Юрий Плутенко
Сталинград. Доблесть на Волге
Каждый раз, когда я вспоминаю об этом, у меня темно становится в глазах.
Вот скажи мне, боец, этот немец, он – кто? Можно ли его назвать человеком? Наш писатель Максим Горький сказал, что «Человек – это звучит гордо!» Разве этот фашист – человек? Я считаю, что этот немец – не человек. И те немцы, которые хохотали, наблюдая за убийством ребёнка, не люди. Поэтому нельзя цитировать Святое Писание и применять заповедь Христову «не убий!» к подобным фашистским существам. Я не убил ни одного человека, следуя этой заповеди, ибо я – христианин. Я не убивал людей, я убивал фашистов. Я не знаю точно, сколько я их намолотил, но полагаю, что уже сполна отомстил им за то горе и зверства, что они принесли нашему народу. По приблизительным подсчётам, за два года войны я помог отправить в ад преисподней около двадцати фрицев».
Все бойцы молча сидели, ошеломлённые рассказом их боевого товарища.
Наконец, один из них, переведя дух, промолвил: «Мы должны истребить это стадо двуногого зверья, которое вторглось из гитлеровской Германии на нашу землю убивать, грабить и насиловать. Мой взвод в прошлом году освободил деревню, и местные жители рассказали нам, как два немца напали и изнасиловали девятилетнюю девочку, а затем они изнасиловали её бабушку, которая пыталась спасти ребёнка. Чтобы они не рассказали никому, немцы задушили и девочку, и бабушку».
Другой солдат добавил: «Однажды мы на дороге из-за засады перехватили и задержали немецкую штабную машину с офицером и двумя солдатами, включая шофёра. Мы доставили их в штаб на допрос. Во время обыска мы нашли у офицера-эсэсовца пачку фотографий, на некоторых из которых был этот фриц на фоне виселицы с повешенными советскими патриотами-антифашистами. На одной фотографии этот эсэсовец надевал петлю на шею неизвестной советской девушки лет двадцати. Когда фрица допрашивали, он чувствовал себя уверенно и отвечал подробно на все вопросы, надеясь, что его как военнопленного направят в лагерь, но как только ему показали его фотографии во время казней советских гражданских лиц, он сразу сник. Этот фашистский гад даже не стал просить о пощаде, ибо доказательства его военных преступлений были у него с собой. Мне и другим трём бойцам приказали расстрелять его в поле. Мы вывели его, и он в расстёгнутом чёрном кожаном плаще отвернулся от нас и молча пошёл прочь. Мы вскинули винтовки и по команде дали дружный залп: две пули разворотили ему голову, а другие две пули навылет пробили его спину».
«Ну что, Иван, как ты считаешь, были ли эти фрицы людьми?», – снова повторил вопрос сержант Иосиф.
«Нет, они не люди. Это фашистские сволочи, которым не место на Земле. Их надо истреблять. Хорошо, что вы многих из них отправили на сковородку в ад кромешный! Большое спасибо за рассказ», – ответил пришедший в себя солдат.
«А знаешь ли ты, как появилось слово «спасибо» в русском языке? Оно произошло от краткой молитвы наших далёких предков на Руси, которые так благодарили друг друга, говоря: «Спаси Бог!» Со временем эта молитва стала нынешним «спасибо». Поэтому, если ты хочешь поблагодарить, вполне достаточно будет говорить просто «спасибо», ибо слово «большое» теряет смысл в таком понимании значения этого слова. Это понимание значения слова «спасибо» как молитвы важно для нас перед завтрашним тяжёлым боем», – сказал Иосиф.
«А боитесь ли вы смерти в бою?», – спросил его один из бойцов.
«Наша жизнь – это большое и нескончаемое путешествие. Мы всю жизнь путешествуем. В города и деревни, за далёкие моря и океаны. Но наши путешествия на Земле не заканчиваются, когда человек отдаёт Богу душу. Душа человеческая начинает путешествовать в иных мирах, на небесах, в Царствии Божьем. Поэтому смерть – это дверь или порог, открыв или переступив который, мы вступаем в новую и неизведанную жизнь. Эта сторона человеческой жизни сегодня скрыта от нас, ныне живущих, подобно тому, как в храме ты видишь стену-иконостас, который закрывает от нас самую важную, алтарную часть церкви, которая называется святая святых. Ты не видишь её за иконостасом, но знаешь, что она есть. Мы сегодня не можем видеть Царствие Божие ныне, но оно есть. И когда наша бессмертная душа разлучится с телом, она устремится к небесному царству и уже будет жить по иным законам, которые существуют на Земле. Я верю в это. Там в иных мирах и в лучшем свете любящий Бог примет наши души. С этой верой я иду завтра в бой. Как говорится в Святом Писании, «для меня жизнь – Христос, и смерть – приобретение!» А смерть за Родину в бою – это всегда славная смерть. Не надо бояться смерти. Гони прочь этот страх. Живи в заботе о ближнем в любви, мире и согласии, защищай всеми силами Родину и свою родную землю от врага лютого, и будет тебе награда в лучшем мире от Всевышнего», – ответил Иосиф.
Ни шагу назад!
Едва первые лучи восходящего Солнца появились на небе, лагерь наших войск пришёл в движение. Задымились полевые кухни, и солдаты стали собираться у них. Получая паёк, они сразу расходились к орудиям и на позиции, чтобы скоротать время завтрака с боевыми товарищами. Получив последние указания и наставления от командиров, все затихли, всматриваясь тревожно в сторону реки и степи.
По опыту предыдущих боёв, солдаты хорошо знали оточенную тактику немецких войск при наступлении. После воздушной и наземной разведки вначале следует налёт бомбардировочной авиации по выявленным позициям, затем сразу после докладов лётчиков следует удар вражеской артиллерии, и только потом появятся танки в сопровождении пехоты. Это была немецкая классика ведения войны, принесшая им быстрые и лёгкие победы в результате блицкригов в Польше, Франции и других странах Европы. И вот вдали раздался мощный гул моторов вражеских самолётов, затем появились многочисленные тёмные точки в голубом небе. Командиры приказывают всем, кроме наблюдателей-разведчиков, покинуть позиции и укрыться в блиндажах и за деревьями в лесу, чтобы войскам максимально избежать потерь от авиаудара.
Не встречая сопротивления, немецкие двухмоторные бомбардировщики «Ю-88» двумя волнами, строго в боевых порядках начали методично бомбить местность возле опушки и лес. Монотонный гул моторов перебивает нарастающий свист падающих бомб и последующие мощные взрывы. Земля дрожит и взметается вверх, ломаются стволы и падают деревья. Видя свою безнаказанность, несколько истребителей «Мессершмитт»-109 снижаются до кончиков высоких сосен и на бреющем полёте длинными очередями из пушек и пулемётов поливают опушку леса и линии окопов у самого её края. Оглушённые солдаты, забившись в самые удалённые уголки блиндажей и окопов, вжимаясь в землю и прячась в лесу, молча пережидают воздушную атаку. Недалеко от штаба падает бомба возле походной кухни. Мощный взрыв, и она, отброшенная ударной волной, летит перевернутая вверх колёсами и попадает в дерево. Одна из авиабомб попадает в укрытый ветками артиллерийский тягач. Взрыв разрывает его пополам. Разлетающиеся после взрывов во все стороны осколки прошивают замаскированную полуторку. Один из осколков попадает в бензобак, и она вспыхивает ярким, алым пламенем. В глубине леса стояли обозы с привязанными к деревьям лошадьми. От ужаса бомбёжки кони встают на дыбы и беспомощно рвутся во все стороны. Крупный осколок вспарывает брюхо лошади, и она валится на бок, переворачивая телегу. Отбомбившись, немецкие самолёты разворачиваются и уходят на запад.
Связавшись с командным пунктом, старший авиагруппы с командного «Юнкерса»-88 докладывает о результатах бомбардировки и уточняет координаты предположительных позиций советских войск: «Гамбург, я – Пик. Задача выполнена, мы отбомбились и возвращаемся с пустыми брюхами. Все бомбы сброшены. Потерь нет. Огонь по нам не открывали. Позиции русских хорошо замаскированы, видны окопы перед лесом, а дальше высокие деревья скрывают орудия. Похоже русские отвели их вглубь леса. Советую нашей артиллерии обработать окопы у леса и нанести удары вглубь его. Встречайте, скоро будем».
Через пятнадцать минут после авианалёта заработала немецкая артиллерия. Первый залп грохнул, и снаряды легли с недолётом. Но уже второй залп был более прицельным. Его снаряды угодили в маленькую рощицу перед опушкой леса за линией окопов. Обработав и перепахав снарядами этот участок у окопов, немцы стали по крутой навесной траектории обстреливать лес. В течение двадцати минут продолжался артобстрел. Но наши бойцы не отвечали. Тщетно немецкие командиры пытались разглядеть в бинокли укрытые в лесу пушки.
Один из наблюдателей, стряхнув сухую землю и песок с плеч и каски, схватил карабин, прибежал к укрытому в лесу штабу и доложил: «Товарищ командир! Видим клубы дыма в степи и двигающие немецкие танки в двух группах в количестве около 25–30 машин. Идут к мосту и в обход. Среди наблюдателей один погиб и двое легко ранены во время налёта и артобстрела».
Майор: «Срочно поднимайте бойцов и все на позиции. Подсчитайте выбывших из строя и доложите. Раненых и не имеющих возможности продолжить бой приказываю перевязать и отправить к обозам. В дальнейшем будем перевозить раненых в деревню, а затем в Сталинград или сразу за Волгу. Старший лейтенант Ерёмин, как только немецкие танки окажутся на мосту, подрывайте его. В случае чего, будьте готовы расстрелять его из орудий. Ни один немецкий танк не должен прорваться по мосту. Выполняйте!».
Старший лейтенант Валерий Ерёмин схватил автомат и, подбежав к бойцам, закричал: «Все целы? Кажется, налёт закончился. Теперь бегом к орудиям и выкатываем их из укрытия на подготовленные позиции».
Немцы, приближаясь к реке, разделились: первая группа в количестве пятнадцати танков направилась к мосту, а вторая в таком же количестве направилась в обход.
Подойдя к мосту, оберштурмбанфюрер СС Шольц приказал остановиться, пристально всматриваясь в позиции Красной Армии. Опасаясь удара из засады, он приказывает трём мотоциклистам с пулемётчиками в колясках проехать мост и проверить противоположную сторону реки. Мотоциклы быстро проносятся по мосту и останавливаются за ним. Выждав паузу, Шольц приказывает первому танку следовать за мотоциклистами. Едва Т-II достигает середины моста, как следует яркая вспышка и мощнейший взрыв. Танк подбрасывает ударная волна и переворачивает в воздухе, и он исчезает в чёрном дыму, а мост рушится. Через мгновения танк падает в реку, подняв большой фонтан брызг. Тут же из леса одновременно раздаются пушечные выстрелы, и два осколочно-фугасных снаряда разрываются между немецкими мотоциклистами, поражая их градом осколков: наши артиллеристы успели накануне пристрелять орудия в этом секторе обстрела.
«Ура, бойцы! Первый есть! Так держать», – радостно закричал старлей.
Оберштурмбанфюрер СС Шольц смачно выругался и приказывает второй его группе также идти в обход, а первой группе дождаться её. А наши артиллеристы, выкатив из глубины леса орудия на исходные позиции, занимаются их маскировкой.
И вот скоро перед ними появляются танки. Они наступают по всему фронту двумя волнами с небольшим интервалом. Пехота сопровождает их позади каждого танка. Дождавшись, когда немецкие танки вышли на обозначенные и хорошо пристрелянные позиции, наши артиллеристы дают залп. Три немецкие машины вспыхивают: прямые попадания! Немецкие танкисты, понимая, что они находятся в невыгодной позиции в низине как на ладони под прицелами советских пушек, дают форсаж и начинают маневрировать, резко отрываясь от сопровождающей пехоты. Для них сейчас самое главное как можно скорее преодолеть это расстояние и выйти на пригорок для стрельбы прямой наводкой и дуэли с советскими артиллеристами, чтобы выяснить, кто из них будет мастеровитее, быстрее, точнее. Следует второй залп из леса, и ещё два немецких танка встают на поле боя, окутанные языками пламени и облаками чёрного, густого дыма. Из-за высокой скорости и манёвра танков, труднее стало стрелять по ним. Рядом с другими танками, избежавших прямых попаданий, вспыхивают вспышки разрывов снарядов, и вырастают высокие чёрные кипарисы из земли, камней и песка. Наконец командиры немецких танков, прильнув к окулярам смотровых щелей командирских башен, замечают по вспышкам приблизительное расположение советских замаскированных пушек и сообщают наводчикам. Советские артиллеристы из-за разницы в подготовке и сноровке наводчиков и подающих снаряды перешли с залповой стрельбы на беглый огонь и разрозненные выстрелы. Ещё два немецких танка подбиты. Немцы впервые отвечают огнём, но в их прицелах по-прежнему не видно советских орудий. Их снаряды разрываются среди кустов и деревьев у леса. В продолжающейся артиллерийской дуэли немцы обнаруживают позиции советской батареи и стреляют снова осколочными снарядами. Шрапнель разлетается вокруг. Несколько артиллеристов ранено. Из окопов открывают огонь советские солдаты из пулеметов и винтовок по немецким танкистам, пытающихся спастись из горящих танков, а также по вражеской пехоте. Бой достигает апогея, стреляют уже все. Накал стрельбы из орудий, пулемётов и винтовок с двух сторон такой силы, что грохот боя, звуки выстрелов и раскаты взрывов смешиваются в один сплошной гвалт. В течение двадцати минут интенсивность стрельбы максимальная. Пылают и коптятся немецкие танки на поляне, чадящие маслянистые густые клубы дыма застилают советские позиции и линию окопов, горят деревья на опушке. От непрерывной стрельбы в кожухах пулемётов кипит вода. Оберштурмбанфюрер СС Шольц понимает, что не сможет долго продержаться и выдержать такого темпа огня и докладывает в штаб: «У русских сильная позиция. Они хорошо замаскированы и расстреливают нас как куропаток на поляне. Они ведут очень плотный огонь. Я несу большие потери. Около двадцати танков подбиты. Я вынужден выйти из боя и отойти. Мне нужна подмога со стороны авиации и артиллерии. Нужно нанести новый сильный удар по выявленным русским позициям, о которых я немедленно доложу по возвращении». Немцы отходят в сторону реки, а советские артиллеристы ещё некоторое время ведут по отступающим беглый огонь. Наконец танки скрываются в стелящемся по степи смоге от подбитых и горящих бронированных машин, в клубах дыма и песка, поднятого гусеницами десятков танков во время штурма советских позиций.
Майор Иванов приказывает вынести всех тяжелораненых с позиций и окопов, оказать первую медицинскую помощь легкораненым. Он собирает оперативное совещание с командирами соединений и взводов.
Майор Иванов: «Товарищи, первый бой мы выиграли. Поздравляю и благодарю за проявленное мужество, высокую боевую выучку и мастерство! Мы выбили двадцать два танка у немцев. Прекрасный результат. Но это ещё далеко не конец сегодняшней битвы. Тяжелораненых надо немедленно везти в город. Мы потеряли восемь орудий, почти половину. Соберите снаряды у разбитых пушек и доставьте их к исправным орудиям. Посмотрите, можно ли восстановить пушки, заменив их повреждённые механизмы и прицелы. Нам скоро снова предстоит бой, и каждая целая пушка будет на вес золота. Приказываю собрать трофеи. Наш сегодняшний лозунг – «Ни шагу назад!».
Несколько групп по пять-семь бойцов перебежками выдвинулись из окопов и стали собирать оружие с поля боя, сняв и три пулемёта МГ-34 с колясок мотоциклов, уничтоженных у реки. Бойцы обратили внимание, что танк, взорванный на мосту, полностью погрузился в воду. У убитых танкистов они сняли пистолеты в кобурах. Вернувшись в расположение, они свалили в груду пулемёты, винтовки и пистолеты. Одна из групп привела двух раненых пленных солдат и хромого танкиста, которых немедленно доставили к майору.
Майор Иванов: «Валерий, переведи им. Какие задачи стояли у вас? Какими силами располагает ваше командование на этом участке фронта? Где находятся точные позиции ваших войск?»
Немецкий танкист-лейтенант: «Что вы собираетесь с нами делать? Какие можете нам дать гарантии жизни?»
Майор Иванов: «У нас мало времени. Вы у меня в плену, а не я у вас. Извольте отвечать точно и полно на мои вопросы. В зависимости от ваших ответов я решу, что с вами делать. Вы будете жить, если сообщите ценные сведения».
Немецкий танкист: «Нам приказано было взять ваши позиции и занять деревню за ними. Там будет создан плацдарм нашей группы войск для последующего наступления на Сталинград. У нас очень много танков. Больше ста пятидесяти. В основном это средние танки. Много у нас и артиллерии, и авиации. Поэтому вам лучше сдаться. Так вы сохраните себе и вашим подчинённым жизнь. Я гарантирую вам жизнь в плену и буду вашим адвокатом у моего командования, если вы будете благоразумны и продемонстрируете хорошее отношение к нам».
Майор Иванов: «Вот это наглость. Он у нас в плену разглагольствует о гарантиях жизни нам. Где у вас находятся танки и артиллерия? Где склады и хранилища топлива? Где аэродром?»
Немецкий танкист: «Я не знаю, где наш аэродром. Танки за рекой, но я не знаю название местности там. Топливо и боеприпасы нам подвозят в цистернах и машинах туда, где мы останавливаемся в конце каждого дня».
Майор Иванов: «Мне нужны точные координаты. Иначе ваши сведения не представляют никакой ценности. У меня есть только пять-десять минут на разговор. Потом я ухожу. Вы должны показать на карте ваше расположение. После этого я отправлю вас в Сталинград. Но у меня мало лошадей с телегами. Они предназначены для раненых. Если будете молчать и нагло давать нам гарантии жизни, то имейте в виду, я не отправлю вас в штаб. Будьте уверены, я не отдам вас моему врагу никогда, чтобы вы вновь не сеяли на моей земле смерть и разрушения. Вы меня хорошо поняли?»
Танкист закивал головой: «Да, я понимаю. Вот приблизительно здесь на карте находятся позиции наших танков. А вот тут у нас тяжёлая артиллерия».
Майор Иванов: «Валерий, у нас нет возможности проверить его показания. Поэтому запиши и сравни их с показаниями других двух пленных. Если они покажутся правдивы, передай их срочно в штаб. Пускай наша авиация проверит и при подтверждении нанесёт бомбовый удар. Приставь к пленным бойца. В случае попытки бегства, открывать огонь».
Когда оберштурмбанфюрер СС Шольц вернулся в штаб, ординарец генерала сообщил, что генерал просил немедленно ему прибыть на доклад.
«Что у вас случилось, Шольц? Почему вы здесь, а не в деревне за рекой?», – недовольно встретил его генерал фон Виттерсгейм.
Оберштурмбанфюрер СС Шольц: «Русские отчаянно защищаются, и у них сильная позиция на высоте. Кроме того, количество орудий у них гораздо больше десятка, о которых сообщала наша воздушная разведка накануне. По данным командиров танковых экипажей, у русских порядка двадцати хорошо замаскированных пушек. Точное их количество мне трудно назвать. Эти данные приблизительные, мы их считали по вспышкам при выстрелах из леса».
Генерал фон Виттерсгейм: «Вы ушли сегодня утром с тридцатью танками. Сколько вы вернули после боя? И сколько вы уничтожили русских орудий?»
Оберштурмбанфюрер СС Шольц: «Наши потери – 22 танка. Мы смогли уничтожить от десяти до пятнадцати русских пушек с расчётами. Прикажите нанести массированный удар бомбардировщиками и нашей артиллерией по русским позициям по свежим разведданным. Вот здесь на оперативной карте я указал их координаты».
Генерал фон Виттерсгейм: «Если судить по вашим словам, Шольц, то у русских сейчас остаётся около пяти орудий. А вы, потеряв так много танков, просите о массированном ударе. «Люфтваффе» вместе с нашими канонирами уже нанесли его утром перед вашей атакой. А вы умудрились потерять 22 танка и попятились назад от пяти русских пушек. Вам не стыдно, Шольц? У русских нет никакой поддержки с воздуха, нет танков, а вы бежите от них. На вашей стороне в бою было полное превосходство в силах. Вы должны учиться воевать у русских. Из-за вас я вновь буду просить «Люфтваффе» утюжить русские позиции, которые вы не смогли взять. Но имейте в виду, что наши бомбардировщики должны будут сегодня после обеда бомбить русские переправы на Волге. Не знаю, смогут ли они выделить несколько эскадрилий «Юнкерсов» с истребителями прикрытия, чтобы вы смогли справиться с пятью русскими пушками. Я вынужден ждать вашу победу в бою местного значения за какую-то мелкую деревеньку в двадцать-тридцать изб. Я приказываю вам после короткого отдыха взять все ваши оставшиеся тридцать пять танков и снова атаковать русские позиции. Не забудьте взять в послеобеденный бой уцелевшие экипажи восьми танков сегодняшнего боя. Они знают местность и обстановку, и их опыт будет полезен. У вас есть два часа. Идите и объясните задачу экипажам. К вечеру русское сопротивление должно быть смято, а с вами я надеюсь встретиться в следующий раз завтра в деревне. Чтобы я вас больше здесь не видел. Не возвращайтесь сюда. Я постараюсь, Шольц, чтобы вы вышли сухим из воды после вашего конфуза с пятью русскими пушками. Всё. Вы свободны».
Оберштурмбанфюрер СС Шольц: «Есть, господин генерал!»
Через час последовал огневой налёт немецкой артиллерии по позициям советских войск. Он длился полчаса. Тяжёлые снаряды снова взрыхлили территорию вокруг окопов и опушки леса. Было повреждено несколько пушек у леса. Ещё через час начался авианалёт, но он был непродолжительным и слабее утренней бомбёжки.
Танки оберштурмбанфюрера СС Шольца стали выдвигаться на позиции к реке ещё до завершения бомбардировки. Как только смолкли взрывы, и самолёты улетели, его танки снова стали подниматься из низины к советским позициям. Шольц был очень зол после утренних потерь и особенно после трёпки, которую устроил ему генерал в штабе в присутствии других старших офицеров. Он стремился сорвать испорченное настроение и уязвлённое самолюбие на подчинённых, но понимал, что в утреннем бою он дрогнул и испугался продолжать атаку советских линий обороны на своём командирском танке вместе с оставшимися семью танками. Но даже сейчас, идя в бой, он не был уверен в победе. Он думал: «Русские хорошо замаскировали пушки. Они успешно маневрировали, уводя орудия на заранее подготовленные позиции, и наверняка сделали то же самое при повторной бомбёжке и артналёте».
Шольц только приблизительно знал количество сил, которые ему противостояли. И это его тревожило. Генерал не простит ему повторного отступления. Перед атакой он потребовал, чтобы все танки были подготовлены к быстрой стрельбе, чтобы осколочно-фугасные снаряды заранее лежали в затворах. Участвующие в утреннем бою танковые командиры поделились опытом и рассказали об особенностях местности и об укреплениях советской линии обороны.
Перед началом сражения Шольц приказал танковым экипажам концентрировать огонь из пушек только по советским орудиям, которые представляли наибольшую опасность его танкам на всех дистанциях, и не отвлекаться на стрельбу по окопам и пулемётным точкам. Он также приказал, чтобы пулемётчики в танках обстреливали окопы, фиксировали стрелков из противотанковых ружей и подавляли их пулемётным огнём.
Оберштурмбанфюрер СС Шольц: «На больших дистанциях русские противотанковые ружья ПТРД не представляют для нас опасности. Но уже на средних и особенно ближних дистанциях они могут быть чрезвычайно опасны, ибо бронепробиваемость их бронебойно-зажигательной 14,5-мм пули составляет 35 мм на дальности 300 метров. Их стрелков трудно обнаружить, потому что они малозаметны, маневренны и быстро перемещаются в окопах».
Он пристально всматривался через окуляры в позиции противостоящей ему Красной Армии. Его командный танк следовал позади всех танков, позволяя ему наблюдать всю картину предстоящего сражения. И вот грянул залп из леса, и четыре его машины были подбиты. Вероятно, советский снаряд, пробив броню, попал в боекомплект одного из танков, и страшный взрыв разорвал его. Башня, сорванная чудовищным взрывом, отлетела на десять метров в сторону. Люк башни, кувыркаясь в воздухе, поднялся на высоту метров пятидесяти, а потом упал на крышу позади идущего танка, оглушив экипаж. Другой танк остановился, объятый пламенем: снаряд вспорол бортовую броню и угодил в моторный отсек. Вспыхнуло топливо, и горящие танкисты стали выпрыгивать из машины. Они бросались на землю и отчаянно пытались сбить с себя пламя. Через полминуты грянул ответный залп его танков, и земля вздыбилась там, откуда были вспышки пушечных выстрелов. Разлетающаяся во все стороны шрапнель поражала орудийную прислугу, пушки и всё вокруг. Танки резко увеличили ход, пытаясь сократить время их обстрела с высоты и расстояние до советских окопов. Снова вспышки из леса, и ещё два танка разбиты. У одного Т-IV сползла гусеница: советский снаряд угодил в передний каток и, разорвавшись, снёс его и разорвал гусеницу. Танк потерял ход и беспомощно закрутился на месте. Однако он не потерял возможность вести огонь. Он остановился и выстрелил. Но уже через полминуты советские артиллеристы, внеся поправку в прицел, добили его. Снаряд попал в отделение механика-водителя и легко, словно консервный нож, вспорол лобовую броню и разорвался внутри. Страшный взрыв расколол гитлеровский танк. При таком попадании выживших в танке не бывает.
Уже в течение тридцати минут идёт интенсивный огонь с обеих сторон. Но перевес в силах и в количестве орудий у немцев. Вал их танковой атаки всё ближе подходит к позициям Красной Армии. На поле сражения горят немецкие танки, но всё реже пушечный огонь из рощи у леса. Многие деревья горят и падают. Немецкие танки и пехота подходят к окопам на дистанцию стрельбы прямой наводкой. Советские бронебойщики успешно поражают немецкие танки из ПТРД. Советские солдаты начинают бросать из окопов противотанковые гранаты и бутылки с зажигательной жидкостью, знаменитые коктейли, названные в честь советского наркома иностранных дел Молотова.
Майор Иванов, видя, что ему не удержать позиции больше двух часов, приказывает старшему лейтенанту Ерёмину: «Валерий, у нас остаётся ещё несколько полуторок и подвод-телег. Приказываю вам собрать всех раненых с позиций и увозить как можно дальше, желательно в Сталинград или к Волге на переправу. Враг скоро окажется здесь. Возьмите с собой немецких пленных. Подберите себе столько бойцов из пехотинцев, сколько вам будет нужно для этого. Возьмите также документы о пути нашей части. Доведётся вам выбраться отсюда и увидеть моих, передайте им мои приветы. Вам всё ясно?»
Валерий Ерёмин: «А как же вы, товарищ майор? Я могу остаться здесь на передовой вместо вас».
Майор Иванов: «Нет. Я – командир и остаюсь здесь. Я не имею права бросить солдат в бою. Вы понимаете меня как человек, родившийся у моря, бывший моряк-ленинградец. Капитан тонущего корабля покидает его последним. На суше, как и на море. Торопитесь же. Мы сможем прикрывать ваш отход ещё в течение около двух часов».
Валерий Ерёмин: «Счастливо вам, командир. Даст Бог, может ещё и свидимся».
Старший лейтенант приказывает подогнать семь полуторок как можно ближе к передовой и набирает двадцать бойцов вокруг себя, а затем они бросаются с носилками к окопам собирать и выносить раненых под шквальным огнём немцев.
С учётом перебежек от одного бугорка к другому, ползания по-пластунски это заняло двадцать минут. Валерий отметил несколько поваленных горящих деревьев: за их пламенем они смогут незаметно вывести раненых с поля брани. Раненых много, хотя их периодически доставляли в лес к обозам и машинам в течение всего боя. Много раненых было уже отправлено с позиций в течение дня. Это была тяжёлая и рискованная работа – тащить и выносить раненых под градом пуль и осколков.
Как только все раненые были уложены на ветки, покрывающие пол кузова полуторок, Валерий оглянулся на позиции и наступающие немецкие танки и пехоту. К его горлу подошёл ком, а на душе лёг тяжёлый камень: он понимал самопожертвование тех, кто оставался здесь уже навсегда. Грохот взрывов, стрельба и свист пуль и летящей шрапнели были непрерывными. На отдельных участках советские солдаты предпринимали попытки контратак.
Он увидел, как политрук Евгений Иванченко поднялся из окопа с криком «За Родину! За Сталина!» и повёл в рукопашный бой группу солдат на прорвавшихся на этом участке гитлеровцев. Он скосил трёх фашистов автоматной очередью из ППШ-41, а когда патроны закончились, он бросился на гитлеровца, вооружённого винтовкой с примкнутым штыком. Политрук увернулся и отбил прикладом своего автомата выпад немца: штык воткнулся в землю. А затем он выбил «Маузер» из рук фашиста. В это время подоспевший на выручку сержант Иосиф со всего размаха нанёс сокрушительный удар остро заточенной короткой сапёрной штыковой лопаткой по голове немца, целясь ниже края его каски. Страшный удар пришёлся по верхней челюсти, снеся её вместе с вышибленными зубами, а лицо фашиста моментально залила кровь. Немец схватился двумя руками за лицо и упал на колени. Ещё один взмах сапёрной лопаткой, и сержант со всей силы втыкает её глубоко внутри между лопаток гитлеровца, разрубив ему позвоночник. Одновременно двое фашистов бросаются на него с винтовками наперевес, целясь примкнутыми штыками в его грудь. Сержант пытается выдернуть лопатку из поверженного немца, чтобы защититься, но она застряла в разрубленном хребте фашиста. Его положение безнадёжно. Но теперь уже политрук приходит на выручку своего спасителя: он выхватывает ТТ из кобуры, вскидывает руку, и гремят два оглушительных выстрела. Два сражённых гитлеровца падают прямо к ногам изумлённого сержанта.
«Спасибо, товарищ политрук! Вы меня выручили, а точнее сказать – спасли», – тяжело дыша благодарит Иосиф.
«И вам тоже, товарищ сержант, моё большое спасибо! Тоже выручили меня. Ах да, я помню ваш вчерашний поучительный рассказ про «спасибо». Говорю «спасибо», как вы просили», – отвечает на благодарность политрук.
«Лихо вы их сразили. Словно в тире!», – восхищённо добавляет сержант, рядом с ухом которого пролетели две пистолетные пули, спасшие его от неминуемой гибели.
«А вы научите меня после боя столь же виртуозно владеть лопатой, как только что сейчас продемонстрировали?», – пошутил политрук.
«Непременно научу, товарищ политрук!», – отвечает улыбнувшийся сержант.
Лишь с третьей попытки, наступив сапогом на залитую кровью спину фашиста, сержанту удаётся выдернуть сапёрную лопатку из него.
В эту же секунду он чувствует сильный удар в руку и вскрикивает от боли: немецкая пуля попадает ему в локоть правой руки и пробивает её насквозь.
Отбив вражескую атаку, политрук подбирает с земли свой брошенный автомат и приказывает всем возвращаться в окопы, где меняет диск для продолжения боя.
Политрук перевязывает руку сержанту и приказывает ему уходить с позиций вместе с другими ранеными: «Наши машины с ранеными вот-вот отправятся. Догоните их, а когда подлечитесь, придёте к нам на выручку».
