Юрий Плутенко
Сталинград. Доблесть на Волге
Когда красный крест не спасает
Когда генерал фон Виттерсгейм проводил оперативное совещание с офицерами штаба на следующий день, его адъютант внезапно вошёл в комнату и доложил, что передовые части войск обнаружили большой русский пароход, идущий под флагом «Красного Креста» как санитарное судно по Волге на север мимо их позиций: «Менее чем через час он покажется на траверзе нашего штаба и будет проходить мимо нас. Какие будут указания? Не хотите ли взглянуть на него?»
«Немедленно машину к подъезду. Через пять минут я выезжаю к Волге. Приказываю нашим частям на берегу, танковым и артиллерийским, быть в полной боевой готовности. До моего прибытия огня по пароходу не открывать. Шольц, вы едете со мной. Сейчас для вас будет работа», – сказал генерал.
«Я готов, герр генерал!», – ответил оберштурмбанфюрер СС Шольц.
Через двадцать минут генерал фон Виттерсгейм и оберштурмбанфюрер СС Шольц были на берегу Волги. А ещё через двадцать минут вдали со стороны Сталинграда показался большой двухпалубный пассажирский колёсный пароход с высокой трубой «Композитор Бородин». Генерал поднёс большой артиллерийский бинокль к глазам и стал долго и внимательно разглядывать его.
Построенный ещё в царствование императора Николая II в 1905 году, с началом Сталинградской битвы пароход был переоборудован в санитарно-транспортное судно № 56 и получил название СТС-56. После массированной и варварской бомбардировки немецкой авиацией Сталинграда 23 августа в городе были тысячи раненых горожан. В условиях приближения немецких войск к Сталинграду необходимо было как можно быстрее вывезти их в безопасные места. В июле и августе 1942 года речники Волжского пароходства эвакуировали из Сталинграда 31 госпиталь, 23 школы и детских сада по Волге. В свои каюты и залы «Композитор Бородин» (СТС-56) мог принять почти 550 пассажиров и членов экипажа. В свой последний рейс в Камышин «Композитор Бородин» отправился из порта Сталинграда 24 августа 1942 года, имея на борту 700 раненых во время бомбардировки горожан и раненых бойцов Красной Армии. Кроме раненых горожан и солдат, членов экипажа на борту был большой штат медицинского персонала.
«Дмитрий Фёдорович, нас просят погрузить ещё раненых, учитывая положение в городе после вчерашней бомбёжки и эвакуации почти всех госпиталей. Можем ли мы ещё принять людей и где можно их разместить?», – обратилась к капитану санитарного парохода Чевесу начальник санитарного судна 30-летняя врач из Саратова капитан медицинской службы Горшкова.
«Клавдия Ивановна, я уже взял больше положенного на целую сотню с лишним людей. Учитывая критическую ситуацию, я могу взять на борт только легкораненых. Прошу вас проследить за тем, чтобы они размещались на открытых палубах, а также на носу и корме. У меня не только все залы и каюты заполнены тяжелоранеными людьми, но даже в коридорах судна они лежат, ограничивая проход. Это опасно, ведь мы пойдём на прорыв в Камышин после полудня, а в воздухе почти постоянно висят фашистские стервятники. Менее месяца тому назад мы уже подвергались налёту немецких самолётов, когда шли из Сталинграда в Астрахань. Нам повезло, потому что я энергично маневрировал, и мы избежали прямых попаданий авиабомб. Но немецкие истребители снизились до малых высот и стали расстреливать наш пароход из пушек и пулемётов. От их атак я не мог увернуться. Некоторые наши раненые были убиты или повторно ранены. Я был вынужден пристать к берегу, чтобы высадить раненых», – ответил капитан.
«Хорошо, Дмитрий Фёдорович, я прослежу за их посадкой и распоряжусь, чтобы они размещались только на палубах, носу и корме», – ответила Клавдия Горшкова.
Сначала генерал фон Виттерсгейм увидел чёрный стелящийся над водой дым из трубы парохода. Когда контуры его стали видны чётче, он разглядел в бинокль большой красный крест, нарисованный на левом борту парохода, а также флаг с красным крестом над капитанской рубкой. Судно было госпитальным. Он увидел на палубах людей, которые также были на носу и даже на крыше парохода.
«Оберштурмбанфюрер СС Шольц, у вас всё готово? У вас не дрогнет рука расстрелять русский пароход с ранеными?», – спросил генерал фон Виттерсгейм.
«Танки выстроены вдоль берега для стрельбы прямой наводкой. Артиллерия тоже готова и ждёт вашего приказа открыть огонь, герр генерал. Кроме того, учитывая небольшую дистанцию стрельбы и открытое пространство до цели, я приказал миномётчикам поупражняться и потренироваться в стрельбе по этой старой калоше. Пулемётчики тоже заправили пулемётные ленты и готовы открыть огонь в любую минуту. Мне неважно, что это госпитальный пароход, идущий под флагом «Красного Креста». Для меня важно, что это русский пароход, и я готов его расстрелять. Чем решительнее и беспощаднее мы будем действовать в битве с русскими, тем быстрее добьёмся победы над ними», – ответил Шольц.
«Молодец, Шольц! Другого от вас я не ожидал. Приказываю вам открыть огонь по нему», – промолвил фон Виттерсгейм, продолжая рассматривать пароход.
«Есть, господин генерал!», – крикнул Шольц.
Спустя полминуты раздался залп орудий пяти танков T-IV. Один из 75-мм снарядов угодил в корму и сразу вывел из строя рулевое управление парохода. Это роковым образом повлияло на судьбу санитарного парохода, ибо капитан лишился возможности маневрировать и избегать попаданий вражеских снарядов. Другой 75-мм танковый снаряд попал в топливный бак парохода, и после его взрыва начался сильный пожар. Единственное, что мог сделать капитан, чтобы выйти из зоны обстрела, дать резко полный ход. Команда бросилась тушить пожар, но близкие разрывы снарядов второго залпа у борта поразили героических речников осколками.
Генерал фон Виттерсгейм и оберштурмбанфюрер СС Шольц рассматривали, словно на учениях, расстрел безоружного, госпитального парохода в бинокли и видели, как осколки снарядов поражают на палубах людей, как они бросились на противоположный борт, ища спасение.
Тем временем пламя стремительно стало облизывать языками судно, ибо у него были деревянные надстройки и капитанская рубка.
Четвёртый прицельный залп по горящему и неуправляемому санитарному судну дали фашистские танкисты совместно с артиллеристами. Все десять 75-мм осколочно-фугасных снарядов попали в борта и надстройки парохода. Они легко пробивали тонкий металл бортов и деревянные надстройки и сразу разрывались внутри, поражая раненых, лежащих в каютах, залах и коридорах. Крики, стоны сотен несчастных раненых людей на горящем пароходе были слышны немцам на берегу. Многие стали бросаться с парохода в воду, спасаясь от огня и обстрела. Особенно трагично сложилась судьба тяжелораненых и нетранспортабельных людей, которые не могли передвигаться самостоятельно. Они погибали от вражеского обстрела или сгорали заживо. Раненые в ноги пытались ползком выползти из горящих кают и невыносимого жара на прогулочные палубы. Но санитарное судно было лишено брони, поэтому гибель от вражеских снарядов настигала раненых везде: на палубах, внутри парохода, в воде. Это был расстрел безоружного, незащищённого бронёй санитарного судна.
Молоденькая 20-летняя медсестра одесситка Анна старалась с двумя легкоранеными бойцами вынести из коридора носилки с тяжелораненым и погрузить их на плот с правого борта. Бойцы с тяжелораненым смогли разместиться на плоту. А она вернулась на палубу парохода.
В этот момент к ней подбежали два раненых солдата в окровавленных гимнастёрках и сказали, что они не умеют плавать, а на плоту уже нет свободного места: «Где можно взять спасательные жилеты? Мы попробуем добраться до берега вплавь».
Анна сняла с леерного ограждения спасательный круг и дала его одному раненому, а затем сняла с себя собственный спасательный жилет и отдала его второму раненому с сильно обгоревшей рукой. Она помогла ему надеть его, а затем бросилась к раненым, чтобы выносить их из залов и кают. Анна пропала без вести. Её не нашли среди выживших на берегу и среди погибших на пароходе.
Следует новый залп, и несколько снарядов поражают нос судна. Тем не менее машинное отделение оставалось неповреждённым, и судно продолжало идти с самым максимальным ходом.
Капитан кричит по громкой связи в машинное отделение старшему механику Харитонову: «Семён Петрович, дорогой, давай отец родной, выжимай всё из твоих котлов. Самый полный вперёд! Мы под огнём, наш руль разбит».
«Есть, капитан! Даю максимальный полный ход», – кричит старший механик.
Следующим залпом немцы снова добиваются накрытия, снаряды попадают в борт парохода в районе машинного отделения и повреждают паровую машину. Судно теряет ход. В огромные пробоины стала поступать забортная вода и с учётом того, что толпы раненых бросились с левого борта на правый, судно стало крениться на правый борт. Через пять минут раздаётся пронзительный свист, и пароход окутывается белым паром: забортная вода, проникшая через пробоины внутрь судна, попадает в машинное отделение и к раскалённым котлам. Из-за повреждения рулевого управления и заклинившего рулевого механизма судно ушло вправо от фарватера и село на мель в пятидесяти метрах от берега. Теперь беззащитный пароход начали расстреливать по приказу Шольца миномётчики. Первый залп по обездвиженному судну лёг недолётом, но обсыпал осколками мин борт и надстройки, а также поражая барахтающихся в воде людей. Но уже второй залп лёг точным накрытием: мины приземлялись на палубах и тут же разрывались среди раненых. Одновременно с миномётчиками начали расстрел обречённого судна немецкие пулемётчики. Хотя они стреляли через всю ширину Волги с предельной дистанции, они смогли пристреляться по севшему на мель пароходу. Несмотря на то, что судно горело, и ветер разносил вокруг дым и гарь, немецкие танкисты и артиллеристы поддерживали их залпами. Раненые старались добраться как можно скорее до берега под вражеским огнём. Вокруг судна вырастали высокие белые столбы вспененной воды от взрывов снарядов и мин. Течение подхватывало и несло к Сталинграду деревянные обгоревшие обломки, прожжённые до дыр матрасы и подушки, санитарные сумки в копоти, окровавленные медицинские бинты и обгоревшие трупы в мазуте, а также пробитое осколками полотнище флага с красным крестом санитарного судна на древке, сбитого с крыши ходовой рубки осколком немецкого снаряда.
Выскочив на палубу из машинного отделения, старший механик Харитонов перепрыгивая через погибших, бросился к небольшому плоту по лестнице наверх на крышу. Под градом осколков и пуль он освободил его крепления и сбросил вниз к барахтающимся в воде раненым, которые сразу заполнили его. А Харитонов бросился ко второму плоту. Едва он освободил и сбросил его в воду для других раненых, как недалеко от него разорвалась мина. Её осколки веером разлетелись вокруг. Несколько больших осколков попало в старшего механика. Харитонов геройски погиб, выполняя долг и спасая раненых.
Через пару минут над Волгой пронеслись два немецких истребителя «Мессершмитт»-109, а затем они сделали резкий вираж и облетели вокруг сидящего на мели горящего санитарного парохода, наблюдая за расстрелом раненых. Оценив обстановку и безнаказанность, они сделали боевой разворот, снизились до высоты тридцати метров от поверхности воды и прошлись над «Композитором Бородиным», расстреливая людей на палубах и в воде из бортовых пушек и пулемётов.
«Вчера и сегодня у нас удачные дни, не так ли, Шольц? И вы хорошо поработали», – спросил генерал фон Виттерсгейм, продолжая наблюдать агонию горящего советского санитарного парохода с сотнями гибнущих раненых.
«Да, мой генерал. Спасибо. Я вас поздравляю. У нас отличные дни. Волга в наших руках. Мы перекрыли её. Уверен, что нас ждёт успех и в дальнейшем, и скоро мы проведём военный парад в павшем к нашим ногам поверженном Сталинграде и порадуем фюрера хорошими новостями с фронта», – ответил Шольц.
На санитарном пароходе «Композитор Бородин» (СТС-56) во время расстрела погибли около 400 раненых, медсестёр, врачей и членов экипажа из более 700 людей, находящихся на борту. Начальник санитарного транспорта врач Клавдия Горшкова погибла, спасая раненых. Капитан Чевес покинул горящее судно последним и вплавь добрался до берега, где его спасли местные жители.
Сегодня обломки парохода лежат на дне около Волжской гидроэлектростанции.
Помните, люди, о пароходе «Композитор Бородин» и о тех, кто погибли на нём.
За Волгой для нас земли нет!
Весть о прорыве немецкого XIV танкового корпуса генерала фон Виттерсгейма вызвала большую тревогу у советского командования, ибо возникла чрезвычайно опасная ситуация. Эти дни августа были одними из самых тяжёлых и критических для обороны города. На пути танков и пехоты генерала фон Виттерсгейма к городу встали отдельные соединения Красной Армии, рабочие тракторного завода, ополченцы и девичьи расчёты зенитных орудий.
Генерал фон Виттерсгейм уже рассматривал Сталинград и его здания в бинокль. Он получил сообщение от генерал-полковника Паулюса о том, что Гитлер потребовал от них захватить Сталинград 25 августа. В этот день Сталинград был объявлен на осадном положении. Прекрасно зная, что у Красной Армии нет больше сильных укрепрайонов здесь, он был абсолютно уверен в скорой победе и стремился к ней всеми силами. В успехе предстоящего наступления у него не было сомнений. У немецко-фашистских войск было большое превосходство в силах, особенно на направлении главного удара. Но немецкий генерал недооценил беспримерную доблесть, самоотверженность и отвагу воинов-сталинградцев и жителей города, вставших непреодолимой стеной на пути у гитлеровских захватчиков.
«Ничто не спасёт теперь Сталинград», – думал он перед боем.
Фон Виттерсгейм был опытным и безжалостным военачальником, как и многие немецкие генералы. Он участвовал в Первой Мировой войне. За его плечами – участие в разгроме Польши за две недели и Франции за сорок дней. Он брал так называемую неприступную линию Мажино во Франции и столицу Париж. За своё участие в военных кампаниях и победы он был награждён «Железными крестами» обеих степеней, «Рыцарским крестом» с «Дубовыми листьями». Но он продолжал грезить о славе и новых орденах и званиях. Ещё один решительный марш-бросок к СТЗ, и он войдёт в историю Третьего рейха как завоеватель Сталинграда, первым ворвавшимся в него. Генерал фон Виттерсгейм был в нетерпении и предвкушении скорой и лёгкой победы. Единственные опасения и волнения, которые у него возникли перед завтрашним сражением, были связаны с ревностью. Он боялся, что какой-нибудь другой немецкий генерал сможет вечером или завтра рано утром прорвать русский фронт на западе или на юге Сталинграда и ворваться первым в город, обогнав его. Он гнал от себя эту навязчивую мысль, но она снова возвращалась к нему.
Планируя операцию, он решил сразу бросить в прорыв к тракторному заводу главный костяк своих сил, чтобы смять малейшее сопротивление разбитых остатков Красной Армии, стоящих на его пути.
Пять подруг-ровесниц, студентки Анна, Ольга, Нина, Мария и Татьяна с рассветом встали в их последний день жизни, чтобы подготовиться к встрече врага. Им всем было по 25 лет. Вчера они получили письма от родителей и любимых и успели написать ответные письма. Они понимали, что видят встающее Солнце возможно в последний раз. Главное назначение их орудий было в уничтожении вражеских самолётов. Чтобы достать их высоко в небе, мощный заряд отправлял разрывной снаряд с высокой начальной скоростью. За счёт этого зенитные пушки также были очень хороши для стрельбы по танкам прямой наводкой. Из-за высокой начальной скорости снаряд с лёгкостью прошивал как бортовую, так и лобовую броню всех типов немецких танков. Зенитные пушки были гораздо мощнее танковых. Но у зенитных орудий был большой минус для артиллерийской дуэли с танками. Все они были без противоосколочного и противопульного щитка-экрана, который был у противотанковых пушек. Зенитчицы были в неравных условиях по сравнению с танкистами, ибо они стояли у своего неподвижного орудия совершенно незащищенными. Любой осколок или пуля мог поразить их. Танкисты же могли активно маневрировать, защищённые бронёй от пулемётного огня и дальних разрывов снарядов. Лишь прямое попадание зенитного снаряда в танк уничтожало его с экипажем. Зная об этом, командир девичьей зенитной батареи приказал расчётам вести огонь с максимальной дистанции по танкам.
Девушки были отличницами боевой подготовки, а несколько дней тому назад они добились первой победы. Во время массированного налёта немецкой авиации им удалось сбить двухмоторный бомбардировщик «Хейнкель»-111. Один из их снарядов разорвался возле правого крыла, и его осколки прошили двигатель, который вспыхнул факелом. Самолёт накренился, и его скорость резко упала. Следующим снарядом юные зенитчицы добили его прямым попаданием. Самолёт развалился в воздухе, и парашютов не было в небе.
Но после боя Анна и Нина подбежали к наводчице Тане и строго спросили: «Зачем ты второй снаряд отправила в подбитый и несущийся к земле самолёт с горящим мотором, когда им можно было бы сбить второй бомбардировщик, идущий следом? Было же видно, что первый самолёт мы уже прикончили. А так мы упустили шанс сбить сразу два самолёта в бою!»
Белокурая Татьяна стояла с грустным лицом и тихо промолвила: «Простите, подружки. Не удержалась. Хотела разнести первый бомбардировщик наверняка».
«Не удержалась она! Немцев надо бить как можно больше, если представляется возможность. А из-за тебя второй стервятник ушёл тем временем из нашего прицела, хотя должен был сейчас догорать на земле. Сколько бед он может ещё натворить на нашей земле!» – с обидой сказала Нина.
Но Анна примирительно сказала: «Ладно. Не ругай её. С боевым крещением всех поздравляю! Это наша первая победа над врагом. И она не так уж плоха. «Хейнкель» – очень завидный трофей».
Подружки обнялись, а вечером устроили весёлую пирушку: командир пообещал вписать имена отличившихся девушек зенитного расчёта в наградной лист и подать вместе с его ходатайством о их награждении в наградной отдел на рассмотрение командованию. Они были счастливы: будет теперь что написать родным домой и порадовать их своей победой и скорой наградой.
Их подружка связистка Надя поздравила на девичнике и спела их любимую песню «Выходила на берег Катюша». Она была младше подруг на пару лет.
«Повезёт ли нам в бою так же, как недавно?», – спросила Таня.
«Шансов мало, но они есть. Нам надо бить немецкие танки», – ответила Нина.
«Знаете, девоньки-подружки, был такой император в Древнем Риме Марк Аврелий. Он говорил подданным, когда была трудная, безвыходная ситуация, такие слова: «Делай, что должно. И будь, что будет!» Вот так и мы должны с вами делать», – сказала Анна, которая училась на третьем курсе исторического факультета МГУ и ушла на фронт добровольцем.
«Правильно. Мы на своём участке фронта должны защитить уголок любимой Родины. А другие будут защищать её на другом участке. Так мы все вместе и победим. За Волгой для нас земли нет!», – сказала Таня.
Как рассвело, они услышали далёкий грозный рокот моторов армады танков, идущих с севера на них. Как только танки вышли на дистанцию стрельбы, последовал залп зенитных пушек. Сразу пять немецких танков были поражены. Оставшиеся танки ринулись вперёд, развив самую высокую скорость, которую могли достичь. Вторым залпом было уничтожено ещё четыре танка. Но и немцы открыли ответный огонь, стреляя осколочно-фугасными снарядами. Началась жестокая артиллерийская дуэль между советскими девушками-зенитчицами и немецкими танкистами. Поскольку не все зенитные расчёты могли поддерживать высокую скорострельность, командир приказывает перейти с залпового огня на беглый. А танки всё ближе и ближе, уже слышен грозный лязг гусениц. Немецкие танкисты открывают огонь из пулемётов, стараясь вывести из строя расчёты зенитчиц. Рабочие-ополченцы СТЗ вступают в бой, поражая немецкую пехоту из винтовок и бросая бутылки с горючей смесью во вражеские танки. Многие немецкие танки горят, а командиры невредимых танков в замешательстве: им сказали, что перед ними нет серьёзной линии обороны. Они идут на приступ, но из-за больших потерь и контратак красноармейцев и ополченцев вынуждены отойти на исходные позиции и начать бой на следующий день.
И всё повторяется сначала: мужество ополченцев, рабочих СТЗ и девушек-зенитчиц не позволяет им прорвать эту тоненькую линию обороны. И тогда генерал фон Виттерсгейм вынужден просить «Люфтваффе» о поддержке с воздуха. Через пару часов немецкие пикирующие бомбардировщики наносят мощный бомбовый удар по защитникам Сталинграда, и немецкие танки наконец прорывают оборону с тяжёлыми потерями, продвигаются на триста метров, но затем натыкаются на непреодолимую преграду подошедшего подкрепления 62-ой армии.
В штабе армии раздался звонок по ВЧ-связи. На проводе была связистка Надежда, которая осталась на позиции: «Я осталась одна. Больше никого нет. Вокруг меня рвутся снаряды, и всё горит. Мне очень страшно. Все погибли вокруг. Мои подружки-зенитчицы погибли во время танковой атаки. Перед их разбитым орудием горят несколько вражеских танков. У одного снесена снарядом башня. Я вижу, как сейчас левее моего наблюдательного пункта идут танки с крестами. А за ними бегут немецкие пехотинцы. Я не могу уйти уже отсюда. Буду сообщать вам то, что вижу. К моему пункту подъезжает немецкий бронетранспортёр с крестом на борту. Из него вылезают пятеро солдат и офицер. Моё сердце замерло от страха. Они совсем близко. Прощай, Родина! Прощайте, товарищи. Не забывайте меня. Это мой последний бой. Я беру карабин и буду стрелять в них».
После этих слов её передача оборвалась.
Генерал фон Виттерсгейм в шоке, когда ему докладывают, что его безвозвратные потери составляют 73 танка. Его войска обескровлены и измотаны и не могут продолжать наступление для захвата Сталинграда с севера без пополнения и усиления.
«Я хочу выехать непосредственно на взятые нами позиции русских и посмотреть, кто же это мне сегодня противостоял», – объявляет он офицерам.
Спустя час он подъезжает на штабном автомобиле в сопровождении офицеров штаба к месту боя.
Он выходит из машины и видит убитых рабочих СТЗ, одетых в рабочие комбинезоны. Они сжимают окоченевшими руками винтовки, автоматы, пистолеты. Он подходит к подбитому и догорающему советскому танку Т-34 и заглядывает в открытый люк механика-водителя. Через мгновение он в ужасе отпрянул от разбитого танка, но потом снова делает шаг к нему. Полуобгоревший, убитый водитель-механик смотрит прямо в его глаза, а его руки продолжают сжимать рычаги. Генерал видит его в той же самой позе, как и застала его смерть в последнюю секунду. Но это не танкист. Он одет в рабочую спецодежду. Это рабочий со Сталинградского тракторного завода, который делал этот Т-34 у себя в цеху, а потом прямо из цеха пошёл на нём в бой. Возле танка лежат его обуглившиеся товарищи – тоже рабочие с СТЗ.
Затем он подходит к разбитому зенитному орудию, вокруг которого лежат пять девушек и двое солдат в окровавленных гимнастёрках. Снаряд попал в орудие, и его осколки разлетелись веером, поражая зенитчиц и зенитчиков. Ветер колышет светлые длинные волосы зенитчиц, и он видит их безжизненные лица. Ему докладывают, что во время танковой атаки были уничтожены 37 зенитных пушек вместе с расчётами, состоящими из девушек. Он подходит к другому уничтоженному зенитному орудию и видит убитую красивую девушку. Она по-прежнему сжимает двумя руками снаряд, который не успела донести до своей пушки. Ей около 25 лет. Он прошёлся по полю битвы в молчании от одной пушки к другой. Вокруг лежали убитые рабочие и девушки-зенитчицы. Генерал видит седые волосы убитого рабочего – ему уже больше 70 лет. В его окоченевших руках – винтовка Мосина. Генерал выдёргивает её из рук рабочего, передёргивает затвор и видит, что в патроннике лежит последний патрон.
Он идёт дальше и видит расстрелянную пулемётной очередью медсестру. На её голове косынка с красным крестом. Она лежит в той же позе, что застала её смерть вместе с расстрелянным раненым, продолжая держать в застывших руках медицинский бинт, которым перевязывала голову раненого бойца. Немецкий генерал проходит дальше и видит троих советских солдат, по всей видимости, перевязанных тем же самым бинтом, что он видел в руках медсестры. Они раздавлены гусеницами проехавшего по ним немецкого танка.
Дрожь, ужас и истерика охватывают его. Генерал фон Виттерсгейм стоит в оцепенении, разглядывая картину боя, а потом говорит сопровождающим офицерам: «Ничего подобного я никогда не видел нигде. Я участвовал во многих военных кампаниях. Я брал Варшаву и Париж. Но нигде я не встречал такого ожесточённого и яростного сопротивления. Красную Армию поддерживает весь народ. Всё население Сталинграда проявляет исключительное упорство и бесподобное мужество. Его население взялось за оружие. И они воюют с нами до последнего патрона. Нам не взять этот город. Русские любят свою страну и своего вождя и будут биться за них до последней возможности. Мы сломаем свои зубы о Сталинград, но нам не суждено взять его. Я сейчас же сяду писать донесение командующему 6-ой армией генерал-полковнику Паулюсу, где предложу ему отойти от города и Волги».
После прочтения донесения Паулюс снимает его в сентябре с должности командующего корпусом.
