.
Она смолчала, наблюдая, как я, слегка нарушая, перестраиваюсь из левого ряда в правый сразу через две полосы. Там пополз, выбирая щелочку, куда можно втиснуться машине. К счастью, повезло, впереди один как раз отъезжал, я сбросил скорость до черепашьей, затем втиснулся на освободившееся пространство, опередив сразу двоих, что уже присматривались.
Я нарочито выбрал кафе, а не ресторан, а то подумает еще что, хотя это кафе даст сто очков иному ресторану. Уютный зал, прекрасная, под старину, мебель, яркие люстры под потолком, не люблю дурацких свечей на столах, накрахмаленные салфетки и меню в толстых папках из дорогой кожи.
Я придержал для Тамары стул, она опустилась царственно и спокойно, словно придвигаю вот так уже лет десять и не отдерну, чтобы с визгом грохнулась на пол, нелепо задрав ноги.
В самом деле, был импульс тихонько убрать, не люблю важничающих, но эта королева чего-то трусит, чувствую, не такой уж я и захайтекенный.
Официантка появилась после строго рассчитанной паузы, женщина должна за это время что-то выбрать и сообщить кавалеру, однако мы как-то забыли про меню, я спохватился и сказал быстро:
– Да вряд ли у вас есть все, что в меню… больно здесь всего много. А что готово прямо сейчас? Мы зашли просто поужинать.
– Прямо сейчас могу подать…
Пока она перечисляла, я повернулся к Тамаре:
– Что-нибудь особое?
Она покачала головой, на лице проступила недовольная гримаска.
– Нет. На ваш выбор, только совсем немного.
– Хорошо, – сказал я. – Салат из свежих овощей и рыбы, пару бифштексов, ваши знаменитые блинчики. Кофе капучино, мороженое а-ля герць.
Официантка ушла, Тамара продолжила:
– В детстве все люди жестоки. Играя, обрываем бабочкам крылышки, жучкам – лапки, усики… Но сперва отдельные люди перестают это делать… когда взрослеют, потом и человечество принимает такие нормы. Уже для всех.
– В отношении человеков? – спросил я.
– Не только, – ответила она. – Несмотря на большие расходы, сейчас на бойнях устанавливают новейшие и дорогостоящие технологии, чтобы убивать скот без мучений. Раз уж мы пока не в состоянии отказаться от поедания мяса…
Я сказал с неловкостью:
– Знаете, ваш деловой облик, Тамара, как и вот даже это на «вы», очень даже не вяжется с вашей деятельностью.
Она смотрела, как школьная учительница на не самого прилежного ученика, строго и снисходительно.
– А в чем несоответствие?
– Только, умоляю, не бейте!.. Вижу вас настоящей бизнес-леди, которая занимается только реальными делами…
– Ну-ну, дальше. Не останавливайтесь, я же чувствую, что дальше идет какая-то гадость.
– Не гадость, – запротестовал я, – а несколько несерьезная сфера деятельности. Даже над «зелеными», что уже реальная сила, и то смеются, а вы вообще куда залезли! Виртуальных животных спасать!..
Официантка появилась тихая, как призрак, быстро и ловко расставила блюда. Я развернул салфетку, Тамара с прямой спиной и лицом фараонши взяла в одну руку нож, в другую вилку.
– «Зеленые», – заговорила она ровным голосом, – когда только начали появляться, над ними хохотали куда больше, чем вы над нами… Тогда мир был жестче и грубее. Их высмеивали, нередко просто избивали. Мужчины гордились всегда и сейчас гордятся подчеркнутой грубостью. Хохочут громче, ходят шире, на охоту ездят, якобы им это доставляет несказанное удовольствие… Это в наше время – на охоту!
Я смолчал, это ей да и мне, если честно, охота кажется дурацким занятием, а кому-то в самый кайф. Все можно подверстать под дурацкость: альпинизм, игру в покер, туризм, вообще весь спорт. Но раз это существует, то, видимо, зачем-то нужно, хотя я, конечно, будь моя власть, спорт запретил бы вовсе. Но я бы, наверное, закрыл и всю эту хрень, где пиликают на скрипочках.
– Да, – согласился я нехотя, – «зеленые» в последние годы обрели силу. Правительства под их зверским нажимом даже принимают законы… Но они хоть о реальном мире!
Она резала бифштекс ровными дольками, красиво накалывала и отправляла в умело накрашенный рот. Ее неспешные движения, полные неясного мне очарования, на миг сбили с мысли, я же приготовил убийственный довод, а теперь он выпорхнул, как испуганная ворона.
– С точки зрения реальности, – проговорила она негромко, – так ли уж важно, чтобы женщины ходили в синтетических шубах, а не в содранных с убитых для этой цели животных?.. Это нисколько не влияет на мировую экономику.
– Так в чем же дело? – спросил я озадаченно.
– В росте нравственности, – ответила она тихо, будто сама стеснялась высоких слов. – Когда-то мы… а это действительно мы добились того, что людей перестали приносить в жертву. Здесь тоже экономика ни при чем! Людей рождалось много, почти все гибли, не доживая до полной старости, так что принести на костер или положить на жертвенный камень и, распластав, вытащить еще живое сердце было не потерей. Ни для человечества, ни даже для племени. Согласны? Это «зеленые» тех веков добились, чтобы людей заменили животными.
– Ух ты!
– А потом, – продолжала она чуточку устало, – они же добились, спустя века и тысячелетия, чтобы животных заменили чем-то еще более простым и менее кровавым: ленточками, цветами, ладаном… Вот видела, как на Пискаревском кладбище ребенок положил конфету на плиту братской могилы… Так что, Владимир… простите, как вас по отчеству?
– Просто Владимир, – сказал я поспешно и зачем-то добавил: – А то у меня отчество слишком длинное.
Она кивнула:
– Так что, Владимир, вы это зря! Над теми, кто требовал заменить человеческие жертвоприношения на животные, смеялись куда жестче, чем вы над нами. Это не упрек, просто экскурс в историю. Вы ж такие крутые, отважные, презирающие слюни… а тут вдруг нехорошо людей бросать на жертвенный камень!
Я кивнул, сказал торопливо, стараясь перехватить мысль, пока она меня совсем не втоптала в землю:
– Да-да, я понимаю, мягкие и пушистые победили крутых и жестоких. Но…
– Что вас смущает?
Я в неловкости развел руками:
– Просто мне кажется, что ваша позиция уж чересчур… Все-таки мы имеем дело даже не с жертвенными баранами! У нас только изображение. Компьютерные программы. Одни компьютерные программы бьют другие. Точнее, взаимодействуют. В результате меняется расположение пикселей… Еще точнее, пиксели на экране высвечиваются несколько в иной комбинации. В нашем случае, мне кажется, вы зашли далековато в своем странном стремлении…
– В смысле?
– Где-то ваша забота о смягчении нравов, – объяснил я, – должна остановиться. Уже сейчас она выглядит… смешной. Мне почему-то не нравится, что над вами смеются. Но что делать, у самого рот то и дело растягивается уже не до ушей, а куда-то еще дальше.
– Странно, – произнесла она задумчиво, – что это я вам такое, а не вы мне… Обычно технари обгоняют, а гуманитарии тащатся сзади и бурчат о старом добром времени. И еще, как тогда было хорошо. Но нравы все смягчались и смягчались. Именно запретами!
– Того нельзя, – сказал я иронически, – этого нельзя…
– Вот именно, – согласилась она терпеливо. – Вчера еще было можно, а сегодня уже нельзя. Потому что сегодня мы лучше, чем были вчера.
– Но куда больше? Эта политкорректность достала всех. Кто над нею только не ржет во все горло!
Она кивнула:
– Понимаю. Однако же признайте, сторонники политкорректности побеждают… Вы что, хотите еще кофе? Не стоит на ночь такой крепкий.
– Ночь еще не скоро, – сказал я.
– Вы сова?
– По обстоятельствам, – ответил я. – Иногда вообще байбак.
Официантка поставила перед нами тарелочки с горками из ягод малины, клубники, земляники и чего-то экзотического, вроде папайи. Все это утопает в густом снежно-белом креме, а в высоких стаканах с широкими раструбами нечто еще роскошнее, тоже в креме и густо посыпанное раздробленными лесными орешками, грецкими и даже кедровыми. В довершение всего наверху розочки опять же из крема и некие гребни, похожие на плавники рассерженной рыбы.
– Ого, – сказала она, – не слишком ли на ночь?
– Бережете фигуру?
– Не слишком, – ответила она бесстрастно, – просто не переедаю.
– Даже если очень лакомо?
– А вы? – ответила она вопросом на вопрос.
Я развел руками:
– Честно говоря, я тоже. Но сегодня особый случай… К тому же у меня все сгорает быстро.
Ее полные губы чуть дрогнули в улыбке.
– Да, похоже.
Она аккуратно и красиво снимала ложечкой мороженое, у нее получается горка еще красивее, чем соорудили на кухне мастера, это я сразу расковырял, как свинья, и не потому, что искал желуди, просто я программер, а этим все сказано.
