Юрий Никитин
Трое из Леса. Трилогия
– Лезьте сюда, – буркнул он, – жабы вон всю жизнь в воде – и ничо.
– Так то жабы!
– Жабы хоть дождь умеют выпрашивать.
Он отпустил бревна, Таргитай кувыркнулся в воду. Олег некоторое время ехал на бревне верхом, даже ноги начал поджимать, вытаскивая из воды, но тут бревно крутнулось, волхв с шумом обрушился в реку. Мрак ухватил, не дал скрыться в глубине.
– Цепляйтесь за бревно. Слава богам, не зима…
Ноги зябли, но голову и плечи пекло. Таргитай намотал на кисть обрывок веревки, что свисала с бревна. Мрак и Олег держались за бревно с другой стороны, так плыло ровно, не крутилось.
Мрак цедил проклятия, бревно упорно плыло посреди реки, не сдвигаясь ни к правому, ни к левому берегу, а сколько приходилось трудиться, чтобы удерживать плот посредине?
Мимо сновали рыбы, пощипывали за ноги. В глубине скользили крупные тени, вода от них сворачивалась коловоротами. Бревно иной раз разворачивало то одним боком, то другим, но чаще несло комлем вперед. Таргитай быстро устал, замерз. Волны плескали в лицо, попадали в рот, нос. Олег больше не пробовал взобраться на бревно, как пытался Таргитай, и не окунался весь.
– А если никогда не прибьет к берегу? – спросил он тревожно.
– Узнаем, в самом ли деле течет прямо в пасть Ящера, – ответил Мрак. – Как в твоей книге записано?
Олег в ответ простонал, закрыл глаза. Холод сковывал тело, Таргитай уже не помнил, сколько плывут, куда плывут. Пальцы прочно сомкнулись на измочаленном лыке, несет вместе с бревном, к Ящеру так к Ящеру, а в подземный мир так в подземный…
Рядом послышался слабый прерывающийся голос:
– Светлые боги… услышьте меня… слабого и неудавшегося волхва… Я жил неправильно… Я лгал, бездельничал… думал о себе, потакал себе… Если мне позволено будет спастись, я клянусь, что буду жить только для людей, никогда больше не…
– Стой! – рявкнул рядом сиплый голос. – Погоди, еще не клянись. Мне кажется, нас несет прямо на землю!
– Подходим к берегу? – прошептал Олег неверяще.
– Не… совсем. Посреди реки остров. Огромный! Держись, скоро все узнаем.
Дальше Таргитай помнил смутно, урывками. Тело сводило судорогами, зубы стучали, его всего трясло. Как сквозь туман видел свои посиневшие бескровные пальцы, похожие на лапы упыря. Они медленно соскальзывали с толстой коры бревна, а веревка совсем изодралась, разлезлась в воде.
Потом его ноги поволоклись по твердому. Он упал, выпустил бревно. Волна накрыла с головой. Он встал, от слабости упал на четвереньки, прошел так, потом поднялся, двинулся к берегу.
Мрак и Олег уже выходили из воды. Дальше был пологий берег, навстречу бежали крепкие загорелые мужчины. Все в лохмотьях, но на каждом оружия больше, чем одежды. Боевые секиры, ножи на поясах, мечи, акинаки – все из прекрасного железа, а на рукоятях сверкают драгоценные камни!
Таргитай остановился по колено в воде, не в силах двигаться. Оборванцы стояли теперь плотной цепочкой, загораживая выход на сушу. С жесткими лицами, обожженными солнцем и ветром. Почти все обнажены до пояса, ни капли жира на сухих жилистых телах. Крутоплечие, с рельефными мышцами, часто помеченными белыми и сизыми шрамами, – смотрели жестоко, хищно, зубы блестели на темных от жгучего солнца лицах.
Глава 9
Раздвинув вооруженных людей, к берегу спустился огромный, жестоко ухмыляющийся человек. Почти на голову выше других, с мощной, как наковальня, грудью, а плечи были так широки, что Таргитай невольно повертел головой, чтобы увидеть оба. Под загорелой кожей мышцы даже не играли, он был словно вырублен из старого дуба. На темном лице ярко блестели удивительно синие глаза.
Он был обнажен до пояса. На широком ремне висела тяжелая секира с расплюснутым концом, а на поясе – швыряльный нож.
– Я Конан, – сказал он ясным мужественным голосом, – гетман этих казаков[1]. Кто вы?
Он внимательно рассматривал Мрака, который был одинакового с ним роста, так же широк в плечах, но если Конан был золотоволосый и синеглазый, как ясный день, то темноглазый и черный, как ворон, Мрак выглядел темной ночью.
Олег шагнул вперед, сказал осторожно, взвешивая слова:
– Мы изгои… Я волхв, это вот наш охотник Мрак, а позади стоит Таргитай, игрок на дуде. Мы попали в беду на порогах…
Конан скупо улыбнулся, показав на миг ослепительные зубы:
– В беду? Вам неслыханно повезло!.. Редко кто остается на порогах цел. А уж доплыть сюда никому не удавалось. Из крепкого дерева вас тесали, парни. Идите в лагерь, там согреетесь у костра. Вам дадут поесть.
Он ушел, потеряв к ним интерес, а оборванцы со смехом и шуточками помогли выбрести из воды Таргитаю. Кто-то похлопал ободряюще по спине, другой дал хлебнуть из баклажки. Таргитай жадно хлебнул, по гортани будто прокатился огненный еж, раздирая иголками горло. Таргитай с воплем бросился в воду.
Оборванцы – казаки, как их назвал Конан, – весело ржали. Один хлопнул Мрака по мощному плечу, подбодрил:
– Уцелели, чего еще? Казак не без доли. Если рожден для виселицы, то не утонешь!
– Да уж, – пробормотал Мрак. Он осторожно оглядывался, его рука хваталась за пустой пояс.
Казак заметил, сказал мирно:
– Брось. Мы казаки Конана, понял? Над нами никто не властен. Даже богам не кланяемся, понял? Так что особенно не прыгай, здесь собрались самые умелые и лютые бойцы. Со всего света собрались!
На берегу в сотне шагов горели костры, между ними стояли врытые в землю длинные столы из грубо отесанных дубовых досок. Виднелись бревенчатые дома, сараи, загоны для скота. У коновязей жевали сено кони – высокие, тонконогие, с сухими мускулами и огненными глазами. Еще дальше темнел лес, на опушке пасся табун коней. Все крупнее, мощнее низкорослых лошадок степняков.
За столами пировали оборванцы. Орали лихие песни, хвастались, обнимались, клялись в вечной дружбе, двое между столов рубились на мечах. У одного со лба бежала красная струйка, у другого рубашка намокла от крови, но рядом пили, смеялись грохочуще, на схватку никто не повел и глазом.
Один из казаков мощно влупил Таргитаю по спине широкой, как лопата, ладонью, расхохотался, словно взревел. Таргитай с разбегу наткнулся на стол, где стояли кувшины с вином, на неструганых досках лежали жареные куски мяса, рыба, зайчатина, птица.
– Лопайте, – велел казак. – Потом решим, что с вами делать.
Мрак проводил хмурым взглядом его громадную широкую спину, что разучилась гнуться даже перед богами, буркнул:
– Налегайте, ребята. Кто знает, что нас ждет? Сытому и смерть не так страшна.
Он опустился на лавку, подгреб обеими руками к себе еду, освободив сразу две трети стола. Таргитай и Олег подсели на другую сторону, но ели вяло. Устали, промерзли, а тут еще вблизи весело орали, жутко звякали огромные ножи. Лица дикие, еще свирепее, чем у степняков, острые вызывающие взгляды, смуглые мускулистые тела, сплошь в белых и сизых шрамах, развешанные на всех крючьях секиры, мечи, кинжалы, копья, щиты, швыряльные ножи, луки и колчаны со стрелами.
Мрак ел быстро, куски мяса исчезали мгновенно, кости хрустели. Он выплевывал разгрызенные кости на середину стола, откуда Олег пугливо отгребал к себе поближе пучки травы, потом смахнул их под стол, где уже нетерпеливо повизгивал худой пес. Пес понюхал разгрызенные кости, где не осталось и капли мозга, укоризненно посмотрел на Мрака, помчался под другие столы, заметая след хвостом.
Мрак хмуро усмехнулся:
– Псу с волком не тягаться! Ешьте, а я поищу Конана.
Олег, что сидел напротив, сказал тихонько, не поднимая глаз:
– Про волка помолвка… Он идет сюда.
Сзади упала громадная тень. Конан приблизился, огромный, в самом деле похожий на коня, вставшего на дыбы. Он придвинул ногой дубовую лавку, сел, не спуская с невров испытующего взгляда. Синие глаза оценивающе задержались на крупных телах Таргитая и Олега, остановились на Мраке.
– Неплохо живем? – спросил он усмешливо. – Теперь рассказывайте.
– Что рассказывать? – спросил Олег осторожно.
– Все. Кто вы, откуда, почему свалились сюда.
– Это долгий рассказ, – сказал Олег. – Мы уже и сами всего не упомним…
Конан холодно усмехнулся:
– Мы можем помочь вспомнить. Мы не любим кого-то заставлять, сами от этого сбежали. Но в этом мире надо уметь давать сдачи. Верно?
– Верно, – пробормотал Олег.
– Так вот мы умеем давать сдачи. Даже… гм… заранее.
– Мы все-все расскажем! – вскрикнул Олег.
Конан широко улыбнулся:
– Не сомневаюсь. Лазутчиков распознаем быстро, насобачились. К нам пытались засылать жрецов, оборванцев, беглых князей, даже женщин.
Таргитай проговорил быстро, пытаясь снять опасную тему:
– Я не видел здесь женщин.
– Казачий лагерь, – напомнил Конан. Синие глаза стали холодными, как две льдинки. – Мне не надо, чтобы из-за баб передрались… Правда, одна все-таки есть. Ее заслал Джахангир Арха, каган Кхаваризма. Дурак пытался заманить меня на соседний островок, где спрятал отряд головорезов!
Странный диковатый огонек блеснул в его глазах. Угол верхней губы чуть приподнялся, обнажив белые острые зубы.
– Не удалось? – спросил Олег вежливо.
Конан усмехнулся, разгадав невинную хитрость, поймал за пояс проходившего казака:
– Тарас, не в службу, а в дружбу… принеси вина! И мяса.
В глазах уже плясали веселые искорки. Казак вернулся, поставил на стол огромный кувшин и кружку из красной обожженной глины. Конан налил, выпил, тут же налил до краев снова.
– Едва-едва не удалось, – признался он. – Джахангир – тьфу, но вмешалась еще и третья сила, Ящер бы ее побрал!.. Здесь в древности были города, жили странные народы. С вами, я слышал, волхв – расскажет вам подробнее. Словом, какая-то сила подняла из подземного мира Кхосатрала Кхеля, древнейшего бога Дагонии… Нет, сейчас об этой Дагонии никто и не слыхивал, я даже не знаю, когда она была здесь. Так вот, не знаю, как этот Кхель вырвался от Ящера, то ли уговорил, то ли рога свернул и смылся, но не только сам вылез из тьмы на белый свет, но поднял весь свой древний город!
– Город – это что? – спросил Олег.
– Город… гм… от слова «городить», «огород» – словом, огромное село, вокруг которого поставлена ограда. Но этот город был весь из древнего камня, из таких глыб только древние велеты складывали для себя терема. Да и Святогор тогда еще ходил здесь… Представляете, иду я по этому острову, голому, если не считать деревьев, и вдруг из утреннего тумана поднимаются башни, высочайшие стены, дворцы, крепости!.. Народ странный и чужой как ни в чем не бывало шастает по улицам!
Олег прошептал, расширив глаза от ужаса:
– Но что за мощь вернула столько людей из подземного мира? Даже боги не возвращают жизнь мертвым!
Конан сделал мощный глоток, вытер губы тыльной стороной ладони:
– Остались мертвяками, что противно. Вообрази: за мною по пятам бегут головорезы Джахангира, а навстречу как раз поднялся древний бог – это зверюга повыше меня ростом, в плечах пошире… Ладно, не таким мордоворотам рога сшибали, но этот бог оказался из лучшего железа! Представляете?
Мрак вспомнил свою секиру, которую выковал Степан, вздохнул тяжело:
– Представляю.
Конан небрежно отмахнулся:
– Ничего не представляешь. Головорезы, древний бог – это не все. На руках у меня оказалась самая красивая женщина на свете! Ее прислали как приманку, но я все равно не мог ее бросить. Конечно же, она сомлела в самый опасный момент. Мне надо держать топор, а она на ногах не стоит!..
Мрак спросил с интересом:
– Что такое топор?
Конан отмахнулся снова:
– Боевая секира. Так зовут ее киммерийцы, тернопольцы… ну и мы иной раз. Иной раз даже коня назовешь лошадью, пса – собакой, а путь – дорогой, так привыкли слышать у киммеров. Кстати, мы – казаки, что значит вольные люди. Принимаем даже киммерийцев, если дадут обет вольности. Два киммера живут в лагере, оказачились…
Мрак прервал:
– Доскажи, как тебе удалось уцелеть. Вдруг да самому придется когда…
Конан отпил вина, щеки его раскраснелись.
– Уцелеть?.. Ах да… Древнего бога сбросил обратно к Ящеру, откуда поднялся.
– Как? – ахнули невры в один голос.
– Выпустил кишки его же собственным зачарованным ножом. Магия побивается только магией. Помните, неуязвимых нет ни людей, ни богов. Род мудро сделал так, что у каждого есть слабое место… У каждого! Словом, головорезов, что наконец догнали меня, я сам побил половину, остальных прикончили подоспевшие казаки. Самого Джахангира, что сдуру взялся ловить меня лично, я сразил в поединке на том конце острова.
Он замолчал, налил себе остатки вина. Глаза его сияли удалью. Таргитай огляделся с недоумением:
– Но где же древний город?
Конан допил вино, ответил сожалеюще:
– Когда я Кхеля пырнул ножом, город начал таять, как туман на солнце. Замки, дворцы, фонтаны, яркие вельможи, жрецы, кони… А жаль! Я бы поселил там Октавию. Она из благородной семьи, дочь немидианского султана. Не виновата, что использовали для моей поимки… Это мы, мужчины, всегда виноваты перед женщинами. Пользуемся как конями, ножнами, любимыми псами!
Мрак поморщился, сказал грубо:
– А вот у нас нет перед ними чувства вины. Мы вообще с бабами не связываемся.
Конан снова засмеялся, но в смехе чувствовалась горечь:
– Оно само связывается. Даже в самых богами забытых местах находятся мухи и женщины! А где нет, туда шлют, как послали Октавию. Где-то женщины – это радость, это смех, цветы, а здесь – оружие.
Таргитай оглянулся по сторонам, спросил шепотом:
– Каково ей здесь?
Конан потряс кувшин, прислушиваясь, не булькнет ли, сказал со вздохом:
– Как тебе сказать… Если бы я был уверен, что переберетесь через следующие пороги…
Олег ахнул, подпрыгнул, едва не подняв с собой весь стол:
– Еще пороги?
– Много, – заверил Конан. – Вы одолели два ряда, самых простеньких. Осталось еще семь. Один другого хуже. Если бы вы сумели перебраться до самого низа, я бы послал Октавию с вами. Хоть я и гетман, но казаки роняют слюни, бурчат, что я их на бабу променял! Здесь не место для женщин.
– Мы видели неподалеку амазонок, – вставил Таргитай.
Конан с безнадежностью махнул рукой:
– Разве то женщины? Я… гм… бывал у них. В лучшем случае – боевые подруги. Женщина – это…
Лицо его стало мечтательным. Он пошевелил пальцами, наморщил лоб, даже раздвинул губы в широчайшей улыбке от уха до уха, но губами шлепал напрасно, слов не находилось. Таргитай вытащил сопилку, тихонько заиграл.
Конан слушал, не замечая, что притихли и гуляки за соседними столами, и пробегавшие мимо шумные казаки, и даже ветер утих, забившись между веток деревьев. Таргитай играл негромко, печально. Когда оторвал сопилку от губ, Конан вздохнул, словно нес на плечах огромную гору, протянул через стол широкую ладонь:
– Спасибо. Ты понимаешь женщин, казаче.
Мрак хмыкнул:
– Зато бабы-дуры ничего не понимают. Иначе с чего бы вешались ему на шею? Он всегда ими облеплен, куда ни сунься. А рядом такие парни, как мы с Олегом!
Конан пожал плечами, заметил меланхолично:
– Женщины мудрее в таких вопросах. Смотрят не на пышную крону, а в корень.
Мрак заворчал, начал медленно вылезать из-за стола:
– Говорят, хилое дерево в сук растет… Конан, мы твои пленники аль как?
Конан покосился на Таргитая, что бережно прятал сопилку.
– Здесь не бывает пленников. Раб, добравшийся сюда сам или даже приведенный на аркане, становится свободным. Вы мне нравитесь, казаки. Если хотите остаться, примем.
Олег с шумом перевел дыхание, его плечи опали. Таргитай заулыбался, словно солнце после дождя. Мрак кивнул, а Олег, уже справившись с новизной, сказал вежливо:
– Спасибо, Конан. Пусть боги не помешают тебе создать здесь новый народ, новое государство. Ты будешь лучшим королем, какой может быть на этой забытой богами земле.
Мрак медленно опустился на лавку. Конан помахал казакам, один принес и поставил перед гетманом другой кувшин, побольше. Конан разлил вино по кружкам. Олег спросил с живейшим интересом:
– Здесь уже создается новое государство? Новый народ? Место здесь удобное, богатое, неприступное!
Конан расхохотался так зычно, что у далекой коновязи испуганно заржали и присели кони.
– Хорошо бы! Здесь, на острове Хортица, место такое удачное, что сюда всегда собирались свободные, беглые, разбишаки… Возникали казачьи республики, громили соседние царства. Затем, когда угроза исчезала, исчезали и эти Запорожские Сечи. Сколько их было до великого похода в Индию? Сколько после?
– Жаль, – сказал Таргитай искренне. – Мне здесь нравится.
Конан посмотрел сочувствующе. В синих, как небо, глазах мелькнуло понимание, жестокое лицо смягчилось:
– Да, здесь самые независимые люди на свете… Не подчиняются ни царю, ни кагану, ни богам, а лишь закону, который сами же устанавливают на сходке. С ними трудно, но достойнее быть гетманом Запорожской Сечи, чем монархом огромного царства рабов!.. Какие планы у вас? За вашими шкурами охотятся киммеры, верно? Иначе кто в своем уме попрется через пороги? По берегу безопаснее. Парни вы крепкие, а сюда степняки не доберутся…
Олег молчал, опустив голову. Мрак жевал губы, выискивая слова. Таргитай сказал своим мягким ласковым голосом:
– Мы бы остались с великой радостью… Здесь хорошо, спокойно. Вон птички поют, кузнечики скачут, бабочки… Но ты убил Джахангира, так что теперь на трон сел Джадурхан, его двоюродный брат. А у Джадурхана сын – Фагимасад, которому мы должны надрать уши. Когда дождемся, чтобы сам пришел сюда? Придется идти в Экзампей, дать ему трепку в его же доме.
Конан смотрел с великим изумлением. Перевел взгляд на серьезные лица невров, распахнул глаза еще шире. Потом тряхнул головой, голос прозвучал неверяще:
– Ну, казаки… Крутые парни! Сегодня отдыхайте, а я сейчас же велю сколотить вам плот. Не ту собачью будку, в которой вы плыли, а настоящий.
До вечера невры отъедались, ночь спали мертвецки, а с утра Мрак уже скрупулезно исследовал новый плот. Казаки сделали умело, прочно, с надежным рулевым веслом, шалашом, бросили на бревна широкую сеть для рыбной ловли. Мрак вместе с Конаном перебрали груды захваченного у Джахангира оружия, Мрак отобрал для себя и изгоев три тяжелые секиры, два лука, запас стрел и ножей.
– Возьми меч, – предложил Конан. – Смотри, этот я отнял у самого Джахангира!
Мрак сказал с великим презрением:
– Оружие мужчин – боевая секира! А мечи… Рано или поздно их вытеснят степняцкие акинаки, помянешь мое слово. Легче, намного удобнее.
– Но они удобнее и секиры!
– Секиру я могу метнуть, а меч? Или акинак?
В глазах Конана вспыхнул живой интерес.
– Я сам больше люблю секиру, но метать… гм… В моем племени секиру из рук не выпускали.
– Ты из полулесных невров, что ли? Было бы во что метать… Хошь, покажу?
Они захватили охапку секир, ушли в рощу. Таргитай проводил их взглядом, вытащил сопилку. Он тоже при деле – сочинил новую песню, обтесывает старые!
Мрак и Конан вернулись к вечеру. Усталые, исцарапанные, голодные. Стол заставили жареными поросятами, птицей, рыбой, но еда стала исчезать перед ними будто в лесном пожаре. Конан с набитым ртом промычал:
– Здорово!.. Швыряльные ножи – еще понимаю, сам мастак, но секиру… Такие трюки надо иметь в рукаве.
Мрак промычал нечленораздельно, прожевал, ответил хрипло:
– Я еще не видел, чтобы с первого же дня так наловчились метать тяжелую секиру!
Конан засмеялся польщенно:
– У меня дар к оружию. Но до тебя еще далеко!
– Я швыряю секиры с детства. У нас все швыряют. Ты бросай каждый день! В деревья, стены домов, пни. На один трюк будет больше, чем у супротивника.
Оба заржали так, что на столе зазвенели кувшины, а на версту все испуганно примолкло. Уже трое казаков, посмеиваясь, таскали им горы вареных раков, рыбу, зайчатину, жареные кабаньи бока.
Два гиганта быстро очищали стол, запивая мясо водопадами вина, снова раздирали добычу могучими руками. Наконец их челюсти задвигались медленнее, пока оба, довольно порыгивая, не перестали жевать, сонно глядя друг на друга, как два огромных вепря, сожравших гору желудей.
– Останешься? – предложил Конан. – Я люблю тебя, Мрак.
– Надо двигаться, – ответил Мрак с неохотой. – А то бы я с радостью. Мы бы таких дров здесь наломали!
Рано утром вместе с Конаном к берегу спустились десятка три казаков. Плот качался на волнах, надежно привязанный к вбитым в берег кольям. На толстых бревнах стоял шалаш, лежали связки пеньковых веревок, сеть, два длинных запасных весла с широкими лопастями.
Ежась от утреннего холода, Таргитай первым вошел в воду, взобрался на плот. Мрак залез последним, до этого обнимались с Конаном, шлепали друг друга по широким спинам, одинаково бугристым от массы мускулов, что-то говорили.
Конан вошел в воду, рывком наклонился, ухватился за угловое бревно. Его руки едва ли были тоньше этого бревна, а шары плеч блестели, как кольцевые наплывы столетнего дуба.
Песок под бревнами заскрипел, плот медленно пошел от берега. Конан, покраснев от натуги, толкал с такой силой, что побежал, разбрызгивая воду, пока не оказался в реке по пояс, лишь тогда выпустил бревно.
Плот быстро пошел от берега Хортицы. Конан поднял над головой мускулистую руку, грянул мощным голосом:
– Прощайте, други!.. Попутного ветра!
– Прощай, Конан! – закричали Таргитай и Олег в один голос. – Спасибо!!!
Мрак стоял молча, лишь поднял кверху кулак. Плот попал в быструю струю, пробовал завертеться, но Таргитай удержал руль. Остров с фигурками казаков и мощным Конаном начал быстро уменьшаться.
Невры махали руками, пока остров не скрылся из виду. Олег вздохнул, полез в шалаш, куда по приказу Конана сложили провизию, оружие, одеяла, необходимую мелочь.
Мрак подошел к Таргитаю, что держал руль.
– Конан говорил о новом ряде порогов!
– Но он сам велел сбить этот плот.
– А почему, смекаешь?.. На порогах нас просто разотрет о камни. Зато на берегу степняки сперва заживо сдерут шкуры, выпустят кишки, будут жечь на медленном огне.
Таргитай зябко передернул плечами:
– Тебе бы только детям баить на ночь. Что ты предлагаешь?
– Что предложишь? Что совой о пень, что пнем о сову… Возьми к берегу поближе.
– Зачем?
– Когда зачуем пороги – чтобы можно было выкинуться на берег. Не всегда же там киммерийцы?
Покинув Хортицу, они плыли трое суток, почти не выходя на берег. Чем ниже спускались по течению, тем островки попадались чаще, но все – голые, песчаные. Вода несла на них деревья, сучья, мусор, часто невры видели разбухшие от воды трупы. Олег дрожащим голосом предположил, что это – жертвы наводнения, утопленники, рыбаки-неудачники, но Мрак подвел плот ближе, молча указал. От выброшенных на берег трупов шло зловоние, раки и пиявки обсели разлагающееся мясо. Олег отвернулся, но Мрак насильно повернул его голову:
– Смотри, волхв, смотри! Вон у того содрана шкура от пяток до темени, а вон у той женщины срезаны… нет, заживо сгрызены груди, разорван живот… Вон у того вырваны фаланги всех пальцев – на руках и ногах.
– Да-да, – сказал Таргитай у руля. – Звери так не сделают. Отпусти волхва, он и так по ночам кричит!
Мрак выпустил шею волхва из ладони, лицо оборотня было хмурым.
– Пусть знает, что его ждет, если попадется в руки этих нелюдей. А то вроде тебя – боится смотреть правде в глаза.
Олег сел на бревна, закрыл лицо ладонями. Плечи его тряслись.
– Идет Великая Охота. Люди охотятся на людей, кто останется на земле? Только дикие звери?
– Люди, – буркнул Мрак. – Самые свирепые, самые лютые.
– Люди? – переспросил Таргитай от руля. – Все еще будут зваться людьми?
Мрак долго всматривался в водную ширь, наконец бросил коротко:
– Бери левее! Там островок.
– Такой же?
– Зеленый, чистенький. Там переночуем.
Таргитай навалился на руль, понуждая плот сдвигаться вбок. Толстое древко задрожало, одолевая мощную струю воды. Мрак привычно проверил секиру, поправил ножи и натянул на лук новую тетиву.
Островок медленно появился из водяной глади, поплыл навстречу. Таргитай перевел дыхание. Маленький, чистый, зеленый. И как раз посреди реки – незамеченным не подберешься. Во всяком случае, на степняцких конях, то бишь лошадях.
Вода звонко била в торцы бревен. Островок набегал быстро, под днищем внезапно заскрипел песок, но плот разогнало течением так, что не остановился, пока не уперся в берег. Мрак выпрыгнул, весь взъерошенный, оскаленный, секира наготове, а ноздри бешено раздуваются, собирая запахи.
– Вроде бы тихо, – неуверенно сказал Таргитай с плота.
– То-то и пугает, – огрызнулся Мрак. – Где в этом проклятом мире есть тишина? Только там, где ждут тебя в засаде.
Островок просматривался весь, если не считать кучки деревьев на той стороне да еще приземистой скалы оранжево-красного камня. Вокруг скалы поднимались яркие, как бабочки, цветы, качали головками. Из-под камня целеустремленно бежал крохотный ручеек, спешил к реке, спотыкался, прыгал по камешкам, словно та без него пропадет или высохнет.
Таргитай закрепил плот, с удовольствием выбрался на твердую землю. Олег уже бегал по острову, гремел котелком, искал место для костра. От дальних деревьев донесся стук секиры – Мрак готовил дрова.
Солнце медленно опускалось за край, по реке побежала багровая дорожка. Едва слышно повизгивали странные птицы с узкими острыми крыльями. Они задевали воду в полете, за ними бежала по воде частая рябь.
Таргитай медленно брел вдоль острова, ступая по щиколотку в воде. Впервые за все дни, что покинул Лес, на душе было покойно и мирно. Песчаная коса уперлась в каменистую кручу, он сел на огромный, отполированный волнами камень, вытащил сопилку.
Песня начала рождаться не сразу, но затем, высвободившись из месива писка, хрипа, свиста, пошла литься серебристой струйкой, похожая на призрачную рыбку, что мельтешит в бурном, но чистом ручье.
Играл медленно, на ощупь, но мелодия вычленялась без труда. Когда начал подбирать слова, удивился – складываются сами. Не сразу сообразил, что уже несколько дней прилаживал одно к другому, даже не понимал, что неродившаяся песня уже живет, зреет, стучит ножками в чреве сердца.
Он сыграл, прислушался к затихающим звукам. Вырублено секирой, но – из хорошего дерева, к тому же вырублено неплохо. Тронуть острым ножичком, подскоблить, заострить слова в концовке, сгладить в середке…
Песня удалась, он чуял, и сыграл дважды, проверяя на разные голоса. Для сравнения спел три последние песни, что сложил в пути, придирчиво сопоставил, подчистил, убрал лишние слова – умному достаточно и без них.
Наконец отнял сопилку от губ, прислушиваясь к последнему тающему звуку в теплом вечернем воздухе.
Сзади легонько вздохнуло. Таргитай в страхе обернулся, выронив сопилку, а ладонь безуспешно щупала на поясе секиру.
